ОБРАЗ
Жил был образ. Жизнь у него была очень неспокойная, а все потому, что образ был хорош собой. Цветущий молодой мужчина в самом расцвете сил, с каштановыми вьющимися волосами, развернутыми плечами и греческим профилем. В общем, мечта любой женщины. Стоило какой-нибудь мадам предаваться мечтам, вызывая в своем воображении именно его образ, как он должен был сразу бросать все свои дела, и переключаться на ее воображение. В воображениях женщин, он, всегда был влюбленным мужчиной. Не убийцей, не грабителем, не хулиганом, нет. У него было свое амплуа. Он был положительным героем-любовником. Еще бы с такой внешностью. Женщины его любили, и он отвечал им взаимностью. При этом ни капельки не притворялся и не играл, а всегда любил избранницу. Ведь он образ!
Жил в маленькой мансарде в предместье Парижа, кормил из окна голубей и иногда, когда выпадал не рабочий вечер, вспоминал свои, так сказать, похождения.
Надо сказать, что как только воображение прекрасного пола переключалось на что-нибудь другое, то его влюбленность сразу же проходила, и в памяти не оставалось ничего. Нет, он не забывал своих подруг, он помнил их имена, внешность, возраст, разговоры, которые они вели с ним, но никто не владел его сердцем. И вообще, для него это была работа и она, эта работа съедала все его время, порой ночи напролет, но другой жизни у него не было. Иногда, в редкие часы отдыха он подходил к своему зеркалу в старинной дубовой раме, и пристально вглядывался в свое лицо. Ему нравилось, как он выглядел, этот мужественный взгляд, эта твердость в складке губ, этот высокий лоб. И он был уверен, что с такой внешностью, он всегда будет обеспечен работой, а это значит, что в свободное время он сможет купить мольберт, краски, и рисовать Париж с высоты своей «голубятни».
Время шло, зиму сменяла весна, лето осень, но для него время не имело никакого значения, он не менялся, не старел, а всегда оставался таким же молодым . Он был доволен своей жизнью, работой, собой.
Больше всего он любил, когда его воображали женщины «бальзаковского» возраста, этакая гламурная публика. Они были милы, застенчивы и, в основном, их отношения ограничивались нежными объятиями, легкими поцелуями, разговорами о прекрасном. Приходилось быть на высоте, отслеживать новинки, читать книги, посещать театр, потому что он образ, и должен соответствовать.
Не любил являться к малолеткам. Их дикие танцы и сумасшедший секс выматывали, а от наркотиков его просто тошнило. На прошлой неделе одна такая деточка вообразила, что он побитый боксер, а она его спасительница. Мало того, что на ринге пришлось драться по настоящему, где он и получил нокаут, так потом она еще целых два часа отмывала его, от его же крови, вид которой, кстати, так возбудил эту пятнадцатилетнюю девицу, что последующие четыре часа он занимался с ней сумасшедшим сексом. Так, видите ли, она себе нафантазировала. Явился домой весь выжатый как лимон, уставший как собака, и молил бога, чтобы никто не вызвал его снова.
А самые ужасные минуты он переживал, когда его представляли себе дамочки от шестидесяти и выше. Чаще всего это были ухоженные, наманикюренные старухи, постаревшие акулы в жутких морщинах по всему телу. Тетки, пережившие бурную молодость и теперь, оказавшись в преклонном возрасте, пожелавшие снова и снова переживать страсть. Боже, что только не приходилось ему делать в их мечтах! Иногда он просто с омерзением вспоминал об этом.
Но все это было после. В те моменты он искренне любил их всех- и юных, и старух.
Но вот однажды случилось то, о чем он иногда мечтал в своей мансарде. Нет, не подумайте, он не создавал ничей образ, никого не вызывал. Он слишком хорошо знал эту работу, чтобы еще своим же коллегам добавлять работы, он просто смотрел сверху на спящий Париж и думал, что, как было бы прекрасно, если б когда-нибудь ему встретилась женщина его мечты. Нежная, доверчивая, чистая. И чтобы их чувства были взаимны, и, возвращаясь с работы, он бы знал, что она его ждет, знал, что она его любит. А еще чтобы они могли вечерами сидеть рука об руку у его окна с цветными стеклышками, кормить голубей и молчать.
Он был неисправимый романтик.
Тогда его образ вызвала молодая женщина лет тридцати. Ее мечтания были до смешного банальны. Иногда они стояли на палубе яхты, любуясь водной гладью, небом, облаками, и он нежно прижимал ее к себе. Иногда теплыми летними днями, гуляли по перелескам, собирали цветы, плели венки. Иногда он стоял под огромными городскими часами, ждал, когда она придет, и она всегда приходила. Но задело и зацепило его то, что он почувствовал ее восторг, восхищение им, и это было прекрасно. Ее глаза , казалось, заглядывали ему прямо в душу и он терялся и таял в ее глазах. После нескольких встреч он понял, что наконец-то встретил родственную душу, такую же ранимую, такую же тонкую, как и он сам. Она была именно такая: нежная, чистая, трогательно доверчивая. Он полюбил смотреть в ее карие глаза, обнимать за тоненькие плечи и гладить по блестящим каштановым волосам, собранным в скромную прическу. Он понял, что это любовь , потому что в те часы, когда он был наедине сам с собой, он постоянно думал о ней. Раньше этого с ним не было никогда. Вот тогда-то он и захотел соединить их судьбы. Его и ее. Она прекрасная земная женщина, а он образ. Ну и что? И он стал с нетерпением ожидать, когда она его к себе призовет, купался во внезапно нахлынувшем на него счастье и каждый раз снова, и снова переживал с ней эти счастливые мгновенья.
Все вроде бы шло отлично, она звала его все чаще и чаще, но потом вдруг совершенно неожиданно их встречи стали все реже и реже. Он пытался разобраться почему, понять и не мог найти ответа. Странно, почему? Ведь он всегда был таким, каким она хотела его видеть. Он терялся в непонимании, анализируя их встречи и в одиночестве коротая длинные зимние вечера: «Как же это так? Почему? Что случилось, и отчего их встречи стали такими редкими»?
А потом прекратились совсем.
Так прошел год, или два. В его жизни не было времени, и он не знал точно, сколько он ждет. Он жил в тоске, потому что она его бросила, потому что он перестал быть ей нужен и она исчезла из его жизни. Он задеревенел, очерствел, замкнулся в себе и стал нелюдим, но аккуратно выполнял свои обязанности по работе. А купив мольберт и краски, в редкие выходные дни, старательно писал картины. Только на его полотнах всегда был один и тот же женский силуэт, с прямыми, как шелк, каштановыми волосами и печальными карими глазами.
Однажды в один из зимних метельных дней, когда за окном завывает ветер, а в доме тепло и уютно, и гудит камин, она вспомнила о нем снова. Но когда он явился к ней в буквальном смысле « на крыльях любви» и возвращенный к жизни, он был потрясен. Она, его единственная любовь, была очень расстроена, она горько плакала и огромные, прозрачные слезы застыли в ее прекрасных глазах. Она заламывала кисти рук, и ее тоненькие плечи вздрагивали от рыданий. Но в глазах ее все еще светилась любовь, и это его немного утешило. Он не понял в чем дело, но тут же стал, как мог, ее успокаивать. Откуда-то пришли нужные нежные слова. Он стоял на коленях, просил прощенья, обнимал, целовал, успокаивал ласковым шепотом, гладил по головке, до тех пор, пока она его совсем не простила. Все закончилось трогательным примирением. И она уснула счастливая в его руках, а он всю ночь не смог сомкнуть глаз и думал, думал.
С тех пор она опять стала вызывать его, правда теперь ему отводилась совсем другая роль. Она кричала, плакала, билась в истерике, обвиняла его в измене, в любовных похождениях, во лжи. Угрожала, что наложит на себя руки, а он только оправдывался, но никак не мог понять, почему же все так поменялось, почему она так изменилась, почему их встречи несут только горечь и слезы и куда исчезла ее любовь.
Оставаясь один, он чувствовал, что все равно любит ее, и несмотря ни на что по-прежнему с нетерпением ждал встреч. А она через какое-то время опять забыла про него, и он не мог ничего сделать. Он мог только ждать. Как же он досадовал, что их встречи не могут происходить также и по его воле, и что он вынужден ждать, и что только она может решать, встречаться им или нет.
И снова текло время. Голые ветви за окном покрывались юной зеленой листвой, та в свою очередь желтела, краснела, бурела, и снова дрожали голые веточки под сильным ветром, а он ощущал каждую застывшую минуту жизни, прожитую без нее, как десятилетие, и ему казалось, что время уснуло, и мучительно долго тянулись дни и ночи.
В очередной круговорот природы, когда за окном вновь расцвела молодая листва, она вновь вспомнила о нем. И он явился полный счастья, в предвкушении счастливой встречи, лелея в глубине души надежду, что в этот раз все образуется и вернется счастье. Как же он ошибался, наивный!
-О-о! Какой же ты раньше был нежный, хороший! Как же я раньше тебя любила! – сжав кулаки и сверкая глазами рыдала его любовь, -О-о! Вспомни наши встречи! Наши прогулки! Нашу любовь! А сейчас? Ты только посмотри, в кого ты превратился! Как я могла поверить тебе? Я, наверное, просто идеализировала тебя! Вот и получила по заслугам! Нельзя любить образ!
«Почему же нельзя?»- подумал образ и тут заметил, что в комнате они не одни! Он всегда встречался с ней наедине, а тут еще кто-то присутствовал! И он обернулся. В мягком кожаном кресле сидела его копия. Да-да! Его живая копия! С таким же гордым профилем, ямочкой на подбородке и чувственными губами. Его копия сидела немного вальяжно и даже можно сказать нагло, чего сам образ себе никогда не позволял. Копия равнодушно поглядывала на его любимую и было похоже, что весь этот спектакль уже был просмотрен много-много раз. На лице его копии явно читалось: «Бог мой! Как же ты мне надоела!»
Этого образ вынести не мог! Он же был влюблен и романтичен. А еще у него была тонкая душа, помните? Но душа здесь ничем помочь ему не могла, ибо он только сейчас догадался, почему она, его любовь, так странно себя вела последнее время: просто она встретила его живую копию, и он, образ, перестал быть ей нужен! Это было очень обидно, и, кроме того, чувство ревности, испытанное ранее им только на работе, но никогда в жизни, стремительно ворвалось в его жизнь. Незнакомая, рвущая боль разлилась по всей грудной клетке, сжала сердце и перехватила дыхание.
Впервые в жизни он захотел быть земным, обычным человеком. Пусть не таким совершенством, каким он был до сих пор, а просто, самым обыкновенным. А если не человеком, то пусть бы чем угодно: травкой, пчелкой, волной. Но мучаться и знать, что ты никогда не сможешь взять за руку ту, без которой жизнь не имеет смысла, никогда не сможешь привести ее в свою мансарду, никогда не сможешь показать ей ночной Париж? Что на самом деле она любит другого, а ты только игрушка ее воображения, и все эти слезы, вся ее любовь принадлежала другому?
«Нельзя любить образ»? Неправда! Можно! И он был не просто в этом уверен, он знал, что очень многие земные люди иногда всю жизнь любят какой-нибудь образ.
И тогда он сделал невозможное- впервые в жизни ушел с работы сам. Ушел, не дожидаясь, пока он растает в ее мыслях.
Дома он бросился ничком на свою узкую жесткую кровать и провалился в небытие. Сколько он так пролежал, он не помнил. Его пытались вызвать на работу, но эти импульсы были гораздо слабее его собственного горя, и он тихо умирал на своей узкой, жесткой кровати, затерянной в маленькой мансарде в одном из небогатых районов самого влюбленного города мира.
И снова потянулись годы, десятилетия. Он не был ей нужен и хотел бы умереть, но даже умереть он не мог.
Наступила весна, зацвели каштаны и смешанный с цветущим ароматом воздух ворвался в его открытое окно. Громко ворковали на подоконнике брошенные, некормленые голуби, и он вновь услышал ее призыв. Слабый, но призыв. С трудом заставив себя подняться он, взглянул в зеркало и вместо молодого лица и каштановых кудрей, увидел уставшие от жизни глаза и седые волосы. А зов звучал и звучал, хотя и слабел с каждой минутой. Был он какой-то слабый и неуверенный.
-Может она просто пытается меня вспомнить?- подумал образ, и все не мог оторваться он своего отражения.
Потом вызов утих совсем, а он все стоял, упираясь двумя руками в старинную раму зеркала, и не мог отвести от себя взгляд.
Он стал другим и не мог придти к ней таким. Старым и некрасивым. Но в глубине души он знал, что пришел бы , пришел бы такой какой есть, если б знал, что она его любит и помнит.
А она его никогда не любила и, похоже, совсем забыла.
Что ж. Людям свойственно забывать
03 августа 2006 года.