XIII
Будильник грубо выдернул меня из атмосферы глухого средневековья ровно в половину седьмого. Я с трудом разлепил глаза, руки не хотели слушаться, и ноги были, как ватные. Во рту ночью, судя по ощущениям, испражнялись все кошки района. Давно я не просыпался так рано. Привстав, я погасил будильник и бессильно рухнул обратно головой в подушку, которая еще хранила мое тепло. Я лежал с закрытыми глазами, лелея единственную мысль – не заснуть бы снова. В голове, как голуби в потревоженной голубятне, метались обрывки сна, стукаясь телами о крышку черепа, сталкиваясь в пустоте головы не вовремя проснувшегося человека. Не проснувшегося меня. Потихоньку я как бы возвращался в тело, начиная чувствовать конечности, мозги потихоньку заполняли голову, вытесняя, стукающихся о кости, голубей. Сон не терял яркости образов, но терял ощущение единственной реальности, заменяясь на реальность линейного времени. Наконец возникло сперва слабо, а затем все сильней желание потянуться. Когда максимально напрягаешь все мышцы тела, кажется, когда их расслабишь, что все тело наливается заново монотонной тяжестью сна. Когда желание стало совсем нестерпимым, я таки потянулся и, пока слабость вновь не овладела мной, вскочил с постели. Ненавижу ранние пробуждения!
Тело вроде слушалось, так что я направил его в кухню, и утро перестало отличаться от всех остальных в моей жизни: сигарета – кофе – сигарета – кофе – сортир – выход из дома – сигарета. Я дошел до остановки, но автобусов не было. Вспомнил, что моя контора обещала платить мне за дорогу до новой работы, и поймал такси. В такси у меня было время подумать о своих снах. Точнее, я, сев, перестал сознательно перемещать тело в пространстве и, освободив голову от размышлений вроде: «Выключил ли я плиту?», или «Где моя зажигалка?», образы сна навалились на меня и не отпускали до самого «Полукруга».
Я заново жил в средневековой деревне эпохи конфликта между нарождающимся христианством и языческими верованиями. То, что я там жил, я не сомневался. Оставалось только понять в качестве кого. У меня было ощущение, что в качестве всех по очереди, но в то же время я совершенно точно знал, что был кем-то одним, кто все видел, но о ком ничего никто не знал. Эдакий невидимый соглятатай чужих, к тому же давно прошедших жизней. Я почувствовал себя каким-то особо изощренным вуайеристом, подглядывающим не через замочную скважину душевой, а через тоннель, прорубленный снами в толще времени и объединивший две точки времени в одной точке пространства. Было не по себе оттого, что если бы застукали за этим занятием, то реакцией было бы не презрение общества и ярлык «извращенец», а нечто гораздо более страшное. Ну…например…навсегда остаться в плохом месте. Эта мысль возникла сама по себе, отдельно от меня и я за нее не был ответственен. Она как-будто пришла ко мне от противоположного мне конца тоннеля, так звук от брошенного в колодец камня, отталкиваясь от стен, достигает уха. И пока мозги еще не поняли, что это за звук, сердцем понимаешь, что потревожил опрометчивым броском нечто глубинное, хтоническое и, если оно поднимется оттуда, то это будет твой последний брошенный в кого-нибудь камень.
Но почему именно остаться в плохом месте? Если верить колдуну, а его версия мне понравилась больше, то получается, что большинство из нас не имеет сил совокупиться с духами и вернуться, оторвавшись от их мира. А почему колдун не умер, если был там действительно? Ведь нет дыма без огня. Слухи об этом, должны подпитываться какой- нибудь реальной событийной канвой. У меня, наконец, сформировалось твердое ощущение того, что я запомнил далеко не все из сна. Там было еще что-то. Что-то необходимое для понимания происходящего сейчас, находится во сне о событиях восьмисот летней давности. Я поймал себя на мысли из этого мира, что если я и дальше буду так воспринимать собственные сны, то составлю своему другу компанию по приему психотропных средств. Короче, дурдом упекут. Ведь я на полном серьезе воспринимаю сон о колдунах, инквизиции, плохих местах, как часть своей жизни. Конечно, как проявление моего бессознательного, это часть моей жизни, но как это в него запихнулось? В моей жизни нет такого опыта! Значит и на подкорочку ничего такого не могло записаться. Но записалось же. А если записали? И я сразу вспомнил одно дело, где подозреваемый был, как потом выяснилось, шизофреником. Конечно, мои подозрения оправдались, но его заложили в дурдом. По-моему навсегда. Так вот, он тоже утверждал, что его вынуждали действовать так и не иначе, специальные лучи, которые никто, кроме него не видел. А лучи на него направляли инопланетяне, с которыми он познакомился в процессе непринужденного общения у подъезда своего дома. Так что если предполагать, что кто-то навязал мне этот сон, то выйдет, что я ничем не лучше этого шизофреника. Если вовсе этого не предполагать, то рационального объяснения нет. Вдруг вспомнились слова друга: «В вопросах моего безумия и вашей теперешней работы нет логики совсем, поэтому логические построения блекнут перед реальностью.» Да уж блекнут. Блекнут! А ведь не должны. Но… Выходит по всему, что все таки и девочки, умершие на шоссе, и друг в дурдоме, и плохие места - часть моей жизни.
В окне мелькнуло кафе. Это возвратило меня в этот мир полностью и я обратил внимание, что в магнитоле у шофера играет «Лестница на небеса» Цепеллинов. Да уж, очень своевременная песня. Если отбросить содержание, то название вполне соответствует моим метафизическим изысканиям. А уж для шофера название еще более двусмысленное. Я расплатился и вышел под начинающее разогреваться солнце.
Я постучался в закрытые двери кафе. Мне открыл амбал в двубортном пиджаке синего цвета и полностью противоположных по цвету брюках. Я начал думать какой цвет противоположен синему и понял, так ничего и не придумав, что это цвет его брюк.
- Тебе чего? – спросил он, смерив меня с ног до головы профессиональным взглядом сотрудника частного охранного предприятия.
- Да вот, на работу официантом устраиваться, - я решил вести себя робко и произнес это именно робким тоном.
- А-а-а…Ну заходи тогда. Тебе ведь к администратору надо, да?
- Ага.
- Прямо по коридору предпоследняя дверь. Если был уже у Директора, то прямо перед его дверью справа.
- Спасибо.
- Да ладно, - он приоткрыл дверь пошире, впуская меня.
«Полукруг» внутри, в такой ранний час, был похож на застывший водоворот. Как будто налили ванну расплавленного гудрона, а потом выдернули затычку, и он начал медленно сливаться в канализацию. А потом, когда уже почти весь слился, внезапно остыл, да так и остался. Я вновь ступил в «пространственно-временной портал» - так я решил называть про себя коридор. Если для того, чтобы пройти к Директору, надо было пройти портал до конца, и это было совсем другое время и пространство, то к администратору было ближе, и ощущения, что ты навсегда затерян в иных мирах и временах, не было. Кабинет администратора вовсе не походил на директорский. Толи потому, что администратор была женщиной, толи из-за соблюдения субординации. И правда, как это у администратора кабинет будет лучше? Сама она сидела за столом с простой столешницей, из-за которой напоминал скорей школьную парту. Впрочем, и она была похожа на отличницу, которая никогда не допустит, чтобы домашнее задание не было выполнено. А если и не сделала, то и виду не покажет, чтобы прилюдно не заругали.
- Доброе утро, - произнесла она с отработанной, обаятельной улыбкой.
- Доброе, - бодро ответил я.
- Вы по какому вопросу?
- На работу официантом устраиваться. Ваш директор должен был обо мне говорить.
- А, так это вы, - еще одна обаятельная улыбка на круглом лице, с гладко зачесанными назад волосами непонятного мне цвета, - совсем работать некому, - живые глаза цепко ухватили в моей внешности все, что им было нужно, - а почему именно к нам?
- Да я живу здесь неподалеку. Ближе к дому и все такое, - постарался я рассеять ее сомнения.
- Вы работали раньше официантом?
- Нет. Но официанты обслуживали меня часто. Вероятно, я имею представление об этой работе именно благодаря этому.
- А вы уверенны, что этого достаточно для этой работы, - ее глаза сделались насмешливыми и шарили по моему лицу в поисках разгадки. Черт! Неужели Директор ей ничего не рассказал обо мне. Это заставляло быть осторожным там, где без этого можно было и обойтись.
- Ну... Я быстро учусь на месте. Ведь пока не окунешся в конкретную работу, вряд ли можно выучить все по книжкам.
- Да. Я, пожалуй, в этом с вами соглашусь. А почему все таки официантом? Кто вы по образованию?
- Я инженер. Но сейчас сами знаете, каково нам платят, - я почувствовал душевный порыв и принялся с удовольствием, беззастенчиво врать.
- А-а-а, - протянула она, - ну ладно. Идемте, я покажу вам ваш шкафчик в раздевалке, дам от него ключи и попутно объясню, что вам необходимо делать и от чего следует воздерживаться, - она встала из-за стола и прошла мимо меня, обдав запахом каких-то, явно неплохих, духов. Я оглядел ее целиком. Она была сантимтров на тридцать ниже меня, однако она делалась внушительней из-за высоких каблуков. Недлинные ноги обтягивал черный нейлон, отчего они не казались полными. Да и не могли казаться, так как ее миди не оставляла простора для размышлений о длине и правильной конфигурации нижних конечностей, особенно при взгляде сбоку. Но вот она зашла вперед и я увидел, что ноги, к ее счастью, прямые. Я подумал, что маленькой и кривоногой она бы не прельстила бы работодателя, хотя, впрочем, ведь я видел Директора. Может он и прельстился.
- Да Директор мне вообще-то...
- Значит я скажу еще раз – лучше запомните, - отрезала она и мы вышли в коридор. Коридор был пока безлюден и встретил меня ледяной осторожностью и лампами, горящими через одну.
- Итак, вам не следует..., - и мне еще раз пришлось послушать то, чего можно, а чего нельзя. Вероятно Директор все таки не донес до нее информацию о том, кто я на самом деле такой. Ну, может, это и в самом деле лучше. Я не знал местной конъюнктуры, а значит, коли Директор ничего не сказал, значит так и надо.
Она привела меня, говоря о том, каким я должен быть исполнительным и предупредительным с клиентурой, к двери прямо напротив кухни. На фразе: «...Ведь к нам ходят ТАКИЕ люди!», она открыла дверь и провела меня в гардероб. Он представлял из себя длинную, узкую комнатку, по обеим стенам которой стояли в ряд металлические шкафчики. Ряд железных дверей вел к окну, расположенному почему то очень высоко от пола. Я бы сказал – неестесственно высоко. Потолки были также какими-то неуместно высокими. И к тому же видны были смутно из-за сумрака, царившего в комнатке. Общее ощущение было, как от камеры предварительного заключения. Или, как от монастырской кельи. Окно небольшое, стекла в нем замызганные какие-то. На них бы еще решетку - и сходство было бы поразительным. Администратор нашарила сбоку выключатель и полумрак комнаты озарился четырьмя лампами дневного света. Ни в камере, ни в келье их быть не могло и это придавало комнате уникальность. Потолки и в правду оказались чересчур высокими. Метра четыре с половиной. К тому же они были сводчатыми. «Точно келья», - подумал я. Правда зачем в загородном кафе делать такие потолки в раздевалке для персонала, я не знал. В зале для посетителей потолки были явно ниже.
- Ну вот ваш шкафчик, - вывела меня из раздумий администратор, - вот вам ключи, а я пойду пока возьму у кладовщицы униформу, - она подвела меня к шкафчику с табличкой на двери, почти незаметным движением вынув из гнезда табличку с женским именем. Так же она поступила и с засохшим букетиком полевых цветов, лежащим на шкафчике. Перехватив мой взгляд, сопровождавший эти ее манипуляции, она, вызывающе глядя мне в глаза, сказала:
- А девочка, которая раньше в этом шкафчике раздевалась... недавно уволилась. Какой у вас размер?.
- Размер чего?
- Одежды, разумеется, - администратор начала говорить нетерпеливо, - кстати обувь вам придется приносить с собой. Обуви у нас нет.
- Сорок восемь, или пятьдесят, зависит от изготовителя. А какую обувь?
- Полегче, - бросила мне через плечо администратор и вышла в коридор, закрыв передо мной дверь гардероба.
Я остался один, размышляя о том, какая у меня есть обувь полегче. Ничего не придумав, я мысленно включил стоимость обуви в счет к моей конторе, и огляделся. Без администратора, или с ней, комната лучше не стала. Она как-то изначально угнетала, и это ощущение не отпускало меня. Взгляд мой рассеяно скользил по серым рядам шкафчиков. Четыре раза он остановился на сухих букетиках, сиротливо лежащих на окрашенной в серое листовой стали. На дверцах под ними стояли таблички с женскими именами. Ни фамилий, ни отчеств. Просто имена и номера под ними. Вспомнился Бухенвальд. Я двинулся к своему шкафчику, когда администратор впорхнула, если она это могла, в гардероб, неся на руках сложенную в стопку униформу.
- Вот вам униформа. Если не подойдет, придете ко мне. Пойдем вместе к кладовщику. Подберем., - она оценивающим взглядом скользнула по моей фигуре и я почувствовал, что даже секс с этой женщиной, был бы похож на покупку ею дорогущей шмотки. Я невольно поежился. Если в последнее время, люди, и не только, старались увидеть в моих глазах мою душу, что тоже крайне неприятно, то сейчас меня оценивали, так, как будто покупали шлюху.
- Спасибо, - пробормотал я, но она уже не слышала меня. Я увидел лишь длинный каблук на ее левой ноге, который скрылся за дверью. Дверь закрылась с металлическим щелчком и я остался один в камере-келье.
Ощущение того, что я заключен здесь навек, неожиданно усилилось. Я подошел к теперь своему шкафчику с лежащей на месте букета стопкой чистой униформы, вставил в замок ключ и легко повернул один оборот замка. Дверь распахнулась, гулко ударив о соседние дверцы. Внутри шкафчик был пуст, лишь в его воздухе витал горьковатый запах запустения вперемешку с легким запахом пафюмерии, которой, видно, пользовалась прежняя владелица. Я подумал, что в этом запахе заключено бледное очарование минувшего, навевавшее мысли о тщете всего сущего и еще чего-то, чем, по-моему, пахнут сказки Метерлинка. Подняв кверху руки, чтобы достать наконец форму, я вплотную прижался ногами и предплечьями к железному фасаду шкафчика, встал на мыски и потянул стопку на себя. Внезапно, я почувствовал жесточайший холод, который, как показалось, насквозь пронзил меня где то в области солнечного сплетения. Резко опустившись на всю стопу я посмотрел на шкафчик. Внутри него, как мне показалось, царила беспросветная мгла, которая как водоворотом затягивала меня в себя. Она и была такой бесконечно холодной. Никаких запахов больше не доносилось из его недр. Был только отчаянный, космический холод, какого не ощущал, наверное, ни один смертный в подлунном мире. Мне стало страшно. Страшно непонятно от чего. Наверное от той бесконечной пустоты внутри такого примитивного предмета, как шкафчик в гардеробной. Отдышавшись, я попробовал заглянуть внутрь. В черноту иного пространства. Или времени. Внутри не было видно ни стенок, ни дна шкафчика. Не было вообще ничего, как будто от него осталась только дверная рама и кусок стального листа снизу. Дальше была только холодная чернота, и как далеко она простиралась я не знал. Никакого движения внутри. Ни дуновения, ни звука. Но, самое ужасное, что эта чрнота казалась не пустой. Внутри нее что-то было. Что-то притягивающее всю живую материю в этом мире, чтобы растворить ее в глубинах беспредельного хаоса ледяного мрака. Меня почти непреодолимо тянуло залезть внутрь и раствориться в ночи, царившей по ту сторону. Вместо этого, я дрожащей рукой нашарил в кармане зажигалку, чиркнул колесиком по кремню и, засветив слабый огонек, сунул в шкаф руку. Казалось, я погрузил руку в ледяную воду, которая плещется о края черной проруби. Рука с огоньком в ней исчезла по середину предплечья. Мрак в шкафу оказался вполне осязаемым и не пропускал внутрь себя лучей света. Если кто купался в реке в конце лета, то он знает, как чувствуешь себя, когда по телу, находящемуся под водой, скользят мальки, пытаясь откусить себе кусочек твоей плоти. Так и в мою руку внутри шкафчика впился миллион крохотных игл, буравящих ее до самых костей. Я, невольно вскрикнув, выдернул ее оттуда. Внимательно оглядел, тяжело дыша от испуга. Ничего. Рука, как рука. Я вновь глянул на шкафчик. Ничего. Шкафчик, как шкафчик. Серые стены с крючками, полочка наверху. Грязное отделение для обуви внизу. Единственное, только беспрерывно дующий из него холодный ветер. Ветер, лишенный запахов. Лишенный жизни. Не тот холодный зимний ветер, который несет в себе запах или сырости, или снега, или дыма. Нет, это был абсолютно безжизненный холодный ветер. Такой, наверное дует над поверхностью Коцита, шевеля шерсть на шкуре Люцифера.
Дверь неожиданно распахнулась и взору моему предстало непорочное чудо с большими голубыми глазами на широком лице, которое обрамляли бесцветные жиденькие волосы. Девушка неопределенного возраста стояла в дверном проеме, глядя на меня снизу вверх так изумленно, словно я был первый мужчина, которого она увидела после того, как отведала запретный плод с древа познания в Эдемских садах.
- Здрасте, - неуверенно протянула она. В ответ я беззвучно кивнул.
- С вами все нормально? – и, увидев явное непонимание на моем лице, пояснила, - вы чегой-то бледный весь.
- Да жара, - вяло соврал я, - давление, вот, рухнуло.
- Ой-, быстро затараторила она, - жара это точно прям совсем работать невозможно а как вас зовут, а меня Юля, а вы новый работник, а вы кем будете работать, хорошо бы если бы официантом, а то почти работать не кому, - она перевела дух и выжидательно уставилась на меня потрясающе пустыми, но восторженными глазами.
Я представился и сказал, что новый, что официантом, что будем работать, значит, вместе.
- Это здорово, - резюмировала она мой монолог,- вы тогда отвернитесь а то мне надо переодеться.
- Хорошо, - я послушно отвернулся, думая о ее потрясающей непосредственности. Незамутненности какой-то. Интересно, но до настоящего момента, мне не приходило в голову решения вопроса о совместном переодевании в женском, по-преимуществу, коллективе. Да и вопрос-то не приходил.
- А вы, Юля, давно здесь? – попытался завязать разговор я, полагая, что это будет довольно просто, учитывая словоохотливость моей невольной собеседницы.
- Да не очень. Месяцев, наверное, - раздался шорох снимаемой одежды, - восемь. Работа ведь такая. Не бей лежачего. Мало кто долго держиться. А мне мой и говорит, что мол не хрена тебе дома сидеть, иди работай, а то поедешь обратно. А там у нас вообще жить не на что! А я, такая, и говорю, что пойду проституткой, потому что больше ничего не умею, а он, такой, говорит, что придумает. И придумал меня сюда. А я значить и говорю, что проститутки больше получают, а он говорит, что все равно с кем я трахаюсь, но у него денег лечить себе и мне сифон нету, а...
- А почему у меня в шкафчике так холодно? – я решил прервать ее излияния, потому что, во-первых, искренне сочувствовал парню, которому не на что лечить сифилис, а во-вторых из шкафчика продолжало дуть.
- А..., - она посмотрела на меня, как на слабоумного. Может оттого, что до нее еще не дошел смысл спрашиваемого, а может она все еще прикидывала, что зарплаты проститутки хватит на то, чтобы лечить сифилис. Хотя ее взгляд был вполне закономерен. Спроси меня почему холодно в шкафчике, я тоже усомнился бы в умственных способностях собеседника.
- А? – этим междометием я повторил вопрос.
А-а-а, - ее глаза наполнились смыслом и она затрещала вновь, - это всегда так. Вот и Жанка, ну..., что перед этим была здесь, тоже всегда жаловалась. Особенно, когда зимой. Всегда говорила, что ей одеваться холодно, потому что, как достанет из шкафа одежду, она всегда холодная. На батарее грела, представляете?! Только потом одевала.
- Так почему холодно-то? И вообще, чего ты ко мне на вы. Мы же теперь коллеги, - решил окончательно растопить лед я.
- А холодно? Так ведь мы спросили. И, представляешь, сказали, что когда строили, здесь раздевалку не планировали. Не знаю чего уж здесь хотели, а только вентиляцию сделали по этой вот стене, а к ней кондиционер подвели. Так вот окошко вытяжки прямо у тебя в шкафу. Можешь повернуться, - этим я и занялся вплотную. Я посмотрел на нее. Форма шла ей больше, чем то, в чем она пришла с улицы. Тем более, что форма в развернутом и одетом на ее тело состоянии, оказалась вполне сносной. Потом заглянул в шкафчик. Действительно, у него не было дна. Вместо него, видно, для экономии материала, бала просто стена, в которой, глумясь надо мной, щербато ощерилось вентиляционное окошко, из которого и тянуло мертвым кондиционированным ветром.
- Юль, - сказал я прерывая ее трескотню, - будь добра, отвернись и придержи дверь, чтобы остальные не зашли в самый интересный момент – я тоже переоденусь.
- А? Ну давай, - она старательно отвернулась и стала держаться за ручку двери.
- Я быстро, - как и сказал, я потянул майку вверх, - Юль, а много вообще народу работает?
- Да наверное, человек десять. Теперь, - я застегнул пуговицы на форменной рубашке.
- Это по пять человек с учетом выходных? - я стянул джинсы.
- Ну-у, сейчас, наверное меньше. Где-то человека по четыре работаем. Да и выходных стало меньше. Ой, какие у тебя ноги волосатые! – она, довольно глупо, на мой взгляд, хихикнула.
- А ведь я просил отвернуться, а? – я чувствовал себя неудобно, так что вышло довольно резко.
- А я и отвернулась.Я же не виновата, что ты в зеркале отражаешься.Ты ведь не говорил, чтобы я в зеркало не смотрела, - снова, уже оправдываясь, затараторила она. Я подумал, что при всех удачных раскладах в ее жизни, кем кем, а проституткой ей работать все равно не судьба. Что это за шлюха, которая смеется над волосатостью клиента? Не поймут. А клиенты у них как раз чаще обладают повышенной волосатостью.
- Ну да ладно. Все равно уже, - я натянул форменные брюки и застегивал их, когда она, с чисто детской непосредственностью, повернулась.
- А у тебя девушка есть? - спросила она.
- Да, в общем, считай, что нет,- я подумал, что в этом вопросе я могу не врать. Аня не в счет. Мы даже не спим.
- Значит нет..., - она как-то нехорошо задумалась.
- А с чего ты вдруг спросила?
- Если бы у тебя была девушка, ты бы не носил такие трусы, как сейчас на тебе надеты, - я задумался какие же на мне не такие трусы.
- Они чистые, - с явным сомнением сказал я.
- Это не причем, - отрезала она, - сейчас таких не носят – это не сексуально.
- Да мне-то какая разница - сексуально, не сексуально. Главное ничего не выпадает и удобно.
- Вот поэтому я и подумала, что девушки у тебя нет.
- А, если бы я сказал, что есть?
- Но, ты же не сказал.
Наш, по-моему, весьма содержательный разговор о зависимости покроя трусов от наличия у меня девушки, прервала пышногрудая особа с весьма высокомерным взглядом. Она вошла в гардероб, гордо неся перед собой бюст, за которым были видны большие глаза и насупленные брови. Волосы у нее были длинные и густые. Ничего плохого о ней сказать с первого взгляда было нельзя. Присмотревшись, оказывалось, что она с радостью станет твоей женой, да и не обязательно твоей, а женой всякого, изучив предварительно его жилищные условия, марку машины и толщину бумажника. И если это все будет соответствовать ее понятиям об идеальном мужчине, то брак с ним неизбежен, хочет он этого, или нет. Величина бюста соперничала с мрачной решимостью в глазах.
- Юль, это кто? - она небрежно закинула сумку на свой шкафчик за две дверцы от моего, оглядев меня быстро, но так, чтобы оценить мои параметры. На ее дверце, когда она ее открыла, я прочел «Катя».
- Он будет у нас работать официантом. Когда я пришла, он уже был, - она как будто оправдывалась, невольно съеживаясь под нависшим Катиным бюстом.
- А-а, - протянула Катя, вероятно она думала, когда вошла, что я новый коммерческий директор, - а еще кто сегодня?
- Шурик должен быть, - еще один мужчина в смене меня вполне устроил, поскольку, с приходом Кати, я для всех перестал существовать. Меня как-будто вытеснили за круг, состоящий из избранных.
- Как это должен? Мы чего втроем должны пахать тут? Да еще с этим. С новеньким. Он-ж ничего еще не соображает. Придеться еще и с ним возиться, - меня, вроде как, и не было, поскольку Катя ничтоже сумняшеся стянула с себя кофту и предстала передо мной в одном лифчике. В таком ракурсе бюст был еще более выдающимся. Делая вид, что на меня не обращает внимания, тем не менее перехватила мой взгляд и осталась довольной эффектом.
Дверь открылась и вошел последний участник нашего группового переодевания. Мужчина, лет двадцати пяти, крепко сбитый при невысоком росте, он имел длинные светлые волосы, сзади собранные в хвост. В голубых глазах работала мысль, а тонкие губы слегка усмехались чему-то, лежащему за пределами видения.
- А, девочки, привет, - он широко улыбнулся, - Катя, твои сиськи, как всегда, великолепны, и, как всегда, на показ тем, кто имеет удовольствие видеть их впервые, - он посмотрел на меня, широко улыбаясь, подошел и протянул руку, - Александр, - я представился в ответ.
- Как тебе наша богадельня?
- Для богадельни слишком роскошные женщины, - Катя метнула на меня пронзительный взгляд, как будто была уверена, что говорю я именно про нее. Юля совсем съежилась в уголке.
- Юлек, не расстраивайся ты так – я люблю тебя не меньше, чем любую другую девушку в этом месте, - он сделал явное ударение на слове «этом» к великому неудовольствию Кати.
- Ну ладно, умники, работать надо идти, - процедила она сквозь сжатые губы и вышла. С ее уходом обстановка вроде как разрядилась. Даже Юля малость ожила.
- Вот сука, - вдруг сказала она неожиданно злобно.
Вероятно неожиданно для меня, потому что Шурик удивленным не был. Он подошел к Юле, шутливо приобнял ее за плечи, свесив длинную кисть ей на левую грудь, прижал ее голову к своему боку, - да не парься ты, Юль. Конечно сука она, но с тебя ведь от этого не убавляется, - и он вполне ощутимо охватил пальцами ее грудь.
- Ненавижу с ней работать. Сдохла бы она что-ли, - Юля высвободилась из его объятий и, пригладив растрепавшиеся волосы, вышла следом.
- Вот так и живем. А ты к нам официантом надолго?
- Да не знаю еще. Первый день ведь.
- Хорошо, что ты появился. Одному среди баб знаешь каково? Видел, вон, какой серпентарий? Приходится крутиться, да так, чтобы все бабы любили. И главное, чтобы не ревновали друг к другу. А то подлянки начнут делать и в итоге так подставят, что не расплатишся и с работы выгонят. А она меня устраивает. Много выходных подряд.
- А ты чем занимаешься?
- Я гитарист, у меня команда своя. Работа не мешает хобби, скорей оплачивает его. Так что жалко терять, где еще такую найду?
- А что, музыка дохода не приносит?
- Да...нет, пока. Мы в основном только репетируем. Правда было несколько концертов. Но состав постоянно меняется. То один уйдет, то другой постоянно подставляет. Так вот и набираешь постоянно новых людей. А с новыми нужно старый материал репетировать.
- А если не разгонять народ постоянно?
- А как не разгонять, когда они не могут выразит мою концепцию так, как я хочу, - этот разговор начал переходит в плоскость для меня непонятную и я решил перевести в другое русло нашу незамысловатую беседу.
- А что, народ увольняется что ли, если, как Юля сказала, выходные сократили?
- Да вобщем-то..., - с неохотой проговорил он, почесывая голову. Я решил не слезать с этой темы.
- А то получается, я первый день работаю. Просто хочется узнать все подводные течения побыстрей.
- Ладно, пошли работать что-ли, а то администратор вставит, - за разговором он переодел кожанные штаны на форменные, а черную майку с Очень Страшным Рисунком и нечитаемой надписью, на белую форменную рубашку. Теперь ничто не выделяло его из скучной толпы нас, официантов. Вот так вот – переоделся человек и потерял лицо. Или обрел истинное, став ничем не выделяющимся? Под эти мои размышления мы вышли из гардеробной. «Пространственно-временной портал» встретил нас уже всеми горящими лампами. Шурик шел впереди, роняя через плечо: «Вообще то пятеро... уволились.».
- А почему? – невинно спросил я.
- Да не уволились они ни хрена. Просто померли и все, - он говорил с явной неохотой.
- Чего, прямо все сразу? – мне было трудно разыгрывать неведение.
- Нет, поочереди. Но одна за другой.
- А мужчин что-ли не коснулось?
- Если б коснулось, ты был бы один со всеми этими бабами. Я ж здесь единственный мужчина. Вот уже два года, - говорил он с горечью.
- А по-специальности ты кто?
- Математические модели управления. Да просто математик.
- А чего не по-специальности?
- Да какое в нашем городе управление?! Будто не знаешь. Кому нужны в нашем гадюшнике математические модели? Это слишком отвлеченное понятие для пигмеев нашего города.
- А где этому учат?
- В столицах, - язвительно сказал он. По поводу чего он язвит, я не понимал. Хорошая, вот, специальность у человека. Не тобой управляют, а ты.
- А от чего девушки умерли? – я решил вернуть его к интересной мне теме, тем более, что мы уже выходили в зал.
- А кто их знает,- уклончиво ответил он.
- То-то я и смотрю букеты на шкафах. Думаю – зачем,- от него было уже не добиться ничего.
- Да. Юлька разложила. Говорит, что это все, что она может для них сделать теперь.
- Трогательная девушка.
- Да очень, но дура дурой. Это врожденное, тут медицина бессильна.
- Добрый ты.
- Нет честный, - Шурик явно искал во мне поддержки. Я представил, как два года ему пришлось улавливать всеми фибрами души колебания женских настроений и готов был понять его наболевшую честность.
Народу в зале не было и Шурик принялся объяснять мне суть работы. Зал поделен на сектора. Каждый из них обслуживается своим официантом. В обязанности входит: 1) принимать заказы; 2) доставлять их, как можно быстрее, страждущим (особенно обращать внимание на обладателей дисконтной карты); 3) доносить заказы сверх первоначального; 4) выписывать счета, когда попросят; 5) брать деньги; 6) давать сдачу; 7) брать чаевые; 8) нести их на кассу – потом все чаевые разделят между всеми официантами, барменами, администратором. Итого набиралось восемь пунктов. Самый важный из них – раздел чаевых. Не правильно разделишь – нагоняй от администратора. В общем работа была проще моей, но, вероятно, с непривычки выматывала. Шурик сказал по этому поводу, что и с привычкой выматывает, присовокупив к этому несколько выражений не употребляемых, как правило, при дамах. «Свадьбы и прочее дерьмо», - было их этого наиболее безобидным.
А потом пошли люди. И я бегал по своему сектору, ошибаясь на каждом шагу, выслушивая претензии клиентов, нарекания коллег и администратора, таская с кухни еду на разные столики так быстро, как только мог. В моем секторе постоянных клиентов было всего двое и заказы их, слава Богу, были непритязательны. Один сказал, что он обычно заказывает это всегда, поэтому обычно говорит официантам: «Как всегда». Это «как всегда» было довольно внушительным списком, который, как мне сказали позже, лучше выучить, потому что хоть он мужик и незлобный, но повторит заказ таким тоном, что лучше помнить все блюда, иначе почувствуешь совсем некомпетентным, даже отработав порядком. В итоге до закрытия я выкурил всего пять сигарет, отлучаясь в сортир, к середине дня, помню, жутко хотел пива, к концу – уже не хотел и проклинал шефа с его заданием, прибавляя к счету конторы счет за мой моральный ущерб. Узнать что- либо во время работы я просто не успел.
День, худо-бедно, наконец закочился. Последний клиент – высокий мужик в темных очках и черном, длинном пальто пошел к выходу. Двери за ним закрылись и зал погрузился в тишину, прерываемую грохотом моющейся на кухне посуды. Я стоял и тупо смотрел на пустые столики, когда меня пригласили делить деньги. Занятие, бесспорно, веселое, но не в конце рабочего дня. Я получил свою долю, пересчитал, прикинул, что на ужин и пиво я заработал.
- Ну, пойдем что-ль пивка попьем к стойке? – голос принадлежал Шурику.
- Пивка-то можно, но только не здесь. Пойдем, может, на воздух, на лавочку, может, - я никак не хотел задерживаться дольше на работе.
- Пошли тогда в парк, - согласился, видимо поняв меня, Шурик.
Мы прошествовали по «порталу» к гардеробу. Сразу, как вошли, мы наткнулись на ожидающий нас Катин обнаженный бюст. Лениво раскачивая им в воздухе, создавая тем самым живительную циркуляцию атмосферы, она оглядела нас с Шуриком, как-будто мы должны были захлопать в ладоши или еще чего-нибудь сделать, а не сделали.
- Ну как первый день? – спросила она, глядя на трещину возле верха двери, наверное у меня.
- Да ничего, нормально. Бывало и хуже, - постарался ответить бодрым голосом я.
- А..., - бюст колыхнулся в сторону Шурика, потом меня, чтобы исчезнуть в бюстгальтере, - ну я побежала, а то меня ждут. Всем пока, - натянув верхнюю деталь одежды, она почти выбежала, накидывая ремень сумочки на плечо. Мы с Шуриком смотрели ей вслед.
- А все-таки хорошие сиськи, - задумчиво глядя в потолок, сказал Шурик.
- Да. Ничего. Себе.
- Какая-же она все-таки сука, - раздалось из угла. Мы обернулись и увидели кусок Юлиного тела, стремительно скрывшийся от нас под одеждой.
- Да ладно, - примиряюще сказал Шурик, - у нее же весь мозг в грудь ушел, а у тебя – наоборот.
- Значит, плохая у меня грудь, - обреченно улыбнулась Юля.
- Ну..., Юль, конечно не на подиум, но между тем..., - попытался обрадовать ее Шурик.
- Все равно она сука.
- Юль, а пошли с нами пивка попьем? – предложил он. Это было мне весьма на руку – чем больше народа будет участвовать в непринужденной беседе коллег, тем больше шансов чего-нибудь узнать.
- А чего не здесь? – обрадовалась, пожалуй действительно искренне, Юля.
- А тебе здесь за сегодня не надоело, а? – Шурик отечески приобнял ее, снова ухватив за «плохую грудь», в данном случае левую.
- Да, - ее глаза затуманились, грудь, особенно левая, подалась навстречу руке Шурика, голова откинулась, подставляя его взляду лицо.
- Ну вот и хорошо, - прервал я формирующуюся идиллию, - где пиво будем брать?
- Как где? Здесь и возьмем, - Шурик оторвался от Юли, залез в шкафчик и достал оттуда складную канистру, литров на пятнадцать, - все продумано, - сказал он и с канистрой вышел.
Юля задумчиво смотрела ему вслед мутными глазами, облизывая зачем-то губы. Я негромко кашлянул и уронил в металлический шкафчик ключи, что вывело ее из ступора.
- Юль, отвернись опять, а то мне переодеться надо, - попросил я.
- Да ладно тебе, я-ж все уже видела, это не страшно.
- Так ведь я не о тебе беспокоюсь, а о себе. Вот так вот разденусь перед тобой, а одеваться не захочется.
- Да брось ты. Трусы у тебя не сексуальные, Шурик с пивом сейчас придет. Судя по трусам – ты все равно не успеешь, - а она не такая уж и дура.
- Ну смотри, - набравшись духу, я стянул штаны, утешаясь тем, что рубашка прикрывает причинные места в несексуальных трусах.
- А, Шурик – он какой? – чтобы разрядить обстановку, спросил я.
- Шурик – хороший, - снова заволокло Юлин взгляд.
- Что значит хороший?
- Это...ну... Короче, хороший и все, - отрезала она.
Дверь распахнулась и объект нашего разговора ввалился с почти полной канистрой слитого из бочек у стойки пива.
- Ребята, с вас по деньгам, - он назвал сумму. Я потянулся в карман, выгреб оттуда искомое количество денег, передал Шурику. Юля тоже сделала свой взнос, и он ушел обратно, рассчитываться.
- А где тут посидеть-то можно? – спросил я.
- Да кругом лесопарковая зона, сиди где хочешь. Та же ситуация и с туалетом, - терпеливо объяснила мне Юля.
Пришел Шурик. Мы похватали вещи и вышли из опустевшего кафе. Нести пиво доверили мне, что не могло не радовать, ведь главное доверительная обстановка и все такое. Шурик приобнял Юлю. – Ну, Саш, - услышал я ее кокетливый протест, - мой-то ведь...
- Твой далеко, - Шурик безаппеляционно притянул ее к себе, чему она не противилась вовсе. Я достл сигарету, прикурил, и под звук отъезжающего черного джипа – последней машины со стоянки кафе, поплелся следом за ними.
Мы перешли через дорогу, сошли с тротуара и ноги, утонув в покрытой росой траве, мягко и пружинисто понесли нас вглубь лесопарковой зоны.