В 1983 году я учился на втором году аспирантуры на кафедре Радиоприемных устройств МЭИ. И пора было подумать о разных практических внедрениях результатов своей работы. Программы, которые я написал на языке Фортран, мы с моим шефом Валерием Борисовичем решили передать в Горьковский институт «Салют» в надежде, что там дадут Акт о внедрении.
Сходил я в Первый отдел МЭИ, взял Справку по форме номер 2 «О допуске к работам и документам», Предписание на выполнение задания, Командировочное удостоверение, подписанное всеми начальниками, включая Завкафедрой, и купил билет до города Горького, названного, как известно, по псевдониму Буревестника Революции, Алексея Максимовича Пешкова.
На прощанье сели мы на 5 этаже в комнате 637 с друзьями и раскупорили на дорожку бутылочку винца.
- Слушай,- говорит горьковчанин Саша, а ведь «Салют» находится в Щербинках, так там сейчас академик Сахаров живет, и как раз напротив нашего физического института. Будешь идти мимо – передавай привет, – пошутил он.
- Он там с Еленой Боннэр живет, кажется?
- Да, вроде как в ссылке, но хотел бы я сам так жить. В трехкомнатной квартире на первом этаже, под охраной наряда милиции.
- И не выходит из квартиры? Так это с ума сойдешь.
- Да нет, выходит, он даже в нашем институте работает, младшим научным сотрудником, в отдельном кабинете. Но признаюсь – кроме таблички на стене, мы ничего не видели.
Я подумал: да, такого человека держат взаперти. Академик, трижды Герой Социалистического труда. Как раз незадолго до этого Леонид Ильич Брежнев, видимо из зависти, издал указ о лишении его всех этих наград, и народ с изумлением узнал, что этот человек столько их имеет, да еще академиком стал в 30 лет.
Я рассматривал перекошенное лицо Сахарова на фотографии в «Энциклопедии СССР» и очень скромную заметку из 10 строк, в конце которой среди научных работ была указана всего одна статья, вроде как о скорости движения каких-то частиц в вакууме.
Потом, сделав небольшое сравнение, увидел, что его Звезды Героя получены одновременно со Звездами академиков Курчатова и Александрова…
Поздно вечером я дошел пешком от общаги МЭИ до «Трех вокзалов», сел на поезд 37, и как раз на 37 место прямо возле туалета.
Поезд тронулся за несколько минут до двенадцати и должен был прибыть в Горький утром в шесть часов. Всю ночь страждущие до туалета советские люди спотыкались о мои измученные ноги и хлопали дверью с поломанной ручкой, пытаясь то открыть, то закрыть её. А один мужик в форме пообещал пообломать мне кости.
Ночью я проваливался в какую-то яму, потом просыпался в поту от чьего-то мощного храпа сверху, потом мы долго стояли на станции «Диведеевский монастырь», а под утро замерз на своей полке одним боком, повернутым к зарешеченному окну. Часов в 5 проводница истошно завопила, включила свет на полную мощность и стала требовать сдавать постельное белье. В угрозу соням она обещала закрыть туалет через 10 минут. После такой угрозы через двери, поперек которых висели мои измученные ноги, стали пробираться в одиночку и группками люди с переполненными мочевыми пузырями. Так что отдых мой с кошмаром и холодом завершился, и я стал потирать свой замерзший бок, рассматривая соседей по купе плацкартного вагона.
Справа от меня лежал мужик в тельняшке и в наколках, укрытый телогрейкой, слева еще один лысый, как он представился, пожарник. Сверху сваливались шинели, это служивые ехали на третьей полке, похоже, в отпуск.
Они толклись всю ночь, выкурив, наверное, пачки по три «Примы».
Надо мной лежал какой-то одноногий мужик. Причем он, оказывается, довольно ловко забрался на третью полку, уже прилично забитую вещами, и оттуда шли волны колбасно-сального запаха.
На нижних полках ехали старик и старушка. Они ехали с поминок, и все обсуждали, кто приехал на похороны, а кто нет. Подо мной, на месте 38, ехал одних лет со мной очкарик, подруга которого сидела за два купе от нас, и поэтому он все кричал: «Вика! Вика!» А Вика отвечала: «Боря, Боря!» В соседнем купе ехала молодая мама с дитем, а дальше шел вообще бедлам, т.к. 3 купе заняли цыгане, среди которых и втесалась Вика. Цыгане мужики пол-ночи играли в карты, а их жены бегали в туалет стирать вещи, и также крыли меня почем зря из-за моих ног.
И вот за окном замелькали желтые фонари, пробивающиеся сквозь изморозь окон нашего плацкартного вагона, а также сквозь оттаявшие промоины в окнах тамбура, куда я отсосался от шума и суеты вагона. Слева по ходу поезда мелькнул город Дзержинский, в котором на химическом заводе работала когда-то Татьяна Викентьевна, моя дальняя родственница.
Со скрипом и оханьем поезд подошел к вокзалу города Горького. Было рано, и институт «Салют», конечно же, еще не принимал командировочных. Поэтому я прошелся по Канавинскому району в поисках дешевенького кафе, в котором надеялся выпить кофе и съесть порцию пельменей.
Канавинский район – это стрелка, полуостров, образованный при впадении реки Оки в Волгу. Был здесь и домик, где жил молодой Алексей Горький. Это один из 5 горьковских адресов в бывшем Нижнем Новгороде. Эти горьковские адреса я прошел еще в первые мои визиты в этот старинный русский город, поэтому считал, что хорошо в нем ориентируюсь и смело ходил всегда пешком. И в этот раз я прошел мост через Оку, слабо освещаемый на рассвете желтыми фонарями. Слева виднелась гора перестроенного, но сохранившего прелесть храма Александра Невского. Затем я поднялся на кремлевский холм, очень грандиозный в Нижнем Новгород, весь ощетинившийся храмами с обломанными крестами.
На площади Минина я нашел-таки вожделенное кафе, выпил черный кофе вприкуску с коржиком за 9 копеек.
Пройдя пешком всю улицу Свердлова, от площади Минин до площади Труда, я сел на автобус и через 40 минут был в Щербинках, а еще через 15 минут доскрипел по снегу знакомой дорогой до института «Салют», на котором, кстати, надписи, что это НИИ «Салют», не было.
В те годы все научно-исследовательские институты были номерными, и назывались почтовыми ящиками.
Справа от двухрядного стеклянного тамбура находился коридор, и в нем окно для командировочных. Я просунул туда свой паспорт, бумаги, и мне выписали пропуск в 4 отдел, к Георгию Михайловичу Смыслову. Я позвонил по местному телефону Георгию Михайловичу, и он прислал за мной девочку, которая провела меня по гулким бетонным коридорам. В общем, день прошел удачно. Я поговорил с начальниками разного ранга, передал свои материалы, запланировал свои дела, поселился в институтскую гостиницу, а в обед ходил в новую «Пирожковую», которая была расположена в 400 метрах от института.
Вечером я решил прогуляться по Щербинкам, и вышел в Физическому Институту, в котором работал младшим научным сотрудником сосланный академик Андрей Дмитриевич Сахаров.
Напротив института, через дорогу, ближе к «Салюту», стояли три девятиэтажных дома, в одном из которых, как сказал мой друг в Москве, и жил на 1 этаже академик Сахаров. На улице вьюжило, людей почти совсем не было, хотя время было 7 вечера, но было уже по-зимнему темно. Только время от времени проходили люди, закутавшись в пальто.
Я подошел к домам и без труда отгадал, где живет Сахаров. Дело в том, что дома были с одним подъездом, и как раз в крайнем дефилировал милиционер. Я прошел мимо и обошел этот дом. Несколько больших окон зияли темнотой. Я подошел ближе и пытался что-то увидеть за стеклом. На окнах не было даже занавесок. От них несло одиночеством и официозом. Может быть, хозяева спали, а, может, их просто не было дома. Я прошел еще раз мимо подъезда и пошел к троллейбусной остановке. Время у меня было, и я решил съездить в старый центр города и пройти к Нижегородской радиолаборатории, которая, как известно, в 20 годах была флагманом нашей радиотехники.
Троллейбусы были без печек, и сквозь трясущиеся щели свистел холодный воздух. Я вышел на конечной остановке площади Минина и пошел к памятнику летчику Чкалову, а затем по верхней улице по направлению к радиолаборатории. Улица была старинная и красивая. Почти никого не было на улице, и она была украшена новогодним снегом. Возле одного дома стоял милицейский газик, мирно попыхивающий дымком. Вдруг из него вышли 2 человека, тепло одетых и подошли ко мне. Сомнений не было, сейчас будут проверять документы.
- Куда идете?
Я стал заикаться, и заискивающе говорю: «Да вот здесь радиолаборатория Нижегородская, в ней работал мой руководитель, академик Сифоров, еще до войны. Хочу посмотреть».
- Пройдите с нами, - сказали два мужика, схватив меня под локти.
Я стал со страхом озираться, но что поделаешь, пойду, может каким-нибудь понятым.
Меня завели в полуподвальное помещение. На входе я увидел красную вывеску «Пункт ДНД» и успокоился. За столом сидели старший лейтенант и лейтенант. Для меня уже был приготовленный стул. Но прежде, чем пригласить сесть, старлей спросил меня: «Что у вас в карманах?» Я вынул паспорт. И вдруг оперативники, стоящие сзади меня, очень ловко залезли в карманы и вычистили все содержимое, под говорок типа: а это что, а? Пальтишко снимите, здесь тепло.
Я послушно снял пальто и передал его одному оперативнику. В комнату стали проникать еще какие-то люди, и все внимательно, испытующе на меня смотрели, как будто пойман какой-то государственный преступник или рецидивист.
Оперативник зачем-то побил ребром своей ладони мои ноги ближе к разношенным лаптям, и нажал на мои плечи там, что я бухнулся на стул. Наступила тишина.
Старлей стал рассматривать мои документы. У нас в России любят хвалиться своим паспортом. В те годы паспорта читали вместо газет. Поэтому и я был спокоен и даже горд, когда старлей рассматривал печати на моем паспорте, штамп подмосковной прописки. Когда он перешел к горе бумажек, которые лежали на столе, мне стало не так приятно. Он открыл мою записную книжку, что-то полистал и перешел к отдельным бумажкам. Вдруг он радостно схватил одну бумажку, которая на вид была вроде чертежа или самодельной карты.
Действительно, на ней был изображено несколько кубиков. На одном кубике было написано «Салют». Слева шла дорога, улица Гагарина, и указаны еще несколько кубиков, к которым шли стрелки от кубика, с указанием остановки.
- Что здесь изображено? - строго спросил старлей.
- Я здесь в командировке. Это показано, как пройти в «Пирожковую», обедал я там, - не совсем уверенно сказал я и посмотрел в глаза старлею.
Правая рука старлея потянулась к телефону.
Он набрал короткий номер и сказал в трубку. «Да. Похож. Приезжайте. Есть!»
Потом он ласково мне промурлыкал: «Мы вас задержим на некоторое время. Вы похожи на одного человека, которого мы разыскиваем. Встаньте, пожалуйста, здесь и наденьте пальто».
Я надел свое черное пальто с короткими рукавами и бобриковым воротником, которое я купил как уцененное в городе Рыбинске за 27 рублей, и стал над всеми милиционерами, видимо, очень смешно выглядя.
Какой-то молодой парень несколько раз сфотографировал меня со вспышкой, а уже потом спросил: «Можно Вас сфотографировать?» Я попробовал пошутить, вроде того, что хорошо, что не в фас и профиль.
За окном загудела машина, и в клубах дыма и пара в пункт дружинников вломились подполковник и два сержанта. Подполковник подошел к столу, что-то сказал вскочившему старлею и посмотрел на меня издали прищуренным взглядом.
Потом он небрежно одним пальцем пошевелил мои бумаги, что-то сказал старлею и вышел. Машина почти тут же зафыркала и уехала.
«Забирайте все. А это мы оставим» – старлей отставил злополучную карту. «И распишитесь здесь». Он протянул мне акт задержания, в котором, впрочем, ничего страшного не было, и я его смело подписал.
- Вы свободны!
Я счастливо оглядел всех окружавших меня, распрямил плечи, засунул все, находящиеся на столе, в один внутренний карман, отчего он стал некрасиво топорщиться, и, спотыкаясь и раскланиваясь, твердя «Спасибо, спасибо», выскочил, как мог быстрее, из Пункта ДНД.
Я бежал так быстро, что через 5 минут из-за холода в голове понял, что я забыл там свою облезлую шапку. Но твердо решил не возвращаться. Огладываясь на темные переулки, назад, к далеко оставшемуся пункту ДНД возле Нижегородской радиолаборатории, я сел в полупустой троллейбус, причем вжался в сиденье так, что мне казалось, меня не видно. И поехал в сторону Щербинок.
С каждой остановкой, в мою душу входило все больше радости, потому что я удалялся от тех серьезных людей, строго стоящих на охране своего города.
…Задумавшись, я не заметил, как передо мной в троллейбусе сели два человека, это были пожилой мужчина, сгорбленный, в сером пальто и полная женщина. От них веяло грустью. Но я ничего не думал, и только когда мы вышли с ними на одной остановке, и они пошли по направлению того крайнего дома, который я обходил вокруг 3 часа назад, я подумал: не академик ли это Сахаров. И медленно побрел вслед за ними, держа дистанцию. Шла парочка очень медленно. На улице было пустынно, поэтому ни у кого не появилось соблазна удивиться, как одна черная тень крадется за двумя маленькими шариками…
октябрь 2002