Ждала семья майора второго ребёнка.
Долго ждала.
Теряли.
Несколько раз теряли.
Но – вроде как дождались.
И решил майор: -«По правилам ментовским, я, погранец, один черт служить не буду, а на «зряплату» двоих детей не потяну!»
И решил уходить.
Случай подходящий подвернулся – подчиненного – спецназовца, не "по-делу" решили шишки наверху один на один с прокурорами оставить.
Взвился майор.
Заложил вираж такой, что не только самому – шишкам и прокуратуре уши заложило. Отбил бойца, дождался его нормального перевода и положил на стол два рапорта.
В одном всё просто «Прошу уволить из рядов по собственному…»
В другом « В связи с тем, что руководство…»
В кадрах решили что ПЕРВЫЙ РАПОРТ ПРАВелинее БУДЕТ.
Собрался майор и не вышел на службу с утра понедельника.
А что выходить?
После таких разборок не чуял он в себе права приказ боевой ставить, тем паче с оружием связанный и его применением, тем паче бойцы за него однозначно были.
Вспомнили о майоре через месяц.
Нет. Не по поводу оклада невыплаченного или слова доброго.
Вспомнили о майоре, когда произошло ЧП.
Была странность в нём одна. Вернее особенность.
Особенность его подписи.
ПРАВО ЕГО ПОДПИСИ!
Есть такой подвал который и не подвал в общем.
В общем сейф это в землю вкопанный.
Этажа на два вниз зарытый.
В этом сейфе размеры такие и высота такая, что электрокары ездят.
Грузы на верхние полки расставляют почти на пределе высоты своей двупалой лапы.
И грузы разные.
На одних товарищ Ленин нарисован, на других бывшие президенты заморские или королевы ныне здравствующие.
И бумага у них интересно в цвете, да на просвет переливается.
Так вот охраняют этот подвал мужчинки – которым вся эта бумага «грузом» только и представляется. Ежели мимо сеток прозрачных до потолка тянущихся пройти хоть раз с мыслью дурной что это ДЕНЬГИ – ошизеть можно.
А если знать что груз – то вроде и нечего.
Нет! Для здоровья, оно конечно вредно.
Но за это и молоко дают.
За запах. За запах краски типографской. Именно КРАСКИ запах а не ДЕНЕГ.
А вывозят, по надобности, этот груз на закрытых и опечатанных сейфах простые девчонки банковские. Тоже молоко получающие. И с мужчинками его иногда распивающие.
И не только его. Так что все друг друга знают прекрасно. Некоторые оччччень даже близко.
А в случае «чего» даже ночью вывозят.
Но это ежели две подписи на бумаге ночью поступившей будет. И две печать личных.
Одной шишки банковской и одного или второго старшего офицера.
И никто. НИКТО! Больше мужчинкам и девченкам не может приказать вывезти, в случае «чего» энный мильён-бумажек разноцветных.
Бывало что и сразу улетали в самолёте эти сейфики на колёсах. Например в аэропорт Минвод.
Когда жизни сотни-другой пассажиров напуганных от этого зависели.
Не раз бывало. И сам майор летал дважды.
Но он ушёл.
А в ту ночь – некому было подпись поставить.
Одна подпись стояла, а второй, что за маёором закреплена – нет.
А майор дома сидит.
И по телевизору смотрит, что в Москве, в самом центре, на Васильевском спуске твориться.
Много чего этот спуск видел.
И парады многотонные. И танки новейшие. И ракеты зачехлённые.
И самолёт немецкий «Сессна», неожиданно в аэропорт его на День пограничика превративший.
А тут автобус.
Взбесившийся.
Второй или третий. А может и десятый уже «взбесившийся автобус» в нашей истории.
Да видно на экране что пассажиры в автобусе узкоглазо-раскошенные.
Корейцы напуганные. Есть от чего пугаться, когда придурок с оружием что-то по-русски требует, оружием махая. Не у них уже требует. У мужчин в пиджаках, да у мужчин с погонами требует денег. Грозно орёт.
Ора его не слышно. Но по лицам служивых видно – хреновенькие дела.
Уж больно мимика у них матерная – ни с чем не спутаешь.
Голосов их не слышно. Было.
Пока телефон в квартире майора не затрезвонил.
Встревоженный голос зовёт майора на службу приехать, бумажку подписать. Дабы всё что просит этот гад, из автобуса, к автобусу подвезти.
Отвечает майор, что не в праве он. Увольняется. Официально бумаги может и не подписаны министром или кто там за него, а реально – не в праве майор свою подпись ставить.
Отвечают майору, что список то – ТОГО! Поменять ещё не успели!
И охрана в хранилище, зная чья подпись должна быть посылает всех.
Знает охрана, что командир их – полковник в госпитале лечиться от Москвы далеко, а майор-то уволиться решил и дела сдал.
На НЕТ майора ответила трубка новой трелью.
Грубо-начальственно с ним говорить пытаются. Без толку.
Глаза в телик уставившиеся видят, что на Спуске машинки появляются- что ранее не стояли там. Знает что время для этих ребят очень нужно на подготовку. Губу кусает но снова НЕ ИМЕЮ ПРАВА отвечает.
Третья трель прям аж звенела даже начальственно.
И голос доброго человека, за которого 98 процентов города огромного голосовало – в мэры сажая, настойчив, но прислушивается к ответу.
И понял майор – не зря он за этого мужика невысокого лысоватого голосовал, когда согласился мужик. Матернулся, но согласился.
И ещё раз не пожалел, когда услышал майор, что говорит начальничек какой то, с мэром рядом стоючи, что майора за такие дела и посадить с утра можно. И слышал, что ответил мэр этому менту. И как ответил.
И сказал мэр слово одно майору. Важное.
И по интонации доброе. Может и не слово- а три – но суть была такая – «ДЕРЖИСЬ!».
Нашлись коммерсанты с банками, которые на цыпочках принесли сумму нужную.
Нашёлся спецназ, стрелять умеющий.
Нашёлся и спецназ, кувалдами, в кузове Зилка стоя, окна автобуса крошащий.
И с тоской смотрел майор на фигуры в кузове.
И узнавал СВОИХ бойцов.
И видел как откинуло в сторону, от пули штурмующих пущенной, в бронник попавшей ЕГО бойца.
И сам почувствовал как Косте дышать больно стало, как кувалда из рук валясь по ногам бьёт.
Уснул майор поздно.
Только когда с Костей по телефону поговорил, на базу вернувшимся.
И спал уже спокойно.
Бойцы – пусть и бывшие его – но ЕГО, целы.
А право подписи
Да нет у него ПРАВА этой подписи.
И спал спокойно, зная что он ПРАВ.
(15-10-1995, срок давности истек)