Он появился перед нами, как черт из подворотни.
- Ребята, вы из архитектурного?
- Из него, дядя.
- Ребята, пошли ко мне в гости, а?
Неопределенного возраста, что-то около сорока. Мятые джинсы, свитер с заплатками. Но какой-то обаятельный и одинокий.
- Далеко в гости-то?
- Да недалеко, пятнадцать минут пешком. Пошли, чайку попьем, музыку послушаем.
Мы пошли. По сырым переулкам, по неприбранным после зимы дворикам. Он все как-то размахивал руками и говорил:
- У меня тут, как у Достоевского – девятнадцатый век.
Ирка боязливо прижалась ко мне в темном коридоре. А я почему-то совсем не боялся. Этот парень мне понравился. Кстати, как его зовут?
Мы вошли в комнату. Арочное окно залеплено газетой. Шкаф, каких сейчас много на свалках и в комиссионных магазинах, рулончик ватмана, грубые нары вместо постели с драным одеялом. На серой стене фотография красивой черноволосой смеющейся девушки. И рисунок. Головка этой же девушки. Но какой классный рисунок! Ирка тоже уставилась. Оценила. Она в этом понимает.
Хозяин вернулся с электрическим чайником, захлопнул ногой дверь и словно вновь обрадовался, что мы здесь:
-Ребята, садитесь, сейчас чайник заварнём.
Он скинул куда-то одеяло. Мы сели на нары.
- Да, забыл представиться.
Он подошел к Ирке и галантно поклонился. Длинные волосы упали ему на лицо:
- Честь имею представиться: бывший король дерьма и пара, узник архитектурных излишеств прошлого, Андрей Растаковский.
Ирка засмеялась и кокетливо среверансничала:
- Ира.
Я протянул их величеству руку:
- Тоже Андрей.
У него была сильная, грубая и теплая ладонь. От его рукопожатия стало как-то хорошо на душе.
- Ну что же, официальная церемония окончена, перейдем к музыкальным процедурам. Ребята, что поставим? Ира, вы что любите?
- Окуджаву.
- Прекрасно, я тоже. А Андрей? Как относится к Булату Шавловичу?
- Так же как Ира.
Он внимательно посмотрел на меня. Я заметил, что у него глаза не по виду молоды, только какая-то печаль просто обосновалась в его взгляде. Он поставил пластинку на полуразобранный или полусобранный проигрыватель, и неуют комнаты оживил голос Окуджавы.
Мне надо на кого-нибудь молиться…
Андрей поднял палец вверх и чуть прищурился с улыбкой. Ирка заерзала на топчане и спросила:
- Андрей, а почему вы так странно представились? Шутили?
- Да как вам сказать, - Андрей засунул руки в карманы джинсов. – Окончил МАРХИ, попал в контору, точил карандаши, придумывал, как коробки красиво расставлять. Надоело. Ушел в Мосочиствод. Подумал, пусть под землей будет красиво. Да и квартиру дали. Жена, ребенок. Зарплата… Но дальше неинтересно. Вот, послушайте.
…Девочка плачет, шарик улетел…
Мы нестройно подпели:
…Женщина плачет, муж ушел к другой…
…А шарик летит…
…Плачет старушка, мало пожила,
А шарик вернулся,
А он голубой…
Но Ирка ужас как была охоча до романтических историй. Она взглянула на фотографию.
- А она от вас ушла? Разлюбила?
- Ну почему разлюбила? Просто полюбила другого.
- Так не бывает.
- Ну, бывает всяко. Ребята, чайку давайте. У меня даже печенье где-то было. А?
Мы пили горячий чай. Иркины тонкие, как у саксофониста, пальцы бегали по граненому стакану. Она очень трогательно пила, словно никогда не умела. Вообще она как девочка.
Вот и любопытна так же, не в меру.
- Андрей, а чем вы сейчас занимаетесь?
- Сохраняю старое.
- Реставратором?
- Да вроде...
…В пустынном весеннем переулке Ирка вдруг остановилась и сильно прижалась ко мне, словно стараясь пролезть под пальто. Уткнулась мне в грудь. Я почувствовал, что она заплакала.
- Ир, ты что?
- Андрюшенька, ты меня любишь? Скажи, сильно любишь?!
-Ну что ты, маленькая?
Она посмотрела на меня своими глазищами с пеленой слез:
- Андрюшенька, ты меня сильно люби ладно?
Я поцеловал ее в губы. Они было солоноватыми и теплыми.
Июль 1985