Глава 15.
Николай, после всего, уже совершенно не обращающий внимания на легионеров, широкой дугой объехал вокруг лагеря, и убедился в том, что дорога, хотя и проходит возле постройки, но практически безопасна для КАМАЗа.
- Сергей, выдвигайтесь! Клиенты в трансе медитируют, не зная, что делать, и уже не уверены, что являются в доме хозяевами. Дорога свободна. На борту язык, но пока весь трясётся от страха, и не говорит ничего. Что с ним делать?
- Понял тебя, выдвигаемся. Идём по дороге, не останавливаясь. Пристраивайся в хвост. Что с языком делать, сейчас спрошу у третьего. А на фига он тебе нужен был?
- Я его не заметил, машина над ним прошла, и встала. Он вылезти из-под неё не мог. Напугался! Мне думается, что их пехоту прежде танками не обкатывали, и не учили пропускать их через себя. Что мне его – давить надо было? Втащил в десантный, выбрался из городка, и вот, тебе докладываю. Ты командир, у тебя голова большая, вот и думай, что с ним делать.
- Будь на связи.
Пока Николай разговаривал с Гусевым, стрелок включил свет в десантном отделении и стал фотографироваться, подсев к перепуганному до смерти солдату, нахлобучив на того свою каску, а сам, надев себе на голову его шлем.
Отсняв несколько кадров, и видя, что незнакомец стал приходить в себя, стрелок попытался вступить с ним в диалог. Он ткнул себя в грудь пальцем и произнёс: «Евгений» . Затем пальцем указал на солдата. Тот вздохнул с явным облегчением, видимо осознав, что его не собираются убивать, более того – вернули шлем и не стали отбирать оружие. Значит он не в плену!
Легионер сразу распрямил плечи и с неуверенной улыбкой ответил, прокашлявшись, и показывая на себя что-то вроде: « Легио примигениа. Александр. Бенефикарий».
- Ну, вот и ладненько, тогда за знакомство – Женя достал из ниши, буханку хлеба, две простые солдатские кружки, алюминиевую фляжку в зелёном брезенте. Отвинтил её крышку, взболтал и понюхал, затем уверенными движениями привычно и спокойно налил по пол кружки, и сразу пахнуло в отсеке густым запахом вина. Такой, сладостный и лёгкий аромат Женя с его, вполне основательным, опытом, знавал только у хорошего марочного вина из Балаклавской Золотой балки. Его не спутать ни с каким иным ароматом!
Деловито отрезав пару ломтей хлеба своим штык-ножом, и показав в сторону носа БМД, он сделал знак бенефикарию молчать. Его собутыльник согласно закивал, понимая предостережение, и несколько опасливо, но взял в руки кружку и хлеб. Женя, заметив то, как зажато ведёт себя его гость, усмехнулся, решив, что надо ускорить процесс. Он по-свойски, вполголоса, пояснил компаньону, словно тот мог его понять: « Из дома прислали пару бутылок. Вино из Золотой балки. «Старый Херсонес» называется.»
Услыхав слово Херсонес, Александр оторопел, и в волнении перешёл на родной, греческий язык. Легионер торопливо ударяя себя в грудь и твердя слова Херсонес, и пенегрин, или что-то в этом роде, принялся протяжно вдыхать запах вина из кружки, а затем снова и снова твердить слово Херсонес. Наконец он замолк, и вновь принялся с наслаждением вдыхать чудесный аромат крымской степи. С чувством, с радостью, как вдыхают разве только аромат цветов с далёкой Родины. Как понятны были в эту минуту Жене чувства случайно встреченного земляка, и как приятно было ему внутри, в душе, что вино досталось не прохожему человеку, который по достоинству и не сможет оценить всю его прелесть, а такому, для которого оно ценно уже само по себе, как весточка из далёкого дома, и Жене было почти заметно, что от избытка чувств вояка, будто бы, чуток прослезился.
По мере того, как до Евгения стало доходить, что его компаньон - землячок, который, судя по реакции, ой как давно не был на Родине, интерес к нему становился всё большим. Они выпили каждый по своему обыкновению, и так же, как вино, Александр долго нюхал ломоть хлеба, прежде, чем съесть, а после закивал головой в знак одобрения его качества, и долго кивал, точно нахваливая хлебушек. После такого начала беседа по всем законам общения просто не могла не начать своё развитие. Оба оживилась, почерпнув внезапные, но занимательные сведения уже теперь, ещё вначале первой бутылки. Александр усомнился в том, что Евгений из Херсонеса, но наш солдат уверял его, научно обосновав свои доводы:
- Я тоже родился в Херсонесе, у самого моря. Вот смотри, рисую. Фиолент, бухта Омега, Херсонес,. Вот это - ты. Вот линия жизни, хронос, понимаешь? Календарная дата. А здесь, в конце, снова, Херсонес, Омега, Балаклава…и я….А, ты хочешь знать сколько времени? Смотри, рисую.
Женя нарисовал беременную женщину на листе бумаги. От её живота он провёл прямую, на конце которой изобразил могильный холмик. лопату и могильный камень с крестом. Обозначил линию римской единицей, а после, возле линии на первом рисунке, написал римское двадцать один, и на словах добавил:
- Секонд децима, сапиенс?
Собутыльник задумчиво и печально покачал головой, и вопросительно глядя на Женю, сам взял с импровизированного столика флягу.
- Да, ты прав, без ста грамм не разберёшься – и махнул рукой, мол, давай, наливай. Выпили. Внимание Александра привлекли медали на груди у Жени:
- Фалеры? – и ткнул себя в грудь. У него были два диска с непонятным рисунком, и он пояснил:
- Илирия. Армения.
- В Армении воевал? А где?
- Армавир.
- Охренеть можно! Вот, видишь, Это за Нахичевань, были там дела, это я теперь, прапорщик, а тогда – пацан был. А вторая у меня за Югославские события. В горах , на границе Далмации миротворствовали!
Легионер стал жестами пояснять что-то Евгению, пока тот не понял его:
- Что, Далмацию тоже знаешь? Был там? Что, Илирия часть Далмации?! Во, блин, ещё одного далматинца нашёл! Рассказать – не поверит же никто! Земляк! И медали за ту же Армению и Далмацию! Наливай вина! Это дело надо сбрызнуть!
Они выпили примерно по третьему стакану, если переложить с солдатской кружки, допив содержимое, о чём Александр ностальгируя по Родине, вздохнул. Евгений сразу встрепенулся:
- Сейчас зёма, я тебя от грустных мыслей отвлеку. Вот, смотри, монета.
Видишь пять рублей. А на обороте герб – символ восточного Рима, остин Рим, понял? Византия. Византийская империя. Вот, арабская цифирь. Тысяча девятьсот девяноста восьмой год. Что киваешь, понимаешь арабские цифры? Ты смотри, учёный! Тогда скажи, Иисус- Христос - знаешь такое имя? А про его мать, пресвятую Богородицу? Господи, помилуй и благослови!
Женя осенил себя крестным знамением, и Александр сделал тоже.
- Вот это да! Ты христианин? Тогда смотри: вот - Рождество Христа, вот – линия, на которой много веков, и от Рождества Христа, до моей жизни прошло 2000 лет! 1998 – это дата выпуска монеты, сапиенс? То-то!
Вот герб. Что он значит, знаешь, квест, ну, как тебе ещё!..
- Рома. Константинополис - вдруг сам сказал Александр, показав пальцем на одну голову орла, а после, и на правую.
- Усёк, молодчина!
- Катапульта? – спросил Александр.
- Мобиле катапульта!
Вдруг двигатель снова рыкнул, машину качнуло, и она вновь ходко покатила.
Александр забеспокоился, стал спрашивать на непонятных языках, и, догадываясь о смысле, не понимая, всё спрашивал собутыльника о чём-то. Тот почесал репу, и попытался успокоить компаньона:
- Как его, этот, миа центурион квест Александр в миа легион.
Легионер, после этих слов несколько притих, насупился, посерьёзнев. В шуме говорить было трудно, да, собственно, и не о чем, к тому же - не на чем.
Ехали молча, не так долго, около часа. Наконец снаружи послышались радостные голоса земляков.
Встали и заглушили двигатель. Внутрь железной коробки пробился аромат тушёнки и ещё чего-то вкусного. Наши явно что-то готовили. Командир и механик молочали, продолжая делать вид, что не в курсе Жениной «беседы по душам», с земляком. Наконец, снаружи постучали в люк, чтобы Женя открывал.
Откинув железяку, Женя, вновь ставший вдруг прапорщиком, достаточно сухо пригласил бенефикария Александра вылезать из машины на воздух. От БМД до вертолёта стояло подобие коридора из военных до самой двери с лестницей. Вся площадка была подсвечена. Только ковровой дорожки не хватало.
Александр был обескуражен обилием яркого света ночью. Опасливо озираясь по сторонам, он прошёл к лесенке, и, решившись, поднялся внутрь вертолёта.
Центурион, которого он тут же встретил внутри, был одет довольно просто, даже менее изыскано, нежели остальные командиры. Бросалось в глаза и то, что он был моложе остальных командиров, но то, кто командует здесь, бенефикарий определил безошибочно. Поняв, что этот, эксцентричный по одежде, центурион – выходец из довольно влиятельного рода, Александр встал перед командиром так, как его учили, доложив о том, что является бенефикарием второй центурии первого манипула шестой когорты двадцать второго легиона «Перворожденный».
На скорую руку подкованный Шаповаловым, Нечаев ещё смутно ориентировался в званиях и должностях римского легиона, и, пока, с трудом представлял себе, бенефикарий – к сержанту или прапорщику ближе, если по-нашенски. Тем не менее, он воспользовался помощью и докладом прапорщика Куренного, который отрапортовал Нечаеву:
- Товарищ командир отряда, докладывает прапорщик Куренной. В результате предварительного опроса установлено, что бенефикарий Александр имеет две награды: за события в Армении шесть лет назад, и за участие в усмирении сепаратистов в Далмации. После того, как я пояснил ему, что мы являемся потомками, ну, он тоже, севастопольский, (при этом слове Александр вытянулся в струнку, расценив название города «достойный подражания» как похвалу себе), он из Херсонеса, и мы являемся наследниками Восточной Империи, и что мы везём его для разговора с нашим, прошу прощения, центурионом, Александр вёл себя выдержанно в непривычной обстановке, и в высшей степени похвально.
- То, что вы с земляком прекрасно поладили, я уже по духу изо рта чувствую!
- Необходимо было, товарищ командир, для получения разведданных!
- Молодца!...Эвальд Викторович, будете за толмача?
- А можно, я буду, если на латыни? – подал голос Яцек - что я, столько лет учил, и всё зря?!
- Извините, господин Пясецкий, но он – рамей, и латынь знает наверняка плохо, видите, как встрепенулся знакомому слову!- остудил порыв поляка Шаповалов.
- Разрешите мне: Сержант Лазарь Леониди! Хотя старый язык сильно отличается от современного греческого…
- Хорошо, переводит Леониди, в изложении полковника Шаповалова.
Эвальд Викторович, адаптируйте, пожалуйста наши вопросы к товарищу бенефикарию, таким образом, чтобы гость не упал в обморок, понятие того, что мы – из будущего.
- Сергей Петрович, думаю, что это излишне, поскольку товарищ прапорщик уже всё достаточно прояснил ему, но, если Вы считаете необходимым, то…
- Лазарь Леониди, повторите легионеру, будьте любезны, что у нас сейчас 2009 год от Рождества Христова, а вы, Эвальд Викторович, тоже, будьте любезны, поищите у себя в компьютере карту Римской Империи времён падения Рима, и выясните, какой год сейчас у них.
Лазарь начал диалог с Александром, и, судя по тому, как менялось выражение лица легионера, того потрясло больше не то, что отряд прибыл из будущего, а известие о падении Западной Империи.
На их календаре 412 год, если по нашему исчислению.
Бенефикарию показали карту, и то место на ней, где теперь находится легион. Александр долго разглядывал лист бумаги, а затем, после долгой паузы, состоялся разговор, во время которого он был предельно откровенен с командирами – чувствовалась школа! Бенефикарий Александр пояснил, почему они оказались здесь, и при этом Шаповалов, чуя приближение исторической сенсации, весь вытянулся навстречу словам гостя.
Их было пять легионов. Они уже ходили один раз из провинции Нижняя Германия, силами двух легионов, за солнечным камнем, и для разведывания того, возможно ли присоединение северных земель, на побережье, к Империи. Тогда они согнали местное население, и те, за небольшую плату собирали вдоль кромки моря драгоценные находки. Когда же дела у империи стали плохи, и выплаты содержания перестали быть регулярными, высшие командиры решили ударить дальним походом вновь, и пройти к морю. Хотя торговля посредством реки и приносила выгоду, нужны были даровые ценности для латания дыр самого августа.
Легионы выступили четыре года назад, из Агриппины, расположенной на германской границе Римской империи. Часто холмистая местность чередовалась с заболоченными лесами. В одном из таких обширных болот произошла трагедия. Первыми шли его легион, двадцать второй, и следом – восьмой, «Августа». Противник, решив расчленить колонну, дал им пройти беспрепятственно, как в Тевтобургском лесу, а после обрушился на тех, кто оказался в это время зажатым меж двух болот. Это было избиением. Поэтому к ним, обласканным судьбой, был послан гонец с приказом отойти от болот и приготовиться к бою, который навяжут им, разделавшись с основной частью Римских сил. Те, немногие, кому повезло выбраться из болот, сплотились на твёрдой земле. От трёх легионов, попавших в засаду, осталось не более восьмисот легионеров. Противник же не потерял и половины своих войск. Однако, ему, возомнившему о себе более положенного, воевать в поле оказалось не то же, что стрелять из засады, и когда, опьянев от победы, германцы нахрапом налетели на два, ожидавших новой схватки легиона, они потеряли около половины своих бойцов. Окончательно же высокомерие напавших было посрамлено тем, что около половины, из числа оставшихся целыми после боя, осталось побитыми на поле, при преследовании, когда коварный противник бежал, бросая деревянные щиты и дубины.
Врагов осталось около трёх – пяти тысяч, и это означало, что легионы, на начало боестолкновения имели двойной перевес сил. Стало понятно, и то, что нового налёта поверженный противник не предпримет, поэтому, вернувшись к болотам, подобрали оставшихся в живых, это ещё около двух сотен. Тяжело раненые к тому времени уже отправились в последний поход, на небеса, и два легиона, с учётом замены выбывших в бою, приняв уцелевших, даже прибавили в численности. Легионеры погребли погибших товарищей со всеми полагающимися почестями, и продолжили свой путь. Приказ никто не отменял, и с незначительными стычками экспедиция добралась до побережья. Попытались, как в предыдущий раз, собрать людей для начала промысла, но местных жителей, словно муха какая укусила, они наотрез, ни за какие посулы не соглашались работать. Тогда легионы разделили работу. Один, Августа, занялся добычей и упаковкой ценного груза, а также его охраной, а легиону номер двадцать два, Перворождённому, выпало строить временные лагеря, мосты и дороги, охранять их от нападений, которые заметно участились за последний год.
Два с половиной года назад «Августа» отправился с грузом в Рим, а они остались охранять прииски и построенные ими коммуникации.
Рассказ закончился фразой: «…Вы первые из наших, от кого мы узнали о происходящем в Империи. Мы ждали известий, но гонцы не возвращались. Ни один. За три года. Вы говорите, что в мире не знают о нашей судьбе – возможно, в Риме думают, что мы все погибли тогда, на болоте? А что с «Августой»?
- «Августа» чудом прорвался в италийские земли. Доставил груз цезарю, но августу было уже не до вас. Было уже поздно, некого было нанимать на службу. Легион участвовал во всех значимых сражениях, но отступал к Риму с остальной армией, и у стен Рима дал свой последний бой. Остатки его отошли и «растворились», как уже случалось прежде. После того, как толпы вестготов ворвались в город, оставалось умереть или сохранить костяк для новой армии, и, что-то мне подсказывает, что они поступили в соответствии именно со вторым вариантом решения задачи.
- Александр, ты, наверное, голоден – вмешался Нечаев.
- Нет. Я должен немедленно сообщить своему центуриону эту информацию!
- Хорошо, мы поедем вместе, тебе могут не поверить. Как ты объяснишь, что мы именно с тобой поделились столь важной информацией!
Александр, помоги нам, что это за подразделение могло быть здесь ночью? Примерно, с половину манипула.
- Наших не могло быть. Это мятежники. Год назад в первом лагере, это в ту сторону по дороге, был поднят мятеж. Мы не стали его подавлять, Мы бережём силы, нас уже осталось ровно столько, сколько вышло из Агриппины, четыре года назад. Да, повезло мне, я тогда только прибыл в легион из Армении. Пока наша когорта добралась до лагеря, успели налететь на мятежников и принять бой. Мы их перебили, но прибыли в легион уже с потерями.
- А кто те люди в загоне, которых мы случайно освободили?
- Это местные жители. В другом загоне были, и наверное ещё остались, трое мятежников. Мятежники их грабят, насилуют женщин, а из-за доспехов местные принимают их за нас. Эти пришли, чтобы поджечь лагерь за то, что мятежники почти всю деревню увели в рабство. Мы собирались при них казнить мятежников, и после отпустить местных жителей по домам, чтобы они поверили, что мы чтим закон, и другим рассказали, но вышло иначе.