"ВЕРЕСКА ВОЛНЫ,ПЕЧАЛЬНЫ ХОЛМЫ
ЧТО ВПЕРЕДИ... ЛИШЬ ДОРОГА, ДОРОГА...
СКОРО ПРОЙДЁМ ЧЕРЕЗ ДВЕРИ ЗИМЫ -
ВДРУГ И СОВСЕМ НЕ ЗАМЕТИВ ПОРОГА.
ЖДАТЬ УЖ НЕДОЛГО - БЕЗЖАЛОСТНЫЫЙ СНЕГ,
ЧТО ПОЗАДИ Я ОСТАВИЛ, УКРОЕТ.
И НЕ СОМКНУТЬ ТЯЖЕЛЕЮЩИХ ВЕК,
И ВСПОМИНАТЬ ОЧЕВИДНО НЕ СТОИТ...
К ЗАПАДУ СОЛНЦЕ, ВОСХОДИТ ЛУНА –
ДЕНЬ УХОДЯЩИЙ НЕСЛЫШНО ПРОВОДИТ.
ВЕРЕСК ТЕМНЕЕТ, И НОЧИ СТЕНА
НАС РАЗДЕЛЯЕТ, СКРЫВАЕТ, УВОДИТ.
О, НЕ МОЛЧИ! ОТВЕЧАЙ ЖЕ СКОРЕЙ!
Я ВЕДЬ ВСЕГО ЛИШЬ ТВОЙ СТРАННИК ПЕЧАЛЬНЫЙ...
ВЕРЕСК! СКАЖИ МНЕ, В КАКОЙ ЖЕ ИЗ ДНЕЙ
ВСТАЛ Я НА ПУТЬ ОДИНОКИЙ И СТРАННЫЙ?..
НО НЕТ ОТВЕТА...МОЛЧАЛИ ХОЛМЫ...
ВЕРЕСКА ВОЛНЫ ПЕЧАЛЬНО МОЛЧАЛИ.
И В ОЖИДАНИИ СКОРОЙ ЗИМЫ,
В ЗВЁЗДНОЙ ЛАДЬЕ НЕБО ТИХО КАЧАЛИ".
© МЕЛЬНИЦА
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
МОСКОВСКИЙ ЭСКИЗ (ИБИЦА)
«О ПОЗВОЛЬ МНЕ, ПОЗВОЛЬ С ВДОХНОВЕНЬЕМ ТВОРЦА, ИНТУИЦИЕЙ, ЧИСТО ПО-ЖЕНСКИ,
РАЗГЛЯДЕТЬ ПОД ЗАГАДОЧНОЙ МАСКОЙ ЛИЦА ЧУДО ИСТИННОГО СОВЕРШЕНСТВА.
Я СМЕШАЮ В ПАЛИТРЕ ВСЕ КРАСКИ ЗАРИ, ВДОХНОВЛЁННОЙ ТАНЦУЮЩИМ СВЕТОМ,
И ТЕБЯ НАРИСУЮ ЛУЧАМИ ЛЮБВИ, И ЗАСТАВЛЮ ПОВЕРИТЬ ПОРТРЕТУ».
© IRINA JUDINA
Здесь застыли давно колоннады
поднебесно-высоких холмов;
зарядили с весны листопады
из страниц пожелтелых псалмов.
Блекнут окна у каменных зданий,
а под ними проснулось метро, –
покачнется остов мирозданий,
и завертится роза ветров.
AND NEVER MORE (ЯНА)
«О, БОЛЬ СТРАХА, ЗАЧЕМ БЕЗ СПРОСА
ТЕБЯ Я ВЫПУСКАЮ В СВЕТ?
Я НЕ ПОЭТ. Я - ЗНАК ВОПРОСА,
В СЕБЕ ЛЕЛЕЮЩИЙ ОТВЕТ».
© IRINA JUDINA
Настигает ночь, распиная мои следы
На холстине новопреставленной мостовой...
Загребает в подол подельницу немоты –
Душу... Душно... Откройте небо! Есть кто живой?..
Эй, Всевышний, хотя бы форточку отвори!..
Или мне придется по-наглому, напролом...
Сонный отрок с оплывшей свечкой из-за двери
Укоризненно покачает шестым крылом...
Надышаться... Слышь, я сюда не за нимбом, брат...
Голове моей бритой нимб – как овце седло...
Мне – отмашку... Какую точно – не разобрать...
Чтобы завтра заново/набело/отлегло...
Намолиться истово/истинно/на века...
Чтобы выдали панацею не «от», а «для»...
И смирительную сорочку о сорока
Рукавах/резинках/завязках/крючках/петлях...
Настигает ночь, осыпает из всех горстей
Начиненное чинной вычурностью трюмо...
А сережку луны знобит на одном гвозде
В дряблой мочке старухи-бездны... Аnd never more...
* * *
(ЛЯО ЗОЛОТАЯ)
на зеленых ризах рыжею каймой
поцелуи солнца... здравствуй, милый мой...
серебристым ивам желтая печаль...
здравствуй, мой хороший, ласковая даль...
клены разбросали алые листы
вязью тонких жилок строки теплоты
имя адресата смазано дождем...
журавлиным эхом колокольный звон...
ЛАДЬЯ ХАРОНА СКВОЗЬ НЕБЕСА (АНЖЕЛА КАСИМОВА)
«...ТУЧА, ТУСКЛАЯ КАК ПАМЯТЬ, ПОДПИРАЕТ НЕБЕСА,
СНИЗУ СЕРЫМИ РЯДАМИ ХОДЯТ СИЗЫЕ ЛЕСА.
ЛЖЁТ ОЛЬХА И ЛЖЁТ БЕРЁЗА,
ЛЖЁТ ЗАМЁРЗНУВШИЙ РОДНИК
ИСТОЧАЯ ЛЁД, КАК СЛЁЗЫ
ЗАМЕРЗАЮЩЕЙ ЗЕМЛИ.
БЕРЕГАМИ КАК МЕХАМИ
ЗАПАХНУВШИЙСЯ КАНАЛ
СМОТРИТ В НЕБО ПОЛЫНЬЯМИ
СЛОВНО СКОЛКАМИ ЗЕРКАЛ...»
© МАРГАРИТА САЛАМОВА
Ладья Харона сквозь века
Плывет за мной, скользит за мной.
Не знаю, кто и чья рука
Оставит жить, вернет домой.
Мир леденеет под зимой,
Как саван, снег.
Подолжит бег
Тропа, ведущая домой –
В тепло, уют;
Меня там ждут.
Я даже, кажется, могу
Узнать того, к кому бегу...
"СВРШИЛОСЬ - ОН ЕЁ ПОЦЕЛОВАЛ..." (ПРОТАСОВА МАРИЯ)
«КАК БЛИЗКО РУКИ, ГУБЫ, КОЖА...
ЖИВАЯ ЯВЬ, НЕ ЗЫБКИЙ СОН – ТЫ, ТОТ КОГО ЖДАЛА!
(ПОХОЖЕ БЕЗУМНО, СЛАДКО, НО НЕ ОН...)
МЫСЛЬ О ТЕБЕ – И ПЛОТЬ ТРЕПЕЩЕТ,
ПРЕДЧУСТВУЮ И СМЕХ И СТОН,
ТЫ МНЕ МЕЧТОЮ БЫЛ ОБЕЩАН!
(ЛЮБИ, ПЫЛАЙ, ПУСКАЙ НЕ ОН...
ПО ВЕРЕ - СЧАСТЬЯ БЛЕСК И МУКИ
ОТ "А" ДО "Я" УЗНАЕШЬ ТЫ
ЗА ТО ЧТО ГОЛОС, ГУБЫ, РУКИ,
КАК НА ПОРТРЕТЕ У МЕЧТЫ...)»
© СОЛНЕЧНАЯ ЖЕНЩИНА
Свершилось – он ее поцеловал
Неважно – где, неважно – кто, впервые
Как будто петли оборвав дверные
К ней Бог вошел и вечность даровал
Над ней уже безумствуют с утра
Ветра и распевают «а капелла»
А после полночь сделалась светла
И сердце к звездам выпрыгнуть хотело
Над нею счастье строит купола
И светлый рай рисует ангел мелом
Но вечность девочке с её земным уделом
Как туфелька хрустальная мала...
«МОЙ МИКРОКОСМОС ТРЯСЁТСЯ В МАРШРУТКЕ"
(ИРА ЦИЛИК)
«КОГДА УХОДЯТ ПОЕЗДА
ИЗ НИОТКУДА В НИКОГДА
ТО ИМ С ПЕРРОНА МАШУТ В СЛЕД
НИКТО, НИЧТО, НИКАК И НЕТ
В ИХ ЧЁРНЫХ ОКНАХ, КАК В ВОДЕ,
ПЛЫВЁТ БЕСКРАЙНЕЕ НИГДЕ
И ИСЧЕЗАЕТ БЕЗ СЛЕДА
В НЕОБОЗРИМОМ НИКУДА
ИХ ГОНИТ ГРУСТЬ ВО ВЕСЬ ОПОР
ИЗ НЕВЕРЛЕНДА В НЕВЕРМОР
НО НЕКРАСИВА И ГРУБА
ИХ ЖДЁТ В ЗАСАДЕ НЕСУДЬБА
ОНА МЕНЯЕТ СВЕТ НА ТЬМУ
И НИПОЧЁМ НА НИКЧЕМУ
И ГИБНУТ, ГИБНУТ ПОЕЗДА
ИЗ НИОТКУДА В НИКОГДА...
НО ЕСТЬ ЛЮБОВЬ, А, ЗНАЧИТ, ЧУДО
ПОКА СИЛЬНЕЕ ЧЕМ БЕДА
ОНА БЕРЁТСЯ НИОТКУДА
И НЕ УХОДИТ В НИКУДА
ЕЙ МАШУТ ВСЛЕД ГУСТЫЕ КРОНЫ
И В СТЁКЛА ЕЙ ДОЖДИ ЛЕТЯТ
ЛЕТЯТ, ЛЕТЯТ ЕЁ ВАГОНЫ
ОГНИ ЕЁ ЛЕТЯТ, ЛЕТЯТ...
И МЧАТСЯ, МЧАТСЯ ПОЕЗДА
ИЗ НИОТКУДА В НАВСЕГДА»
© ПРОТАСОВА МАРИЯ
Мой микрокосмос трясется в маршрутке,
Ест леденцы, размышляет о вечном.
Все-таки очень спокойны и жутки
Наши с тобой «поработные» встречи.
Мой микрокосмос, вне тонких материй,
Носит колготки и любит креветки.
Я состою из прозрачных истерик
В наших с тобой послесловиях редких.
Но без колготок я, в общем, не хуже
И без креветок, наверное, тоже.
Мой микрокосмос причесан снаружи.
Мой микрокосмос внутри ненадежен.
И среди прочих условностей личных,
Вязких обид и зачетов на смелость,
Я не потрогала, ради приличий,
Руки твои, когда очень хотелось...
Боже, ты сам мою формулу вывел!
Но неспособность к ней твердо усвоил...
Ведь не забрал. Не раздел. Не увидел.
Не одомашнил. Не взял. Не присвоил.
Еду одна в очень душной маршрутке.
Ем леденцы, чтобы ртом – улыбаться.
Вся моя жизнь – это лишь промежутки
В длинной попытке кому-нибудь сдаться.
Все. Я решила. Таки не сбылось. Мы
Будем причесаны, хоть и снаружи.
Мой микрокосмос и твой микрокосмос
Разным галактикам продали души...
ЛЕЧЕНИЕ НЕЦЕЛЕСООБРАЗНО (НАТАЛЬЯ ЛЕВАНОВА)
– Лечение нецелесообразно!
Олег молча мыл руки. Привычные движения, точно выверенные за много лет работы. Игорь, анестезиолог, вертелся рядом, пытаясь вразумить старого товарища.
– Сейчас все по-другому, неужели ты не понимаешь?
– Понимаю, – коротко ответил Олег.
Сейчас действительно все стало по-другому. Несколько лет назад правительство решило, что не стоит зря тратить медикаменты и драгоценное время на бесцельные попытки вернуть к жизни безнадежных больных. В тяжелых случаях комиссия писала короткое «Лечение нецелесообразно», и этот приговор не мог изменить никто.
Теперь смерть на операционном столе стала редким явлением, но и наказание за нее стало куда серьезнее.
– Что ты вдруг привязался к ней? – не унимался Игорь. – У нее нет ничего общего с... – он осекся.
Олег не сказал ни слова, только стиснул зубы. Даже сейчас воспоминания о Кате резали душу словно скальпель. Он мог бы спасти ее, если бы не эта комиссия. Лечение нецелесообразно. Его даже не подпустили к жене.
– Ты делал когда-нибудь такие операции?
– Да. Один раз.
– И?
Олег покачал головой:
– Тогда наказывали не за помощь, а за ее отсутствие.
– Даже если она выживет, тебя все равно посадят.
Снова молчание, только вода плещет о дно блестящей раковины.
– И меня тоже... Как соучастника.
– Иди.
Игорь фыркнул:
– И как ты без анестезиолога и ассистента?
– Справлюсь. Я еще не все забыл.
Игорь решительно зашагал к двери, вышел, остановился на минуту и вернулся.
– Давай наркоз, – привычно бросил Олег, когда анестезиолог запер операционную изнутри.
Тяжелые ворота с лязгом захлопнулись за спиной Олега. Он с наслаждением вдохнул прохладный утренний воздух. Пять лет... Пять лет тюрьмы и потерянное право оперировать. Такова цена спасенной человеческой жизни.
Здесь было полгорода. Мать, брат с женой, бывшие пациенты и сослуживцы. Игорь, отделавшийся солидным штрафом. И она. Девушка с огромными глазами цвета мокрого асфальта. Нисколько не постаревшая за эти годы, она стояла с коляской и огромным букетом. Чуть поодаль неуверенно мялся ее муж.
Толпа расступилась, пропуская последнюю пациентку хирурга.
– Спасибо, – тихо шепнула она.
ЗВЕЗДА (НАТАЛЬЯ ЛЕВАНОВА)
Когда видишь падающую звезду, нужно загадать желание, и оно наверняка сбудется. А если эту звезду найти, то исполнится самая заветная мечта...
Небо прорезала яркая тонкая полоска. Прорезала и потухла, оставив после себя маленький огонек в самом центре переполненного мусорного бачка.
«Это, наверное, бутылка, – подумал Бомж, устроившийся на ночлег под скамейкой. – Утром надо будет подобрать». Он перевернулся на другой бок и захрапел.
«Там поселилось чудовище, – подумал Маленький Мальчик и побыстрее задернул занавеску. – Утром я пойду вместе с Мамой и убью его». Когда Мама была рядом, он не боялся никого.
«Опять что-то подожгли, – подумал Пожарный. – Узнаю, кто – уши надеру». Он вернулся к телевизору – матч как раз начался.
«До чего же это похоже на упавшую звезду, – подумал Поэт. – Утром обязательно перечитаю легенду». Он сел сочинять очередную песню о несчастной любви.
Через час огонек исчез. Чья-то мечта опять осталась неисполненной.
ЧТО БУДЕТ ЗАВТРА? (МАРИЯ ЛЕВАНОВА)
«БОЛЬ...ТЫ ШЕПТАЛА "БОЛЬ", МОЯ ЛЮБОВЬ,
ЕСЛИ БЫ УСЛЫШАТЬ ЭТО ВНОВЬ...
НО ВЕРНУТЬ ТЕБЯ СУЖДЕНО ТЕПЕРЬ
ТОЛЬКО В МЕЧТАХ...»
© СТАС ПЬЕХА, ВАЛЕРИЯ «РАССТАВАНЬЕ»
«ЖИЗНЬ НЕ САХАР, А СМЕРТЬ НАМ НЕ ЧАЙ;
МНЕ СВОЮ ДОРОГУ НЕСТИ,
ДО СВИДАНИЯ, ДРУГ,
И ПРОЩАЙ...»
© ДДТ «ЭТО ВСЁ»
– Ты очень красива! – тихо произнес Герон.
Филиппа улыбнулась и перевернулась на живот.
– Что будет завтра? – задумчиво сказала она, не то задавая вопрос Герону, не то просто разговаривая с потолком.
– Не знаю. Возможно, нам суждено проститься... навсегда.
– Не говори мне таких вещей! – резко поднялась Филиппа. В нежном отблеске свечи ее кожа казалась золотистой, а глаза горели, как два зеленых угля.
– Но не скоро, – поправился Герон.
– Не скоро? Никогда! – ее голос звенел, словно отскакивая от темных стен.
– Завтра мы уходим, но вернемся, Филиппа, вернемся, – Герон подошел к ней и, взяв за плечо, мягко опустил на кровать.
Девушка пристально вгляделась в его темные глаза, в которых отражалось пламя свечи.
– Я вижу солнце, – невольно произнесла она то, что только подумала о них.
– Два? – улыбнулся Герон.
– Каждому свое, – непонятно ответила Филиппа.
– Все будет.
– Не хочу все. Хочу хорошее. Желаю, чтобы завтра... чтобы завтра... не было сражения.
– Не будет его завтра, оно случится позже. Это неизбежно, Филиппа, – ответил Герон, заглядывая ей в лицо, на котором мягко лежали золотистые тени.
– Надоело драться! Надоела война! – Филиппа встала и вышла. Герон пошел за ней.
– Ты уедешь?
– Нет, – качнула головой девушка, разглядывая луну, частично скрытую облаками. Потом умоляюще сложила руки и закрыла глаза.
– Кому ты молишься?
– Всему на свете, – ответила Филиппа. – Всему, что сможет сохранить тебя, Герон.
Он взял ее за плечи и развернул к себе.
– Поверь мне, мы не погибать идем, а победить.
– За победу платят жизнями, – произнесла девушка.
– Лучше заплатить эту цену за победу, чем погибнуть в битве, которой суждено закончиться поражением.
– Мне плевать, чем закончится эта битва, – резко ответила Филиппа, уткнувшись в его плечо.
– Мне нет, но больше всего я хочу вернуться к тебе, живой, прекрасной, верной...
– В последнем не сомневайся, – печально улыбнулась Филиппа, в груди которой разгорался огонь тревоги.
– Бери с собой Ангону и уезжайте. Вам здесь не место: очень опасно. Вас проведут другими путями.
– Зачем ты говоришь мне все это? – вспыхнула Филиппа.
– Я хочу, чтобы ты была в безопасности. Я не смогу ничего делать, если не буду знать, что ты жива и здорова, что тебе ничего не угрожает, – Герон взял руку девушки и прижал ее к груди.
– Хорошо, – тихо-тихо, чуть слышно, проговорила Филиппа. Ее глаза блестели слезами, отчего казались еще более яркими и прекрасными.
Герон осторожно провел рукой по ее волосам, едва касаясь их. Ему хотелось успокоить ее, сгладить ее тревогу и страх, который сейчас был особенно заметен.
– Ты дрожишь?
– Мне холодно, – опуская голову, произнесла она.
– Я так хочу согреть тебя...
– Это холод разлуки – никто не сможет избавить меня от него, пока я помню о завтрашнем дне.
– Филиппа. Моя светлая, нежная Филиппа! Я люблю тебя, я буду с тобой, только верь. Не думай о том, что принесет за собой грядущий день, жди меня, я вернусь, обещаю...
Филиппа кивнула, не в силах произнести ни слова, ибо тревога, поселившаяся у нее в душе, не давала ей даже вздохнуть...
– Ангона, я сделала огромную ошибку, – уже третий раз за час пути повторила Филиппа. Они ехали на лошадях через степь за проводником, которому было поручено провести женщин в безопасное место, куда в случае победы должны были прибыть воины.
– Госпожа, я не смею вам советовать, – отозвалась служанка, – но, по-моему, Герон прав – ему, действительно, будет легче, если он будет осознавать вашу безопасность.
– Знаю! Но я должна была остаться.
– Простите, госпожа Филиппа, но не упрекайте себя в том, что уехали – это был единственно правильный выбор.
Филиппа посмотрела на небо. На фоне голубизны носилась большая черная точка. Орел... Девушка содрогнулась, когда подумала о том, сколько, наверное, сейчас хищных птиц на поле боя...
Прибыв в город через три часа, Филиппа, совсем выбившись из сил из-за мучавшей ее тревоги, устало опустилась на кровать в одной из предоставленных ей комнат и посмотрела на Ангону безумными глазами.
– Госпожа, вы так себя изведете, – покачала головой девушка.
– Ангона, бой уже идет. Я не знаю, что там происходит. Мне кажется, я вот-вот сойду с ума! – прижав руки к груди, говорила Филиппа, дрожа всем телом. А что, если поражение?
– Тогда нам всем конец. Ой, простите, Филиппа, я не хотела! – спохватилась Ангона, поняв, что сказала лишнего и еще больше испугала молодую свою госпожу.
– Не волнуйся, я и так это знаю, – неожиданно спокойно ответила Филиппа.
– Сейчас бы поговорить с нашей царицей...
– Зачем?
– Она все чувствует. Может сказать, что происходит за много миль. Иногда мне кажется, что она чародейка.
– Пседона, действительно, очень таинственная женщина, но откуда ты знаешь про ее способности? – с удивлением посмотрела Филиппа на Ангону.
– Она, когда я еще была приставлена к ней служанкой, многое мне рассказывала. Попробуйте прислушаться к себе, если у вас есть некая связь с господином Героном, вы, возможно, почувствуете, что происходит с ним.
Филиппа откинулась на подушку и прикрыла глаза. Через несколько минут она поднялась и судорожно вздохнула. Ангона посмотрела на нее.
– Мне мешают мои тревоги. В сознании одна ужасная картина сменяет другую, – прижав руку к губам, проговорила Филиппа. Ее зеленые глаза сверкали, лицо побледнело, грудь тяжело вздымалась – она казалась безумной.
– Успокойтесь, госпожа, – Ангона опустилась рядом с ней, взяла ее руку. – Расслабьтесь и постарайтесь очистить сознание от дурного, приблизьтесь к реальности.
Филиппа снова закрыла глаза. Ангона так и держала ее ледяную руку в своих ладонях и слушала дыхание девушки.
Так они просидели полчаса. Филиппа была спокойна, лицо ее под светом полуденного солнца приобрело нежный теплый оттенок. Через некоторое время она резко поднялась, чем сильно испугала Ангону.
– Что-то не так! Ангона! – появившийся было на щеках румянец покинул ее красивое лицо.
– Что, госпожа?
Филиппа встала и подбежала к окну. Она вглядывалась в горизонт, словно пытаясь увидеть что-то, но так и не рассмотрела ничего, кроме тонкой линии соединения неба и земли.
– Он жив, но что-то не в порядке! – повернулась она к Ангоне.
– Он жив, госпожа, пока все хорошо.
Прошло еще пять мучительных часов. Филиппа стояла у окна, наблюдая закат. Ее чуть рыжеватые волосы отливали блестящей медью в свете заходящего солнца. Ангона сидела, прислонившись спиной к стене и, не отрываясь, наблюдала за молодой госпожой.
Послышался стук в дверь. Филиппа подала знак Ангоне открыть.
– К вам гонец, миледи! – с поклоном доложил слуга.
– Вели прийти сюда! – заламывая руки так, что хрустнули пальцы, приказала Филиппа.
Через три минуты в дверях появился юноша в запыленной рваной одежде.
– Миледи! Вам письмо!
Филиппа кинулась к нему и выхватила клочок пергамента из рук.
«Филиппа, победа! Светлая моя, мы победили! Жди нас поутру. Все хорошо, не переживай. Я люблю тебя, милая!» Девушка вздохнула, прижала пергамент к груди и глазами, полными слез, посмотрела на гонца, ждавшего приказаний.
– Спасибо! Спасибо! – говорила Филиппа. Градом покатившиеся из зеленых глаз слезы, казалось, тоже были изумрудными. – Что там? Мы, правда, победили?
– Да, миледи! – просиял юноша.
– Многие пали?
– К сожалению, госпожа Филиппа, – тут же сник посыльный.
– А Герон? Что с ним?
– Он жив, но ранен.
– Ранен?! – Филиппа глянула на пергамент и обратила внимание на бурые пятна на его уголке.
– Да, миледи. В ногу.
– Серьезно?!
– Не очень.
– Спасибо. Иди, тебе нужно отдохнуть.
– Благодарю, миледи! – юноша поклонился и вышел.
– Ангона... – тихо прошелестела Филиппа, но не закончила фразу.
– Успокойтесь, госпожа, все хорошо. Вы можете лечь спать – вы не отдыхали двое суток!
– Да как же я смогу уснуть?
– Вам это нужно – иначе вы не сможете наутро даже встать!
Филиппа легла и, вопреки сомненьям, мгновенно заснула. Ангона всю ночь просидела с ней. Обе очнулись на рассвете. Филиппа тут же вскочила и кинулась вон из комнаты.
Встретив вчерашнего гонца в коридоре, Филиппа бросилась к нему и спросила, когда придут войны.
– Они уже здесь, миледи!
– Здесь? Но почему Герон не оповестил меня? Когда они вошли в город?
– Полчаса назад, миледи...
Не дослушав его, Филиппа выбежала на улицу. Центральная площадь, у которой оказалась девушка, была вся усыпана лепестками. Она подошла, опустилась на колени и подняла горсть цветов. Людей почти не было.
– Филиппа! – знакомый до боли голос словно бы пронзил ее насквозь. В следующий миг они уже сидели, обнявшись, посередине площади.
– Герон! Как ты? – выдохнула Филиппа, зарываясь лицом в его волосы.
– Все хорошо! Все хорошо! – повторял он.
– Ты ранен? – Филиппа нашла в себе силы мягко отстраниться от него и глянуть на ногу. Она была перевязана куском ткани, в середине которой бурели подсохшие пятна крови.
– Пустяк. Главное, мы победили.
– Да, – кивнула Филиппа. Ее лицо приобрело, наконец, теплый оттенок, в волосах запутались желтые лепестки. Она была прекрасна.
– Ты удивительна, Филиппа! Я больше никогда не оставлю тебя. Я считаю, что каждый час без тебя напрасен! – говорил Герон, с радостью и безумьем разглядывая ее. Девушка тоже смотрела на его нежное лицо, думая, что права оказалась Ангона – почувствовать можно все.
– Идем. Будет пир!..
Отпраздновали... Постепенно блестящая победа забывалась, время уходило в пространство, которому не было названия. Хотелось новых завоеваний, новых приключений, волнений. Всем, но не Филиппе. Она была счастлива, но чувствовала неизбежность новой, гораздо более длительной разлуки. Герон ощущал и произошедшие перемены с возлюбленной, и то, что недолго им осталось быть здесь – вскоре их позовут новые вожделенные, неизведанные земли, откуда домой уже не будет возврата... Новый поход начался спустя год. Филиппа отправилась с ними.
Не буду говорить, сколько еще сражений пришлось пережить, сколько слез пролить, сколько ран залечить, сколько раз облегченно вздохнуть и рухнуть на землю без чувств, выслушав очередного гонца, сколько ужаса перетерпеть, наблюдая из окна огни погребальных костров, сколько раз отгонять от себя дикие мысли, которые в конце концов сбылись...
Герон погиб, когда до рождения его дочери оставалось четыре месяца. Филиппа всю свою жизнь посвятила ей. Девочку она назвала Сенона и так часто говорила ей, что в ее глазах видно солнце, а на вопрос дочки «два?» отвечала: «Каждому свое»...
СИНИЙ КРАБ (ОЛЬГА АНИСИМОВА)
Он сидел на пляже, подтянув к груди худые колени и любовался прекрасной синей гладью. Стрелки на маленьком циферблате не спешили вперед. Это его даже радовало. Дима надеялся, что хотя бы сегодня сможет до конца проследить путь падающего за горизонт солнца. То был уже шестой закат, который он встречал на берегу Черного моря...
...Спокойствие тихого часа нарушил звонкий голос вожатой Тани: «Третий отряд, собираемся на полдник!» – прокричала она. И спустя пару минут из прибрежных домиков уже высыпали ребята, чтобы построиться в неровную шеренгу по росту. Едва коснувшись голов, Таня пересчитала присутствующих.
– Так, кого – то не хватает...– она произнесла это с очень озабоченным видом, нервно щелкая пальцами. Проголодавшиеся, после непродолжительного сна, дети переминались с ноги на ногу.
– А где – же этот чудак, из Красноярска?– выкрикнул кто-то.
– Точно! Димы снова нет. Он меня в могилу сведет,– возмутилась Татьяна.
– Да здесь я, здесь – держа руки в карманах, Дима нехотя встал в строй.
– Ну, сколько можно! Где ты был?! Смотри, догуляешься у меня! Объяснительную писать будешь, а после третьей отправишься домой. Неужели очень хочется?
Ах, если бы она только знала, как ему хотелось домой!
В столовой в гордом одиночестве, ни с кем не делясь, Дима съел свой полдник и демонстративно вышел на улицу. Печенье с компотом, конечно, было вкусным, но ведь такое же и в Красноярске есть. «Зачем только родители отправили меня в этот лагерь? Избавиться хотели, не иначе»,– так напряженно размышлял мальчуган, дожидаясь пока остальные выйдут. Ему здесь не нравилось, хотя все вокруг наслаждались летом, разучивали песни и купались в море. В том самом, которое так поражало Диму. Соленое, теплое оно манило своими глубинами. Ему всегда было страшно интересно, кто же живет там, на самом дне, куда не заплывают аквалангисты, где не ходят корабли.
Дима любил представлять, что это ясноглазые русалки, разноцветные рыбы, шныряющие меж кораллами и медузы, огромные на столько, что прозрачным, скользким телом одной из них, можно накрыть целый остров. О них он думал заметно чаще, нежели, о мальчишках и девчонках из своего отряда. Да и те не спешили признавать факт его существования.
После полдника все еще раз сходили на пляж, поужинали, посмотрели кино и улеглись спать. Дима же, как всегда, нарушал дисциплину, рискуя снова попасть в немилость к вожатым. Он пробирался к набережной, раздвигая бесшумными шагами темень южной ночи.
Ступив на мягкий песок, он присел на корточки, и, коснувшись воды, поздоровался с морем, которое ответило приветственным шуршанием.
На черном небе одна за другой загорались звезды. Дима с жадностью вдыхал соленый воздух и ноздри его раздувались от удовольствия . В такие мгновения время течет очень медленно , или очень быстро, но так, что его совсем не замечаешь.
– Отчего скучаешь, а может, грустишь?– спросил кто – то в темноте.
– Кто, я? – удивился Дима. Удивился и испугался – не каждый день с ним заговаривают по ночам.
-А ты видишь здесь кого-то еще, кроме меня и тебя? Так что с тобой случилось? Знаешь, за вечерние прогулки здесь обычно попадает, – продолжил голос.
-Я знаю, но спать что–то совсем не хочется. А вы кто? Я вас не вижу.
– Ой, простите, я не представился– голос вышел из темноты. И, оказалось, что с Димой разговаривал не случайный шатающийся по пляжу отдыхающий, не бесплотный шепот, а краб.
Да, да огромный синий краб! Он был размером с овчарку и медленно передвигался к нему, оставляя на влажном песке восемь крупных следов, на спине у него переливались в лунном свете семь серебряных звезд.
Дима на секунду опешил. Он никогда не видел подобных существ. Мальчуган сделал пару шагов назад, но, споткнувшись , грохнулся наземь. Возможно, ему помешал бежать камень, а возможно и страх.
-Аккуратнее,– Краб протянул одну из своих восьми своих лап, помогая мальчугану подняться. И внезапно страх прошел, растаял, умчался в ночь, в темноту моря. Обхватив мокрую клешню обеими руками, Дима поднялся.
– Кто... кто ты и откуда взялся?!
– Я живу в море– ответил Краб– иногда подплываю к бегу, слушаю разговоры, наблюдаю за людьми, последнее время за тобой. И мне подумалось, что тебе здесь почему-то совсем не нравится. Или я ошибся?
– Да нет. В общем-то нравится... Тут красиво. Только вот все считают меня чудаком, понимаешь..?
– Так это же хорошо! Приносить людям радость лучше, чем приносить горести.
– Не знаю.... Странным быть тяжело. Никто не хочет общаться. Родители видно надеялись, что я хорошо проведу время, когда отправляли сюда. Только вот какая разница, где меня будут не замечать, здесь или дома?
– А может, дело в тебе? Попробуй подружиться с кем-нибудь.
-Не знаю, не думал. А как?
– Так подумай. Не бойся людей. Лучше взгляни на них внимательнее. Порой они бывают невыносимы. Но в большинстве своем не желают тебе зла.
– Ты думаешь?
– Безусловно!
...Дима и Краб проговорили всю ночь. Когда же горизонт просветлел, а облака окрасились в бледно-розовый цвет, случайно встреченное Чудо вновь погрузилось в море, из глубин которого поднялось.
С той ночи мальчик каждый вечер стал прибегать на пляж, беседовать с новым мудрым знакомым, а под утро возвращался в постель. Странно, но ничего необычного или особенно умного Краб не говорил. Ребенок рассказывал другу, как прожил день, с кем и о чем разговаривал, чем кормили в столовой лагеря. А Краб посмеивался над сказанным кем-то забавным словом, спрашивал, не обратил ли внимание его друг на звон капель короткого летнего дождя, на то, как ярко блестит солнце в светлых волосах девчонок, как загорели, похудели, постройнели ребята его отряда.
Дима следовал советам Краба, и– вот чудо!– люди, окружавшие его, стали на глазах добрее и красивее. Дни полетели быстрее, веселее. А приезд сюда из тяжкого бремени сделался вдруг значительным и ценным. Он обзавелся новыми друзьями. И благодаря этому времени на грусть почти не осталось.
Так незаметно прошел двадцать один день. Дорожная суета вновь посетила деревянные домики лагеря «Солнечный». Дети шумно и спешно собирались: забывали вещи, обменивались адресами и плакали, когда кто-то покидал отряд.
Накануне отъезда Дима последний раз пришел на берег, чтобы проститься с морем и с чудесным другом. Он провел в ожидании всю ночь, но Краб не появился. Лишь только под утро увидел он, как среди медленных, пологих, ласковых, светло-синих волн утреннего моря, вдали, первый солнечный луч, упав в воду, отразился от серебра на синем панцире, словно вскрикнул пронзительно: «Прощай..!»
Он уехал в Красноярск совсем другим и с годами изменился еще больше. Но, никогда, никому не рассказывая об удивительном детском, южном знакомстве, помнил о нем, вновь и вновь возвращаясь в памяти к мудрому Чуду. Словно не договорил, не дослушал, не допонял еще чего-то, что обязательно надо понять...
Прошло восемь лет. Дима вырос, стал самостоятельным молодым человеком, в котором едва ли можно было узнать робкого, грустного, неуверенного в себе паренька, пришедшего впервые на ночной берег незнакомого ему чужого моря.
Ему многое стало по силам осуществить. И вновь произошло чудо. Часто ли то хорошее, что мы обещаем себе в детстве непременно сделать, удается исполнить? Но данное им когда–то – в ночь детского прощания с навсегда открытым им морем – обещание вернуться в «Солнечный» вожатым, вдруг исполнилось!
Он проходил по таким странно знакомым и по-новому изменившимся аллеям лагеря, любовался чуть подросшими кустами олеандра, жадно пробовал на вкус по-прежнему свежий морской воздух своих детских воспоминаний.
Здесь многое осталось прежним. Только на бордюрах и бетонных ступеньках появились изображения маленьких синих крабиков. Они были заботливо спрятаны в самых укромных местах. Специально так, чтобы кто– то их искал, но непременно находил.
Спустя пару недель Дмитрию доверили четвертый отряд. По вечерам сидя у костра, он с удовольствием рассказывал детям множество местных легенд, былей и небылиц, сказок, песен.
И одна самая любимая всеми была сказкой о Крабе, который выплывает из далеких морских глубин, чтобы помочь одиноким обрести друзей. Каждый раз добрый Краб оставляет на берегу частичку своей души в виде маленького синего изображения в укромных уединенных местах лагеря. Сейчас их семь. И тот, кто сможет найти все, будет очень счастлив.
Ведь счастье обязательно придет, если его старательно искать.
ХОЗЯИН СУМЕРЕК (M C B M)
Солнце садится.
Не на морское дно, не в глубокие подземелья за горизонтом уходит оно. Тепло и свет нужно и другой стороне. Сиреневатые облака плавно гаснут, на поля и леса оседают последние отблески заката.
Последние минуты перед выходом на работу...
Когда темнеющее небо перечеркнёт последний отголосок солнечной песни, вовсю звучащей теперь за горизонтом, я выйду на крыльцо и прикрою за собой дверь – тихо-тихо, чтоб не нарушить спокойное величие наступающих сумерек. До ночи ещё далеко, её граница едва обозначается на востоке...
Луна загадочно мерцает в небе, едва заметно подмигивая; маленьки бриллиантом на небесном бархате поблёскивает первая звезда. Воздух прозрачен и как-то по-особенному, по-сумерчному, свеж. Всё затихает.
Спускаюсь с крыльца и некоторое время наслаждаюсь тем, что давно стало моей родной стихией. Прохладным ветром, тишиной, полумраком, шёпотом просыпающихся звёзд... всем в отдельности и – неделимым, имя которому – сумерки.
Пора. Делаю шаг, другой и почти тут же начинаю чувствовать, как тело постепенно теряет вес, обретает особенную лёгкость, становясь как бы частью сумерчного мира. Полностью раствориться в тёплом воздухе, беззаботно парить, перетекая из воздуха в дерево, в луну, в звёзды, забывая о насущных проблемах, не дают доспехи. Они не особенно тяжёлые, но изредка весьма ощутимо напоминают, что я не просто на прогулке, а слежу, всё ли в порядке.
В общем-то доспехи Повелителя Сумерек мне ни к чему. Ну какой из меня, в самом деле, повелитель, кем мне здесь повелевать? Этим прохладным ветерком, этими маленькими бриллиантами в высоком небе? Лишь глупцы могут претендовать на это, и истинные Сумеречные Лорды – суровые воины, привычные к оружию, встают на пути этой глупости там, где сумерек и вовсе не существует, где, чуть только славбнет свет Солнца, форнари наполняют воздух электрической духотой, где величественную тишину заменяет рык двигателей и гроходт того, что рабы машин называют музыкой... над этими городами-камерами и парят Лорды Сумерек, охраняя то, что ещё не разрушено...
Мне же не от кого охранять мой край – на него никто не посягнёт, ибо он красотой и величием своим остановит всякого, собравшегося поднять на него руку. А я – поддерживаю порядок, помогаю при необходимости... я – Хозяин, строгий и заботливый, и очень надеюсь, что доспехи Повелителя мне вовсе не понядобятся.
Перешёптываются в небе звёзды, и луна задумчиво смотрит на мир, по которому скоро начнёт победное шествие ночь...
ТАЙ ЦЗЫ ТУ (СААГУН)
Длинная тихая аллея. Кроны деревьев уходят высоко вверх навстречу Солнцу, жадно глотая листьями полуденный зной. Лесные исполины беспощадно перемешивают его с соками Земли, получая рецепт вечной жизни. Наверное, глядя на них, человек осознал идею перевоплощения, Нирваны и философского камня вместе. Вечная жизнь, даже после смерти в покое и гармонии.
В тени великих деревьев по небольшой аллее шли два человека.
Такие одинаковые и разные:
Один в черном костюме с мечом за спиной – златовласый со странным – кошачьим разрезом глаз, другой – черноволосый, в рыжем, кожаном плаще, забрызганном грязью не одной дороги и арбалетом за спиной. Они шли в ногу, но как различны были шаги каждого из них. Первый – бесшумно ставил ногу. Такое впечатление, что он даже не переносил на нее тяжесть своего тела на нее, и, опираясь на воздух вокруг него, переносил вперед другую ногу. Ходьба в исполнении первого незнакомца напоминала бесшумное скольжение по поверхности земли – без звука, мягко, не оставляя следов. При каждом шаге другого в земле оставался глубокий след башмаков. Он не стеснялся своих следов – по ним его могли не только выследить, но и опознать, и перестать искать свою погибель от арбалета второго. Каждый его шаг вызывал легкое поскрипывание кожи перевязи арбалета о кожаную хламиды второму. Скрип кожи очень нравился второму незнакомцу. Он напоминал ему об арбалете и о звуке звенящей тетивы во время выстрела. Глаза второго были широко расставлены на скуластом лице и прятались за прядью смолянистых волос.
Глаза – зеркало души каждого человека – такие разные и одинаковые. Одни – казались темными провалами в ночное небо, покрытое звездами, в бездонную тьму веков. Другие – золотистыми обручами в синеве дневного неба, неба извечного, изначального и потерянного в бездонной тьме веков. В бездонной тьме веков одна лишь скорбь и печаль или радость; разлука или встреча; белое или черное; чистое или белое. Какая разница между словом и временем там, где ни то ни другое не имеют значения.
Они шли молча, бок о бок, бесконечное количество времени. Бесшумно скользил один, чуть поскрипывал перевязью арбалета другой. К чему слова, если есть глаза. К чему время, если есть чувство плеча другого рядом с тобой. К чему слава, если впереди надежда и свет.
Они шли молча, бок о бок и вечно живые деревья склонялись перед Вечностью без начала и конца, перед дорогой, которую не сможет открыть ни тысяча тысяч перерождений, ни Нирвана, ни мудрость философского камня.
Бесконечная тьма веков проложила дорогу сквозь НЕЗНАКОМЦЕВ.