Наш обеденный перерыв подходил к концу. Торопливо заталкивая остатки бисквита в рот, я вместе с остальными дослушала очередную историю любви одной из наших сотрудниц. Вернее было бы сказать очередную историю её нелюбви.
Место, где мы вот уже который год работаем тесной компанией – это вообще не место для тех, кто сумел бы дожить до своих лет, любя. Здесь такая обстановка, такая аура, что создается что-то вроде смерча, который вытягивает из наших душ последние признаки любования жизнью, а нам на головы спускает лишь очередное поражение в любви, очередной удар по нашим горе - натурам. Тут никто никого не любит. Жалеют, иногда сплачиваются, чтоб отненавидеть всем вместе зарвавшегося обидчика какой-нибудь дурёхи, а так, нет, тут забыли, что первое предназначение женщины это любовь. Да и не только тут, в этой тесной душной комнате, так проживают своё рабочее время и там, и за другой стеной, и дверью.
Я работаю в отделе обработки первичной информации. Одни тётки. Нет, нет, тогда уж скорее, дамы. Ибо каждая из нас – не просто женщина, а дама. В душе. То есть с запросами высоченными. Амбиции, гордость и всё такое. А, на самом деле, все мы тут Дамы пиковые. Битые дамочки. Под час и не совсем королями битые, так, шестерками краплеными.
Дама эта, что покаялась вместо своего очередного жениха перед нами – вовсе даже на даму и не похожа. Так, особа. Женщина молодая, но заметно помятая жизнью. То есть и прикидик на ней мятенький и глаза, хоть и ярко подведены, все ж размыты обидой на очередную подлость. А, впрочем, она как все мы тут выглядит, не примятее другой. Я одна из них только и не пользуюсь косметикой, а другие так размалюют себя, уж так накрасятся подведуться, припудрятся, …чтоб не дай бог кто ещё не заметил, как они умеют спрятать следы побоев, тайного подпития или недосыпа. Все мы тут выглядим исключительно старше своих лет, не страшные уж совсем, но…жалкие, заметно жалкие, потому, может, и на страсти уже не способные, а всего лишь на просмотр или прослушивание «истории» об оных.
По возрасту многим из моих дам я почти ровесница. Только выгляжу не ярко, а просто и удобно, как офисный стул. Не люблю, когда, ошибаясь, меня сравнивают с серой мышью. Какая ж я мышь при росте метр семьдесят восемь? Раньше я ещё и крепкой телом была. Именно крепкой, не фиругистой – нет. Ни бюста, ни аппетитной задницы, этого раньше в глаза никому не бросалось, просто тогда говорили «крепкая деваха». Теперь так не скажут. Во мне пятьдесят четыре кило. Кожа так жестоко обтянула моё лицо, что, улыбнувшись …вдруг, ненароком мне становится больно. У меня теперь всегда слезятся глаза. Если, ну вдруг, рассмеюсь, никогда и не поймешь, толи смешно мне, толи что припомнив, я снова хнычу. А ещё я всё время молчу. Нет, я не немая. «Да», «Нет» - это я произношу, а так - всё в себе. Вернее, всё при мне. Вся тоска по тому, что осталось за линией горизонта. В прошлом. Вот что во мне и жрёт меня, и цепко держит. Я убежала …за горизонты, оказалась в этом сухом на впечатления месте и вот, среди дам…теперь.
Мои дамы считают меня слегка свихнувшейся. Но, в общем, они вполне добры ко мне. Если и злятся, то на весь свет целиком. Относятся ко мне покровительственно, но мне от этого не холодно и не жарко. Я не привыкла пользоваться чьим-то покровительством. Лишь бы в душу не заглядывали и не лезли с желанием поменять меня или что-то в жизни моей поправить. Мне и так…хорошо. Без лишних килограммов сожалений.
Эти двое, что сидят сейчас за одним со мной столиком - не лезут. Терпимое сотрудничество. Мы из сектора "закрытой информации", а это несколько сплачивает. К тому же мы работаем в душной тесной комнатёнке, локтями почти касаясь друг друга. В общем - служебная семья.
«…Я иногда думаю, какая же сволочь запрограммировала нашу с ним встречу?» - Вопрошает в никуда и ни к кому-то конкретно одна из членов нашей семейки (платиновая блондинка, зовут Джейн). - Почему я прошла мимо стольких порядочных парней? Для кого берегла себя, лелеяла. …Ну скажи, для чего? Чтобы встретить, наконец, и, главное - выйти замуж, именно за этого подлеца?!»
Допив свой сок, вторая дама дёрнула головой в знак солидарности. Это Дари, она с прошлого квартала шатенка, теперь просто рыжая. Если не во всем, то во многом она соглашалась с Джейн. Хотя, опять же, не давая оценку жизни конкретного человека. Просто, я думаю, она считала, что да, выбор Джейн был несколько необдуманным.
Да, собственно, она и слушала слив с души своей товарки, весьма равнодушно. Не глядя в глаза, даже конкретно не кивая, а так, в общем, подтверждая будто, что все тут подлецы, на кого ни кинься. Сама же, быстро оглядевшись по сторонам и видимо не найдя ничего такого, чтобы препятствовало её откровенной процедуре, вытянув ноги перед столиком, сначала подтянула один чулок, затем другой. Потом, разгладив на плоском животе юбку, громко щёлкнув замочком сумочки, достала пудреницу, помаду и принялась "формировать" узел своего же сытого рта. Качественно выведя форму, она поводила губами, улыбнулась себе в зеркальце и, так же демонстративно всё, спрятав в сумку обратно, продолжила тему о подлецах, то есть о мужчинах. Но уже в её собственной жизни. Внося тем самым в разговор конец всех своих умозаключений. - За этого ли, за того ли, а всё равно б на подлеца нарвалась! Все они ...- Дари, опять же скользнув быстрым взглядом по ряду столиков пыльного кафетерия, заполненного посетителями из ближайших офисов, стряхнула с коротюсенькой юбки крошки и продолжила фразу, - все без исключения, …. - затем, разгладив на высоком бюсте шелк блузы, она чуть успокоилась на месте, но видно, не совсем. Поводив во рту языком и, таким образом с присвистом достав что-то застрявшее меж зубов, она поставила окончательную точку в том, кто же «эти, которые все без исключения», – …дерьмо, - и тут же она первой поднялась из-за стола, чем завершила время нашего перерыва на обед. – Пошли!»
Джейн, согласная с ней, кивнула, и сделала точку короткому затрапезному заседанию: «В жизни нет ничего паршивее мужиков!» - Она тоже поднялась из-за стола и, закинув ремешок сумки на прямое плечо, чуть потянулась. Грудь её дернулась вверх парой огромных полушария.
Совершенно непроизвольно я и Дари, уставились именно на эту часть тела нашей коллеги, и, будто позавидовав достоинствам её, вздохнули, обменявшись взглядами. При этом Дари сказала: "Точно!" А я, проглотив остатки своего скромного обеда, поднялась из-за столика, и мы втроём двинулись в сторону выхода.
Как раз в это время в кафетерий входила троица крепких парней из нашего же офиса.
Обе мои дамы, процедив сквозь зубы: "Паршивцы!" – выпрямились. Задрали носы и, чуть ли не толкнув бедрами этих "паршивцев", они, сплотившись, сцепившись руками, прогарцевали мимо.
Увы, их надменно гордого шествия никто кроме меня не заметил. Парни, обсуждая бейсбольный матч, не обратили на них ни малейшего внимания. Только чуточку посторонились. Машинально ли, из вежливости ли посторонились, но думаю, вполне узнавая в них, и думаю во мне – тоже, дамское эмансипе, из сорта тех, кто упрямо считает их «дерьмом в абсолюте».
Я сказала "на них не обратили внимания", потому что на меня вообще мало кто обращает внимания. Не только в нашей юридической конторе, вообще, никто. Прогуливаясь по городу, я никогда не боюсь быть кем-то лично задетой. Так, если только кто локтем двинет, но, думаю, не нарочно. Толпа. А я ловко уворачиваюсь, научилась. От серости моей. Наверное, что-то с лицом моим, вот и не задевают.
А ведь было время, я замечала взгляды, обращённые ко мне и здесь. В этом забытом богом поселке, от ближайшего городка расположенного за тридевяти верст. Но я не допускала на эти взгляды своих ответов, вообще никого в свою жизнь не включала, молчу и всё! И …вот, все и успокоились в любопытстве ко мне. «Серость и серость». Как все. И с тех пор никто не задевает меня ни словом, ни взглядом, и нескромных предложений в мой адрес – тоже давно не слышала. Да собственно и …пошли они все…
Мы почти у цели. До офиса, находившегося неподалёку от нашего «кормильца» - кафетерия пара шагов. Дошли молча. По-видимому, дамы мои искали, искали, но но не находили очередную тему на оставшиеся от обеденного перерыва двенадцать минут. Для остатка, малюсенького остаточка отдыха для глаз, спины и главное – душ наших - ничего не находилось. А отдавать их под болото тем о «мужиках - подлецах», по-видимому, никто не желал, своё, родное. Ведь наша работа - это стенография трагедий, разыгрывающихся в реальной жизни, с реальными людьми. И те трагедии - только подтверждают правоту рассуждений Дари и Джейн: все люди достойны лучшего, а, творя недостойное, сами становятся жертвами «дерьма в абсолюте». Стенографисткам легче. Во время судебного заседания они не успевают прилипнуть душой ни к жертве чьего-то произвола, ни, тем более, к обвиняемому, всеми силами барахтающемуся в жиже закона. А мы вот, мы вчитываемся. А зачем? А так, даже не любопытства для, а чтоб ещё раз подтвердить: все и мы, и они – достойны того, чего получаем. Вот так вот! За мнение это, по крайней мере, в нашей тройке дур – я отвечаю.
По ночам, мне так кажется, планируется большая часть трагедий, описываемых в судебных протоколах. Эти, не сочинённые, а всамделишные, спланированные ужасы терпят до времени, отслаиваются они в душах, вовсе казалось бы, не заблудших во время тоскливо чередующихся дней. Сердце устает от боли и злобы. Всплывают шкурный страх и зависть. И только после этого начинается спектакль жизни. На виду, без стеснения, мы начинаем бросать в друг друга взаимными обвинениями, ударами, летят помощнички - ножи да пули, делая нас ещё более несчастными, не состоявшимися ни в одной из человеческих радостей.
Эти мысли я не высказываю в слух. Но видно этого и не требуется. Наверно моё осознание нелепости молитв о счастье заметно на моём лице итак, без слов. Вот я и молчу. Да, я чаще молчу и слушаю, как высказываются другие. Вот хотя бы эти две моих дамы. Эта парочка коллег по отделу информации в мало кому интересной юридической конторе.
-Вот жара проклятая ....
-Да, погода - дрянь.
Я молчу. Но по-видимому, и Дари, и Джейн тоже больше нечего сказать. Они оглядывают свою стать в отражении витрины последнего на нашем пути магазина и, наконец, скрываются от взгляда чужих окон - глаз в дверях здания нашей конторы. Я за ними. Со своими мыслями: и по поводу мужчин, и по поводу погоды, и своей "стати", превратившейся со временем в незаметность. Я не утрирую. Часто кто-то произносит, даже не называя моего имени конкретно: «А где…? А эта…? Ах, …она уже здесь. Простите, не заметил».
Лифт тащится неправдоподобно долго. Дари это раздражает. Джейн – той, кажется, всё равно. Она успевает посмотреться в зеркальце, почмокать пухлыми губами, пробурчав с усмешкой: «Не рот, а дыра для минета». Я смотрю на клавиши с номерами этажей. Мелькают цифры "один ", "два"....
Вспоминаю про парня, который работает на втором этаже нашей конторы. Был такой …парень на дороге.
Однажды, когда я ещё только-только устроилась сюда, на день Святого Валентина он подбросил в нашу комнату три открытки. Парень этот оказался рифмоплётом. В открытке, которая лежала на полу возле моего стола, было сказано:
"Пропади всё пропадом.
Зажмурь глаза, да в высь!
Противно, что попадя,
Но уж такая жисть".
Эх ты, рифмоплёт ...Нет, я не об ошибке в слове «жизнь», пусть, так даже печальнее получилось, я вообще о желании человека приблизить другого человека к собственным идеалам. Вот ведь сразу видно, что и у этого не лады с ней, со счастливой стороной жизни. Тоже, наверно, говорит о ней либо с претензией, либо с чёрной завистью к чужой удаче. Жизнь, любовь....Но разве можно любить «что поподя»?! И зачем об этом говорить? Кричать о боли, о собственных ошибках, о любви к тем, кто и не должен быть любим тобой. Ну, если только исключительно на одну ночь, чтобы утром была причина свалить вину за недосып на лице на жуткую соседку (соседа), а не на обдумывание своего недобирающего в весе шанса жить красиво.
В отличие от двух моих дам, делающих затяжной вздох перед дверью в нашу комнату, я не замужем. Именно так. Мне вздыхать, входя сюда – причин нет. Может, именно поэтому вечера и ночи мои ещё однообразнее и длиннее. Дела не торопят, есть - никто не требует, «мамой» или «тварью» – звать меня некому. Вообще никто, никак, никуда меня не зовёт. Никто и никуда! …Потому я редко вздыхаю. Живу себе и смотрю жизнь других. Вглядываюсь в строчки судебных дел и…живу себе, наверно, как червь, переваривая чужие страсти.
«Закрытая информация», как же ты умеешь отравить души людей....Как тонко умеешь, не навязчиво внушить гадость о мире. А ведь есть в нём место и надежде, и вере, и любви. В нём отзывается доброе. Есть хорошее и светлое, даже, я знаю, есть Бескорыстие, есть Самоотверженность, Верность и чувство долга. И всё это в людях, живущих с нами рядом – есть! Вера во мне не умерла. Оттого я так часто смотрю на горизонты. Хорошо, что они кругом.
Можно было бы объявить об этом в слух. Включиться в разговор моих коллег. Мне даже кажется, что и они, обе моих дамы, не так-то уж и отвергают наличие этих истин в жизни. Можно было бы поговорить, поспорить....Может это у нас профессиональное – давать оценку людям, их поступкам, но не спорить о них.
Но уже поздно думать о жизни вообще. Вот она - наша работа – конкретное, объективное резюме чьих-то жизненных неудач.
Но что это? Ну вот, опять кто-то, нарушив инструкцию, побывал в нашей комнате. На столе Джейн, раскрытый на середине, лежит журнал. Кажется обычный иллюстрированный журнал.
Дари берёт его в руки, и пока Джейн жалуется шефу по телефону на хулигана - нарушителя инструкций, та даёт бесплатную консультацию по поводу модных в этом сезоне колготок.
Джейн кладёт трубку и тоже, заглядывая в журнал, тыкает пальцем в рекламную картинку. Тут же начинает рассказывать о том, что именно в "таких" была секретарша прокурора, когда она – Джейн застукала её на коленях одного из здешних адвокатов.
Журнал отброшен в сторону. К черту ажурно- дорогостоящие колготки, которые нам не носить!
Вторая половина рабочего дня должна быть в точности такой, какой была первая часть – скучной, то есть без картинок. Обычная вторая половинка дня ...половинок жизни. Тихое туканье пальцами по клавиатуре, тихое гудение кондиционера ...и редкие цитирования из уголовных дел, которые нам приходилось заносить в память центрального компьютера, находившегося от нас в далёкой дали.
-...Кому деньги, а кому - муж ....
-Вот пройдоха! Всех надул. Ну, надо же, а?!
Я работаю с делом малоинтересным. Можно было бы, конечно, и в нём найти что-то да воскликнуть: "Ну, надо же?!" - но, считаю, много чести этому …промышленному шпиону. Подсиживания, плагиат, мелкие пакости сослуживцу, компромат на жену босса ....Делать людям нечего что ли?
Джейн и Дари всегда попадаются дела о семейных драмах. Вот уж как назло!
А мне вот - промышленный шпионаж. «Весёленькое дело».…А, тоже скука!
-Ну, надо же, он и эту надул! - Дари, то ли восхищается, то ли от души порицает главного героя очередного уголовного "романа" с жизненным концом. Сказав ещё парочку нелестных слов в его адрес, она сделала движение, похожее на плевок в плоский экран компьютера, затем взяла пачку сигарет, журнал и вышла из комнаты. Пошла в «курилку».
Джейн, грустя и завидуя, посмотрела на подружку. Она мечтает бросить курить. Болезненно мечтает.
Вздохнув, моя оставшаяся со мной дама, некоторое время ещё смотрит в экран, но как бы не видя там ничего, а потом зажмуривается и вздыхает. -Охе-хе, не жизнь, а ...сплошная провокация.
Отбарабанив по клавишам строчку, Джейн снова вздохнула, сказала отрывисто: "Стервец!" - и вдруг наклонилась и принялась что-то искать в нижнем ящике своего стола. Пошарив, она достала мятую начатую пачку сигарет, посмотрела в мою сторону, помолчала, затем, резко выдернув оттуда одну и, сунув её прямо тут же в рот, сказала мне, указывая в свой экран. - Куда мы смотрим, глядя на человека? Правильно - на рыло! А то всё равно свиным оказывается!
И, толкнув одну дверь, отворив другую, она тоже вышла из комнаты. Наверное, надеется на время выдернуть себя из мрака этого.
Джейн, я знаю, больше для меня создаёт иллюзию того, что бросила курить. Она даже воровато смотрит в мою сторону, когда достаёт эту мятую пачку с сигаретами. Я, в общем-то, и не собиралась её осуждать, разве можно осуждать человека за пренебрежение собственным здоровьем? Мне, какое дело: курит она, нет? Но Джейн часто повторяет, я понимаю, именно для меня: "Ты, детка (у нас с ней пара лет разницы), запомни, в женщине главное - кожа. Пока она бархатистая, или что-то вроде того, ты ИМ нужна. А как пошла шкура никотинной желтушкой, так всё, они говорят – «старая перхоть». А какая же я старая, деточка? Мне ж только двадцать шесть лет?" Она говорит о коже, глядя в моё пожелтевшее лицо. Я не курю, я от жизни и характера своего серая. А у неё, я знаю, проблемы с легкими. Я её не осуждаю, как и у них в отношении меня, у меня комплекс: будто от совместной работы я в ответе за них. Не кожу её мне жаль, а легкие, которые итак редко пробуют свежий поток воздуха.
Я комплексую чувством вины. Правда, не знаю, что лучше, сказать ей: "Да кури уж ты, раз хочется!" А может, признаться ей, что глубокий кашель, оспины на её лице, следы от мелких шрамов - побоев мужа - гораздо заметнее, чем лёгкая желтизна, что вуалью лежит под её глазами и в скорбных морщинках у ярко напомаженных губ? ...Не знаю, что было бы эффективнее в решении этой маленькой проблемы. Джейн свалила её на меня, как ответственность за её собственное здоровье. Но я молчу. Молчу, стараясь не смотреть в её сторону, когда она, встретив на экране нечто похожее на свою судьбу, вдруг хватается за эту начатую в начале недели пачку, а потом, как выблёвывая: "Стервец!", - выходит из комнаты, колыхая силиконовые груди.
Часто, когда мои дамы удаляются на курительное совещание, мне хочется встать и заглянуть в "их" дела. Почитать, кто там этот стервец, чего он такого натворил? Но, боясь быть замеченной за нарушением инструкции, боясь попасться кому-нибудь на глаза, совершая нечто неправомерное, я не делаю этого. Так, если и встану, сделать гимнастику, пройтись по девяти метрам комнаты, то старюсь отворачиваться от экранов, от раскрытых папок с делами, где под час видны чьи-то лица, в глазах тех лиц притаились страшные результаты чьих-то желаний и убийственных удач.
Но что-то сегодня не так со мной. День такой, что плевать на инструкции. А может, у меня глаза косят от напряжения? Но фото красавчика "стервеца" меня примагнитило, я, сидя, дотянулась до места Джейн и чуть перелистала дело, уже занесённое ею в компьютер.
Да уж, ... весёлое дельце. Этот жук раздобыл документы генерал- лейтенанта в отставке. Смущая своей молодецкой выправкой состоятельных, одиноких, но вовсе не глупых дам, и без всякой совести, он обирал их. Женился на них по очереди. Под разными фамилиями. Даже город не менял. На этой улице он Джон Виллис, на другой - Макгомери, на третьей ....Вот уж точно стервец - семерых обобрал и сбежал. Скрылся!
Я ещё чуток полистала страницы и отыскала конец миленькой истории этого нахального Казановы. Он был пойман в Буэнос-Айресе. Снова женился, но уже, будучи в чине генерал - майора. Он ещё и тщеславен!
Услышав голоса за дверью, я сильно вздрогнула, густо покраснела и, пытаясь успокоить дыхание, принялась за конец истории своего героя-шпиона.
Дамы что-то оживлённо обсуждали. Мне сразу показалось, статью в журнале или какой-то снимок оттуда же. Я услышала резюме разговора, когда Джейн садилась в своё кресло.
-Так унижаться?...Губить последнее в себе ....
-Да брось ты, "последнее"! Какое может быть достоинство у таких, как эта?
Вот те на! И у них, значит, день не такой, как обычно, в обсуждения женщин кинулись!
Дари плюхнулась в кресло перед компьютером, сразу включилась в работу, но, оставаясь ещё на взводе, продолжила фразу, как мне показалось, обвинительно – оправдательную: «Она понятия не имеет, что есть порядочность. Что порядочно, а что – нет – никогда такие не задумываются. Зачем цеплять на хвост ещё тысячи грехов. Не знала, не ведала. Она даже не станет оправдываться, мол, работа такая. Такие созданы для позы "корова". Да и что говорить, они не плохо живут вот после таких сеансов! Простоит она вот так пару часов, пока эти жирные коты парятся в сауне, да жрут с тарелок на её спине, а потом, слизав остатки икры и шампанского с их рыл, кинется тут же с ними в бассейн. А когда её сеанс окончится, она денежки пересчитает, да и сама сауну на часок снимет. Да массажиста наймёт, чтоб ей натруженные коленки в норму привел, а потом - отдыхать – пыль с комнатушки своей счищать.... Вот, именно такие и играют главные роли в кино жизни. Они себя непорядочными не считают. - Дари сглотнула горечь, поморщилась. - А мы, мы с вами всю оставшуюся жизнь будем сушиться воблами перед экранами, и не будем знать даже, сколько это стоит - сауна с бассейном и массажистом. Ну если не скинуться нам, да втроем того массажиста распять.
Я старалась не смотреть в сторону Дари. Но дикая, выпирающая обида так звенела в её голосе, что мне показалось, она сейчас взвизгнет: «Ой, да пошли вы все!», - и расплачется. Будто это её унизили, заставив вместо обычной работы проституткой, простоять два часа "голым столиком" у коленок трёх отдыхающих тостопузов.
Или может она и такое оскорбление испытала в жизни? Я чуть-чуть скосила глаза, посмотрела в её сторону. Нет, она по-прежнему не прекращала вносить на экран информацию.
Дари профессионалка. Работает, живёт, да и, пожалуй, любит, на автомате.
Джейн ещё немного полистала журнальчик. Ещё посмотрела на картинку с обсуждаемым сюжетом, потом, брезгливо кинув журнал, почему-то именно мне на стол, окунулась в работу.
Лишь через какое-то время, видно всё ещё обдумывая слова подруги и заметив, что и я с интересом принялась разглядывать улыбку на лице "живого столика " из мужской парной, сказала: «Не знаю, я бы такой «коровой» средь шести голых ног не выстояла. Даже бы за отпуск на Канарах - не выстояла бы! Ну, что-то же должно остаться в тебе от человека? Зачем же вот так, навсегда… остаться «коровой»?»
Дари не откликалась. Увлеклась своим делом. Снова начала его изредка цитировать. - Вот ты и попался, «лимончик – зайчик», ...вот и ты попался....
Но, пролистнув страницу, проработав ещё несколько минут, она, уже несколько другим тоном, произнесла: «Да уж, Справедливость! Она - сука, точно в повязке на глазах. ...Выкрутился, гад …зайчик. И куда это судьи смотрели?.. Или там тоже ...лимончики да зайчики? …Я б ему даже не стул, я б ему от его «болезни» электрическое кресло порекомендовала!»
Джейн, чуть покосилась на край моего стола, куда я отложила "пропагандистский" журнальчик и вздохнула, будто тихо позавидовав той, в которой уже ничего от человека не осталось, одно "му", …но на фоне красивой жизни.
***
Мой шпион благополучно получил положенное за содеянное: и гору где-то притыренных денег, и крепкий срок. Закончив работать, я решила дать себе передохнуть. Кожу на лице моём стянуло, будто она высохла за то время, что я смотрела на экран. Я часто смаргивала от рези в глазах. А губы мои, уже давно не ощущавшие вкуса хорошей помады, были столь сильно сжаты, будто я боялась, что прилипчивая сухость может проникнуть и в рот и обезводить меня всю.
Я вышла в коридор, налила себе из автомата кофе и, придерживая едва тёплый пластиковый стаканчик, вышла на лоджию.
Это курилка. Здесь ещё пахнет сигаретным дымом, но свежий ветерок, вдруг налетевший из открытого настежь окна, раздувал его и потому воздух здесь показался мне вполне приятным для ощущений.
Я только посмотрела на кожаные кресла, не села. Попивая кофе, принялась мерить шагами просторную лоджию. Кто-то, вопреки правилам, всё же сунул окурок в кадку с пальмой. Остаток сигареты ещё дымился. Я наклонилась и полила на окурок кофе. Почувствовав запах от малоприятной смеси ароматов, поморщилась.
Картинка с девочкой - подростком, с «коровой» этой - не шла у меня из головы. А фраза "сообразительная раскрепощённость", приведённая журналистом, заставляла задуматься. Мои мысли были весьма противоречивы. Не менее, чем у Джейн. И дело не в этой предприимчивой девчонке. Дело во мне самой.
Три года назад я тоже могла войти в круг таких "коровок".
Мне, правда, было чуть побольше, чем этой, на картинке. Но дурочкой я была не меньшей. Может быть, большей даже, ибо в отличие от "живого столика" с лицом счастливой школьницы, я не умела воспользоваться открывшимися передо мной возможностями. Мне просто в голову не пришло, что из гнуснейшего положения можно найти для себя приятную выгоду.
А ведь тогда я и мама – всё, что осталось от нашей дружной семьи, находились в очень даже трудном положении. Я могла бы и на Канарские острова слетать, и массажист долго бы мне за мои заработанные пятки умелыми пальцами мял. И …мама моя не поседела бы в тридцать лет.
Отчего ж я не встала тогда в позу «коровы»? Порядочной себя считала? Нет, нет и нет. Мне – дуре, просто в голову не пришли ни Канары, ни рано постревшая от нужды мама. Я гордая была. Не преклоняемая, не потопляемая крепкая деваха. …И слава, богу,…что так.
Но та наша странная встреча...с Лоренсом, вот ведь,…думала всё, перегорело, а вспомнила опять. И опять слёзы…. Глупый журнал! Глупый!
Моя знакомая, вернее бывшая близкая подружка вдруг назначила мне по телефону встречу. С гибелью отца и моего старшего брата, пропало и благополучие в нашем доме. Серость пришла к нам с мамочкой. Моей красавицей. А моя знакомая, возьми, да и позвони, как раз в пик такой серости. Мы уже года два как близко не общались. Что называется, разошлись по жизни в параллельные стороны. То есть она, она осталась в благополучии и достатке, а я …- вышла из этого круга навсегда. Френсис вдруг вспомнила, что я по-прежнему живу где-то рядом. Живу, но уже, правда, не в элитном районе, в весьма тусклом месте, на обычной улице, в половинке скромного дома. Она позвонила и сразу, с первых же слов, вдруг начала расписывать мне чудесную поездку за город. На побережье, где мы будто бы смогли попасть в компанию счастливчиков, совершающих трёхсуточную прогулку на роскошной яхте. Последнее для меня решило всё дело. Паруса, попутный ветер, мягкие покорные волны, компания из порядочных людей - я посчитала, что это здорово. И почти тут же согласилась.
-От тебя потребуется лишь приличный купальник и улыбочка.
-Улыбочка? – Вот тут я не поняла свою подружку. - Френси, на счет улыбочки. Почему ты сказала именно так? Что это значит?
После короткой заминки и невнятного мычания, моя школьная подружка пояснила: «Лори, для тебя лично это совершенно ничего не значит. Но люди, в компанию которых мы попадём - весьма известные личности. Они на виду, понимаешь?»
-Пока нет.
-Да боже! Перестань прикидываться глупенькой. Что тут не понять?! Их имена мелькают в газетах, их показывают в новостях. На виду, понимаешь? Что бы они ни сделали, что бы ни сказали при тебе или про тебя – улыбайся. Как дурочка, понимаешь?
Что-то я тут же засомневалась, а нужна ли мне эта прогулка?
Помолчав, я осторожно начала отказываться от неё. Даже как будто бы хороший предлог нашла, мне нужно было помочь маме с книжкой какого-то заказчика. Она днями напролёт просиживала за компьютером, вникая в каракули и синтаксис романа новоявленного писателя. Но голова её больше болела даже не от долгого просиживания перед экраном, а оттого, что ей приходилось на него заносить. Этот писатель - приземлено пошловатый тип. Я более равнодушно взирала на его вирши и потому могла вполне подменять маму, давая ей отдых от срочной работы.
Однако, услышав от меня про занятость, к моему великому удивлению, Френсис стала настаивать на том, чтобы с ней поехала именно я.
И опять моё сознание подавало мне сигнал осторожности. Я на всякий случай сказала, что у меня критическая неделя. Но и на мой тяжеловесный аргумент, поднимающий на поверхность моё назначение в такой компании, Френси ответила весьма запальчиво: «Да это же пустяки, радость моя! Душ, где ты можешь уединяться время от времени, всегда будет в твоём распоряжении. А общаться в компании, полёживая в тени тента и любуясь вместе со всеми красотой берега - твоя критичность нисколько не помешает. Ну, так как, едем?»
Тогда я сказала более прямо: «Френси, но для общения наверно у тебя найдётся другая подружка. Я, правда, занята».
Френси, будто испугавшись, что я решила закончить разговор и тихо проститься, повысила голос и перешла к более веским уверениям: «Никакой другой! Слышишь? Да поверь ты, трусиха, там потребуется наша с тобой свеженькая глупость. Наивное участие в мужских разговорах - не более того! Для всяких таких дел туда берут профессионалок. Меня пригласили с подругой для отдыха! Мы будем просто живым интерьером их компании. Общаться будем, понимаешь?
Я промолчала. Френси, уже чуть успокоившись, снова принялась за мягкий вкрадчивый тон. -Ло, да пойми ты, мне так хочется встретиться, а тут такой классный случай...Я не верю, что ты, закончив курсы операторов персональных компьютеров, превратилась в синюшный чулок и вся красота жизни для тебя – экран монитора. Помнишь, как мы с тобой жили в выпускном классе? Я не забыла. Давай, Лори, поехали. Сама понимаешь, хорошая компания, роскошная яхта ...Когда ещё такое представится? Ну, не замуж же нам за них выходить, покатаемся - и разбежались.
Я снова задумалась. Ну, раз для "гимнастики" берут профессионалок, а мы - только для глупенького разговорчика и украшения стола, чего ж не поехать?
Я даже нашла причину, которая бы мне помогла уговорить мою маму отпустить меня с Френси. Сказала, что меня пригласили в кино, а потом посидеть в кафе. Мама переживала, что я имею слишком много от мальчика в своём характере и, узнав, что меня пригласил в кино мой одноклассник, она даже обрадовалась.
Я решилась поехать к побережью.
Я сказала Френсис, что согласна. Обдумав то моё согласие много дней спустя, я считала, что это было счастьем, что я согласилась. Полгода спустя, я уже проклинала тот день. Сейчас же …даже не знаю, может, лучше было бы, окажись я «коровой»?
***
Яхта оказалась действительно великолепной. Роскошная посудина была напичкана сервисом, комфортом и всякими приспособлениями, облегчающими её вождение.
Френси заехала за мной на своей машине, и мы подъехали к пирсу как раз в тот момент, когда на борт яхты входили первые пассажиры.
Это были, да, узнаваемые мною люди. И, правда, из тех, кто у всех в городе на виду.
И Френси была в полном порядке. Процветание и достаток в доме делали нужное дело, выглядела она тогда просто потрясающе. Автомобиль её - чудо. Знакомства - просто позавидуешь. Мы весело болтали, вспоминая окончание школы, пока добирались до пирса. Нашу дружбу…вспоминали. А главное, я действительно начала верить в то, что Френсис искренне рада, что я снова с ней. Что мы вместе.
Френсис помахала кому-то рукой, быстро вбежала на палубу и, показывая на меня рукой, начала всех знакомить со своей "самой - самой подружкой". Меня это немного смутило. Но я решила, что и Френси немного смущена и потому уже болтает всякую чушь.
Пока мы ехали, я узнала, что Френсис, окончив два курса колледжа стала наниматься работать, преподавая богатеньким недотёпам французский язык. Сейчас она уже на третьем курсе иняза, но у неё уже свой круг «учеников». Это стало её работой.
- Я хочу тебе признаться, Ло ...- Это было сказано уже тогда, когда я, немного ознакомившись с яхтой, а главное с компанией из семи человек. Когда первый раз посетила душ. Конечно, лишь разыгрывая, на всякий случай, «девушку с критической неделей».
Френсис зашла туда за мной. И начала говорить мне то, что оказалось, на мой взгляд, истинной причиной - почему я оказалась на этой яхте. - Я ...хотела тебе сразу сказать, ещё там, на берегу, но побоялась, что ты передумаешь и оставишь меня одну. Тут один человек, ...он очень интересуется тобой.
Я нахмурилась, но тут же спряталась за прозрачной шторой душа и пустила прохладную, приятную в столь жаркое утро воду. Я обдумывала слова Френсис и ругала себя за глупое предположение: мне показалось, что на яхте все сплошь геи. Что они пригласили Френсис и меня, чтоб поулыбаться на двух «старых» подружек, когда-то дразнимых в школе «лесбами».
-Это Лоренс, Лори. Он хотел бы позсмотреть на тебя поближе. Познакомиться с тобой.
Я смолчала. Пыталась припомнить лицо того, чья фамилия была Лоренс.
-Ну тот, помнишь, он первым поздоровался с тобой. Он ещё заносил на борт кули с едой и пропустил тебя вперед. Помнишь его? Темненький, загорелый с серыми хитрыми глазками.
Да, я припомнила такого. Только глаза его не показались мне хитрыми. Да, он щурился, улыбался как-то не совсем приветливо, но…никакой хитрости я не заметила.
-Худой такой, белозубый.
-Да! Он весьма строен. Гибок. Правда, хорошенький?
-Да. Ничего. - Ах, как бы мне хотелось посмотреть в этот момент в глаза моей подружки....Но я не высунулась из кабинки. Промолчала.
Потом стала припоминать всех мужчин, с кем Френси меня знакомила.
Первым был Лоренс – да…
Второй выглядел неуклюжим. Он был склонен к полноте, выглядел лет на тридцать и очень сильно потел. Он помогал мне взойти на яхту, и я помню, как неприятно липки и сыры были его ладони. От него несло парфюмом, но таким противным, что я всё время отворачивала от него свой нос. Толстяка звали Мерфи. Френком Мерфи. Я видела, как он лез этими липкими руками к животу Лоренса. Всё похлопывал по нему и хвалил упругость. Один раз он даже оттянул ему трусы. Лоренс дернулся и выругался, обозвав его «скотиной». Мне нужно было улыбаться. Я улыбнулась на такой отзыв с удовольствием.
Третьим был ….Запомнился заинтересованный, пристально разглядывающий неприятный взгляд. Такой прощупывающий взгляд профи из прокуратуры. Этот человек пожал мне руку. Получилось слишком официально. Он выглядел старше Мерфи. Важнее Мерфи. Но мне почему-то показалось, что липкие пальцы толстяка даже приятнее, чем липкий взгляд красавчика, назвавшегося «капитаном Бруксом». - Меня зовут капитан Брукс. Для такой милой девушки, можно просто Джо. Здесь - можно даже называть меня "мальчик Джо". Мальчик Джо, запомнили?
Этот «мальчик» лет тридцати пяти подмигнул мне, видимо пытаясь вызвать у меня ответную понятливую улыбку. Но я плохо поддаюсь дрессировке. И не умею лицемерить. Беда с этим. Если уж мне кто-то не нравится, я стараюсь не подходить к этому человеку на расстояние, с которого четко различима мимика. Чтоб тот сильно не огорчался, что такая "милая девушка» что-то там себе воображает.
Я попыталась выдернуть ладонь из теплой руки капитана Брукса, но вдруг, повнимательнее вглядевшись в лицо его, вспомнила, где я могла видеть эту вызывающе слащавую улыбку….Боже, как же мне захотелось плюнуть в этого мальчика.
Когда мой отец был первой фигурой в мэрии, этот «мальчик» ещё не носил "капитанских" прогонов. Он работал в «свите» одного известного банкира, телохранителем…. А впрочем, черт с ним! И хорошо, что я тогда не плюнула этому подонку в лицо, и всё же вступила на борт той самой яхты.
Тогда я, уже не стеснясь, отняла у него свою руку и, сказав: «Рада знакомству», - прошла на борт. Много было чести этому ублюдку пожимать мою руку. Во время выборов последнего губернатора, он, всего лишь подставив задницу, сумел угодить своему боссу, и тот продвинул услужливого человечка. И вот он оказался ...на виду. Что называется, получил капитанские нашивки на ...плавки. Помню, те, что были на нём тогда, имели неприлично яркий цвет. А его привычка, чуть заметно почёсывать свой малюсенький бугорок - вспотевшую мошонку - просто-таки забавляла меня. Я даже похихикала, разумеется, про себя, подумав, что такой крупный член, конечно же, требует ежесекундного внимания.
А пошли они все! Все, кто там оказался в тот день….
Не потому Тед запомнился мне первым, я с ним с первым столкнулась тогда. Ещё на берегу. Он просто сразу показался мне чище этих. Чище? …Да, тогда я считала, чище. Честнее. Не от совести больной, как у мелких людей, а от чести в сердце, наличия её в крови. Я поняла этого сразу.
Он ни раз и не два проходил мимо меня, перетаскивая коробки, сумки и баулы на яхту. Я ещё удивилась, почему он делает это один? Он всё сторонился, пропуская меня вперёд, снуя по узкому трапу то на берег к машине, то на яхту - в трюм к холодильникам. Руки он мне не подавал. Да они и не были свободны. Даже когда он шёл за очередной сумкой, он что-то держал в них. То кусок каната, то канистру. Он видимо по пути освобождал какое-то пространство в трюме яхты, как я после узнала, принадлежавшей именно ему.
Когда Френсис сказала ему во время этих его «метаний»: «Тед, да остановись же ты, наконец, вот, познакомься с моей подружкой. Это Глория», - он остановился.
Я заметила взгляд, каким он оборвал сладенький тон Френсис. Он так и не подал мне руки. Посмотрел на Френсис, дернул коробкой, которая была у него в руках, и, молча, пожал плечами. И тут же посмотрел на меня, несколько пристально, прищурившись, без улыбки, потом, помолчав, произнёс: «Привет, Глория. Лоренс».
Он именно так и произнёс, будто соединив моё имя и свою звучную фамилию воедино. Он снова пожал плечами, будто не знал, что ещё сказать, потом обошел меня и занялся своим делом.
И всё время, пока он ходил туда-сюда, он чуть поворачивал голову в мою сторону. Меня представили остальным. А он, снова поглядев в мою сторону, лишь чуть сузив, как от близорукости, глаза, смотрел на меня. Ничего не говоря, но прислушиваясь к моим ответам на вопросы других своих приятелей. Однако ничто в его лице не подсказало мне, как он реагирует на мои ответы. Помню, его быстрый, будто воровски ощупывающий взгляд, мне тоже показался неприлично однозначным. Этакое разглядывание, будто интересовался, что за штучка? Тогда я ещё не знала, что он желал рассмотреть меня поближе…
А если б знала, …ничего б тогда и не случилось. Как бы тогда пошла - поехала моя жизнь - не знаю. Уверена в одном, я б до одра проклинала, что не вошла в тот крутой поворот событий. Господи, каким же он кажется мне ярким вот из этой серой стороны….
И вот я узнала. Узнала, что меня сюда пригласили ради него. Вернее, я тут по его милости. А вовсе не потому, что обо мне вспомнила моя школьная подруга.
Наконец я выключила воду душа, наскоро вытерлась и надела купальник. Вышла из душа.
Заметно снизив голос, почти шёпотом, с оглядкой на дверь, Френсис продолжила своё признание. - Он знал твоего отца. Видел тебя. Но ещё школьницей. Как раз тогда, когда мы с тобой были «не разлей вода». Помнишь, как-то на балу для выпускников школ в доме мэра города нам вручали подарки молодые бизнесмены, чем-то там выделенные мэром в том году? Какие-то подарки, …кажется, французскую косметику они нам дарили….Он тебя там и увидел. Он даже помнит, как ты сильно похожа на своего отца.
Убила бы её! Знала, чем полить мне на рану. Только порядочные люди и вспоминали отца добрым словом, сволочи, вроде Брукса были рады начавшемуся процессу смещения кадров после папиной гибели.
Я вспомнила этот бал школьников. Вернее, я вспомнила отца на нём. Как же я любила видеть его в официальной обстановке. Я испытывала гордость за него. За его правильный образ жизни, за его серьезные идеи. Я, …все мы: мама, брат и я – мы очень гордились избранием папы на должность мэра нашего города. И этот бал…. Да, там были подарки. Я, помню, когда мне его вручали, неловко взяла его в руки и выронила. Мне его снова подали, «вручили второй раз». Да, я помню этот бал, …но Лоренса я так и не вспомнила. Наверно тогда меня мальчики действительно мало интересовали. Если только как партнеры по футболу….
-А недавно, случайно узнав тебя на улице, он был обрадован и удивлён, сказал: «Как она выросла!» Говорит, ...ты похорошела.
Мне показалось странным, почему говоря это, Френси часто закусывает губу? Но я молчала. Внимательно смотрела на подружку, прячущую от меня глаза и ...пока молчала.
-В общем, он решил, что с тобой можно завести знакомство и попросил меня как-нибудь устроить это. Но ...устроил всё сам. Кажется, эта прогулка - его инициатива.
Всё это было странно. Накинув на плечо полотенце, я направилась к двери. - Френси, но я не помню этого человека. Даже, думаю, скорее всего, либо он врёт, что знал меня, либо что-то не договариваешь ты.
Френси шикнула на меня и за руку отстранила от двери. Более того, она протянула другую руку к моим губам и прикрыла их. - Да что ты так раскричалась?! Тише! Ну. не помнишь ты его - и ладно. Сейчас, в смысле, теперь …познакомишься. Какая разница?
Я дёрнула головой. Не люблю, когда мне так грубо затыкают рот. А тем более, что я ничего такого не сказала. -Что за дела, Френси? Перестань!
Я потянулась к ручке двери, но тут же отстранила её, решила разобраться тут же, пока нам никто не мешал.
Хочу заметить, я действительно люблю докапываться до сути. Возможно, я - зануда. Возможно. Мне нужен всегда не только однозначный ответ на мои «кто да почему», но и подробное разъяснение – зачем, для чего? И я уставилась на Френсис. - Подожди, подружка, давай на чистоту, значит, ты привезла меня сюда для "знакомства" с этим типом, а вовсе не чтоб пообщаться со мной, так?
Франческа, стрельнув на дверь глазами, тихо сказала: «Ну и что? И что, что и для него тоже? Что тут такого? И не надо смотреть на меня, как на сводницу. Ты опять «психуешь» заранее». - Френси пожала плечами и усмехнулась. Как бы говоря мне: «Зря нервничаешь, дело-то пустяковое. Ну, увидел он дочку бывшего мэра, ну удивился, как подросла, ну захотел пообщаться, познакомиться поближе, что из того?!» - Что из этого, Лори?! Познакомится, от тебя же не убудет. Зато хоть в приличной компании побываешь. Представляю, в какой дыре ты сейчас оказалась. Живёшь в каком-то… круг … «операторов ЭВМ». Я понимаю, ты ж – нормальная девчонка, представляю, как тебе скучно среди этой серости. Ты ведь говоришь, до сих пор даже работы не нашла? А тут, очень даже хорошие знакомства. В миг в каком-нибудь приличном офисе окажешься. Секретарем-производителем, например. Ты ведь тоже языками в школе увлекалась, …кажется. Вот! Тут тебе и удовольствие и …нужные знакомства. А Лоренс…это так.
И снова Френсис оглянулась на дверь и заговорила тише, будто этот самый Лоренс, за дверью стоял и подслушивал. - Ты посмотри, как тут всё здорово: природа, музыка, …-она сглотнула, будто была голодна, - закуски разные, вино европейское. А яхта….Как тут всё обустроено, вода опреснённая. Кругом позолота. А лестницы, ты заметила, они же сплошь из лиственницы! Кожа на диванах в салоне - это же нежность лепестков розы. Говорят, из кожи мошонки кашалота…
Ну, тут она перегнула! Я вот только закончила читать биографию Греты Гарбо. Так там ей тоже наговорили про этого «кашалота и его несчастную мошонку», и тоже на яхте. Вот откуда Френсис это выкопала, чтоб добавить блеску реально «навороченной» яхте. Уж что книжек она не читает - я знаю лучше, чем кто-либо. Её стихия – телефонные разговоры, горяченькие истории, а не пыльные биографии знаменитостей. Кто ж ей тогда про мошонку кашалота наплёл? …Никак я тогда не подумала на Лоренса - на хозяина яхты.
Я усмехнулась, но перебивать подружку не стала. Но подумала: «Да, сядешь на такую… «мошонку» и ...порвёшься о шип». Но я не сказала этого в слух. В конце концов, может, я действительно накручиваю. Мне свойственна мнительность. Правда, я знаю Френсис. Ей как раз свойственно то, чтобы вляпаться в веселенькую историю, а потом, как бывало, сказать в оправдание: «Мама, а при чем здесь я? Ты всегда говоришь, Глория Саммер в сто раз меня умнее, а я была с Лори».
Я подумала, ну познакомимся, ну и поближе, и что действительно? Вокруг такая красота ...
Я примирительно кивнула. - Ладно, пошли, а то твои друзья наше долгое совместное посещение душа могут не правильно истолковать.
Я, наверное, слишком резко открыла дверь и ...тут же отпрянула.
Какая наглость! Этот Лоренс стоял почти у самых дверей, протягивая к дверной ручке руку. Заметив, что мы выходим, он чуть посторонился, а потом прошел к умывальнику, пустил воду и сполоснул лицо. Потом выпрямился и, улыбнувшись на моё изумление, …вытерся концом моего полотенца, оно было в моих руках. Потом тут же развернулся и пошёл впереди нас к лестнице, ведущей на палубу.
Да, лестница была из полированной лиственницы. Да, красивая лестница ...Но человек, что только что поднялся по ней, вёл себя некрасиво. Даже скажем, странно и некрасиво. Я, как правило, исключаю таких мужчин с поля своего зрения. Считаю, много им чести замечать их наглость!
***
Всё было готово к тому, чтобы приступить к закускам.
Двое мужчин готовили роскошный стол, где было казалось бы всё, что только пожелает душа и желудок.
Капитан оставался на посту. Однако успевал давать ценные указания по украшению стола фруктами и свежими цветами.
Мерфи и Лоренс как бы принимали их к сведению советы капитана Брукса. Но мне были видны их лица, и я видела, как они посмеиваются над ним - капитаном в алых трусах.
Две девушки, те, которых Френси называла профессионалками, стояли рядом со столиком, у борта и общались с мужчинами, отвечая глупостями на незамысловатые, говоря точнее, плоские шуточки.
Мы с Френсис устроились на кушетках и помалкивали. Разглядывая всех из-под шляпки и из-за солнечных очков, мне подумалось, что со стороны, скорее мы с ней похожи на загорелых кошек, а хихикающие гетеры - на двух глупышек, приглашённых ради разговора типа: "На что похож откушенный банан?» или «А что напоминают две половинки кокоса, приложенные к груди Мерфи?"
-Ха-ха, на не побритый бюст!
-Правильно. – Смеялся Брукс, - Мерфи, сходи, побрей обе половинки, а то неудобно как-то. Видишь, девушкам смешно.
Мерфи не пошёл брить половинки кокоса. Он взял со стола дольку лимона, положил её на пластик сыра и, сунув всё это в рот, пережевывая, кисло улыбнулся. После, выбрав два крупных банана, отошёл от стола. И пока Лоренс укладывал какую-то снасть в ящик, стоявший на палубе, приставил к его голове два банана. - Эй, ну-ка, поднатужьтесь, девочки, а это что вам напоминает?
Лоренс рукой скинул "рога" с головы и оповестил капитана, что пора бы «дать по склянкам». Он, видимо тоже захотел есть.
Две темнокожие девушки с визгом кинулись занимать места за роскошным столом. Одна из них прыгнула на колени Мерфи, а вот вторая повела себя странно. Вместо того, чтоб привязать к себе шутника Лоренса, она отвернулась от него и протянула две красивые длинные руки капитану.
-Позвольте, покормить вас с рук?
-Позволяю.
Яхта пошла под управлением "автопилота", а вся компания расселась и даже разлеглась на её палубе вокруг низкого столика.
Я заметила, Френси занимается тем же, что и я, только разглядывает всех откровенно открыто. Даже не прикрывая любопытства на лице.
Разговор пошёл на иные темы. Сугубо мужские, но с ехидством в сторону вклинивающихся в тему женщин. Слово "карбюратор" после нескольких минут смеха уже звучало, как "кабрюператор". Это забавляло всех. Женское общество принялось коверкать и другие слова, которые часто произносились мужчинами, пустившимися в разговор о спортивных машинах.
Потом наша яхта была пущена в дрейф. Мы стали купаться.
Нет ничего лучше начала лета. Ещё щадящее ласковое солнце, вода девственно чиста, а небо столь голубое и безоблачное, что кажется, зачем рай?
Капитан первым поднялся из воды на борт яхты. Одна из темнокожих девушек, поблёскивая гибким телом, увлекла его в каюту.
Лоренс катался на спущенным с яхты водном велосипеде. Мерфи ловил нас, оставшихся с ним в воде. При этом «толстяк» был весьма нахален. Он и на мне хотел развязать бретели лифа купальника, то, подныривая, пытался спустить мои трусики. Но всё играючи, без нажима.
Я, улыбаясь с вызовом, натягивала их опять, говоря ему, что мне пока не жарко.
Лишь темнокожая девушка позволила ему раздеть себя.
Потом она подплыла к велосипеду, и стала тянуться к Лоренсу руками. Тот грубо оттолкнул её руки. Но подвыпившая девушка – мулатка принялась играть, цепляясь за велосипед, угрожая его перевернуть. Лоренс наклонился, и что-то сказал ей. Что-то, по-видимому, неприятное. Они перекинулись парой фраз, затем девушка, будто в сердцах, оттолкнула его велосипед, поплыла от грубияна в сторону Мерфи.
А вот Френси, протянувшая руку одинокому велосипедисту, и не долго его уговаривавшая, была им в компанию принята. При этом мне была непонятна причина долгой паузы, Лоренс будто раздумывал, подавать ей руку или нет. Но всё же подал и заботливо усадил мою подружку рядом с собой. Крутя педалями, вдвоём, они поднимали высокие брызги и, набирая скорость, уплывали подальше от яхты.
Я отвернулась от них, мне как раз был брошен мяч.
-Лори, девочка, ты ведь кажется, совершенно выдохлась. Давай к яхте, я помогу тебе подняться на борт. - Мерфи сладенько улыбался. Но не был нагл. Я отказалась от его помощи и вообще от возвращения на яхту и, откинув в него мяч, поплыла от него прочь.
Я хорошо держусь на воде. Плаваю просто-таки отлично. Дать такому неуклюжему увальню урок хорошего кроля - для меня пустяк. Совершенно не заметив, что плыву в сторону, куда скрылся водный велосипед, я разошлась, уплыла далеко. Ушла от игры в мяч. Тот, посылаемый Мерфи, ещё какое-то время долетал до меня, но темнокожая «сирена» тут же ныряла и доставала его, лихо показавшись из воды.
Лоренс уже не крутил педали велосипеда. Одной рукой он обнимал Френсис за плечи, голова его была наклонена к ней, и мне подумалось, они что-то такое интересное рассказывают друг другу. Я снова поймала себя на мысли, что «приглядываю» за Френсис. Посчитав это глупостью, моя подружка – «девочка более меня самостоятельная», я поплыла назад. Что-то вдруг напомнило мне, что я как бы долго плавать не должна в своем «критическом» состоянии. Нужно было правдиво врать, и я двинулась к яхте.
Отказавшись от услуг Мерфи, было ухватившего меня за ягодицы и необычайно легко подсаживающего на очередную ступеньку, я увернулась от помощи и быстро-быстро самостоятельно забралась по верёвочной лестнице на палубу.
Голый капитан и его одалиска уже грелись на солнышке.
Ну, последняя мне была безразлична. Но вот улыбка Брукса, вспыхнувшая будто загоревшаяся лампочка, когда он повернулся в мою сторону, обратила на себя моё внимание. Улыбка была усталой. А его белые, как кафель унитаза, ягодицы мне показались отвратительными. И вообще похожими на бабьи.
Та из девушек - мулаток, что ходила с ним уединяться, была в голубом купальнике, и мы с Френсис между собой звали ей "голубенькой". Теперь она укрылись у борта яхты. Вместе с Мерфи.
Миленькие причмокивания раздавались где-то совсем близко. Мне сначала хотелось плеснуть на разыгравшуюся парочку из ведёрка со льдом, но я передумала. Эти «мерфи» могут решить, что я принимаю их игру. Поймав единственную не растаявшую льдинку, я принялась обтирать ею себя. Просто получая приятное ощущение прохлады.
Оказалось, Брукс лениво любовался на мои действия. Улыбался и будто засыпал. Тощий кот!
Наконец, Мерфи и "голубенькая" поднялись на борт. Были оба голыми. Мерфи пожаловался на потопление «флага со своего флагштока».
-Трусы ...жаль. - Он вздохнул и облился холодной водой из ведёрка со растаявшим льдом. Вино в бутылке, что была в нём, мы уже выпили. Та, пусто звякнув, покатилась по палубе.
-Ну и чёрт с ними, с трусами! - Посмотрев на меня, он, ухмыльнувшись, добавил. - Правда, Лори, чёрт с ними, с трусами моими. Э-эй! Чёрт ...с ними, да?
Он махнул рукой на моё слабоумие по части догадливости, впрыснул в рот ледяной воды из термоса - сифона и начал звать Лоренса и Френсис на борт. - Эй вы, раскрытые нами лазутчики, а ну, полундр-ра! Свистать всех к висту! Тед! Хотим вина, давай, где там твои погреба?
Яхта дрейфовала неподалёку от «дикого» пляжа. А мы играли в вист. Пили легкое вино со льдом. И у меня скоро вдруг начала кружиться голова.
Мерфи, не таясь, тискал девушку, которая до недавнего времени была одета в белый купальник. Лоренс лениво отщипывал виноградины и клал их в рот то Френсис, то - себе.
Моя подружка была, по-видимому, рада приятному общению. Она всем улыбалась, смеялась на россказни Мерфи о том, как он поохотился прошлым летом на игуан.
А я начала путать карты. Пики принимала за трефы, бубны - за червы ....Голова кружилась, как от качелей. Кажется, я сильно проигралась. Но забыла, что было поставлено на кон.
Тихий басок капитана, ласкающего сливочным мороженым живот "голубенькой", совершенно меня усыпил.
Я не люблю спать днём. У меня бывает, долго после этого болит голова ....
Не помню, кто подхватил мой падающий бокал с недопитым вином, а кто - меня.
Проснулась я в приятной прохладе. Где-то журчала вода, вечернее солнце пробивалось сквозь щели между узких полупрозрачных штор. Однако запах был столь резко неприятен, что я, только открыв глаза, сразу поняла, где я, я кем я и что со мной.
От томительного тянущего стона внизу живота, от неприятной липкости между ног, мне стало сначала всё безразлично. Я лежала и смотрела в потолок. Да, будто прямо сквозь склонённое ко мне лицо Лоренса. Сквозь его поблёскивающие от возбуждения глаза.
-Мы на земле, малыш. А ты думала, ты уже в раю?
Голос мой был хриплым, надтреснутым. - Я думала? …Да неужели? Ну-ка, пусти, …чем я там думала, ну?
Я оглядела себя. Однозначно поняла, что со мной произошло. Протянула руку к фонтанчику и плеснула себе холодной влагой в лицо. Облизала губы и тут же начала подниматься.
Уверена, мной владели ни раз и не два. Болело всё, даже спина, но особо там, внизу живота и спины. От мятых простыней и тела пахло спермой, выделениями и потом. От возбуждения я подрагивала. От резких запахов у меня совершенно закружилась голова. Мне стало дурно. А от моего сильного желания встать, от желания расплакаться и быстро отсюда убежать – совершенно замутило и тут же, в шаге от постели, меня стошнило.
Немного облегчившись, я села рядом с грязной лужей на корточки и расплакалась.
То, что я говорила ему, конечно же, было детским лепетом. Разве нужно мне было знать, что всё это значит? А, ничего всё это не значило! Ни для кого тут.
Просто было противно, что так, подпоили и отодрали, как кошку....
Лоренс привел меня назад к кровати. Что-то отвечал. Глупостью на глупость. Что-то вроде: «Я не встречал, ...я не знал, …я ни разу не был так ...»
Мне вдруг стало смешно. Я рассмеялась, но как-то уж очень истерично. Не сила была во мне, не гнев, а жалость к себе. Правда, я чувствовала себя полной идиоткой. Возможно потому и…потребовала….
Потребовать, чтоб меня немедленно отвезли домой - было моей сверх глупостью.
Однако и вести себя так, будто я со всем, что делается, согласна - это не моё. Ниже меня, выше – второй вопрос. Но не по мне.
Впервые, я очутилась в постели с мужчиной в не полных семнадцать лет. Но с тем, с кем хотела я! Там я навязалась…к папиному протеже на рандеву. Это был талантливый портретист. Отцу легко было выбить для парня деньги на учебу в Италии, город был завален его шаржами на наших знаменитостей. Впрочем, при чем здесь тот парень…
А тут, бессовестно воспользовавшись мною,…этот подонок говорит о нежности моей.
Я поднялась с края кровати, и снова, не прикрываясь, пошла к двери. И увидела себя в зеркале.
Мне было тогда девятнадцать лет. Высокая, плечистая, взлохмаченные, цвета ржи волосы прикрывали мне плечи. Соски маленьких грудей торчали в стороны, …круглые коленки, тонкие ноги…. Господи, да на что ж тут зарится, чтоб вот так наслаждаться…нежностью моей?! Ощущение такое, что меня драл десяток, а не один мерзавец щупленький, похожий на Орфея в аду.
Тед, правда, вдруг замолк. Прекратил нести чушь про то, что ему было «впервые так приятно с женщиной» и только испуганно следил за мной взглядом.
Наверно, уже тогда я умела делать «нужное лицо».
Я смотрела на себя в зеркало и …ненавидела себя. За что - не понимала. Может по-прежнему за то, что кроме статного роста красы во мне не было. Вот если б я была красивой, такой нежной, романтичной красавицей, я бы расплакалась из-за растоптанной красы своей. А тут …скорее, я его топтала. Да я ж вдвое тяжелее его тогда была!
Нет, пожалуй, можно ещё сказать о цвете моих глаз. Он достаточно необычный. Мои глаза синего цвета. Они синие. Никогда не кажутся ни голубыми, ни …черными. Не смотря на обстоятельства, они не меняют цвета. Даже такие обстоятельства, как сейчас не сделали их черными или напротив, обесцветили. То есть они и тогда, когда я смотрела на свою нагую стать, были как бы пьяно-синего цвета.
Вот я пьяно и поглядывала то на себя, то на Лоренса, сжавшегося на смятых простынях. Сравнивала мою могучесть, его субтильность и удивлялась, отчего ж мне так горько и стыдно? Получалось, ранимая я, не смотря на кажущуюся крепость. А он, вот такой хлюпик, прямо Александр Завоеватель! Я расплакалась …кукла - деваха».
А этот …насильник, испуганно грыз ногти. – Ло, я не думал, что ты так это воспримешь. Я виноват только в том, что в вино наркотик подложил. Ну, правда, если б я знал, что я тебе нравлюсь, …а то, как же тебя стреножить…такаю, детка? Ты ж и повода мне не давала думать, что я тебе нравлюсь….Ло, отчего же ты плачешь? Ты была бесподобна, правда. Меня ещё никогда так не любила женщина. Ты, …именно ты дала мне понять, что в постели с женщиной …приятно. Глупо, …нет? Ты называла меня самым сильным мужчиной на свете, и я …поверил. Тебе - поверил. Милая, почему же ты плачешь? Ты потрясно целуешься. Так…целуешься….У тебя такой язык….Не плачь, не плачь, пожалуйста. Ты же сильная. …Я тебя чем-то обидел? Но чем? Чем, Лори? …
Наконец, его слова дошли до меня. И я поняла, что в неадекватности своей зашла слишком далеко. Под кайфом я оказалась ещё глупее.
Глядя на свою наготу, я стала всхлипывать и канючить, просясь, …к маме.
Голова моя по-прежнему кружилась. Наверное, то, что я выпила, борясь с жаждой, был сильный суррогат.
Я почувствовала озноб. Стала мёрзнуть. Вернулась к кровати. Присела. Вцепилась в плечи руками так сильно, что ногти впились в кожу.
Лоренс попытался уложить меня, я боролась с ним. Он испуганно отодвинулся. Я села. Ноги поджала, и колени притиснула к животу. Смотрю на мразь на краю кровати и желаю пнуть его, но тело просто как не моё. Ни один сустав не повинуется. Меня колотит уже по-страшному. Я начинаю в полном смысле реветь: слезы, сопли – всё в ход, лишь бы меня отсюда выпустили. – Я хочу домой!!! Я хочу…
Я орала на человека, который сам меня испугался. Он таращился на меня с краешка кровати, на которой я царственно расселась, и не знал, что ему со мной делать, как поступить?
Меня трясло. Скорее, это был не страх, а лишь нервная дрожь. И холодно там не было.
-Да что с тобой, девочка моя? Что ты? - Он попытался обнять меня и вдруг отстранился. - Да ты совершенно ледяная! …Лори, что с тобой?
Он внимательно оглядел меня. Протянул руку, и как я не пыталась ударить по ней, всё же умудрился потрогать пальцами моё лицо. – И лицо, Лори! Что с тобой, ты просто ледяная!
Он вскочил, вынул из полки плед и принялся укутывать меня. Но простыни противно пахли, и лицо моё передёргивалось от очередного позыва к тошноте. - Пусти! Ну, противно же, пусти!
Лоренс заметил мой брезгливый взгляд на мятые простыни. Откинул простыни и, накинув на меня плед, обнял. – Хорошо, я согрею тебя так. …Это нервное. Здесь не холодно, Лори. Ты…слышишь меня? Это, наверное, …это хмель.
Он заглядывал мне в глаза, видел в них синий мрак и снова зашептал слова извинения: «Ло, прости, это был обычный транквилизатор, я не знал, что он на тебя так сильно подействует. Он тесно прижал меня к себе. Зашептал какие-то утешения, казавшиеся мне пошлыми и, разумеется, излишними.
-Я, …я хочу уйти. Противно, пусти…
Он чуть ослабил тиски рук. - Уйти? …Куда ты хочешь уйти, маленькая?
Я повернула голову и уставилась на него.
Это он мне говорил?! – Кто тут маленький? Кто тут, …мразь, пусти!
Он улыбнулся. Наверное, вот такой, жесткой я ему и нравилась.
Он принялся согревать меня, потирая руками по плечам, целуя. Руки его и грудь были такими горячими, казалось, моя кожа вот-вот покроется пузырями от его жара. От жара, который, к моему удивлению с каждой минутой становился мне приятным. Мне кажется, я уже сама стала жаться к нему. Говоря: «Пусти», - я жалась к нему, чтоб наконец, согреться.
Он уговаривал меня не плакать. Говорил мне, что наверняка это со мной не впервые. (Ну да, он же был осведомлён обо мне!). Удивлялся, напрямую спрашивая, «отчего же я так всё это воспринимаю»? И снова повторил: «Ты была великолепна, Лори. Не плачь. Ты роскошная любовница. Мне даже делать ничего не нужно было, просто подставляться под твою страсть. Ты такая…- Он покачал головой, в восхищении прикрыв глаза. – Ло, это я должен расплакаться, потому что ты проснулась явно чем-то недовольной».
Наконец, он принялся дыханием отогревать мои ледяные пальцы рук. Он жарко дышал на них и целовал каждый ноготь. Видя, что я совершенно не реагирую на его слова, он перешел к извинениям. - Ну, прости, детка. Прости, слышишь? Я ведь не знал, что ты так, …что ты так всё это воспримешь. …Лори, не пугай меня таким взглядом. Не сердись, ну? Слышишь, давай мириться. Хочешь, я на колени встану? Скажи, на что ты сердишься, и я сделаю всё, что ты хочешь.
Он улыбался мне как ребёнку, внезапно испугавшему его – любящего родителя вдруг поднявшейся температурой.
Я смотрела на него и молчала. Будто была не только немой и глухой, но и …совершеннейшей дверью, которой всё равно, открыта она или …заперта.
Хотя нет, вру, мне хотелось тепла. Я помню, как жалась к нему, обвив его руками. Зубы мои стучали, меня трясло, а мы согревались, обнимаясь, я слушала его сбивчивые оправдания и …почти не понимала. Нет, не понимала, что я действительно покорила его тогда.
…А тогда я ему не верила. Не верила и хотела убежать. Убежать, как только снова появятся силы.
-Ты всегда, всегда была невозможно упряма, Лори. Ты ещё ребёнком удивила меня своим темпераментом. Ты вообще была больше на мальчика похожа. Вот только волосы твои длинные, волнистые да …синь глаз - девчачьи. …Помню, привел тебя твой отец в кафе, а ты смотришь на его секретаршу, и мажешь на голубое платьице сиропом. Отец говорит тебе: "Немедленно зайти в туалетную комнату, и приведи себя в порядок!", - а ты, глядя на брюнетку рядом с ним, видно сильно ревнуя его к ней, намазываешь себе на волосы очередную порцию мороженого, и не уходишь из-за стола. Ты и на миг не хотела оставить отца наедине с чужой теткой. Я смотрел на тебя – десятилетнюю девочку и радовался твоему упорству. Мне было семнадцать. Я был сыном той тетки. Сидел, ждал за соседним столиком, когда мать закончит дела с боссом, он какие-то документы ей в том кафе передавал. …Ты мне казалась тогда маленькой, но…симпатичной. Я, наверно, тоже в ту пору ревновал мать. Но не решался бойкотировать вот так, как ты, ...открыто.
Лоренс лег на постель. Потом, посмотрев на меня, стянул с моей спины плед, потянулся и поцеловал меня в поясницу. Перелег так, чтоб можно было обнять меня за пояс. Дыша мне в крестец, он продолжал говорить. - Ты не изменилась. Ну, если только стала притягательно хороша. Ты чертовски красивой женщиной стала, Лори. Впервые в жизни я был счастлив в сексе с женщиной.
Он уткнулся лицом мне в спину. Я согрелась. Уже не дрожала в его руках, как лист.
– Прости, если я был плох. Прости за неуклюжесть мою, детка, …ты великолепна.
И вот тут я его спросила: «А зачем ты солгал Френсис про бал у мэра? Я не танцевала с тобой».
-Солгал? – Тед присел рядом, по-прежнему обнимая меня, согревая. – Ты …просто не обратила на меня внимания! Детка, я там был! Мы - кучка идиотов, выпускников университета, выставленных на показ всей вашей школе ….Я должен был дарить тебе кулёк с какой-то чепухой. А тебе наплевать было на этот кулёк. Ты его вообще брать не хотела. Уронила. Я стал поднимать, и мы стукнулись лбами. А какой-то старикан сказал: «Ну, вот и породнились». Я готов был сквозь землю провалиться. Я считал себя …взрослым. Большим. Тебя – по-прежнему малявкой.
Он погладил мне волосы на голове. - И вот…каких-то неполных три года прошло, …ты стала красивой женщиной. Желанной…
Я, вникая в его слова, начала трезветь от возбуждения. Слабость, жалость к себе - всё прошло. Я встала на кровати во весь свой рост. Я возвысилась над ним. И…впервые в жизни ударила, пнув сидящего передо мной человека. Сильно, разбила с одного удара и нос Лоренса, и губы.
Он тут же, по-мужски крепко схватил меня за ноги и повалил. Я просто упала навзничь. Слизывая, языком кровь, он схватил меня и подмял под себя. Потом резко распинал, раздвинув мне ноги. Взялся за руки раскинул их в стороны, жестко придерживал в таком распятом положении всё моё тело. Мы смотрели друг другу в глаза. В моё лицо капала из его носа кровь. Я морщилась и сплевывала эту кровь.
Вот только теперь он понял, как он мне отвратителен. И своими слюнявыми признаниями отвратителен и воспоминаниями, вообще - всем.
-Ты дурак! Дурак и подлец, Лоренс! И Франческа - подлая дура. И я - тоже. Но я сама по себе дурой хочу быть, слышишь ты, сука голубая! …Выпусти меня! Отпусти, а то яйца откушу, ублюдок!!! Выпусти, ну!
Я рвалась из-под этого хлюпика и не могла осилить его. И это ещё более злило меня, придавая сил и трезвя. Мы страшно дрались, не жалея носов. Я кусала его, а он бил мне по губам костяшками пальцев. Наотмашь.
Самое страшное, что тем, кто был сейчас на палубе, было совершенно наплевать на то, что творилось в прохладе огромной каюты. Я была одна. Это бесило меня невероятно. …Безвыходность. Но именно это и подхлестывало меня тогда, придавало сил ненавидеть его и совершить что-то такое, что спасло бы меня от унижения.
А он, уже вполне поняв моё состояние, будто почувствовав, что кроме ненависти к нему – у меня ничего, возможно, уже всего лишь по инерции, тихо, чуть размыкая разбитые губы, повторял: «Да что ты так дерешься-то, дурёха? Амазонка, ...славная ты моя. …- Он слизал кровь с подбородка, текшую из моей разбитой губы, потом потянулся и принялся лизать мою руку подмышкой. - У тебя такая гладкая кожа, …твой пот так сладок, Лори. – Он приподнялся и, туго держа меня, рвущуюся из-под него, посмотрел в глаза. – А твои синие глаза, …боже, да достоин ли я ненависти такой высоты?! …Ло,…божественная девочка моя, …твои глаза, … я свои навеки закрою, твои помнить буду. Как ты прекрасна, как ты …
Он терял силы. Они видно ушли, часть в меня, часть – на слова, которые он говорил, будто, с трудом подбирая их и, пытаясь, что-то немигающим взглядом отыскать там, в глубине моих глаз.
А я сильная. Я это знаю. Я повторяла это себе, как заклинание: "Я сильная!" - и новая энергия вскипала во мне. А он, будто воин, заметивший, что остался один на один с полчищем, не струсил, а обозлился тоже. Он оскалился, зло прищурившись, снова больно стиснул меня, тряхнул, будто куклу, не смотря на вернувшуюся ко мне упругость и весомость и крикнул: «Делай что хочешь!!! Можешь ненавидеть меня, сколько тебе влезет! Весь мир продается и покупается, ты решила, я не в силах сделать этого с тобой?! – Он припал к моему уху, и, противно щекоча, зашептал: «Вместе со всем трижды продажным миром я покупаю тебя, сука….- Он опять тряхнул меня. Снова закричал. - Но я искал встречи с тобой! Выжидал случая, а потом сделал его сам!»
Его раздражало моё молчание. Я даже двигаться перестала. «Ах, сука, -думала я, - ах, кукла – на! держи своё полено в руках!»
-Лори…с таблетками - это подлость, конечно. Тут, тут да, я перестарался. Но, …знаю, сама бы ты, узнав, что я …гей, не легла б со мной. А мне хотелось сначала понять, как мы …тут с тобой подружимся, а уж потом…
Я плюнула ему в лицо.
А он плевка и не вытер даже. Мои слюни мне с лица его в глаза и капали. Вместе с потом его. Он только теснее меня в ручонках своих цепких стиснул, как тина болотная…всосал мои губы, целуя, а потом, дыша сбивчиво, снова заговорил: «Мы подружимся, вот увидишь. Ведь я, повзрослев, всё же стал упрямым, таким же упрямым, как ты. Как ты, Лори».
Он оглядел замкнутое пространство каюты. Мне тоже показалось, сюда кто-то пытался войти. И я крикнула: «Ты врёшь! Всё ложь! Отпусти!…Скотина!»
Он так неожиданно расцепил пальцы и освободил меня, что я …обомлела, наконец, поняв, насколько он сильный. Тяжелый даже.
Он лег рядом, на спину. Смотрел в потолок. Как-то странно смотрел. Будто слёзно. Я даже подумала, что он на слово «скотина» обиделся. Я приподнялась, посмотрела на него.
Уверена, его многие женщины сочли бы красивым. И что, что он худ. Он жилист, упруг, как пружина. Его загар придавал ему красоты. Тело отдыхало, но дыхание ещё было сбивчивым. Грудь вздымалась. И всё казалось, вот сейчас наш бой возобновится. Он вскочит и начнёт рвать и метать меня, не щадя. По шепоток о нежности моей. …Так выглядят благородные пираты. Так выглядят бандиты – романтики. Так выглядят насильники Казановы. …Нереально! Я залюбовалась им! Не замечала этого, пока мы дрались, а вот тут …разглядела. Чтоб я не заметила этой сказочности – невероятно! Я всегда считала себя человеком видящим.
Я, будто изучая его заляпанное кровью и потом лицо, тихо произнесла – И про кафе – бред. И про бал у мэра…наврал. Я не танцевала с тобой там. Я таким…я бы не пошла танцевать.
Он скосил на меня глаза. - Танцевала, пошла….Только кто я такой, чтоб ты помнила это целых три года…
ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ