Женя родился и провел свое детство в одном из крохотных городков одной из многочисленных российских областей. И место его жительства, по большому счету, именовалось городом только лишь в силу того, что в советские времена на его территории дислоцировалось два завода, на которых работало почти все население этого самого города. Кроме сильно пьющего и уже немощного или совсем еще молодого. Еще в городе была библиотека. И Женя любил туда ходить. Во-первых, потому что она, как и большинство библиотек, носила гордое имя вождя мирового пролетариата, а во-вторых, потому что больше ходить было некуда. Вернее, было, конечно, куда. Был еще клуб. Но там пили и били. Это Жене не нравилось. Его брат служил в Североморске, на подводной лодке. Однажды брат, не загорелый и не здоровый, как обычно пишут в книжках и статьях про моряков, а обычный такой, брат как брат, только в кителе, вернулся домой. В этот самый город. Он напился, попел песни про море и дембелей, бренча на расстроенной гитаре, и, не переодеваясь, пошел в клуб - бить морды. А там все его уважали и даже с какой-то щенячьей радостью подставляли под небольшой острый кулак жениного брата собственные фейсы. Иначе было нельзя, так как все, в основном, отслужили в стройбате, а флот – это того… ну, флот все-таки короче… или там, например, десантура… ну типа круто.
Женя не хотел служить. Ни как брат, ни как друзья брата. То есть ни на флоте, ни в стройбате, ни в десантуре. Этого не понимали товарищи. За это же и били, если больше было не за что. На всякий случай. В общем, все шло своим чередом. 10 класс подходил к концу. Экзамены, и вперед. Или назад. Женя к тому моменту перечитал все книжки в библиотеке. Он брал их на дом. Сначала больше про советских артистов, меньше – про летчиков-героев. Потом, когда уже читать стало нечего, а армия замаячила на горизонте унылой и неотвратимой перспективой, стал перечитывать и про летчиков, и про танкистов, и про строителей… Деваться было некуда. Но судьба артиста по-прежнему занимала Женю. Он делил мир на артистический и остальной. Артистический – это красота. Остальной – это спецовка или форма, самогон и железные кружки. Все. Либо черное, либо белое. Третьего не дано. Формула жизни уложилась для него в и так очевидное «минус» «не равно» «плюс». Уложилась, и славно. На этом Женя успокоился и стал ожидать призыва. Тот подкрался незаметно . Точнее, внезапно . Как ****ец. В тот день, когда Женя как раз с самого утра решил, что вечером напьется, подерется непременно из-за какой-нибудь доярки на манер актриссовских гусаров времен пушкинских залихватских ебырей, а потом расстанется с девственностью, пыхтя на сеновале. И далее обязательно уснет, по-вестерновски-ковбойски разметав в стороны руки и ноги, голый. Но не сложилось. И без того не особо поэтичная история моментально превратилась в самую наиобычнейшую прозу, когда утром пришел военком. Прямо домой. И сказал:
- Собирайся. Только самое необходимое. Конечно, не война, но… м-м-м… ну… короче поехали, как тебя там? Саныч… Евгений вроде?
Военком посмотрел, дабы удостоверится в своей правоте, на бумажку, которую держал в руке и заухмылялся красной рожей. От него несло перегаром.
- Поздравляю, ты теперь взрослый. Пришло и твое время отдать долг своей родине.
Они выпили с отцом Жени, пока сын собирался, и поехали на распределительный пункт. Всю дорогу Женя думал о долге, который пришло время отдать своей родине. И еще о летчиках-героях. О Гагарине. Он решил, что ведь не все так плохо. Пусть он не любит и не умеет драться, и пусть не читал других, кроме как про героев и артистов, книжек. Но если уж удастся стать артистом, то он сыграет Гагарина. Обязательно. Мужественно. Ведь к тому времени он уже отдаст свой долг родине, а значит, станет ничего не должен. Это как минимум. А как максимум, станет сильным и красивым. Как Юрий Алексеевич. На распределительном пункте Жене объявили, что ему повезло. Он едет в такую-то и такую-то часть. По блату. Военком отвел его в сторонку, хлопнул по костлявому плечу и подмигнул: «Мы с твоим отцом вместе колхоз поднимали – не мог же я его бросить. Он мне помогал сильно. Долг платежом красен, как говорится!» От военкома несло перегаром. Женя не понял, чем конкретно ему так подфартило, окончательно запутался, кто кому и чего должен, но решил на всякий случай усвоить две вещи. Первая – не все всегда плохо. Вторая – нужно всегда отдавать долги. Слово «всегда» сначала как-то насторожило Женю, но потом он его выкинул из головы и забыл. НаВСЕГДА .
Когда машина подъезжала к части, Женя уже понял по разговорам будущих сослуживцев, чем именно ему «повезло». Их привезли в Подмосковье. А Подмосковье должно было находиться в непосредственной близости от столицы именно той самой родины, которой будущие солдаты как раз и ехали отдать долг. Идея о том, чтобы после службы двинуть в Москву, пришлась многим по вкусу, и в глазах восемнадцатилетних деревенских дохляков появился блеск. Серые глаза Жени тоже на секунду сверкнули – в них моментально пробежали портреты советских артистов кино и театра, в котором Женя никогда не был...
Ребят выстроили на плацу, и каждый из них максимально торжественно, максимально выпрямившись и максимально стараясь не запинаться, прочитал некую речь о долге родине. В голове Жени некоторые вещи относительно взаимоотношений «государство-призывник» встали на место. Однако в присяге никак не была отражена финансовая сторона вопроса. Командир части – усатый дяденька среднего роста и пятидесятилетнего примерно возраста – поздравил всех и разрешил приступать к обязанностям командирам рот и взводов.
Отсутствие в присяге пунктов о финансовом договоре родины с призывником на деле оказалось фикцией. У Жени в первый же день настойчиво попросили денег представители родины постарше его на год. Денег у Жени не было, поэтому, получив от каждого по удару в ребра и пинку под зад, Женя вместе с парнем из соседней деревни отправился до утра чистить сортиры. В общем, так происходило периодически. Примерно раз в десять дней. Примерно в одинаковых вариациях. Примерно так прошло полгода.
Однажды ночью, после отбоя, в казарму вошел командир роты и, не включая свет, подошел к Жене. Женя не спал. Наученный опытом взаимоотношений со старшими по званию, он вскочил прямо в трусах по стойке смирно перед командиром и пробормотал что-то обычное в таких случаях для солдат. Командир ответил тсс-с-сыканьем и шепотом велел Жене одеваться и идти за ним. Через минуту они были на КПП, где с Женей поздоровались трое мужчин, очень дорого и непривычно одетых ни для жениной прошлой жизни, ни для, тем более, военной части. Ротный официально объявил бойцу, что «за отличные показатели в марш-броске» он поощряется внеочередным увольнительным. Капитан выдал бумажку, подтверждающую серьезность его слов и сказал, что рядовой обязан прибыть в расположение части не позднее 18:00 следующего дня. Женя приложил ладонь к виску и, отчеканя «Служу России!», направился в расположение неизвестных мужчин. Возле КПП их ждал черный Bentley с водителем. Трое и Женя сели в машину и уехали. А командир роты пошел спать.
По дороге мужчины по очереди протянули Жене руки и назвали свои имена. Самые обычные. Сергей, Вадим, Николай. Женя тоже назвал свое имя – Евгений. В машине мужчины выпивали и постоянно смеялись, разговаривая на малопонятном Жене языке – то ли на французском, то ли на каком-то хитро шифрованном московском наречии. Женя тоже немного выпил – он никогда не видел таких странных бутылок с квадратным горлышком. Внутри было что-то похожее на смесь водки с крепким черным чаем. Жене понравилось. Он даже не спросил, куда они едут. А ехали они в гостиницу для, как сразу предупредил Николай, важных переговоров.
Номер был просторный. Люкс. Места в нем оказалось примерно столько же, сколько занимала площадь всех квартир в трехэтажном панельном доме, в котором жил до армии Женя с родителями. Мужчины достали из холодильника фрукты, шоколад, мороженое и еще виски. Предложили сыграть в преферанс. Женя не умел играть ни во что, кроме дурака, поэтому играть не стали. Мужчины стали расспрашивать его о том, где родился, чем занимался до армии. Женя рассказал. Рассказ получился довольно коротким. Мужчины перемигнулись, Николай встал и ушел в другую комнату. Вадим налил еще виски себе, Сергею и Жене. Они выпили. Вадим сказал Жене, что они, на самом деле, театральные режиссеры, а Николай продюсер. «Без продюсеров сейчас никак нельзя», - подтверждающее кивнул Сергей, выпил остатки алкоголя из своего стакана и закусил шоколадом, - «Жизнь такая. Чтобы получить деньги, нужна известность, а Николай у нас в прошлом очень популярный московский актер. Мегакультовая фигура. Звезда. Сейчас вот, видишь, в продюсеры подался. И картины пишет. Они стоят по сто тысяч зеленью. Вон видишь на стене?»
- Да.
Женя посмотрел на репродукцию Дали «Бюст Вольтера», качественно выполненную на холсте.
- Это он написал. Великий наш Коля. Все музеи мира хотели бы ее заиметь, а он не продает. Говорит, что бесценна. Дорога ему как память о девушке – неразделенной любви.
Только Женя проникся этой историей, как пороге появился Николай. В одной руке он держал «штаны» (говоря киношным языком) от диска Muse, а в другой свернутую в трубочку скольки-то долларовую купюру. Николай подошел к столу и положил диск перед Женей. На гладкой поверхности квадрата были аккуратно выведены четыре белых полоски абсолютно одинаковой длины и ширины миллиметра по два. Вадим сразу оживился:
- Ну, Николя, ты как раз вовремя. Как всегда. Вот что значит продюсер, - подмигнул он Жене, - У него нюх .
Взяв из руки Николая бумажную трубочку стоимостью ровно 100$, Вадим одним движением закрепил ее в ноздре и в следующий миг занюхнул крайнюю левую дорожку. Женя даже не успел возвидеть, как все это произошло. Ту же операцию через мгновение проделал Сергей. Потом Николай. Трубчатую купюру передали Жене.
- А что это? – на всякий случай, как бы для проформы, спросил Женя, глядя на мужчин, которые уже встали со своих мест.
Режиссеры засмеялись. Им лень было выдумывать эпитеты и иносказания, и Николай кротко ответил:
- Кокаин, Женечка, чистейший кокаин. Попробуй, и ты поймешь, как сознание широко и глубоко. Ты вдруг поймешь, что мир не ограничивается твоей деревней или военной частью…
Женя попытался возразить, что он родился в городе, но Николая уже несло не по-детски. Порошок превосходно ложился на виски, пристраивался к нему и начинал ****ь алкоголь прямо в мозгу. Во всех позах, которые только можно и нельзя себе представить. Миллионы детей, получающиеся от такой любви, звались у Николая не иначе, как вдохновением и «сублимированной творческой спермуськой, стремящейся и могущей проникнуть, куда заблагорассудится ее утонченному владельцу».
Сергей и Вадим тем временем закурили одну на двоих Cohiba. Женя вставил трубочку в ос, как это делали мужчины, наклонился и нюхнул. Николай взял диск в руки, тщательно облизал и в упор посмотрел на Женю. Зрачки его казались тоньше иголки. Они растворялись в прозрачных серых радужных оболочках еще детских глаз.
- Ну, вот и славно. Попробуем теперь роль, Евгений?
- Какую?
- Ну, скажем, Гамлета? Есть у нас собой реквизит? – обратился он к Сергею. - Ты читал Шекспира?
- Нет.
- Ну и ничего. Сергей, принеси костюм.
Сергей достал из шкафа костюм, который, по его мнению, походил на Гамлетовский. Лосины и все такое. Переодевайся, Женя. Если мы утвердим тебя на роль, завтра выпишем из части и станешь учиться в Москве. А параллельно работать в моем театре. Нельзя просирать свой талант в казарме. Время уходит. Пойми это.
Женя не поверил окружающим его мужчинам, но то ли от кокаина, то ли о виски, голова закружилась, и он снял штаны. Николай моментально стянул с Жени трусы и обнял, пьяно и нетерпеливо хватая за жопу. Женя попытался его оттолкнуть, но руки мертвой хваткой уже держали Сергей и Вадим. Николай обошел жертву и пристроился сзади. Каждый выебал Женю по два раза за ночь. Утром они сунули Жене в карман стодолларовую купюру, свернутую в трубочку, и сказали, что на роль он не подходит, хотя, если у него есть желание, можно с ним еще поработать и тогда, возможно, он все-таки станет актером средней руки … и даже, может быть, сгодится на роль Офелии у знакомого Николая – японского режиссера театра кабуки Мицуо Идзикава...
Женя вернулся в расположение части к одиннадцати утра, а через полтора года - домой, в один из крохотных городков одной из многочисленных российских областей. Отец обнял его на пороге и крикнул жене: «Ну, мать, накрывай на стол. Вернулся наш боец!». Женя, честно отдавший свой долг родине, с чистой совестью напился, недолго попел дембельские песни и, не переодеваясь, пошел в клуб - бить морды.