Посвящается моим согрупникам.
Семинар 24.09.98.
Она карабкалась по неровному склизкому кирпичу вверх, изредка останавливаясь передохнуть и подкрепиться на уступах. На дне главенствовали крысы, но и Ей перепадало немало из этой восхитительной стихии с множеством заманчиво пахнущих куч, которые благодаря усилиям людей каждый день меняли свой облик. Такое постоянство при вечном изменении кого угодно приведет в восторг. Иногда живешь при каком-нибудь, скажем магазине, или киоске, никакого разнообразия, а тут - мусоропровод! Удивительно только, что город, отрыгнув такой затейливый механизм снабжения "братьев меньших", стыдливо запрятал его в свои недра. У городской культуры не так то и много парадоксально интересного, зачем же прятать такое достижение?
Она повидала много за свою жизнь, родившись на загородной свалке и долгое время, подвизаясь по разнокалиберным магазинам, магазинчикам и ларькам, пересекла Москву и прочно завоевала позиции в данном отдельно взятом рае. Попасть сюда было непросто, хозяева жизни крысы расхватали все теплые места. Она никогда не прислуживала, и даже уступая им дорогу, не опускала покорно голову и как ни странно другие смотрели на Ее замкнутую отчужденность сквозь усы, руководствуясь непреложной истиной, что в каждом мало-мальски приличном мире необходим свой собственный аутсайдер. Так и жила бы Она в тепле и сытости, если бы не мучили постоянно боли, сдавливая голову тупым кольцом неясных неосознанных желаний. Чудились Еей зыбкие видения, временами навещала меланхолия и набрасывалась изредка паническая жажда выведать, что же там у НИХ, у людей. Эта жажда и вызывала всеобщее недовольство. Понятно, забиться в полиэтиленовую коробку из-под сметаны, страдая меланхолией можно, кто на это обратит внимание? Знания и интуиция это терпимо, но вот выяснять "как там у НИХ", непростительное самодурство!
Были, конечно, бедовые головы, жаждущие лучшей жизни. Тогда они поднимались вверх по каменной трубе и таскали жратву из квартир, принося вниз не только набитые желудки, но и обширные сведения о жизни у НИХ. Паршивая там была жизнь! Люди страдали откровенным недостатком, опускаясь до деятельности муравьев, зачем столько усилий? Если тебе нечем набить желудок, съешь другого себя, к чему суетиться? Но это уже из области критики... Критикой занимались не часто, поэтому дальше третьего этажа не поднимались, зачем заоблачные выси, еды и так хватает.
Она была другой и рассуждая « своем уголке приходила к неутешительному выводу, что к массе людских недостатков примешивается что-то такое о чем никто из них не имеет представления. Что это "что-то" Она не постигала, но каждым волоском чувствовала его присутствие, в запахах, в бесполезных для всех вещах, в звуках, доносящихся сверху. Больше всего ее увлекали две вещи: дворничиха, с завидной периодичностью появляющаяся в подвале и обрывки бумаги* исполосованные маленькими повторяющимися знаками.
Уборщица приходила всегда в одно и тоже время, выгребала кучи и увозила из на помойку (не менее восхитительную, но обреченную на смену времен года и голодных кошек). Но самое восхитительное было то, что дворничиха пела! По звукам ее голоса можно было угадать настроение и запомнить массу звуков, услышав кои потом, составить примерную картину общения. Она занималась этим с самозабвением, иногда приближаясь к уборщице так близко, что чуть не касалась старых порванных на заднике ботинок. Она улавливала интонации и внутренние настроения разговаривающих, но все же загадочные письмена на помятых мокрых листочках манили ее своей безысходной тайной, непостижимой для восприятия. Она иногда думала, что решив эту головоломку, постигнет тайну людей, но решить головоломку не удавалось... Листочки заняли все Ее мысли. Больше всего было клочков и смятых номеров газет, они пахли казенщиной и пустой никчемностью, в них не было жизни и очевидно поэтому люди не очень дорожили ими. Встречались книги с таким же казенным текстом, но содержащие в себе запахи дома и настроения. Реже появлялись большие прямоугольные листы, мокнущие гораздо хуже, поэтому долго не теряющие своего запаха, они были отпечатаны крупным с любовью и заботой. Истинная Находка попадалась редко, почти случайно, к сожалению ее не выбрасывали целиком, приходилось выискивать десятки маленьких клочков, чтобы составить зыбкую чернильную вязь, написанных от руки слов. Вот такие подарки Она ценила больше всех, от этих листочков веяло той незнакомой, но ужасно интересной жизнью, которую не увидишь на улицах, не уловишь в разговорах, они пахли потом руки и настроением автора. Такие листки навевали на Нее непонятную тоску и щемящее неясное чувство. Что было там? Почему? Как получилось, что именно этими строчками так дорожат ОНИ? Всякому факелу существует предел, если вовремя не добавить масла, он умирает, такие же метаморфозы стали происходить и с огнем в Ее груди, но судьба любит страждущих и поэтому одаривает именно такие мечущиеся души.
Это было осенью, когда пища- уже сменила свое летнее фруктовое благоухание на зимнюю скудноватость. Труба наверху засорилась, а когда ее прочистили то на кучу мусора упала целая бутылка, что уже было редкостью, но не это главное, в бутылке жила записка! Настоящая, не намокшая, неразорванная бумажка с текстом от руки! Чудо, хранящее тепло ладони и почти физическое присутствие автора!
Никто не заинтересовался листочком, и Она беспрепятственно удалилась с добычей в свой угол. Бумажка была небольшая, исписанная с обеих сторон размашистой четкой вязью, заполняющей собою все пространство.
«...Я скучаю, я одна, никого... Я скучаю, я одна, никого... Я скучаю, я одна, никого... Я скучаю, я одна, никого...»
Она с усилием вглядывалась в одинаковые значки и вдруг Ее пронзила такая душевная боль, что сперва Она приняла ее за физическую. Что же случилось там, наверху? Почему спустилось это послание? Но как бы ни было, оно достигло цели, а раз достигло, Она просто обязана ответить. Кому же как ни Ей предназначалась данная бумажка, заведомо не для человеческих глаз брошенная в черное жерло мусоропровода? Это был крик о помощи и он не должен кануть в пустоту... Вот почему Она уже второй день ползла по неровному склизкому кирпичу, подхлестываемая воспоминаниями об оставленном внизу клочке бумаги. Память гнала Ее вверх непонятным всплеском отчаяния и желания помочь. Она вдруг ощутила рядом тех древних грызунов, помнящих людское младенчество, а поэтому живо откликающихся на самые глубинные всплески души.
Второй и третий этаж не очень заинтересовали Ее, жизнь квартир была многократно рассказана и переврана на все лады, Она знала -бутылка не оттуда. Дальше начиналось неизведанное пространство и Ей приходилось подолгу прислушиваться к звукам и шумам на кухнях, чтобы не ошибиться адресом.
Старые дома... Мусоропроводы в них помещены на кухне, в качестве дополнительного удобства. Удобство то оно конечно, но ежедневные походы на улицу все же многие считаю лучшим, чем бороться с обилием разнокалиберных тараканов и не слишком приятным для нашего обоняния запахом. Но сейчас именно от этого удобного неудобства для кого-то зависело придет ли помощь, и эта помощь спешила в обличий маленькой серой мыши, с поседевшей от прожитых лет и раздумий спинкой.
У каждого «окна», забранного железной челюстью, Она замирала и долго прислушивалась, пытаясь уловить настроение живущих за каменной стеной. Где-то пели, где-то ругались, порой снаружи царила пустота, заполненная бесхарактерными шорохами и пустыми звуками... Дальше. Надо было ползти дальше, и Она ползла, сама не осознавая зачем это нужно, а главное как сможет помочь. Впрочем это было неважно, когда Она достигнет цели все встанет на свои места, Она знала это, и не мучилась беспочвенными сомнениями.
Наконец, прижавшись к очередному выступу рядом с пастью-глазом, Она ощутила вдруг ТОСКУ и ОДИНОЧЕСТВО. Ощущения заставили Ее задрожать и мгновенно стать мокрой до кончика хвоста. Вот он, конец ее пути! На последнем этаже, почти под крышей. Тут "челюсть" с лязгом открылась и вниз полетела бутылка, внутри которой бился маленький клочок бумаги. Почти мгновенно ударившись о первую же неровность, стеклянная оболочка рассыпалась осколками, а листок прилип к склизкой поверхности трубы. "Я скучаю..." не прочитала, а почти физически уловила Она призыв и с остервенением принялась грызть рыхлую спайку кирпича чуть повыше половой ватерлинии.
Снаружи не раздавалось ни звука, казалось тот кто был там, замер в ожидании и точно, когда мокрая от переживаний и усилий, Она выкинулась на кухню, первое что увидела, была пожилая женщина, сидящая за столом и исписывающая очередной листок восхитительной чернильной бязью.
- Я здесь! - писк заставил хозяйку квартиры поднять голову:
- Здравствуй... - женщина говорила уставшим тусклым голосом
с приятной гортанной хрипотцой. Тяжело поднялась, шурша
широкой длинной юбкой и, поплотнее укутавшись в пушистый
платок, подошла к замершей на месте гостье:
- Я Евгения, для тебя Женя. Ты прочитала записку? А я уж подумала что за этими стенами нет жизни…
Жене было за пятьдесят, седые волосы, ввалившиеся с
блеском глаза в ореоле темноты и морщин, слегка трясущиеся руки и ГОЛОС! Какой же у нее голос! Женя была прекрасна! Она никогда не видела такого красивого человека. Но и в серьезном уставшем голосе и во всем облике Жени сквозила боль и еще какая то безысходность, да, Ее ждали здесь и Она пришла.
Вовремя...
Так началась новая жизнь. Она выбрала своей резиденцией большой пыльный трансформатор за холодильником, на который натащила подстилку из луковой шелухи. Женя не стесняла ее свободы, никогда не подставляла и еду, уважая желания добывать пропитание самой (хозяйка квартирь1 часто забывала продукты на столе, а мешки с крупами по большей части потрескались и были рассыпаны в беспорядке по ящикам). Присутствие Ее в квартире выдавала лишь небольшая алюминиевая миска с водой у холодильника.
Квартира была огромная, трехкомнатная с просторной кухней и двумя коридорами, но больше всего Ее поразило количество книг. Их было море! Они пылились на полках, в шкафах, на шкафах, на полу и в диванах, они лежали грудой на столе и стульях, а как дивно пахли! Но Она полюбила большие пухлые папки, в которых хранились прямоугольные грубые листки с рукописным и машинописным текстом, исчирканные и исписанные перьевой ручкой, которая занимала главенствующее положение на рабочем женином столе. Женя много писала, почти весь день, садилась за стол, курила и щелкала клавишами пластмассовой многопредметной машины, которую представила Ей как "компьютер". А вечером... Вечером, когда "Компьютер" вызуживал из себя последний напечатанный лист, начиналась «правка». Тогда Она забиралась на Женино плечо и часами смотрела как та перечеркивает и переписывает машинописные буквы своим четким подчерком. Женя писалао себе, это было ясно. По Жениным торопливым движениям Она почти физически ощущала настроение и смысл чернильной вязи и это было самым большим счастьем. В такие минуты они много разговаривали, понимая друг друга с полуслова, посредством текста-переводчика для двух одиноких душ.
Днем же Она обследовала квартиру. Женя не всегда жила одна, две остальные комнаты почти не хранили ее присутствия, одна пахла маленьким человеком, а вторая сразу двумя взрослыми и разнополыми людьми. Об этом говорили и вещи - игрушки и маленькая радостная мебель в одной и мягкие интимно-томные, пахнущие духами, в другой. О том, что еще совсем недавно здесь кипела жизнь свидетельствовали и многочисленные фотографии, видимо тщательно хранившиеся раньше, а теперь в беспорядке разбросанные по всей квартире, на них улыбались, хмурились и просто смотрели на мир молодой мужчина, похожая на Женю, но тоже молодая женщина и ребенок, похожий на них обоих. Была на тех фотографиях и Женя и большая красивая машина иностранного производства, которую Женя почему-то не любила, приговаривая что "если бы...". Она не понимала смысла все жениных слов, но чувствовала, что случилось что-то ужасно и после этого "чего-то" Женя и стала такой одинокой, растерянной и больной. Она должна была помочь и помогала по мере своих сил.
Была у Жени и другая черта, выгодно отличающая ее от всего человеческого племени - у нее напрочь отсутствовала тяга к муравьиному суматошному беспокойству. Женя никуда не ходила. Не поднимала трезвонящую трубку. Никогда. Еду ей изредка приносили такие же пожилые, но суетливые и жаждущие радости женщины, которые почему-то фальшиво плакали и вместо того, чтобы успокаивать Женю их приходилось приводить в чувство самих. Впрочем эти визиты были редкими.
И еще одно настроение битало в воздухе, именно оно, непонятое и неуловимое заставляло Ее часто просыпаться ночью и бежать посмотреть на Женю.
Чувствовалось, что хозяйка квартиры собралась уходить. Нет, Женя не собирала вещей, Женя это просто РЕШИЛА, и теперь ждет только определенного часа. Она никак не могла уловить смысл этого ожидания, смутно понимая, что именно в этом и кроется. Ей казалось, что Женя уйдет, а Она так и не узнает истины, которая дышит уже в самое сердце. Но прошла зима и Она поняла, Женя уйдет только после того, как ОБЪЯСНИТ.
Наконец наступило начало конца, Женя впервые позвонила по телефону и передала, пришедшей вслед за этим женщине толстую папку. С этого дня Женя ничего не писала, а только рассматривала фотографии и рассказывала Ей о них. Она слушала и с каждым днем ощущала приближение жениного ухода.
Весной в квартиру позвонил полный седой мужчина, которого Женя приняла на удивление благосклонно. Он принес красивую бутылку и массу вкусных вещей. Она забилась в свой угол, а Женя пригласила гостя на кухню, чтобы можно было услышать их разговор.
- Евгения, - заговорил наконец полный серьезно, после
никчемной часовой болтовни, - Ты все затворничаешь? Скоро будет
год, смирись,надо жить дальше...
Женя кивнула толи ему, толи Ей.
- Твой роман отдан сегодня в печать... Хороший роман... но...
швейные иглы в ушах и брови помадой... итак всем ясно, что она
сошла с ума от горя... а это... это немного не в твоем стиле...
- А что в моем стиле?
- Рецензентам понравилось, а впрочем... о чем это я?..
Откровенно... Этот роман... Самая сильная...
- Спасибо...
Спустя томительный ненужный получас мужчина наконец ушел, а Женя все сидела, так и не. притронувшись к рюмке. Она запрыгнула на стол и посмотрела Жене в глаза - там стояли слезы. Настоящие. Настоящие слезы! Ей стало страшно...
- Ну что? - Женя слегка коснулась ее головы, - Я сделала все
что могла, кроме того, что "в моем стиле"...
После этих слов Женя открыла окно, легко встала на подоконник, улыбнулась и шагнула вниз...
Она не подбежала к подоконнику, не стала бессмысленно пялится, желая увидеть распростертое изуродованное тело, Она вдруг просто ПОНЯЛА.
Смерть... Что такое - смерть? Ее нет... Есть только Одиночество. Одиночество и тоска... И те, кто смог с эти ЖИТЬ, научились летать... Они УМЕЮТ ЛЕТАТЬ!
А Она? Как же? Или Ей просто дано ЗНАТЬ? Знать чем же все-таки отличаются эти непостижимые, странные люди? А Женя? Чувствовала ли это? Конечно, иначе не было бы этой восхитительной зимы, не было бы просьбы помочь и одиночества вдвоем...
Она вылезла из квартиры в мусоропроводную трубу, вдохнула знакомые запахи, поднимающиеся от неровных склизких стен, и поняла, что просто НЕ МОЖЕТ спуститься вниз... И вдруг за ничтожную долю мгновения у нее выросли крылья, и Она полетела, переполненная счастьем и светлым восторгом начала новой своей не своей жизни...
Ее первыми, конечно же, обнаружили крысы, но к удивлению никто не съел уже начавшее разлагаться тельце с сединой на спинке. Безумные поступки «странных» вызывают скрытую глухую зависть, хотя реальностью бьется в мозгу лишь недоумение: "и зачем было делать такую глупость?"
...и люди, стоящие у пустого чужого тела думали точно также...