Фиолетово-черный

Папоротник Купалы
Видно Дьявол тебя целовал
В красный рот, тихо плавясь от зноя…
И лица беспокойный овал
Гладил бархатной темной рукою…

Если можешь – беги,
Рассекая круги,
Только чувствуй себя обреченной!

Стоит солнцу зайти – вот и я
Стану вмиг фиолетово-черным!
 Фиолетово, фиолетово – черный!
Фиолетово, фиолетово – черный!

ПИКНИК

Я всегда Его ощущала рядом. Он темной тенью вырастал из-под земли, когда на мир опускалась ночь, Он смотрел на меня своими черными светящимися глазами из ночной тьмы. Его незримое присутствие наполняло всю мою жизнь.
Когда задумчивый ночной ветерок нежно перебирал листья, гладил их своими невесомыми руками, мне слышался в их шелесте Его голос. Он шептал мне о любви, которой нет, и не может быть на земле. О любви при свете тьмы, когда мрак начинает излучать черное сияние, которое пульсирующими волнами проходит сквозь тебя, заставляет вздрагивать в сладкой истоме при каждом прикосновении Его мягких черных рук с узкими светлыми ногтями…
Я всегда ощущала Его рядом, но ни разу Его не видела. Я чувствовала каждую ночь, что он здесь, в сгустившейся вокруг него тьме, со мной, и мне достаточно лишь протянуть руку, и я дотронусь до Его пылающей жаром кожи… Но я поворачивалась и натыкалась взглядом лишь на пустоту, на серый сумрак, который своей бледностью, безразличием хватал меня за горло, душил, не давая пролиться спасительным слезам…
И тогда я одним скачком достигала окна, билась в стекло и, захлебываясь в своих слезах, без единого звука кричала в темноту. Потом я опускалась на холодный пол, сидела на нем, обняв свои колени… Ничего не хотелось.

Как всегда за окном перешептываются деревья, сплетая между собой руки-ветви, истерически тянущиеся к небу. По карнизу барабанит нудный ночной дождь. Где-то проехала машина.
Я сижу под балконной дверью, свернувшись калачиком. Постепенно выхожу из ступора. Прекрасно понимаю, что так больше продолжаться не может. Что я схожу с ума. Надо кому-нибудь рассказать… Зачем? Не поверят. Скажут, что я шизофреничка. Не может быть!... Может. Я сама себе боюсь признаться.
Я опираюсь рукой об пол, пытаясь подняться на ноги. Я чувствую, что где-то вспыхивает молния и ударяет гром. Почему-то кажется, что в моей голове… Целую вечность лечу обратно на пол, ударяюсь головой – вспышка молнии во все небо… А в голове будто уверенные руки каннибала раздирают мозг!
Холодный пол под щекой. Лежу не двигаясь. Голова кружится. Мелькают коклюшки, с помощью которых девушка из прочитанной в детстве сказки плела кружева… Хочу пить. Меня тошнит.

В эту ночь, лежа на паркете в своей комнате, я впервые в жизни увидела Его. Он вышел из темного угла, осторожно присел на корточки рядом со мной. Я видела его такую знакомую руку, замысловатую татуировку, убегавшую под манжет рубашки. Сплошной узор по всему телу из причудливо изогнутых фиолетовых линий.
Прикосновение Его руки к голове, сжатой раскаленным обручем, заставило боль побитым зверем уползти куда-то в глубину мозга, лишь изредка огрызаясь короткими спазмами. Он сидел рядом со мной, гладил меня поверх волос и говорил, говорил…
- Тихо, маленький. Все хорошо. Я с тобой. Вот видишь, совсем не больно. Тихо-тихо, не плачь!... Ну вот, молодец! Все хорошо…

Наутро меня нашли родители лежащей на полу без сознания.

Было обследование, бесконечная вереница врачей. Какие-то анализы… Рентген. Озабоченное лицо отца, мать, утром и вечером пьющая успокоительное. Все это кружилось перед моими покрасневшими глазами, не оставляя на мне никакого отпечатка. События проносились мимо меня, как очередная бессмысленная кинокартина. А я взглядом, приевшегося к такого рода шедеврам, критика взирала на всю эту возню.
Даже постоянные головные боли, заставлявшие меня превращаться в дрожащий комок, воющий от боли, стали чем-то привычным, незначительным в моей жизни. И я их ждала, потому что тогда я могла видеть Его. Он, как и в первый раз, садился рядом со мной, скользил тонкими пальцами по волосам, успокаивал-заговаривал боль…
Помню: я сижу в кабинете на мягком кожаном диване в кабинете какого-то врача – справа отец, слева мать. Он сыплет ставшими для меня привычными в последнее время словами – «внутримозговая злокачественная опухоль теменно-височной области», «глиобластома», «операционное удаление опухоли на данном этапе уже не поможет», «химиотерапия лишь затормозит процесс» и т.д. и т.п.
Я уже давно поняла, что все… Но родители еще за что-то цеплялись. Зачем?... Анализы, снова анализы! Вскрытие черепной коробки, взятие пробы опухоли, эта пресловутая химиотерапия, гормональные препараты – название одного из них застряло в памяти – тамоксифен… Показалось почему-то смешным.
Я уже не могла ходить – отказала правая сторона тела, ночами я металась по больничной койке и кричала. Потом приходил Он… Я успокаивалась, а врач не понимал, отчего моя боль стихает. Пытался выяснить, какой препарат так на меня действует. Но, как и следовало ожидать, бедолага оказался не способен проникнуть в НАШУ тайну!...

Я с интересом наблюдала за их попытками спасти мне жизнь. Не сопротивлялась, но и не помогала. Один раз, правда, во мне что-то шевельнулось, когда мать разрыдалась у моей постели… Я хотела ей объяснить про себя, про Него, про то, что он меня забирает… что так будет лучше…
Мне уже тогда было трудно говорить. Язык заплетался, нужные слова тараканами разбегались по щелям… И она не поняла. Больше мне ни с кем не хотелось обсуждать мой уход. А потом я перестала говорить – мне осталось только мычание. Как скотине.

Это было вечером. Когда кровавый закат расползался по небу, заглатывая красным ртом тучи…
Если бы я могла двинуться, я забилась бы в конвульсиях… Я визжала на одной ноте, пока мне не поставили какую-то капельницу.
Моя голова, увеличившись до размеров земного шара, готова была лопнуть как переспелый арбуз. Рот был наполнен кровью – я вцеплялась зубами в губы, вырывая кусочки слизистой, пыталась биться головой о спинку кровати.
Он как всегда был рядом со мной. Но на этот раз его руки не помогали…
- Тише, маленький! Скоро все кончится… Ты же чувствуешь? – утирал он мои слезы, - Я знаю, тебе очень больно, но потерпи! Тшш, мой хороший!
- Я не могу больше! – кричала я Ему, но все слышали лишь мычание, - Помоги же мне!!!!!!!!!
- Это не в моих силах. Извини. Ты должна все сделать сама. Я только могу быть рядом с тобой! Ну, не плачь же! - кажется, что он сам почти рыдал, видя мое изуродованное тело.
Мне показалось, что боль замерла на месте, залюбовавшись багровыми тучами…
Потом неожиданный рывок. Последний луч заходящего солнца. Он дергает меня за руку.
Все. Началась ночь – гроза отгремела.