«Светлому Князю» О серебряных лентах
Светлейший Князь, к моему великому сожалению, я не в силах, да и не считаю возможным, увидеться с вами лично. Сколь знакомы Вы с моим словом? Не отвергайте и не сетуйте о моей болезни. Многое пройдет, мой Князь и многое сменится.
Солнце красит мои волосы цветом заката.
Долго и монотонно смотрел я на сферу, висящую подле меня. На взгляд глаза, содеянного рукой человеческой и открыто смотрящего в мир. Так беспристрастно холодно и прожигающее-отстраненно его умение видеть.
Думал ли я, много лет назад, осмеянный, лишенный службы и уважения.
Думал ли я, что доведется и, хотя бы, самую малость приблизиться, на долю мысли к совершенному здесь.
И вера моя в бесконечное, беспредельное, сознательно или бессознательно рожденное человеческой мыслью, оставляет меня в полной уверенности очень скорой встречи с Вами.
И, по-прежнему, пройдя через все я не оставляю надежды. Что увижу этот мир, но не своим сознательным зрением, а через Ваше неколебимое, абсолютное, безжалостное и от того бесконечно справедливое, просветленное око.
Той ночью, когда луна рождалась, причем, как-то трусливо и нехотя, мне было видение.
Теперь, возможно, я понимаю значение и смысл сего…
прим. пер.
История умалчивает о подробностях последнего сновидения в жизни Кранера, но, тем не менее, широко известно, записанное со слов сиделки и оставленное в дневниках Евы Кранер короткое описание этого, по истине, великого пророчества.
(далее цитата Дневник Евы Кранер)
Господин Кранер, мадам, последние дни был очень взволнован. Мы боялись, что он сорвет повязки и может начаться заражение. А в его положении…
Ни кто в его присутствии не упоминал о том, что зрение к нему не вернется.
А лично мне, мадам, он говорил, будто прозрел и гораздо лучше видит мир теперь, после того как выжег себе глаза. Он, мадам, все время повторял, что не чуть не жалеет об этом, что он счастлив. Мы давали ему успокоительное, но в ту ночь я слышала, как он кричал во сне. Речь была очень сбивчивой, местами невнятной.
Он видел цирк и какой-то бесконечный хоровод, да еще непомерно широкую лестницу.
Толпа народа спускалась вниз, а когда все смолкло, вышли клоуны, словно оркестр и играли марш. За ними был мальчик с флейтой, но, задержавшись, так и остался играть стоя. И свет, свет вокруг ребенка собрался в подобие круга.
Он кричал, что все это увидел, что благодаря какой-то сфере. Это почти все, мадам, и последнее: он оставил завещание.
Я, Феликс Кранер, находясь в здравом уме и трезвой памяти, завещаю сим похоронить меня обернутым белым парусом, подвязав поясом о серебряных лентах.
Июнь 1820г.