ЭКСПЕРИМЕНТАТОР
Потому что во многой мудрости
много печали:
и кто умножает познание
умножает скорбь.
(КНИГА ЕККЛЕСИАСТА. Гл.I Слова Екклесиаста, сына Давидова, царя в Иерусалиме. II/18.)
НОЧЬ. Тишина, непрозрачная чернота, осязаемая бесконечность нет ни расстояний, ни мгновений, ни притяжения, нет ничего, только черное непроглядное ничто, безмолвно и навсегда. Гулко и настойчиво, словно с другой планеты, откуда-то, из вечности, из безграничного мира вселенной, часы пробили три. Размеренные звуки трех раскатистых ударов, словно приговор мирозданию, громом заполнили вакуум пространства.
Его подбросило на жесткой кровати:
-конечно же, восьмой и как я сразу то не допер? Это же очевидно….- рука в темноте нащупала коробок со спичками. Спичка зажглась и тут же погасла – а че-е-ерт, - успев на мгновение осветить щуплые плечи и худое небритое лицо.
-конечно восьмой !!! и тогда сразу понятно: и почему синела, и почему все-таки рванула и почему дым белый, а не желтый … ну деби-и-ил !!!, а че-е-ерт - в темноте что-то упало и, грохоча пустой жестью, покатилось по цементному полу.
Спички искрили, но не зажигались. В темноте слышалось нервное копошение, приглушенный стук падающих вещей, короткий лязг упавших на бетон ключей и звон рассыпающейся мелочи. Мгновение тишины и дерзкий, истерический звук кремния по металлу, снова и снова и снова холодный сноп искр, на конец зажигалка выдала язычок шипящего пламени, он погрузил в пламя кончик смятого папиросного окурка и глубоко, с блаженством затянулся. Огонь зажигалки погас, темнота снова поглотила мир, и только красный огонек, время от времени описывал замысловатый нервный пируэт, замирал, тускло, освещая уголки сжатых губ, разгорался, тускнел и снова проваливался в темноту.
Щелчек выключателя и СВЕТ. Жмурясь и поеживаясь, он засунул худые белые ступни в разбитые ботинки и, зашаркал по кафельнму полу, по пути сшибая выступы и задевая углы. Подхватив застиранный непонятного цвета халат, извиваясь втиснулся в пропахшее реактивами привычное нутро,сгреб со стола истерзанные правками листы бумаги и смяв их безжалостно швырнул в переполненную карзину, все - СВОБОДА, старое прошло, новое не наступило.
В клубах табачного дыма, он исчез в дверном проеме лаборатории, чтобы там погрузившись в пучину догм, постулатов и знаний, опираясь на их зыбкую твердь двинуться вперед из бездны предчувствия, к свету истины и оттолкнувшись с помощью интуиции и опыта следовать по тончайшему лучу путеводной звезды под названием УДАЧА, и все это ради того чтобы потом вынырнуть обновленным в объятиях великого непознанного, и познав, победить.
Лаборатория как тайное убежище язычника, храм неведомой религии: стены с мутными ликами пророков, металлическими полками уставленные жертвенной посудой, желтыми манускриптами справочных таблиц и тусклыми графиками, повсюду, на полу, шкафах, и полках коробки, ящики, тубы, таинственного вида и назначения емкости и сосуды. По середине магического пространства, в ярком свете неоновых ламп, опутанный жилами проводов и артериями пневматических шлангов, на остове из водопроводных и газовых труб, вросший в цементный пол, обитый жестью, готовый к сражению - лабораторный стол, словно страж, бесстрастный и неподкупный, напоминающий мифического зверя, готового служить, но не умеющего прощать.
Экспериментатор ввалился в это пространство, и пространство преобразилось, наполнилось жизнью, приобрело смысл, человек стал его естественным главным компонентом, его ключом, осью - опорой.
- Восьмая, восьмая вот она - он взял пробирку, встряхнул и посмотрел сквозь нее на свет – не ах, конечно, но сойдет.
НАЧАЛО. Он установил пронумерованную склянку в приемник стола, и святилище наполнилось утробным гулом невидимых агрегатов, мерцанием экранов умных приборов, шипением разнокалиберных труб, трубочек и шлангов, пронзительными взвизгиваниями самописцев и стрекотом счетчиков. Человек управлял этой неведомой стихией, он перемещался в пространстве вокруг урчащего зверостола осторожно и плавно, будто боясь потревожить рукотворного монстра, разбудить его опасные инстинкты, усмиряя и успокаивая, растворяя и усыпляя его звериное внимание. Он кормил зверя, с руки, порошками и гранулами, реактивами из пробирок и туб, тщательно и с любовью готовил для него изысканные блюда, ублажая его ненасытную суть. Он поил его изысканными смесями, подавая редкие, особые составы, он нагревал, охлаждал и выпаривал и все для него, ради их вселенского братства, ради их общей идеи, великой цели, ради единственноверного результата. Он все записывал, чертил и конспектировал, а могучий слуга терпеливо ждал, с достоинством переваривая подношения и покорно, служил, доверившись чутью и разуму человека, выполняя все, что требовал его повелитель, его владыка, его Бог.
ВРЕМЯ погибло, перестало существовать, осталось только пространство, вокруг стола и человека, творца и апостола, хозяина и раба.
Человек, предчувствуя скорую победу, действует все быстрее, его движения точны и расчетливы, зверь осторожен, верен и предан, все происходит без сбоев, своевременно и четко.
ПОБЕДА. Работа сделана - задача выполнена. Человек смог: он выполнил и исполнил, задуманное, и теперь результат ждет его. Время триумфа настало. Зверь насторожился, неужели все, неужели конец? Экспериментатор протянул руку, там, в колбе в приемнике прибора, его ждет ПОБЕДА.
Руины дымились освещенные прожекторами машин аварийных служб, пожарные расчеты заканчивали свою работу, полицейские деловито сматывали ленточные ограждения давая последние пояснения журналистам.
- Почему он решил, что восьмая, скорее пятая или двенадцатая, ... – и, закончив просматривать записи, пожилой мужчина с одутловатым лицом, закрыл истрепанный «Журнал испытаний» и улыбнулся, а может быть показалось и это и был блик пламени от пожара взорвавшейся лаборатории - нужно еще пробовать.
Стряхнув с бумаг песок, он задумчиво сложил листки и погрузил их во внутренний карман пальто, неторопливо поправив кашне, заложил руки за спину и побрел по дымящимся обломкам к ожидавшей его машине. Все под контролем, все необходимое сделано. Ветер разносит над руинами едкий запах гари, запах волнует и тревожит память. Он остановился, и оглядел пожарище. Посреди развалин, в самом центре разрушений, опираясь на перебитые лапы водопроводных труб, накренясь на бок, стоял опутанный оплавленным пластиком и медными жилами проводов, изломанный и искореженный, лабораторный стол - издыхающий мифический зверь - хранитель, глядел пустыми глазницами разбитых мониторов на человека, с ненавистью и торжеством - он смог выстоять до конца и он видел все, он постиг предел, он узнал итог, и он счастлив что жизнь его прожита не зря.
Пожар потушен, пламени нет, где-то еще шипит противопожарная пена, но звук все неразборчивей и тише. "Все заканчивается, все всегда заканчивается.".
- Прохладно на улице, господин профессор, может кофе? – как будто извиняясь, предложил перепачканный, весь в саже и пыли командир университетского пожарного расчета, – сильно очень рвануло, пожара и не было практически, все разметало, взрыв как зверь взбесившийся, все порвал, ничего не оставил. И парнишку как жаль, совсем молодой еще был, шустрый...
Сирены аварийных машин затихли, один за другим гасли прожектора, торопиться было некуда, и только мигание не выключенных проблесковых маяков, все еще создавали, какую то нервозность. Прежде чем захлопнуть за собой дверцу сияющей жромом машины, ЭКСПЕРИМЕНТАТОР еще раз посмотрел на руины.
"Сколько еще будет таких лабораторий на его пути к истине, в череде его экспериментов?", в его глазах не было ни сожаления, ни сочувствия, ни жалости, в них жила великая цель, единственная цель - ЕГО ПОБЕДА.