Глава 22.
На площади, которая к нашему времени сменила название, и стала зваться плацем, царило волнение. В каждом присутствующем легионере уже не было страха, но каждый осознавал наступление времени перемен.
К своим товарищам по оружию Марий вышел взволнованный не менее их самих, и воодушевлённый последним разговором с Нечаевым, прежде всего призвал к тишине, подняв вверх руку. Не заметить того, как он сам вслушивается, было нельзя, и многие, вздохнув с облегчением, стали тоже, вслушиваться, понимая, что легион ожидает какой-то сюрприз. По рядам пробежал шумок. Легат ожидал чего–то, явно не понятного, и неизвестного.
Наконец послышался нарастающий незнакомый гул, и на площадь перед собравшимися, въехали два камаза. Многие невольно попятились, напуганные мощью невиданных колесниц. Их суровым рыком и дымным дыханием, как у рассерженного драконана. На площади они лениво выбрали место, развернувшись, и остановились. Вновь рыкнули и вздохнув, затихли. Легионеры притихли, ожидая, что будет дальше. А дальше солдаты, приведшие их, опасавшиеся выйти из кабин, не менее, чем легионеры приблизиться к ним, вынуждены были всё же выпрыгнуть на отсыпанную песком и тщательно выровненную землю претория. Старшие, сержантского звания, оценив ситуацию, вернули автоматы на предохранители и, закинув их подальше на плечо, оправив на себе форму, вместе, строевым шагом подошли к стоящей делегации наших военных с докладом.
Легионеры с любопытством смотрели на чёткий строевой шаг, на рапорт с отданием воинской чести, и было в этой церемонии что-то празднично возвышенное, и завораживающее одновременно.
Солдаты-водители тем временем стояли перед своими грузовиками. Прозвучала команда приступить к выгрузке, и все четверо прибывших, стали торопливо извлекать из кузова первой машины большие, тяжёлые ящики. Согнувшись от тяжести, они дотащили оба до начальства, поставили один на другой, открыли верхний, и встали возле него. В ящиках рядами были уложены блестящие смазкой, завёрнутые в промасленную бумагу, штык-ножи к автомату Калашникова. Новенькие, в рыжих ножнах из карболита.
Сергей взял один из штыков, достал из ножен, осмотрел, убедился в качестве изготовления воронёного клинка и вновь вложив в ножны, сказал, повернувшись к командующему:
- Легионеры, придя сюда, уже проявили мужество, но оставшись здесь безо всего того, что просто необходимо в нормальной жизни крепости или лагеря, они проявили большее мужество, не сбежав, подобно слабым. Марий, ты командир, и понимаешь, что фалеры вряд ли кто теперь пришлёт вам. Поэтому я передаю тебе эти кинжалы из лучшей стали, чтобы не остались без награды те, кто, с первого дня вашего похода сюда, показали своё умение, смелость, те, кто выше жизни оценил свою честь и честь легиона, и потому достоин быть награждённым.
Сергей произнёс эту речь с паузами, как опытный оратор, в которые Яцек громко переводил сказанное.
Нечаев взмок от волнения, но не замечал этого, и вздохнул, только закончив свою речь, давая себе передышку, а после вновь вытянулся и протянул Зосимусу штык. Марий взял в руки оружие и выкрикнул:
- Макро Априлис!
Подбежал средних лет силач, который, если судить по шрамам, прошёл много сражений.
- Ты награждаешься памятным подарком за умелые действия при разгроме засадных войск на болотах и отмщение за наших товарищей от имени цезаря Восточной Империи, до которого дошли известия о событиях той битвы.
- Слава цезарю и народу Рима!
За первым награждённым последовал ещё с десяток имён, и их обладатели были награждены с похожими формулировками. Рядом сидел писарь и протоколировал на деревянной дощечке церемонию награждения.
Когда с памятью былых сражений было покончено, легионеры, из числа преторианцев, унесли ящики в командирскую палатку, а Марий, обводя взглядом ряды, вновь обратился к своему офицерскому корпусу с такими словами:
- Сегодня мы намерены поставить точку в вопросе мятежа. Мы долго ждали, когда они одумаются, но тянуть больше нельзя. С каждым днём приближаются холода, и скрытый враг в тылу – это жизни наших солдат, которые не смогут дожить до тепла без спокойствия на окружающих нас землях. Сегодня мной будет поставлен ультиматум покинувшим легион. Я буду обещать тем, кто добровольно вернётся, признав свою вину, продолжение службы в десятой когорте. Остальные будут уничтожены нашими союзниками. Они согласились освободить нас от тяжкого бремени убийства вчерашних товарищей. Попросим небо, чтобы таких осталась горстка!
А теперь, пусть центурионы триариев пришлют по два человека для выгрузки муки, соли и масла. Распределением продуктов ведает трибун Вегеций Флавий.
Нашим путешественникам, находящимся возле командующего легионом, было хорошо видно невысказанное чувство горечи, оставившее свой след на лице мужественного руководителя, и многие из нас, с сочувствием, отнеслись к его словам. Это уже не был жёсткий, несгибаемый воин, это был – усталый человек, сделавший трудный и горький выбор.
Пока крутилось колесо хозяйственных работ, многие из центурионов подходили к нашим путешественникам. Они разглядывали всё, начиная от обуви, и заканчивая головными уборами. Вокруг Лазаря образовался круг из говорящих на греческом языке, но гораздо больше было интересующихся вокруг владевших латынью, Шаповалова и пана Яцека. Древних интересовало всё, касающееся жизни в будущем, и только Марий, смущаясь своего любопытства, долго не решался приблизиться к ним, но, всё же, подошёл к Шаповалову, и, за локоть чуть отведя того от группы любознательных, спросил то, о чём столь долго не решался спросить:
- Я заметил, что ты много знаешь про уклад нашей жизни, знаешь имена наших цезарей. Скажи мне, центурион, если я спрошу тебя об участи Империи, о том, что сейчас делается в Риме, будет ли ответ твой горек и печален?
- Да. Пока, да.
- Значит будут ещё хорошие дни у Рима!
- Будут, но таких, славных, как прежде – никогда! Через сорок лет Рим будет разрушен и разграблен. Легче будет построить новый город, чем возродить старый. Рим ещё не умер, но и жизнью, уже сегодня, это назвать нельзя. Это выживание.
В наши дни власть у Рима сохранилась лишь над италийскими землями, и смежными с ними, потому государство стало зваться Италия.
- Центурион Эвальд, мы с тобой достаточно пожили на белом свете, чтобы понимать те мысли друг друга, которые стоят за нашими словами. Ты представляешь себе моё положение военачальника с армией, но без государства, запертого на чужой земле и без снабжения. Как бы Ты поступил на моём месте, что бы предпринял, пользуясь своими знаниями?
- Вероятно, я бы разбил новый лагерь. На вашей карте, вот здесь, представляете себе место?
- Да, именно там есть наш временный лагерь, мы его строили на пути за солнечным камнем.
- В будущем это место станет крупным портом, и горожане его будут богаты. Это будет город-государство. Вольный город, не подчиняющийся соседним владыкам, вольный по духу. Республика. Я бы построил крепость, дома, развёл сады, засевал поля, женился и жил в своё удовольствие.
- А если бы ты был уже женат?
- Тогда бы не женился, и жил в своё удовольствие, пока бы не представился мне счастливый случай соединиться с семьёй!
- А ваши машины могут дать нам такой, счастливый, случай, перенеся нас по воздуху в италийские земли?
- Мы всего лишь люди, научившие механизмы летать, но не так далеко, и не с таким числом людей! В их чрево нужно заливать специальную жидкость для поддержания в топке огня, и эту жидкость мы не можем сделать здесь сами. Есть и другая сложность, и это даже не приказ нашего цезаря завтра же выполнять «стрекозе» лететь в ином направлении, - каждый из нас с тобой понимает, что если численность легиона ещё сократится, то он не сможет даже себя защитить! Нужно либо сразу всем уходить, либо – оставаться, тоже, всем. Есть только один реальный вариант, хотя и рискованный, это - построить флот, и пройти водой до италийских земель, чтобы каждый центурион, а не только центурион триариев имел такую возможность. Пусть это станет своеобразной привилегией командиров - забрать свои семьи сюда, в новый город, в Либерию, страну свободы.
- Это вполне здравая мысль, но одно меня тревожит - у нас нет специалистов по постройке судов и опыта ведения морских сражений.
- Если мы достаточно задержимся, то можно будет задействовать наши корабли, или, сделать несколько вылазок за семьями на вертолёте.
Так или иначе, но сперва нужно построить город, вы согласны со мной?
- Почти. Мы построим крепость, а город пусть растёт сам.
Пока шла беседа, грузовики почти полностью разгрузили. К разговаривавшим подошёл Сергей. Он держал в руках полевой бинокль, и увидев его, Эвальд прервал свою речь, давая своему командиру обратиться к хозяину лагеря.
- Марий. Я надеюсь на наши дружеские отношения в будущем, и хочу сделать тебе подарок от себя лично. Такое приспособление называется биноклем. В нём ничего сверхъестественного нет, просто подобраны стёкла определённой формы, благодаря чему приближается изображение происходящего далеко от нас. Для наших командиров это обычная вещь, и они привыкли ими пользоваться, а о том, какую пользу он может сослужить в бою, или до него, помогая заметить противника раньше, не мне тебе объяснять. Если вот здесь покрутить, то изображение становится резким, отчётливым, хорошим, одним словом.
Марий был вновь, который раз за день, повергнут в изумление.