ОНИ НЕ ТАКИЕ, КАК МЫ.
Воскресенье. Майский погожий денёк.
Гуляющие в парке Горького с перекошенными брезгливыми и испуганными лицами спешат покинуть цветущие тенистые аллеи. В милицию то и дело поступали тревожные звонки, и дежурный уже устал всех посылать…
- Понаехали, саранча, - процедил сквозь зубы сухощавый старичок, пробираясь к выходу по обочине аллейки.
По аллеям, по тропинкам, по газоном бродили толпы цветасто одетых, горластых людей. Покупали сладкую вату, свистульки и шарики, катались на каруселях, плескались в фонтанах. Ни один не просил милостыню, не приставал с гаданиями и, - можно так думать, - даже не воровал. Ведь они тоже люди и имеют конституционное право на труд и на отдых.
- Это что у вас свадьба что ли? – бодро поинтересовался мужичок с пивом в одной руке и с железками в другой. Видно, направлялся он куда-то по делам, а через парк пошел, чтоб дорогу срезать.
- Точно свадьба, - блеснул золотыми зубами плешивый толстяк в фиолетовой майке.
А они ничего. Есть и красивые. Вон девушка, какая стройная, с роскошными волосами подводит маленькую девчушку, наверно, сестру, к загону, где рулят маленькие автомобильчики. А вон парень, тоже стройный, красивый, с девушки глаз не сводит...
- Хух, аж сюда воняет, - поделилась впечатлениями женщина, останавливаясь метрах в десяти от ближайшей цветастой группки и демонстративно помахивая перед собой платочком.
Марина потянула в себя струю воздуха.
- Санечка, давай в другой раз придем, - просительно обратилась она к худенькому белокурому мальчику лет четырёх.
- Не, мам, сегодня. Ты обещала.
Марина обещала. Она давно обещала, ещё месяц назад, когда они попали в больницу, она говорила сыну: «Когда выздоровеешь, обязательно в парк пойдем, будем на каруселях кататься». Вот их и выписали. Вот они и пришли в парк...
А сколько у них детей! И ведут, и несут, и все беременные. Страшно подумать, что никто из них не работает. Вот она, Марина, учетчицей в две смены. Муж Максим всё по командировкам да по командировкам. Это чтобы одного только Саню кормить, одевать, учить, лечить. Да, ещё самим сколько надо...
- А чего папа с нами не пошел?
- А папа сейчас в квартире порядок наводит, пока мы с бабой Настей живем.
Совсем молоденькая девушка (другая, не та, что красивая) бережно сняла с парня куртку и понесла её за ним в руках. Вообще, интересно, как у них это всё это, в смысле отношения, молодежь. Марина тоже раздевала мужа, но только когда он являлся домой подшофе. Он ещё томным таким голосом просил: «Пойдем, будем меня раздевать». Сначала смешно даже было, потом не смешно. А пока жены с ребёнком дома не было, Максим запил основательно и на работу ходить перестал. Прямо из больницы Марина с сыном поехала жить к маме… Ох и наведёт же этот гад в квартире порядок, ох наведет. Боже, когда всё это кончится.
- Мам, давай, на «ромашке» покатаемся.
- Нет, на «ромашке» у тебя голова закружится. Ты у меня слабенький ещё. Давай на колесе обозрения.
- Хочу на ромашке.
- А давай сначала на колесе, потом на «ромашке», - согласилась Марина, надеясь потом его как-нибудь отвлечь.
Женщины в ярких завязанных сзади косынках брали билеты (!) и садились на колесо. На их лицах, молодых и старых, застыло выражение блаженства и восторга. Видно, не часто приходилось им на аттракционах кататься. А может, это вообще первый раз и последний... А девушки без косынок ходят. Наверное, так положено у них...
Марина проворно вскочила в пустую кабинку и почти успела накинуть цепочку. Но, - нет, - двое мужчин стали их попутчиками: один с патриархальной седой бородой и в джинсовой куртке, а второй помоложе одноглазый, несмотря на жару одетый в кожаную куртку и кожаную кепку. Марина была готова схватить в охапку сына и на ходу выпрыгнуть. Но они поднимались всё выше и выше. Внизу выткался яркий узор клумб, и дорожки завились прихотливыми желтыми змейками
Джинсовый дедок вытащил из кармана своей красного петушка на палочке.
- На, малой, полакомься.
Лакомство было облеплено шкорками от семечек, нитками и прочим мелким мусором. К тому же у петушка был подозрительно скруглен (наверняка обсосан) хвост.
- Тебе нельзя! Отдай дяде назад конфетку.
- Почему?
Выписанный из больницы ребёнок потянул ЭТО в рот.
- Брось, кому говорю!
- Почему?
- Потому!
Мать вырвала леденец у ребёнка и выбросила его из кабинки
- У-у-у-и-и-и! А-а-а! – раздался внизу гомон и визг. Кажется, петушок запутался у какой-то девчонки в волосах.
Одноглазый и дедок перехилиились через бортик, пытаясь разглядеть подробности происшествия; что-то кричали, махали руками своим соплеменникам. Кабинка страшно кособочилась и закачалась.
- Сядьте на место! - не своим голосом рявкнула Марина.
От неожиданности, мужчины её послушались, сели смирно и удивленно уставились на женщину.
- Ты чего тут раскомандоволась, - опомнился дедок.
Наверху дул пронзительный ветер.
- Саня, давай курточку наденем.
- Не хочу.
- Давай наденем.
- Не хочу.
Ну, ты посмотри на него, совсем от рук отбился. Это, видать, от того, что во время болезни она во всём ему потакала. Как его теперь заставить слушаться?
Марина попробовала насильно напялить на мальчика куртку. Мальчик закряхтел заотпихивался, кабинка снова раскачалась.
Дедок с одноглазым засмеялись, ещё больше подзадоривая мальчика.
Марине пришлось отказаться от борьбы.
Ну, ничего. Вот придут они домой, они с бабушкой ему желудок марганцовкой после петушка промоют или клизму поставят, потом в горячую ванну засунут, потом горчичниками облепят, а после этого сразу спать положат. Будет знать, как не слушаться.
- О, а знаешь, зачем тут этот руль? – спросил одноглазый про круглую железку посреди кабины.
- Не знаю. Давай покрутим.
Они стали крутить, и кабинка завертелась вокруг своей оси.
- Ух, ты. Ха-ха-ха.
- Прекратите!
- Эй, малой, помогай нам.
- Прекратите!.. Прекрати, ах ты дрянцо паршивое! Я не знаю, что я с тобой дома сделаю.
- Ха-ха-ха, вот хорошо, вот здорово.
Когда они достигла самой верхней точки, колесо вдруг дернулось и остановилось. Дедок с одноглазым перестали кричать и крутить и тревожно оглянулись по сторонам. Кабинка чуть раскачивалась на ветру и поскрипывала. Марина поймала испуганный растерянный взгляд юной женщины из соседней кабинки, прижимавшей к себе полуголого коричневого младенца. В голове у Марины пронеслась апокалипсическая картина из «Ночного дозора»: слетевшее со всех стопоров колесо катится по улицам города. Нет, такого конечно быть не может, не может быть, не может быть. Успокойся, Марина, успокойся. Она представила себе, как через несколько дней она будет, округляя глазки, рассказывать подружкам о своём приключении.
- Это что за остановка? Бологое иль Поповка? – выдал Саня.
Это они в больнице стихи про рассеянного учили. Саня запоминал плохо, и, видно, нудился этим занятием. А теперь вот вспомнил.
- Молодец. А дальше что было?
- А ему и говорят: «Это город Ленинград». Он опять поспал немножко и опять взглянул в окошко...
- О даёт малой, - дедок отличался либо повышенным чадолюбием, либо просто был пьяноватый.
- Говорит он: «что за шутки, еду я вторые сутки, а приехал я назад»... Ууу, нет.
Марина снова предприняла попытку натянуть на ребёнка курточку. Но и в этот раз Саня, морально поддержанный двумя взрослыми дядями, вышел победителем.
- Я буду кнопки нажимать, чтоб скорей поехали.
Онначал давить и крутить все выпуклости, до которых мог дотянуться ручонками.
- Са-шка! – истошно вскричала Марина - Болты не крути! Я сама тебе голову...
- Пускай откручивает. Что тебе жалко, что ли? Это ж не несущие.
«Ах, ты, боже мой, какие мы грамотные», - безнадежно-зло подумала Марина.
Колесосново вздрогнуло, со скрипом тронулось и они начали спускаться.
- Ага! Получилось! Получилось! – возликовал Саня, гордо демонстрируя два отвинченных болта.
- Тихо сидеть! Никуда я больше с тобой не пойду.
Неужели всё это когда-нибудь закончится. Марина окинула взглядом панораму города, её уже не так хорошо было видно, как несколько мгновений назад. А ведь они на эту верхотуру забрались именно для того, чтобы город сверху увидеть.
- Вон, Саня, глянь, вон наш дом. А вон бабушкин.
Мальчик попытался разглядеть в далёких коробочках что-то похожее на свой дом. Но вот уже они нырнули под купола высоченных тополей. Теперь видны стали текущие по аллеям пестрые толпы, живописные семейства, уютно расположившиеся на газонах и клумбах, бестолково суетящиеся служители парка, трясущиеся от ругани милиционеры.
- Сашка... или как тебя, Сашка, а пошли со мной, пошли с дедом. Понравился ты мне, - Санька задумался (задумался!) и неуверенно покачал головой, - Ну, не хочешь, как хочешь. На, купи себе мороженое, - дедок достал из кармана своей джинсовки здоровенную пригоршню мелочи и высыпал её в охотно протянутые Санины ладошки.
- Да вы что! Как вам не стыдно! Заберите ваши деньги. Саня отдай ему. Я сама тебе куплю.
- Ты мне никогда не покупаешь.
Это была правда: Саша часто простужался, и Марина не рисковала.
- Вот поросёнок!
Она разжала ладошки сына, и никелированные кругляшки выкатились на железный пол, полетели, сверкая вниз, их налету подхватывали ловкие смуглые пальцы.
Наконец они встали на твердую землю. Марина быстро потащила сына к выходу из парка.
- Мама, я ещё на «ромашке» хочу покататься, - заканючил Санька.
- Да что ты говоришь!
- Я говорю, на «ромашке» я ещё хочу покататься, - громче повторил Санька.
- А больше ты ничего не хочешь?
- Хочу! Мороженое хочу. Ты обещала.
- А ещё что ты хочешь?
- Ещё хочу в живой уголок и жвачку, - не веря своему счастью, попросил ребёнок.
- Всё? Или ещё что-нибудь хочешь? – пережитое недавно напряжение давало о себе знать, злость закипала в Марине, она чувствовала, что прямо сейчас при всех набьет, набьет-таки сыну задницу.
- А ещё я хочу домой к папе. Ещё я хочу хомячка и братика, ещё...
Ворота парка со всеми его детскими соблазнами остались позади.
- ...А что мы уже ушли?
Марина зарыдала в голос, а Санька удивленно замолчал.
Детям нелегко понять наши слезы, нашу вечную суету и тревогу. Ведь, они не такие, как мы.