ПОСТИЖЕНИЕ ИСТИНЫ
Николай Борисов
Павел Яковлевич Пересыпкин - народный депутат - был насильственно увезен своей женой в деревню.
Как он ни сопротивлялся, какие ни приводил, веские, по его мнению, доводы в защиту того, что ему необходимо быть на сессии, жена его не слушала и, буквальнейшим образом взяв в охапку, посадила вместе с детьми в автобус и увезла в некогда родные пенаты. .
Придя в себя среди сельского, или, как они называли в своей комиссии, периферийного бездорожья, Павел Яковлевич смирился. Не то, чтобы полностью, но все же призадумался о земле-матушке, которая так безжалостно всасывала в себя его новые штиблеты и не отпускала, будто ожидая от него какого-то заветного слова. Это было так мучительно, что он едва дополз до отчего дома. А сев на крыльце родного порога, еще больше задумался.
- Сын, - спросил отец, после того, как расцеловались, - говорят, ты большим человеком стал?
Павел Яковлевич смутился на мгновенье, даже зарделся под пристальным отцовским взглядом и, стаскивая с себя грязные башмаки, сказал:
- Да, батя, народ выбрал, над собою поднял. Доверил, так сказать, кормило для правления к светлому будущему...
И поперхнулся под отцовским оком.
- Ну-ну, сынок, и куда вы правите доверенный народом баркас государства?
- Как куда, батя? Куда ветер дует, туда и правим … - и глаза округлились от сказанного, хозяин их еще больше стушевался.
- Вот, батя, понимаешь, лоции у нас нет, рулить все хотят... А там земля, батя, земля. Недра. Народ, он, батя, того ... - и замолк.
- Земля, говоришь? Вы ведь, Пашка, землю на своих башмаках только и видите. Не-дра? Наро-од! - передразнил, по-детски гримасничая лицом.
- Избранники хреновы, етит твою... - Сплюнул в сердцах и ничего больше не сказал. Для себя лишь прошептал: "Умирать скоро, а мертвые сраму не имут".
День живет Павел Яковлевич, неделю, и в толк взять не может: "Что такое? Вроде и здешний, вроде и места как бы родные, с малолетства знакомые, а словно пелена какая и на глазах, и на сердце, и в мыслях. Как будто сторона родная не принимает".
- Паша, а, Паша, - говорит жена, - слышишь, как яблоня медом пахнет?
Нет, не слышит Павел Яковлевич, как ни принюхивается. Да и как слышать такое можно. Блажит баба. А жена опять за свое:
- Паша, а Паша, - пристает, надоедливая шельма,- чуешь, как жаворонок песней душу балует?
Нет, ничего не чует Павел Яковлевич, нос, что ли, заложило? И в ответ жене:
- Отстань, Маруся, государственные дела в голове. А ты мне про пчел, да воробьев и про глупости разные.
А она, зануда, на хлебах деревенских, что ли:
- Паша, а, Паша, отведай огурчика. Смотри, какой пупырчатый, с грядки только что, вкусный. Ну, откуси чуток.
- Да что ты, Маруся, с несурьезностью привязываешься, - ершится Павел Яковлевич, - говорю же тебе, государственные дела у меня в голове. А ты мне в нос овощ немытый...
Ухмыляется отец, "эхе-хе", - с улыбкой вздыхает мать, но не докучают сыну. Отец только:
- Государственные дела они и есть государственные, народа не касаются.
А жена все свое:
- Паша, а Паша, попей парного молочка, лугами пахнет.
Пьет Павел Яковлевич молоко из крынки, а ему родной кран водопроводный видится. Уезжал, капало из него, а если и в других квартирах так? Вот бы счетчики поставить, это же надо, какой доход в бюджет накапало бы. Понятно, государственный человек.
Другую неделю живут.
Допекла-таки жена Павла Яковлевича, от государственных мыслей оторвала, затащила на сеновал ночевать.
Увидел Павел Яковлевич звезды над собой и не смог применение им в проектах своих найти.
А жена все чудит:
- Паша, а Паша, подари мне во-о-он ту звездочку.
Обалдел Павел Яковлевич от таких просьб, чистейшим фонарем себя почувствовал. Смотрит на жену и не поймет, издевается, что ли? Да вроде нет. Блестят глаза Маруси, и звездочки в них отражаются. Затосковал Павел Яковлевич, маленьким себя почувствовал, даже и не прищепкой на бельевой веревке, чем считал себя в делах государственных. - Что-что, Маруся, подарить тебе?
А та, как заводная:
- Звездочку, - говорит, - вон ту хочу. - А сама глазенки опустила, подозрительно так.
- Слышишь, Паша, как дух ягодный нас обнимает?
Лежит Павел Яковлевич на зипунах среди срезанной луговой травы и думает:
- Судьба законов сейчас на сессии решается и, вообще, быть или не быть, а я здесь с женой прохлаждаюсь. Звезды считаю. Звездочет хренов. И не знаю, нажмет ли Петрович кнопку правильно вместо меня.
Но добралась-таки жена, затискала, да так, что не до государственной службы стало вовсе. Голова, как чугунок порожний. Растворился с женой в духе луговом и показалось, умер на последнем вздохе.
И как пелена спала.
Одурманилась голова запахами сеновала, земля перевернулась, как в далекой юности, звездным ковром опахнуло небо.
Жена Маруся - настоящая Шахерезада, а то и лучше, а сам-то он совсем и не гость на этой земле.
И на дороге не грязь вовсе, это руки земли матушки отпускать его от себя не хотели. Соскучилась, родимая.
Вот она, как жизнь устроена, думает Павел Яковлевич, глядя на жену, звезды, сеновал. "Единое я со всем этим целое, неразделимое. Наверное, с этого житейского бока за государственные дела и браться надо. А то кран водопроводный, счетчики..."
= = = = = = = = = = = =