Махмуд Ахмадинежад был прав.
Махмуд Ахмадинежад был прав. Не было никакого Холокоста в этом мире. Не б-ы-л-о!!!! Никого не сжигали в печах, не из кого не варили мыло. Есть только один Холокост, который сейчас. Есть только один Ад – тот, что на земле.
Имя моему Холокосту одно – это ты Настя. Ты – моя газовая печь, ты моя камера-одиночка, ты – мой барак! Мои кости хрустко трещат в огне моей же, ****ь, несчастной любви. Джинсы от CK и блузку Lacosta я сменил на холщовую –полосотую робу и шапочку, знаете, такую квадратную тюбетеечку, ну вы же помните, смотрели, наверное «Обыкновенный фашизм» Михаила Рома? Полосатая, вот в точности, как у тощих евреев, зажавших костистыми пальцами колючую проволоку… И только капельки алой крови повисли на ржавых колючках…
Ты - мой холокост, Настасья Сергевна, мой, еб твою мать, единственный в своем роде Холокост.
Горя в огне, задыхаюсь от газа. Сижу на сырых нарах и корябаю обгрызенным карандашом «Дневник Анны Франк» - мемуары маленькой носатой девочки, которые придумал ее папа (данные графологической экспертизы). Глупости ваш этот Холокост.
Абсолютно прав маленький чернявый человечек с горящими глазами!
Нет Холокоста, кроме того, что в нас! Есть один-единственный Холокост – Холокост души нашей. А вокруг милый добрый открытый мир.
Чернота внутри души нашей, тьма и веет холодом, а сверху сыпет пепел, метет по пустынным улицам моего сердца – все остальное выгорело, выгорело сердечко мое любить тебя, Настенька, ой, не могу больше.
Не выдержит душенька пытки.
Прав, чертовски прав, Махмуд Ахмадинежад, весь Холокост придумали европейцы и евреи, а землю под Израиль дали на Ближнем Востоке. Где справедливость? Война прошла в Европе, а ее черные зерна принесли в Азию. Так и льется кровушка заклятых братьев семитов в воды Иордана.
Прав, прав, персидская морда. Не было ничего! Все выдумки изобретательного сионистского мозга. Не проживало тогда под немцами и 5 миллионов евреев. Американские эксперты по смертной казни еще в 60-е доказали, что циклон-Б был несмертельным газом для уничтожения вшей и прочей насекомой живности. Смертность в Освенциме? Ха! Туда свозили всех пленных, больных тифом, еще бы им не умирать там пачками, когда союзники разбомбили коммуникации для подвоза продовольствия и медикаментов. Прав, ох, как прав, зеркало исламской шиитской революции, не было Холокоста.
И чтобы сжечь тела 6 миллионов жертв эсесовским зондер-командам нужно работать лет 30 по 24 часа в сутки – это же титанический труд! Почитайте историков-ревизионистов, почитайте!
Я знаю лишь один Холокост – любовушку мою к Настеньке несчастную, невзаимную, да неприкаянную… Кровушку-любовушку.
Все пришел мой час, по лбу катится холодный пот, желудок сводит от недоедания, постоянного, ****ь, чувства адского голода. Не кормит меня в бараке ужаса, Настенька.
За что ты меня так, Настюша. Цветы я тебе, ****ь, дарил, на руках, сука, носил, денег, *****, давал.
А ты меня - в каземат одиночества, а ты меня -в концлагерь лжи, а ты меня сдала полицаям коварства и палачам измены.
…Ну вот и все, за мной пришли посланцы смерти.
Впереди идет Настя, собственной персоной: сапожки хромовые на высоком каблуке начищены до блеска человечьим салом, черные резинки чулок видны из-под черной мини-юбки, на голое тело одет черный мундир с рунами зиг на погонах, сытная грудь третьего размера смуглой плотью вываливается в пространство барака, волосы в хвост, фуражка с «мертвой головой» залихватски сдвинута на бок, ручка в лайковой перчатке держит стек. За Настей стоят безликие держиморды в форме, еле сдерживают их ручищи огромных овчарок. Адские псы, подобно одноголовым церберам готовы разорвать мое исхудавшее тело на части.
Блики солнца, едва пробивающиеся сквозь решетку высвечивают каркас моего высохшего тела: пергамент кожи на ребрах, гниющие рты ранок от кандалов на ногах…
Ачччч! Настин стек высек кусок кожи из моего бока, я не понимаю ее лающей немецкой речи, но сильные руки держиморд подхватывают мое слабое тело и тащат прочь из барака.
Шприцы солнечных лучей болезненно жалят мои, привыкшие к полусумраку барака глаза. Я пытаюсь вяло вырваться, меня бьют электрошокером и мою волю, да и мое тело парализует.
Настя яростно срывает с меня робу и штаны, я остаюсь совершенно обнаженный. Скукоженный стручок члена стыдливо спрятался в лобковом волосе, я прикрыл глаза и стал ждать смерти…
Газовая камера в тот день была переполнена, и меня решили повесить.
…Моя тонкая шея в намыленной петле, я апатично кричу: «Настя, я люблю тебя, будь ты проклята, сука!»
Ты улыбаешься и носочком сапожка элегантно выбиваешь табуретку из-под моих ног. Мгновенно ломаются шейные хрящи, я чувствую боль, переткающую в негу. Моя последняя эрекция висельника перетекает в прощальный салют. Часть гнилого лагерного семени брызжет в декольте Настиного мундира, часть льется в землю, чтобы прорости магическим корнем мандрагоры, Я вижу, как Настя улыбается, и слизывает мою сперму с бархата своей кожи. А потом я в сотый раз умираю в Холокосте безнадежной любви.
…Мое тело засовывают в печь, мгновениями позже языки не нашедшей выхода страсти выжигают мою плоть, да сухо трещат кости.
6 миллионов Меня сгорело в топке любви к Насте. Гитлер был добрый, любил детей, а ты злая. Любишь только себя и унижать других.
Сотни твоих бессмысленных жестоких опытов на моем сердце…
Махмуд Ахмадинежад абсолютно прав, не было Холокоста, кроме того, что в моей голове и моем сердце. Холокоста моей любви…