bБыл бы я скрипачом!/b
Она опять начинает дыбиться. Мол, плохо это и все такое. И мне сразу к двери хочется, уйти, убежать к чертовой матери, мать ее… Ладно. Пусть говорит, кричит – потом помолчит подольше.
- Ну, успокойся. Не хотел тебя никто обидеть. Военный я, понимаешь! Или не понимаешь? Поэтому и матерюсь, не могу по-другому уже. Был бы скрипачом или пианистом, бля*ь… но, солдат я, понимаешь?! Нет. Не понимаешь… Вот отец твой, ну пусть не военный, но тоже… мент поганый… скажешь не матерится?! Это же к слову…
Не знал я, что еще сказать ей. Отвернулась, молчит, наверное, плачет. Потом спокойно сказала, что скрипачи и пианисты тоже матерятся, а я просто не знаю. Может и так.
- Все дело в культуре, - сказала она неожиданно, и если честно, я не понял, что она имела в виду. И повторила: - В культуре и воспитании.
Я снова не понял.
bЛасковое слово/b
Она все время просила об одном и том же. Просила сказать ласковое слово, так, будто это вопрос жизни и смерти. Я, конечно, отбрыкивался. И ей приходилось соглашаться, потому что я не оставлял ей выбора, сам не знаю почему. Знаю, только, что иначе не мог. Хотя где-то в глубине души мне хотелось… хотелось сказать, что она самая замечательная девушка на свете, что таких больше нет. Но я не мог.
И все-таки однажды такое было. Она рассказывала о каких-то неприятностях днем, и я почему-то сказал:
- Успокойся, радость моя…
Она замерла, и мне как-то больно стало от того, как она на меня посмотрела и произнесла устало:
- Надо же! Хоть одно ласковое слово…
Думал, обрадуется, а она…
- Ласковое слово… ну куда бы деться!
- Опять язвишь. А я только подумала… ай, ладно… к черту, от тебя не дождешься, - и ушла на кухню.
Хотел как лучше, а получилось как всегда.
bДед/b
Так вышло, что предки у нас умерли летом, как-то почти сразу. Бабушка у нее, у меня – дед, царство им, как говорится, небесное…
Она меня ждала. Как обычно. Смотрела снизу вверх – маленькая – как обычно и так смотрела, что мне больно каждый раз становилось. Сердце ёкало. Накрыла на стол. Украдкой смотрит, как ем. По лицу вижу – дыбится.
- Ну что ты, сегодня опять то же самое… хоть бы к деду на кладбище съездил… в перерыве между… (хотела, наверное, сказать, пьянками) делами… дела…
Я даже не обиделся за то, как она это сказала. Поразило другое. Будто это ее дед, так она это сказала. Может потому что сама не смогла бабку похоронить… Эх! Права ведь… - подумал, а сказал другое.
bЖенская логикаb
Она все время обижалась, что, мол, никуда не хожу с ней.
Позвонила в обед. Из кафе. Посоветовал ей взять пиво. Сказала, что пиво не пьет, тем более в одиночку, да еще в Средней Азии. Ты, говорит, никуда не водишь меня и прячешь… Поэтому я в кафе пошла. От одиночества. Ты мне все время больно делаешь, будто специально.
- Надо чем-то себя утешить? – спрашиваю. – Но ты же говорила, что не нужно тебе ничьей жалости…
- Да, надо, - сказала она и пожелала мне удачи. Вот она – женская логика.
bОтъезд/b
Шел к ней и думал: будет плакать, всякое женское говорить, как обычно. А она – нет. Уже ехать собралась, а до самолета еще несколько часов. Лицо грустное. Хлопочет. Белье, говорит, чистое, жратва в холодильнике есть.
- Куда в такую рань едешь? – говорю.
- Если я рано не поеду – опоздаю на самолет, и тогда это будет пи*дец!
Не по себе стало, чтобы она…
- Не ругайся, пожалуйста, матом… не хорошо.
- Значит, тебе только можно все… какой хитренький…
А время быстро прошло. В аэропорт вошли – за руку ее взял. Дрожала она и молчала. Сидел с ней минут двадцать. Думал, хоть попрощается. Она – нет. Не сказала ни слова. Смотрела исподлобья, и я ушел. Не мог больше смотреть на нее – грустную. Сердце ёкало.
bСлучай/b
Это случилось уже после ее отъезда. Возвращался ночью из бара.
Вижу – по другой стороне улицы девчонка бредет. Какая-то странная. Раз – башмак потеряла. Второй сняла и идет себе босиком. И это - в два часа ночи! Догнал.
- Может помочь чем? - спрашиваю.
А девчонка вся грязная, одежда порвана, глаз поцарапанный.
- Мне в двенадцатый микрорайон, я дойду.
А двенадцатый микрорайон - идти километра два.
- Не дойдете вы так, - говорю.
Отвечает:
- Дойду, - а сама будто обкуренная, не понимает, что говорит.
И все-таки привел девчонку в ту квартиру где жила ОНА, накормил и домой отвел. Вернулся туда и не мог уснуть. Ей позвонил. Рассказал. Только тогда понял, что ОНА – и девчонка, которая как выяснилось – от трех мужиков убежала – не одно и то же лицо. А мне как больному все время казалась, что это – она…
Почему-то когда ее уже не было в городе, когда нас разделяло четыре тысячи километров – Чуйская долина и Казахстан – меня невозможно тянуло к ней. Сам не знаю почему. Странно.