Глава 28.
- Эвальд Викторович, я случайно видел у вас, такую металлическую ёмкость для бренди. Есть повод, как вы на это смотрите?
- Ну, Сергей, не будь ты моим начальником… - но не закончил Шаповалов и сам рассмеялся.
- Это дело нужно отметить! Сегодня было сделано пробное открытие перехода в Белоруссии, под Минском, и мы – совпали по времени! Это значит, что смещение стабильно, и теперь можно будет безбоязненно входить и выходить, не опасаясь того, что можно здесь застрять на всю оставшуюся жизнь!
- Ну, и что! Да с нашими знаниями здесь даже школьник будет величайшим мудрецом! – высказался капитан Подолин.
- Это вам всем хорошо, а я ещё жениться не успел! – ответил Нечаев.
- Серёга, да мы тебе здесь такой экземплярчик откопаем, что покруче этой, ну, египетской царицы, ну, которую Антоний пользовал…- не сдавался Подолин.
Все расхохотались, а когда успокоился смех, Сергей Нечаев развил свою мысль:
- Во-первых: нам больше не смогут указывать из ООН, что делать, а что – нет. Американцам они ничего не сказали, я специально следил. Все запрещающие меры касаются только нашей группы. Так вот, чтобы заблокировать новый переход у них не хватит возможностей, и нам, автоматически, начальство даст добро на продолжение эксперимента. Смотрите, если мы с Яцеком уже здесь, да припахать ещё человек пять из нашей польской лабораторной команды! Я думаю, что из присланных узлов мы вполне смогли бы здесь собрать установку и клепать то, что нужно нашей Родине без риска утечки информации, и всякой надзорности извне. А что! построим здесь институт, на берегу моря, и будем жить припеваючи. Вахтовым методом наезжать, Зосимуса со своими головорезами на пасху в храм вывозить в Москву, причаститься. Как вам такая перспективка? Но главное – нас этот переход выведет из-под удара, и Яцек с супругой преспокойно смогут вернуться домой, проживать нобелевскую, если захотят.
- Интересная трактовка, надо сказать! – отреагировал Яцек – мне нравится, я, пожалуй, выпью за это событие!
А потом была работа, про которую один поэт очень верно сказал:
«… Нас укачивала работа, хуже водки, и хуже жены!...»
Словно камень с души свалился у наших путешественников. Они заработали с нормальным энтузиазмом, которого давненько уже не испытывали, со времён стародавних, до демократических, когда частенько люди работали не щадя себя ради того, чтобы сделать жизнь лучше, легче, чтобы испытывать радость от того, что ты подарил свою придумку, свой талант своим землякам, своей стране. Это после появилась, от тех, кто и не работал, и не любил работать, ложь про подневольный, чуть ли не рабский труд в СССР. Работали так, что ждали нового дня, новой встречи с друзьями. Гордились, когда результаты наших усилий трансформировались в космические корабли, в могучие электростанции, железные дороги! Так могут работать, наверное, только русские: из чувства любви к Родине, из ощущения необходимости в дарении своих способностей, не задумываясь о деньгах за это, веря лишь, что с ним поступят по совести, и если не наградят, то уж зарплата будет хорошая. Теперь это редкое и вредное, для «правильного» европейского или североамериканского образа жизни, желание делиться со страждущим, созидать из патриотических, а не меркантильных интересов, творить ради потребности в этом души, а не кармана, и у нас почти перевоспитали в людях, сделав их мещанами. Огромное число сограждан, хотя можно ли таких величать гражданами, уже вызывают естественно гадливое ощущение у человека с незамутнённой, демократизаторами гайдаровского толка, душой. Чувство омерзения вызывает у нормального человека то, как трясутся эти хапуги над деньгами. Немыслимым для моральных уродцев стало: не словчить, не схитрить, не нажиться за чужой счёт. Они воруют у государства, говоря, что слишком долго гнули спину почти бесплатно работая на него. Они воруют, зная, что это должно было достаться инвалидам, сиротам и одиноким дедам да бабкам, тем, кто самые беззащитные. Они бравируют друг перед другом тем, что не платят налоги, хохочут, и лгут, что не знают о том, как умирают те, кому не хватило лекарств, украденных ими, как гибнут от голода те, кому не заплатили пенсии из-за украденных ими денег. Увы, такими выродками страна наводнена и приходится признать факт – не зря америкосовские спецслужбы жрут хлеб, замешанный на русской крови, и брешут, что прекратили тайную войну на уничтожение русской нации. А коль скоро всё это - правда, то понятно мне и то чувство честных людей, истосковавшихся по работе, с которым взялись они трудиться ради решения великой задачи, ради помощи своей стране. Радость – чувство, с которым принялись русские ребята за дело! И если бы нашёлся среди них моральный урод, который бы спросил, а заплатят ли ему за этот труд, то его бы обозвали евреем, плюнули бы ему в харю, и хорошенько пнули бы в зад солдатским сапогом, чтобы и духа его, «правильного», больше здесь не было, поскольку именно это обыкновенно делается в коллективе с непорядочными людьми. Но, среди добровольцев, таких, «демократизаторов, по твёрдой таксе» не было, нет, и не может быть по определению!
Так, или примерно так думал про те дни Сергей Нечаев, и неожиданно осознал-таки, за что не любят на Западе русских, подведя черту под прежним разговором с Яцеком. А вот за такую способность к самоотречению, способность забыть про личное ради общего, за то, что у них самих такими быть кишка тонка, и за сознание собственного абсолютного фиаско в моральном сравнении с русскими, при всей их сверхкультурности и суперправильности. У них есть Конституция, по которой они живут. У нас тоже есть, но живёт-то наша страна по Совести, а не по Конституции. Много бессовестных – плохо живём, пристыжены такие будут – лучше становится. Но что-то я увлёкся духовным миром Сергея Нечаева! А ведь ты, читатель, ждёшь терпеливо! И правильно делаешь, кстати, ибо я продолжаю рассказ:
Дни летели незаметно, легко приплюсовывая успехи каждого в быстро развернувшемся строительстве. Перво-наперво был построен штаб строительства. Ничего особенного, так, щитовой барак. Он же, по совместительству, был и казармой для военных, число которых, вместе в офицерским составом ежедневно прибавляло, и дошло уже почти до взвода.
Мера эта была вынужденная, ибо к каждой когорте был прикреплён специалист из военных строителей, чтобы те на примере показали «копателям», как в шутку в легионах называли пехотинцев, что тем нужно делать. А делать им всем, в те дни, нужно было одно и то же – рыть фундаментные траншеи для возведения стен города и будущих домов. Надо отметить, что лагерь, обнесённый частоколом, был построен из расчёта на два легиона, когда здесь размещался кроме легиона XXII Примигения ещё и VIII Августа. Объединённые общим забором, две территории их размещения разделяла тогда дорога, которая вела к южным воротам, а на севере упиралась в один из рукавов не известной легионерам реки. Свободного места было бы достаточно для обычного расквартирования, но предполагалось строительство не только солдатских общежитий, но и инфраструктуры города. Выход был простым: на плане города, а затем и на местности, передвинули будущую стену примерно на пол километра от существующей деревянной, расширив границы на юге, а на севере прижались стеной едва ли не к самому берегу основного русла, где предполагалось, согласно Ген.плану, возводить вдоль восточной стены города причальную стенку и непосредственно сам порт. Наших спецов беспокоило только одно – будут ли подвезены вовремя песок, щебень, битум, цемент, хотя ручеёк снабжения постепенно нарастал. Дорога от перехода в калининградской области становилась всё более накатанной.
Калининградский обруч, с его неравномерным свечением, уже через неделю перестал быть экзотической техникой для солдат, его охранявших. Уже на второй день они, индифферентно поглядывая на это чудо техники, расчищали от кустарника и чахлых деревьев на сто метров вокруг него площадку. Они вкапывали столбы и натягивали на них в три ряда проволоку. Работа шла споро, потому что каждую ночь ощущалось чьё-то близкое, и достаточно неприятное, присутствие. Как говорится, тут, это тебе - не там! К тому же свет, даваемый генератором, не мог залить всё пространство ровным кругом. Тем не менее, уже к исходу третьего дня периметр в новом мире был создан полностью, и к нему начали приращивать кусок территории под постройку складов. В документах светящийся обруч назывался звучным словом портал. Что это такое солдаты не до конца понимали, но им было и не до этого. Понимая, что окружающие их леса кишат непуганым зверьём, воины работали за страх так, как за совесть не работают.
Резких сужений короны поля, приведших к трагедии с камазом, груженым продуктами, более не повторялось. Погибли два человека, но эта жертва пока была единственной платой за вылазку. Камазы приходили по одному в день. Не слишком много находилось добровольцев после такого случая гонять туда-сюда, потому на третий день было принято решение не возвращать технику назад, а создавать на новых землях свой парк. Заодно и пополнялся военными строителями городок в Балтике.
Каждый новый грузовик был пронумерован крупными цифрами на бортах, дверях кабины и спереди, на лобовой панели. Два стояли здесь же, среди ящиков, тюков, коробок и бочек, в несколько рядов поднявшихся над землёй, и прикрытых тентами, остальные были на маршруте. С Большой земли слали алюминиевые конструкции, и на прилегающем пустыре из них возводился ангар под растущий автопарк.
Вот на приёмную площадку выкатился новенький колёсный трактор со скребком и с ковшом сзади. За собой он тащил тележку, нагруженную салярой в грязных, двухсотлитровых бочках, баррэлях, как теперь модно говорить на заграничный фасон. Ещё в телеге тряслись какие-то зелёные воинские ящики.
- Мужики, отгоните трактор! – звонко закричал связист с телефонной трубкой в руке, - сейчас пришлют два прицепа, с интервалом в десять минут!
Вот так. Обычная рутина. Ничего особенного, кроме географического месторасположения.