Радуга… Казалось, что она так близка и доступна… Стоит лишь протянуть руку – и вот она, гостья из далекого детства. Как хорошо… Солнце, смех и радость. И даже легкий грибной дождик едва ли мог подпортить настроение, напротив, он принес еще больше счастья, оставив после себя чудо природы – радугу…
Как весело было бежать босиком по теплым солнечным лужам, пуская огромные фонтаны искрящихся брызг. Лужа?
Сознание вдруг стало проясняться. Картины милого безоблачного детства внезапно заволокла кровавая пелена. Нет! Нет! Только не сейчас! В отчаянии рука попыталась схватиться за радугу. Радуга послушно всколыхнулось в ответ ледяным холодом осенней воды.
Грязное поле, изрытое бесконечными потоками свинца… И лужи, лужи с казавшейся такой приветливой бензиновой радугой, оставленные неумолимыми скрежещущими гусеницами тяжелой техники. Нет… Нет! Нет! В округе никого не осталось в живых. Лишь кое-где проклятая радуга сменялась страшными бурыми пятнами. Он знал, что там были его друзья и товарищи, но как же ненавистно было это ужасное знание.
Он не знал, отбился ли хоть кто-то, ушел ли из внезапного окружения или же все остальные нашли покой в этой омерзительной вечной грязи. Он едва помнил свое имя. Но он совершенно точно помнил, что нужно идти.
Руки спешно ощупывали окрестности того места, где он лежал. Вот он. Ладонь привычно легла на ручку автомата. Зачем сейчас оружие? Он помнил, что так надо. Теперь подняться и идти. Но подняться не удалось. Он отчаянно посмотрел на ноги. Зрелище было слишком страшным: правая нога была попросту раздавлена ниже колена, но боль почему-то не ощущалась, а во всем теле была какая-то странная щемящая пустота.
Не можешь идти – ползи. Он не желал умирать здесь, но не знал направления. Где угодно, но только не здесь. Нужен был ориентир. И он пополз по единственной тропинке, продавленной каким-то БТРом, дружеским или вражеским – он не знал, да это было и не важно. Он пополз волоча за собой бесхозный но необходимый автомат, храня его как последнюю гордость офицера.
Мокрый ноябрьский снег вяло исчезал в грязи. А он все полз вперед, вдоль радуги, неотвратимо слабея с каждым метром и оставляя за собой лишь бурый след.
Но надо было двигаться. И он помнил это.