ОБИДА
Николай Борисов
Третий день меня обида гложет. От возмущения давление подскакивает. Людей я теперь не то, что не люблю, я на них спокойно смотреть не в состоянии. У меня несваряемость в желудке сразу случается. Ладно бы от женщин, у нас с ними счеты ещё со времен Адама. Но и от мужиков тоже, как кого увижу, так такая досада берёт. "Эх, мужики, мужики, где же ваше мужское братство? Ни какой солидарности..."Поневоле в тоску ударишься. Да всё из-за того у меня этот синдром произошёл, что народ наш какой-то равнодушный стал, в особливости его сильная половина.
Тут потянуло меня на сторону. Ну, в общем, весна, солнышко, птички, романтики захотелось, впечатлений новых. И все бы хорошо, да явился её обалдуй раньше времени. Про то, как я со второго этажа падал, не буду рассказывать, грустная история. Доодевался внизу, на земле, под балконом. Даже галстук подвязал, как надо. Думал, что пронесла нелёгкая. Но недаром в народе говорят: из огня да в полынью.
Последним трамваем добирался домой. Смотрю, бабенки меж собой похихикивают, на меня глядючи, а мужики ухмыляются. Что-то тут меня сомнение взяло. Бабенкам ладно, нравлюсь, а мужики-то чего? Посмотрелся в карманное зеркальце, помады нет, и успокоился. Так без, происшествий до родимых дверей и добрался.
Позвонил. Захожу и говорю:
- Здравствуй, Танюсинька, - чмокнул свою ненаглядную в щеку и давай ей рассказывать про работу, про напряженность и всё такое. Только чувствую, мой Танюсик, женщина в теле, мне не верит и так пристально, пристально смотрит - и вовсе не на меня даже. И глаза у неё словно как прицеливаются, а это верный признак неприятностей. Я ещё азартней, ещё правдивей, мол, совсем запахали муженька твоего, Танюся, плохие дяди.
А она мне:
- Ах, ты, гандурас несчастный, - хрясть по физиономии. У меня аж томность в ушах появилась, и дар оправдания потерялся.
- Что, ты, - кричу, - Танюся, кефира опилась, аль долго возле плиты стояла? Ты что это на уставшего мужа руку поднимаешь?
А она давай хватать меня за волосы, за воротник пиджака - и гнет, гнет к земле, головой об пол, что ли, тюкнуть хочет?
Только вырвался я в недоумении и... обомлел. Перед лицом моим, словно голова разъяренной кобры, кулак Танюси покачивается, а в кулаке... эх, мужики... мужики... женские колготки.
Видать, в темноте да впопыхах всё случилось. На мой пиджак та кулема их бросила, а я вместе с ними пиджак и одел. Они, должно быть, сзади меня, всю дорогу, пока ехал, как флаг позорного бегства развивались.
Оттого-то пакостные бабёнки в трамвае и хихикали... предвкушали. А у мужиков солидарности нет. А впрочем, кто их знает, о чем они думали, ухмылялись.
Не проходит моя обида, ну ни как не проходит. Может, кто из вас подскажет, как от неё избавиться?
========