аматетел

АМАТЕТЕЛ

«…Знай: человеку, сразившему змея,

Лучше забыть, что такое беспечность:

Подстерегает змея, настигает;

Скорбь ядовитая в сердце змеином…»

Харша

Был майский вечер. Сирень уже расцвела, и над Городом парил её аромат. По Площади прогуливались влюблённые парочки, старички со старушками сидели на стульчиках у парадных и наблюдали за ними, утирая слёзы умиления.

Под большими круглыми часами, венчавшими высокий бронзовый столб, нервничал молодой человек в студенческом мундире. Петлицы мундира определяли учебное заведение высшего разряда, что наводило на мысль — родители вкладывают солидный капитал в его образование. Молодой человек периодически доставал из потайного кармашка золотые часы и сравнивал показания их циферблата с показаниями больших часов. Прикладывал к уху, подкручивал головку завода. Делал пять шагов вперёд, вздыхал, разворачивался и делал пять шагов в обратном направлении. Большие часы пробили семь раз. Маленькие проиграли незатейливую мелодию. Молодой человек воскликнул:

— Ну, где Она, чёрт возьми!?



***



Она бежала по Бульвару. Бежала, как могла, семеня ажурными ножками. В голове её проносилась одна мысль: «Только бы не ушёл! Только бы дождался!..»

Показались часы на бронзовом столбе, но рядом никого не было. Девушка остановилась, едва отдышавшись, осмотрелась и…

— Ну, наконец-то! — послышался голос из бакалейной лавки, разместившейся в доме неподалёку от часов. В дверях стоял молодой человек и нервно жевал бублик.

Облегчённо вздохнув, Она направилась к нему.

— А Вы — непунктуальны, — улыбаясь, сказал молодой человек и откусил от бублика.

— Я — дама, — смутившись, ответила девушка.

Молодой человек доел бублик, вытер пальцы платком и протянул руку девушке со словами:

— Ну, здравствуйте, прекрасная незнакомка.

— А Вы — плохо воспитаны? — удивилась она, подавая свою.

— Не понял, — удивился молодой человек.

— Первым руку протянули, — пояснила девушка.

— Да бросьте, — засмеялся он. — Оставьте этикет, будьте проще. Давайте, наконец, познакомимся. Меня зовут Андрей Крысогенов.

— Мария Дэви, — смущаясь, представилась девушка.

— Ну вот. Так-то лучше. А то о встрече условились, а как зовут, не узнали.

— Да…

— Куда пойдём? Может в ресторацию? — предложил Крысогенов.

— А может в Синематограф? — спросила Мария.

— Любите фильмы?

— Обожаю.

— Хорошо, пойдём в Синематограф, но сперва в ресторацию, Вы не против?

— Нет, что вы. К тому же, я — голодна.

— Отлично, идём! — Крысогенов взял Марию под руку, и они направились вниз по Бульвару к ресторану.



***



В то время как Крысогенов нервно сновал под часами из стороны в сторону, за ним наблюдал из витрины бакалейной лавки мужчина лет сорока, с лицом настолько бледным, что его можно было принять за мертвеца. На правом виске мужчины был глубокий шрам в форме кольца, а на левой щеке — четыре толстых рубца, которые очень походили на жирных дождевых червей. Владельцем этих примет был хозяин бакалейной лавки Золотарёв. Наблюдая за молодым человеком, он думал: «Не придёт». Когда пробили часы, Золотарёв вышел из лавки и направился к Крысогенову.

— Ну, что Вы здесь мечитесь, молодой человек? — спросил он, подойдя.

— Да вот, назначил свидание одной особе, вчера мелочь в трамвае обронил, она решила помочь, лбами столкнулись, — разоткровенничался Крысогенов.

— Ясно, а я всё смотрю на Вас, смотрю, вспоминаю себя в Ваши годы…

— Вы — хозяин лавки?

— Да.

— Не продадите чего-нибудь пожевать?

— С превеликим удовольствием, прошу за мной.

Они вошли в лавку, и Золотарёв, встав за прилавок, предложил Крысогенову свежих бубликов, тот выбрал самый большой и, расплатившись, стал уплетать его, разглядывая товар на полках.

— А что в той банке? — спросил он, указывая на огромную малахитового цвета жестянку.

— Чай любви. Достаточно одной щепотки, и та, которой Вы предложите чашку этого чаю, полюбит Вас, и сделает всё, что только пожелаете, — подмигнул Золотарёв.

— Почём? — загорелся Крысогенов.

— Сущая безделица, рубль за четверть фунта.

— Дорого, — возмутился молодой человек, но в глазах его Золотарёв прочёл желание приобрести сей сыпучий эликсир.

— Ну что Вы, за такой товар, цена — оптимальная, — ухмыльнулся продавец и вопросительно поднял брови.

— Хорошо, беру, — сдался Крысогенов и открыл кошель. Вдруг из нагрудного кармана лавочника раздалась громкая комариная трель.

— Извините, телефон, — Золотарёв вынул из кармана жилетки «мобильник» и спросил. — Ну, где же ты, именинник? — внимательно вслушиваясь в то, что ему говорили в трубку, отсыпал в кулёчек чаю и передал его Крысогенову.

— Благодарю, — ответил он, расплатился и вышел из лавки.



***



В ресторане было накурено. Завеса табачного дыма скрывала лица посетителей. Оркестр играл в стиле «свободный чёс». Мальчик сидел за столиком в самом углу, у клозета. Сегодня ему стукнуло девятнадцать. Перед ним на столе стоял бокал вина, лежали букет чёрных роз и открытый алюминиевый портсигар, в котором была только одна папироса. Мальчик разглядывал посетителей, насколько позволял смог. Мимо пробежал официант с подносом, на котором возвышалась гора грязной посуды. Мальчик проводил его оценивающим взглядом до дверей кухни. Оркестр закончил играть. Музыканты спустились в зал и сели за свободный столик. Контрабасист щёлкнул пальцами, и рядом с ним появился официант с опухшим лицом. Контрабасист что-то прошептал ему, официант оскалился и, кивнув, скрылся в дыму.

Мальчик вынул папиросу, закрыл портсигар и прикурил от свечи на столике. Затянувшись, он закрыл глаза и выпустил дым кольцами. Сидевший за соседним столиком толстый купчина повёл носом и оглянулся на Мальчика. Но тот продолжал сидеть с закрытыми глазами и, медленно затягиваясь, так же медленно выпускал дым кольцами. Купчина тихо сказал своей переполненной даме, показывая глазами на Мальчика: «Обнаглели эти молокососы, уже в ресторациях свою „дурь“ открыто смолят. Эх, куда смотрит Голова…» Дама понимающе закивала головой и, тяпнув рюмку водки, зажевала её квашеной капустой. Мальчик слышал купеческие слова, но только презрительно посмотрел на него и сделал глоток вина.

В ресторан вошли новые посетители. Это была молодая пара — Крысогенов и Мария. Они поискали глазами свободный столик, но все оказались заняты, и тогда они направились к столику Мальчика, так как он сидел один, а мест за столиком было четыре.

— Можно к Вам присоединиться? — спросил Крысогенов, отодвигая стул.

— Прааашууу, — растягивая гласные, сказал Мальчик и пригласил рукой садиться.

Крысогенов помог Марии сесть, сел сам и попытался подозвать официанта, но тот, покачав головой, дал понять, что он занят и направился к противоположному столику. Крысогенов чертыхнулся и повернулся к Мальчику с вопросом:

— Давно сидите?

— Час.

— Свидание? — поинтересовался Крысогенов, кивая головой на розы.

— Да.

— А почему чёрные?

— Вам-то что? — недовольно проговорил Мальчик, закрыл глаза, затягиваясь в последний раз, и бросил окурок в бокал.

— Пардон, — извинился Крысогенов и вновь попытался подозвать официанта.

— Наконец, к их столику подошёл официант с опухшим лицом и протянул Марии меню. Она пробежала глазами по строчкам и сказала, обращаясь к Крысогенову:

— Мне салат из солёных огурцов и молочный коктейль, без сока.

— Однако, — хмыкнув, записал в блокнотик официант.

— А мне графин водки и телячью отбивную, — заказал Крысогенов и отпустил официанта. — Вы меня удивляете, — обратился он к Марии.

— Диета.

— Кишечная?

— Ваш юмор неуместен, — оскорбилась Мария.

— Извините, — склонил голову Крысогенов и встал. — Пойду музыку закажу. Где музыканты? — спросил он Мальчика, тот указал рукой на столик у окна, за которым, уже изрядно захмелевшие оркестранты тискали двух проституток.

Крысогенов, наклонившись к крайнему, сказал на ухо название мелодии. Музыкант кивнул и, взяв купюру, встал из-за столика, приглашая коллег к станку. Оркестранты, с огромным нежеланием оставили проституток в покое, и, взяв инструменты, выдали душещипательную композицию. Крысогенов вернулся за столик.

— Что это? — спросила Мария, пытаясь узнать в мелодии знакомые мотивы.

— Томас Уэйтс, — ответил Крысогенов и закурил.

— За душу берёт, — прошептала Мария и спросила Мальчика. — Вам нравится?

— М-даа-с, — сухо ответил тот.

Подошёл официант и расставил на столике заказ. Мария принялась за огурцы, а Крысогенов налил себе из графина и, сделав выдох, выпил одним глотком большой фужер.

— Профессионально, — улыбнулся Мальчик.

— Экзистенциально, — ответил Крысогенов, отрезал от отбивной добрый кусок и отправил его в рот. Не переставая жевать, поинтересовался у Марии:

— Мария, а вы читали Кама Сутру?

— А Вы опять, — покраснела Мария.

— Что опять?

— Меня конфузите.

— Ах, извините, хотел беседу поддержать.

— Прожуйте сперва, а уж потом беседуйте, — вступил в разговор Мальчик. — Вы мне слюной на манжету брызнули.

— Прошу пардона, — невозмутимо извинился Крысогенов и снова налил себе полный фужер.

— Вы — пьяница? — удивилась Мария.

— Нет, это для храбрости, что-то меня мандражит, — смутился Крысогенов и опрокинул в себя содержимое фужера. — Ух, — вздохнул он. — Хорошая.

Отрезав от отбивной, посмотрел на Марию, которая сделала глоток коктейля, ухмыльнулся, хотел что-то сказать, но промолчал. Принялся усердно жевать телятину.

Оркестр доиграл, и музыканты, побросав инструменты, устремились к столику, где их заждались уже абсолютно «никудышные» проститутки.

Мальчик вынул из жилетного кармана часы и, взглянув на них, сказал:

— Ну, пора, спасибо за приятное общество, должен откланяться. Дела.

Он встал, взял со столика букет и направился к выходу.

— А портсигар? — крикнул вдогонку Крысогенов.

— Не нужен, — не оборачиваясь, махнул рукой Мальчик и вышел из зала.

— Странноватый юноша, — задумчиво пробормотала Мария.

— Пидор, — бросил Крысогенов, выливая из графина остатки. — Ой, сори, гей.

— Думаете…

— По лицу видно, да бокал в помаде. На губах-то стёрлась…

— Наверное, Вы правы, — Мария допила коктейль.

— Крысогенов опрокинул последнюю дозу, и, дожевав отбивную, спросил:

— Ну что, в Синематограф?

— Да, пожалуй, пора, только вот в уборную зайду, оправиться надо, — смущённо сказала она и удалилась.

— Понимаю, — тихо сказал ей вслед Крысогенов и ущипнул за ягодицу проходившую мимо официантку. Та, захихикав, убежала, но через секунду вернулась с огромным вышибалой и, показав пальцем на Крысогенова, пожаловалась:

— За жопу меня схватили.

Вышибала нахмурил низкий лоб и грозно спросил:

— Вас попросить, или больше не будешь?

— Больше не буду, — миролюбиво улыбнулся Крысогенов и встал. — Мы уходим.

Вышибала ничего не сказал, хлопнул официантку по заду так, что та мгновенно достигла дверей кухни, и удалился вглубь ресторана. Вернулась из уборной Мария, и Крысогенов, взяв её под руку, двинулся к выходу.

— А деньги, любезный! — услышал он за спиной голос официанта с опухшим лицом.

— Ой! Совсем забыл, — пробормотал Крысогенов и отсчитал нужную сумму.

— То-то, — ласково проводил их взглядом официант и принялся убирать со столика.



***



Золотарёв закрывал ставни, когда его окликнул приятный юношеский голос:

— Альберт! Я ждал…

Он обернулся и увидел Мальчика, протягивавшего розы.

— Извини, что не пришёл. Никак не могу пересилить в себе комплекс общественного мнения, — виновато улыбнулся Золотарёв. — С днём рождения, дорогой! Входи.

Они вошли в лавку и заперли дверь.



***



На небольшом белом полотне, не меняясь уже более десяти минут, раскинулся урбанистический пейзаж, с высоченными кирпичными трубами, из которых валил разноцветный дым. Вокруг труб монотонно бродили полуобнажённые мужчины с огромными гаечными ключами и методично постукивали ими по основанию труб. Всё это сопровождалось заунывной техногенной музыкой, состоящей в основном из скрежета шестерёнок, шума выбрасываемого пара, звона цепей, свиста клапанов и тому подобного.

— И Вам это нравится, — спросил шепотом, касаясь губами уха Марии, Крысогенов.

— Да, — ответила она. — В этом есть какая-то скрытая красота.

— Ясно, — усмехнулся он и уставился на экран.

Зал был полон, сидели даже в проходах. Такого аншлага не было давно. Видимо, картина стоила такого внимания публики, но Крысогенов так не считал. Глаза его закрывались, давно хотелось в туалет, но Мария сжимала его руку, и он не мог разорвать эту связь.

Наконец, фильма закончилась, включили свет, и зрители поднялись со своих мест.

— Жаль, что кончилось, — с сожалением проговорил Крысогенов, зевая в кулак, и пошёл к выходу.

— Да, жаль, — направилась за ним Мария.

Выйдя на улицу, Крысогенов закурил и спросил Марию:

— Ну что, куда теперь?

— Домой.

— Ко мне?

— Каждый к себе, — возмутилась Мария. — Вы что думаете? Я — девушка порядочная!

— Я тоже не хам-наглец, на чай приглашаю.

— Ну, на чай можно зайти. Но на часик, не дольше, а то тётя будет ругаться.

— Вы с тётей живёте?

— Да. Папенька с маменькой за границей — дипломаты.

— Ясно, — кивнул Крысогенов, и, увидев таксомотор, крикнул. — Извозчик!!!

Автомобиль подъехал к ним, и из окна высунулась небритая физиономия водителя:

— Сам ты извозчик. Чего орёшь?

— Нам бы до дома…

— Садитесь.

Они сели, и Крысогенов назвал адрес. Таксист включил счётчик, и машина сорвалась с места.



***



В подвале бакалейной лавки, между ящиками с товаром, за сервированным столом, сидели Золотарёв и Мальчик. Альберт пил вино, а его гость курил очередную папиросу. Под столом стоял патефон, и из его недр лилась приятная мелодия — что-то из Шопена.

Золотарёв, проводив взглядом струйку дыма, спросил:

— Ты счастлив?

— Не знаю, не думал… Может то, что я чувствую, когда ты рядом, и есть счастье, но сказать однозначно — да, я счастлив, не могу.… Это очень сложно. Это так сложно, что мой разум не способен дать полной оценки моему нынешнему состоянию…

— Понимаю… Я сам ещё не осознал всего, что прочувствовал за последнее время… за время, которое прошло со дня нашего знакомства… хочешь вина?

— Извини, Альберт, но я не смешиваю, это может привести к слишком неожиданным внутренним откровениям, к которым я абсолютно не готов.

— «Дурь» погубит тебя…

— Я знаю, но уже не могу жить без эйфории…

— Знаком с моей горничной?

— Нет.

— Её зовут Мафр. Возраста неопределённого, но я зову её тётушкой Мафр.

— К чему ты заговорил о ней?

— Так, чтобы развлечь тебя немного. Если, конечно, ты не против.

— Продолжай, я весь внимание.

— Так вот, тётушка Мафр — весьма занимательная особа. Она говорит своеобразно…

— Это как?

— Не произносит гласных.

— Почему?

— В детстве, лет в шесть, она отправилась к своей бабушке в соседний Городок пешком. Дорога лежала через лес и кладбище, вот там она и встретила что-то, что повлияло на неё не лучшим образом. Возвратившись домой, она не смогла произнести ни одного гласного звука.

— А ты её понимаешь?

— Я — да, и ты поймёшь…

— Думаешь?

— Сейчас увидишь, — с этими словами Золотарёв вынул из жилетного кармана телефон и, набрав номер, сказал в трубку. — Тётушка Мафр? Спуститесь к нам, пожалуйста.



***



Таксомотор стоял возле дома, который назвал Крысогенов, уже более получаса.

— Ну что, долго ещё ждать? — возмущённо интересовался водитель, наблюдая в зеркало за происходящим на заднем сидении.

— А может, Вы поможете мне? — отчаявшись привести Крысогенова в чувства, взмолилась Мария. — Я заплач;.

Водитель хмыкнул и, выйдя из машины, открыл правую заднюю дверцу. Затем он взял Крысогенова в охапку и, вытащив из салона, поставил к стене. Тот что-то промычал и по-идиотски захихикал.

— Благодарю Вас, — сказала Мария, протягивая таксисту деньги.

— Да ладно, чего уж там, — проворчал он, положил деньги в бардачок и запустил двигатель. Машина взревела и унеслась вверх по улице.

Мария посмотрела на хихикавшего Крысогенова и вздохнула. Бросить его здесь? Нет, она не могла так поступить. Но номера его квартиры она не знала. Света в парадном не было, видимо, консьержка уже спала. Мария взяла Крысогенов за ворот и принялась трясти его, вопрошая: «Номер квартиры!? Скажи номер квартиры!» Но тот только мычал. Вдруг Мария почувствовала резкий запах ей не знакомый, но настолько противный и удушающий, что её чуть не стошнило. Одновременно она ощутила, как по спине побежали мурашки, а ноги похолодели. Она обернулась и увидела в тёмной подворотне силуэт маленького человека в высоком цилиндре. Лица его видно не было, но она поняла, что он смотрит на неё. Марии стало не по себе, что-то пыталось проникнуть в её мозг и овладеть им. Она закричала, человечек вздрогнул и скрылся во тьме. От крика Крысогенов на мгновение пришёл в себя и пробормотал: «Четыре… надцать…» После чего, снова прогрузился в состояние безмятежности. Опомнившись, Мария, подставив Крысогенову плечо, потащила его в подъезд. Дверь была заперта. Мария постучала в стекло подъездной двери, но ничего не изменилось. Она постучала сильнее. Наконец, загорелся свет, и послышалось шарканье ног. Дверь открыла старушка с заспанным лицом и в чепце.

— Кого? — сонно спросила она.

— Он здесь живёт, — смутившись своего положения, ответила Мария.

Старушка подслеповато прищурилась и проворчала:

— Живёт, живёт, гуляка окаянный, — она посторонилась, пропуская их внутрь. — Давайте помогу.

— Если это Вас не затруднит, — устало, согласилась Мария.

Они доволокли обмякшее тело Крысогенова до двери с номером «14». Старушка вставила ключ в замочную скважину и, улыбнувшись, сказала:

— Ну, голубушка, дальше сама.

— Спасибо, — поблагодарила Мария и отперла замок.

— Спокойной ночи, — пожелала старушка и удалилась к себе.

Втащив Крысогенова в квартиру, Мария осмотрелась. Жилище было небольшим, но уютным, большая комната и кухонька. Уложив его на кровать, она распахнула окно и вдохнула ночной воздух, пропитанный сиренью.



***



— Проходите, тётушка Мафр, — пригласил Золотарёв горничную, которая, действительно, оказалась женщиной без видимого возраста.

— Зв..л.. м..н..? — спросила тётушка Мафр, подойдя к Золотарёву.

— Да, как там чай? — спросил он, подмигнув Мальчику.

— Вс.. в п..р..дк.., в..д.. к..п..т. Ск..р.. б..д..т г..т..в, — ответила тётушка Мафр и опустила глаза.

— Что она говорит? — шёпотом спросил Мальчик.

— Всё в порядке, вода кипит, скоро будет готов, — пояснил Золотарёв и обратился к тётушке. — Дорогая, ты постелила?

— Д.., п..ст..ль г..т..в.., вс.. к..к..б..чн..

— Спасибо. Можешь идти, я скажу, когда можно будет подавать чай.

— К..к б..д..т..г..дн.., г..сп..д..н, — Мафр, сделав реверанс, удалилась.

— Понял? — спросил Альберт, когда дверь за горничной закрылась.

— Да, в принципе, понятно, — медленно проговорил Мальчик и, достав из кармана брюк платок, промакнул лоб, улыбнулся и облизнул сухие губы.

Золотарёв встал, подошёл к Мальчику и положил ему руки на плечи.



***



Мария проснулась от громкого стона Крысогенова. Она потянулась и встала с кресла, в котором провела ночь. Подойдя к кровати, провела рукой по голове Крысогенова и увидела, что из его кармана выпал какой-то маленький свёрточек. Развернув его, понюхала содержимое и узнала в нём чай.

— То, что нужно, — прошептала она и направилась на кухню.

За окном уже рассеивались предрассветные сумерки, лёгкий ветерок трепал тюль и играл бумагой на столе. Крысогенов открыл глаза, но тупая боль в затылке и висках заставила закрыть их тотчас.

— О-ёёёёё, — простонал он и схватился за голову.

— Выпейте чаю, — услышал он знакомый голос.

Приоткрыв один глаз, Крысогенов увидел Марию, протягивавшую ему стакан с тёмно-коричневым отваром.

— А поможет? — переворачиваясь на живот, проворочал он языком.

— Не знаю, по-моему, да.

Крысогенов взял трясущейся рукой стакан и сделал глоток. Живительная влага растеклась по его членам. Он приоткрыл второй глаз и, улыбнувшись Марии, залпом выпил весь стакан. Спустя минуту, он мирно посапывал, пуская слюни на подушку.



***



— Почитай мне что-нибудь, — попросил Золотарёв.

— Из своего? — лукаво спросил Мальчик.

— Конечно… твои стихи для меня — глоток хорошего вина.

— Ну, что же… слушай.

Она умчалась прочь в таксомоторе,

раскинув по брусчатке шиншилла,

а он застрелен был на побережье моря

под крики чаек, что любовь — мертва…

Что такое, что с тобой, — воскликнул Мальчик, увидев слезы на щеках Альберта.

— Откуда ты узнал? — тихо спросил тот.

— Что?

— Как ты узнал, что… нет, ничего, извини, — бакалейщик отвернулся и вздохнул.

— Ничего не понимаю, но если не хочешь, не говори, — Мальчик смотрел на согбенную спину Золотарёва и терялся в догадках. — Это что, как-то связано с тобой?

— Да, это меня застрелили на побережье… только не моря, а реки…

— Как тебя?.. Не пойму, ты же жив… Жив?

— Нет, я — мертвец. Призрак, дух… я — тело без жизни, плоть без души.

— Но ты же чувствуешь, ты же переживаешь, страдаешь… как без души, без жизни? — Мальчик не мог поверить своим ушам. — Ты шутишь…

— Нет, сейчас я расскажу тебе всё о своей смерти, — печально сказал Золотарёв, сделав большой глоток вина.



***



Следующее пробуждение Марии было аналогично первому, но вместо стонов Крысогенова, она услышала его истомные вздохи. Он сидел возле её ног и преданно смотрел на неё.

— Любимая, Вы проснулись? — с нежностью в голосе спросил Крысогенов.

Мария настороженно посмотрела на него.

— Что с Вами?

— Сам не пойму. Проснулся от огромного прилива чувств. Такую любовь к Вам испытываю, что есть не хочется.

— Странно.

— Ещё бы, сам удивляюсь, — Крысогенов задумался. — Вы чем меня отпаивали?

— Из Вашего кармана свёрточек выпал…

— ****ь, — испуганно воскликнул Крысогенов, но тут же хлопнул себя по губам. — Извините, продолжайте, душа моя.

— Свёрточек, там был чай какой-то, я его заварила. Вот и всё. Вы думаете…

— Да нет, что вы. Наверное, просто во мне, действительно, проснулась Любовь, — произнёс он со скорбным выражением лица.

— Который час? — Мария посмотрела на окно, из которого в комнату лился солнечный свет.

— Шесть.

— Ой, я есть хочу. У Вас еда есть?

— Не знаю, сейчас посмотрю, — Крысогенов отправился на кухню. Послышалось бряканье посуды, звук открываемого холодильника, ворчание, звон разбитого стекла, пара крепких слов, закрытие холодильника. Наконец, Крысогенов вернулся с куском копчёной колбасы и бутылкой молока.

— Будете? — осведомился он, откусывая от колбасы половину.

— Да, — радостно сказала Мария и, взяв оставшуюся часть колбасы, размеренно начала её жевать. — Вчера, когда я пыталась привести Вас в чувство, со мной случилось неприятное, даже страшное происшествие. Я такой ужас пережила…

— А что такое?

— Я видела странного человека, вернее, человечка в цилиндре. Точнее сказать, его силуэт. Он как будто пытался завладеть моим разумом и подавить его.

— Что Вы говорите? И что дальше?

— Я закричала, и он скрылся…

— Ну, слава богу…

— Вы не знаете, кто это мог быть?

— Нет, я в Городе недавно живу, тайн его не знаю, абсолютно.

— А я живу с рождения, но тоже не знаю об этом человечке ничего.

— А стоит ли? Может, показалось Вам?

— Нет, я до сих пор чувствую его присутствие. Я знаю, кто нам может всё рассказать. Мой дядя.

— А кто Ваш дядя?

— Гражданин Газолинов.

— Начальник К-Б Города? Гм…

— Что не так? Да Вы не бойтесь, он очень добродушный человек. Мухи не обидит.

— Мухи может и не обидит…

— Оставьте Ваши стереотипы, сейчас я приму душ, и мы отправимся к нему, — Мария встала с кресла и бодро направилась в ванную.

— А можно?

— Что?

— Спинку Вам потереть?

— Нет!



***



— И когда я пришёл, чтобы объясниться с моей любимой, её братья уже ждали меня на берегу. Семеро. Один из них подошёл ко мне и ударил кастетом по лицу, затем приставил к моему виску пистолет и спросил сквозь зубы: «Всё ещё любишь её?» Я ответил: «Да!» Он выстрелил, я увидел свет в конце тоннеля, Врата, Гавриила с Петром. Они сказали, что я должен покарать своих убийц, иначе меня не впустят… странно, но они так сказали. Затем Гавриил взмахнул мечом, сверкнула молния, очнулся я на берегу, в луже крови. Вокруг никого не было. Позже я узнал, что она уехала из Города, может братья силой увезли её, не знаю. С тех пор я существую в этой лавке. Мстить не хочу, в Рай не пускают, — закончил своё повествование Альберт и утёр слёзы.

Мальчик прижал его голову к своей груди и прошептал:

— Успокойся… Я буду рядом. Не думай о прошлом. Думай о будущем. Всё будет хорошо…

— Нет, в будущее я не верю, оно — жестоко…

— Прекрати! Всё будет хорошо.

Золотарёв вздохнул:

— Мне хотелось бы верить в это, но жизнь наполнена страданиями и горем. Я слишком мрачно смотрю на жизнь?…

— Пойдём наверх, — Мальчик взял за руку Альберта и повёл к лестнице…



***



Мария сидела верхом на Крысогенове, упираясь руками в его курчавую грудь. Их тела лоснились от пота, мокрые волосы липли к лицу. Простыни были смяты и окроплены. Уже второй час они не могли насытиться друг другом.

— Ну, ещё разок и пойдём, — строго сказала Мария, плавно двигая бёдрами.

— Куда? — простонал Крысогенов.

— К дяде моему, забыл?

— Слушай, тебе что, больше всех надо?

— Я хочу разобраться, что со мной произошло вчера ночью. Тебе всё равно? — возмутилась она, прекратив движения.

— Нет! Нет!

— Что «нет, нет»?

— Нет, не всё равно, продолжай, — умоляюще прошептал Крысогенов. У него опять подступало.

— То-то же, — удовлетворённо улыбнулась Мария и продолжила. — Что-то в этом человечке было сверхъестественное…

— Помолчи, прошу…

— Молчу.

Движения Марии стали резче и быстрее. Дыхание обоих участилось, и, вскоре, по их телам пробежала судорожная волна, а из глоток вырвался сладострастный крик. Мария откинулась на спину и спросила:

— Ну, готов?

— К чему?

— Встать и пойти в К-Б?

— Дай отдышаться…

— Дыши, а я — в душ. Спинку не хочешь потереть?

— Нет, хватит, — ухмыльнулся Крысогенов и перевернулся на живот.



***



Начальник К-Б полковник Газолинов в ослепительно белом френче сидел в своём кабинете и допрашивал плюгавенького старикашку в кургузом клетчатом пальтишке:

— Ну что, молчать будешь, или скажешь, кто написал «идиот» на памятнике Голове?

— Откель мне знать, любезный. Я ж не стою у того статуя, не караулю, хто там чаво малюет.

— Врёшь, старик. Мне известно, что это твоих рук дело. Вон и рукав у тебя белой краской вымазан. Что ты на это скажешь?

— У тя вон тужурка тоже белая, я ж тебя не уличаю в этом, как его, ёж твою мать, а, контроголовизме, — сощурился старикашка.

— Ах ты, сучий потрох, — вскипел Газолинов и наотмашь ударил старикашку по лицу. Тот рухнул на пол и затих.

— Вставай, гадёныш, вставай, хуже будет, — предупредил Газолинов.

— Неее, не встану, — проворчал старик. — Нету такого закону, чтоб людям ни за что по мордасам бить. Тем паче лежачих.

— Умный, да? Эй, Степановы! — крикнул полковник, нажав кнопку селектора.

Дверь распахнулась, в кабинет протиснулись два дюжих молодц; — одинаковых с лица. Одеты они были в бежевые кожаные тужурки К-Б, на рукавах которых были видны капли засохшей крови.

— Что, упирается? — спросил один из братьев.

— Да, есть такой факт, — ухмыльнулся Газолинов.

М;лодцы подняли старика и усадили на стул.

— Посиди, дедушка, подумай, — предложил один из них, а другой вынул из кармана небольшие деревянные тисочки и со словами «мы сейчас твою дряблую мошонку помассируем» поставил их на стол перед стариком.

Полковник достал из ящика стола новую папку «Дело» и чистый лист бумаги.

— Ну, старик, фамилия твоя? — сдвинул брови он.

— Ппоминовский, — тихо ответил старикашка, косясь на тисочки, — Иван Феофаныч.

— Так, — записал Газолинов. — Ну, кто написал?

— Не писал я, правда моя.

— Тогда кто? Кто если не ты?

— Это… это… я не знаю, кто, — поник головой Иван Феофаныч.

— Ясно, — кивнул Газолинов Степановым. — Ну, что же, гражданин Поминовский, снимай штаны.

Один Степанов поднял старика со стула, другой стал расстёгивать ему брюки.

— Не надо! — бился в их руках Поминовский. — Я ничо не писал! Молю, оставьте меня, Христа ради!

Полковник отвернулся к окну и заинтересовался проплывавшими по небу облаками. Вот проплыл слон, за ним рыба.

— Неееет!!!! Аааааа!!! — слышалось из глубины кабинета. — Я скажууу!!!

— Хватит! — крикнул Газолинов и, не поворачиваясь, спросил. — Кто?

— Лавошник, — пробормотал старик, застёгивая трясущимися пальцами брюки.

— Не слышу.

— Лавошник! Это… — взвизгнул старик, и губы его задрожали.

— Какой лавочник? — Газолинов повернулся к нему. — Фамилия?

— Не знаю… лицо у него покорежено.

— Ааа…. Золотарёв, — вспоминая лицо бакалейщика, полковник нарисовал на листе овал с четырьмя полосами на левой половине. — Ладно, если бакалейщик написал слово, то какого хрена рукав твоего пальто в краске?

— Дык, хотел размазать слово, чтоб нихто не прочёл, — тихо сказал Поминовский, косясь на тисочки.

— Хорошо, я тебе поверю. Давай повестку отмечу, но смотри, старик, если ты меня обманул, пощады не жди.



***



Был полдень. Золотарёв спал безмятежным сном. Он улыбался. В комнату вошла тётушка Мафр, дотронулась до его плеча и тихо сказала:

— Г..сп..д..н, п..р.. вст..в..ть, п..лд..нь.

Золотарёв размежил веки и посмотрел на добродушное лицо горничной. Сел, прикрываясь одеялом, огляделся и спросил:

— Где Мальчик?

— ..н..ш..л ч..с н..з..д, — ответила Мафр. — Пр..с..л н… б..д..ть В..с. Ск..з..л, чт.. п..зв..н..т.

— Хорошо, спасибо.

— П..р....ткр..в..ть л..вк…

— Сейчас. Позавтракать приготовьте.

— Х..р..ш.., — тётушка сделала реверанс и вышла.

Золотарёв встал, сделал несколько гимнастических упражнений и открыл окно. Долго стоял, вдыхая свежесть дня, и любуясь проплывавшими по небу облаками. Вот проплыл слон, за ним рыба. Золотарёв потянулся, наспех умылся, затем оделся и спустился в лавку.

Тётушка внесла поднос с круассанами и чашкой кофе. Поставив поднос на прилавок, она принялась протирать салфеткой витрины.

Альберт позавтракал и отпер двери лавки. Улица была пустынна. В лавку ворвался лёгкий ветерок, наполнивший помещение еле уловимым запахом гнили и тлена.



***



Крысогенов и Мария вошли в здание К-Б Города. Дежурный осведомился о цели их визита и, набрав номер телефона Газолинова, доложил о прибывших. Повесив трубку, он попросил их сесть на диван в вестибюле и подождать.

Устроившись на кожаном диване, Крысогенов тихо спросил Марию:

— Может, пойдём отсюда? Мне не по себе.

— Да чего ты боишься? Он же мой дядя. Или у тебя совесть не чиста?

— Чиста. Просто про твоего дядю болтают всякое…

— А ты больше верь тому, что люди говорят. Говорят, в Столице кур доят, — рассмеялась Мария и погладила его по руке. — Успокойся, на меня это здание тоже угнетающе действует, но мы же пришли сюда как потерпевшие, верно?

— Верно, — хмуро ответил Крысогенов и посмотрел на дежурного, который что-то записывал в большую «амбарную» книгу.

Зазвонил телефон. Дежурный снял трубку и долго слушал, кивая. По вестибюлю к выходу прошёл старик в клетчатом пальто. Руки его тряслись, глаз заплыл, левая щека опухла. Увидев Крысогенова, он испуганно закрыл лицо ладонью и выбежал вон.

— Что это с ним? — удивилась Мария, поправляя причёску.

— Не знаю, милая. Впервые вижу этого старика, — задумчиво произнёс Крысогенов.

Снова зазвонил телефон. Дежурный выслушал и, повесив трубку, обратился к Марии:

— Полковник Газолинов ждёт Вас.

Они поднялись на пятый этаж в лифте красного дерева. Сержант-лифтёр строго осведомился у них о наличии оружия, после чего выпустил из лифта в длинный коридор, отделанный дубом. Коридор заканчивался огромной бронированной дверью. У двери на табурете сидел вооружённый автоматом лейтенант. Он проверил документы визитёров, нажал кнопку переговорного устройства в стене и сказал:

— Прибыли, гражданин полковник.

Раздались треск и шипение, ответил хриплый голос:

— Впустите.

— Прошу, — открыл дверь лейтенант.

Крысогенов и Мария вошли в небольшой кабинет. Из-за стола, стоявшего у окна, поднялся Газолинов и, спешно подойдя, обнял Марию и поцеловал её в лоб:

— Ну, здравствуй, племяшка!

— Здравствуй, дядя Петя.

— А это что за хлопец? — спросил Газолинов, протягивая руку Крысогенову.

— Крысогенов, — представился тот, осторожно пожимая крепкую руку полковника.

Его внимание привлекло красное пятнышко на белоснежном рукаве френча Газолинова, но он не показал волнения и улыбнулся непринуждённо.

— Садитесь. Привело вас ко мне что? — заинтересованно спросил Газолинов.

— Видишь ли, дядя, — начала Мария и, собравшись с мыслями, поведала ему о произошедшем с ней той злополучной ночью.

Внимательно выслушав рассказ племянницы, Газолинов закурил и, подумав, сказал:

— Думаю, что я помочь тебе, вряд ли смогу. Я, конечно, сверюсь с картотекой, но не могу обещать, что этот тип в ней есть. Советую тебе обратиться за разъяснениями к архивариусу Города — господину Питти.

— А где он живёт? — Мария вынула из сумочки блокнот и карандаш и приготовилась записывать.

— Проспект, дом восемь, квартира двадцать. Он всё вам расскажет, что знает, скажите, что я послал, — загадочно улыбнулся Газолинов. — Ну, что же, если это всё, то прошу меня извинить, много работы.

— Спасибо, дядя Петя, мы пойдём, — Мария встала, поцеловала Газолинова в щёчку. — До свидания, заходи к нам. Тётя Аглая давно ждёт.

— Хорошо, выберусь как-нибудь к вам, — пообещал он, закрывая за ними дверь.

Газолинов подошёл к сейфу, набрал код и, открыв, вынул металлический ящичек с надписью «для внутреннего пользования». Поставив его на стол, он достал из стола ключ в виде стрелы и открыл ящичек. В нём была картотека, причём, все карточки были с грифом «абсолютно секретно». Пролистав их, Газолинов вынул нужную и положил на стол.

Зазвонил телефон. Вздрогнув, от неожиданности, полковник снял трубку, выслушав, распорядился:

— В «двухместку» их пока, потом на допрос, по-одному.

Бросив трубку, он долго смотрел на фотографию на карточке, щурясь от папиросного дыма. Докурив, затушил папиросу и проворчал:

— Всё сначала…



***



Раздался душераздирающей крик тётушки Мафр. Золотарёв бросился к женщине, которая, задыхаясь от крика, с глазами, полными ужаса, показывала рукой за стекло витрины. Золотарёв посмотрел и увидел в тени дома напротив карлика в цилиндре. Лица его видно не было. Золотарёв выбежал на улицу, карлик прыгнул за угол. Альберт побежал за угол, но всё, что осталось от незнакомца — запах тлена.

Вернувшись в лавку, Золотарёв обнаружил тётушку Мафр, сидевшей на полу, она стонала, положив руку на сердце.

— Кто он? — спросил Альберт, помогая горничной сесть на стул.

— Это тот, который, — членораздельно произнесла Мафр и, удивлённо посмотрела на Золотарёва. Тот не менее удивлённо посмотрел в ответ и спросил:

— Который, что?

— Тот, которого я встретила ребёнком в лесу.

— Вот как, — изумился Золотарёв. — И теперь ты можешь говорить нормально?

— Видимо, да, — осторожно проговорила женщина, медленно вставая, но вдруг, повалилась на пол, ударившись головой об угол прилавка.

— Чёрт, — Золотарёв наклонился над ней, из виска тётушки тонкой струйкой сочилась кровь.

— Тётушка Мафр, — тряс он её, но безрезультатно. Горничная не подавала признаков жизни.

— Что с ней? — воскликнул, стоявший на пороге, Мальчик.

— Некогда объяснять, вызови «неотложку»! — протянул Золотарёв телефон.

Мальчик взял «мобильник» и, набрав «03», крикнул в трубку:

— Скорей, женщина при смерти! Возраст? Не знаю, средний! Адрес? Площадь, сорок, лавка… да-да, бакалейная лавка! Срочно! Что? Хорошо! делаю!

Он бросил телефон на прилавок и, присев возле тётушки, начал делать ей искусственное дыхание. Возле дверей в лавку остановился чёрный «хаммер». Из него выпрыгнули два дюжих молодца в бежевых тужурках К-Б. Распахнув двери лавки, один из них выхватил из кобуры пистолет и, направив его на Золотарёва, крикнул:

— Стоим, где стояли, только пукните, оба покойники!

Другой молодец, подойдя к Мальчику, взял его за ворот и, оттащив от тётушки, спросил:

— Ты чё, пацан, некрофил?

— Ей плохо…

— Молчи, сопляк. Тебе, вообще, лучше исчезнуть отсюда, а то за компанию увезём, — он обратился к Золотарёву. — Альберт Алексеевич Золотарёв, если не ошибаюсь?

— Да, — непонимающе ответил Золотарёв.

— Отлично. Вот ордер на Ваш арест, подписан начальником К-Б, — Степанов бросил бланк в лицо Золотарёву.

— Это — ошибка! — возмутился Альберт.

— Ошибка, что ты родился, гад! — крикнул второй Степанов и врезал Альберту по лицу пистолетом. Тот плашмя рухнул на пол.

— Сволочи! — завизжал Мальчик и, схватив с прилавка весовую гирю, набросился на второго Степанова. М;лодец ловко увернулся и оглушил Мальчика по затылку кулаком. Мальчик упал.

— Ну что, потащили, — ухмыльнулся первый Степанов.

— Всех?

— Нет, тётю оставим, вон «скорая» едет, — послышалось приближающееся завывание сирены, — это их хлеб.

Мальчика и Золотарёва вытащили за ноги из лавки и запихали в «хаммер». Подъехала карета «скорой помощи». Выскочившая из неё молоденькая врач хотела что-то спросить у Степановых, но один из братьев показал жетон К-Б, и она, опустив глаза, прошла молча в лавку. «Хаммер» взревел и унёсся, подняв пыль. Врач подошла к тётушке Мафр, взяла руку проверить пульс, но тут же опустила. Проверила зрачки и тихо сказала, погладив тётушку по голове:

— Спи спокойно, тётушка Мафр…



***



Мария и Крысогенов сидели в кафе, и пили кофе с пирожными. Крысогенов смотрел на Марию, как преданная собака на хозяина.

— Андрей. Прекрати так на меня смотреть, мне неудобно, — покраснела Мария.

— Но я люблю тебя, — чувственно прошептал Крысогенов.

— Знаю, но не надо на меня смотреть так… преданно, хорошо?

— Ничего не могу с собой поделать. Любовь…

Они помолчали. Мария вздохнула и откусила от пирожного. Крысогенов отхлебнул кофе.

— Как думаешь, он скажет мне, кого я видела в ту ночь?

Мимо кафе с рёвом пронеслась «скорая».

— Кому-то плохо… Андрей, ты не ответил.

— Откуда я знаю, — загадочно улыбнулся Крысогенов. — Маш, а Маш, пойдём ко мне, а?

— Зачем? Здесь так хорошо.

— Ну, понимаешь, у меня вот… — замялся он.

— Что?! Опять?! — возмутилась она.

— Ну да, — кивнул Крысогенов на топорщившиеся в паху брюки.

— Нет, хватит, много вредно, — строго сказала Мария.

— Ну, где же много? Разве это много? Ну пойдём, — умолял Крысогенов, в его голове промелькнуло «проклятый бакалейщик».

— Ладно, — сдалась Мария. — Но только один раз. Да! Я же тётю вчера не предупредила, что на свидание пошла. Эх, чтоб меня, забыла про неё совсем. Её, наверно, уже паралич разбил или инфаркт.

Она метнулась к таксофону и, быстро набрав номер, стала извиняться в трубку. Наконец, разговор закончился, и успокоившаяся Мария вернулась на место.

— Фу, повезло, что она отходчивая, — обмахиваясь меню, сказала Мария. — Ну что, «казанова», идём?

— Конечно, — рассмеялся Крысогенов и, взяв Марию под руку, повёл её к выходу.



***



Мальчик сидел на полу в маленькой камере с зарешёченным толстой арматурой окном-щелью. Золотарёва увели на допрос. Мальчик смотрел на серую стену.

«Зачем я бросился защищать его… не сидел бы здесь с разбитым лицом…» — он дотронулся до распухших губ и заплывшего глаза, дёрнулся от боли. — «Зачем? Что мне, вообще, от него нужно…»

На решётку окна села бабочка. Первая бабочка мая. Жёлтая как лимон. Мальчик заметил её и улыбнулся, но боль сжала губы в нить.

«Неужели я умру?.. Неужели всё?..»

Слеза выкатилась из уголка глаза и проделала на окровавленной щеке влажную тропинку.

«Конец жизни… в девятнадцать… не хочуууу…»

Мальчик уткнулся лицом в ладони, спина его вздрагивала от рыданий. Послышалось лязганье засова. Мальчик встрепенулся, вытер слёзы и приготовился к визиту. Дверь со скрежетом открылась. Степановы внесли Золотарёва. Бросив безжизненное тело на земляной пол, один из братьев затушил папиросу о руку Альберта, хохотнул и ударил Мальчика в зубы.

— Что, щенок? Не нравится?

Мальчик сплюнул кровь и улыбнулся. Это разозлило к-биста, и он ударил сильнее.

— Лыбишься, падла? Ничего, у стенки будешь лыбиться, — сказанное развеселило братьев, и они вышли, посмеиваясь в предвкушении расправы.

Мальчик потрогал шатающиеся зубы, поморщился от боли и подполз к Золотарёву. Он лежал, уткнувшись лицом в землю и не дышал. Хотя дышал ли он вообще? Мальчик раньше не обращал на это внимания. Он перевернул Альберта на спину. Лица не было. Месиво кровавое.

— Ну как? — услышал Мальчик бодрый голос Золотарёва.

— Ужас. Что они хотят от тебя?

Золотарёв приподнялся на локтях, вздохнул, и, пытаясь улыбнуться, сказал:

— Они хотят, чтобы я признался в том, что написал на памятнике Голове слово «идиот».

— А ты писал?

— Нет. Догадываюсь, кто написал, но им не скажу…

— Нас расстреляют…

— Даже если я скажу, всё равно расстреляют…

— За что?

— За то, что мы оказали сопротивление, не хотели подчиниться их воле, они этого не любят…

Они помолчали.

— Не бойся их, — сказал Альберт, сжимая плечо Мальчика, — и смерти не бойся. Я не могу спасти тебя. Может встретимся после твоей смерти… судьба твоя похожа на мою. А я снова стал жертвой несправедливости, дорога в рай для меня, судя по всему, закрыта… навсегда.

— Выходит, что теперь и для меня?

— Возможно,… но всё можно изменить, наверное…



***



Крысогенов отмокал в ванне после очередного бурного акта амура.

— Ну, долго будешь отпаривать? — послышался нетерпеливый вопрос Маши.

— Ой, скоро выхожу, — засуетился Крысогенов и затушил сигарету.

— Давай быстрей, а то уже вечер, а нам ещё к господину Питти надо успеть.

— Уже иду, — наспех обтираясь, крикнул Крысогенов и выскочил из ванной.

Быстро одевшись, он присоединился к Марии, пившей на кухне чай.

— Такси вызови, — сказала она, когда он сел за стол.

— Дай хоть чаю хлебнуть, — возмутился он, наполняя большую кружку.

— Потом попьёшь, — невозмутимо ответила Мария и отодвинула от Крысогенова кружку.

— Эх, — проворчал тот и отправился к телефону.

Дозвонившись до таксопарка, он проорал в трубку адрес и бросил её на аппарат, едва не расколов.

— Полегче, нервишки шалят? — удивилась Мария.

— Нет, стресс, — улыбнулся Крысогенов, — снимаю.

— Ясно, ладно, выпей чаю и в путь.



***



Полковник Газолинов сидел в кабинете и пил водку. Наливал полстакана, затягивался папиросой, и залпом выпивал. Брал из тарелки кусок тушеной баранины, закусывал, медленно пережёвывая, задумчиво смотрел на фотографию карлика в цилиндре.

— Ну что? Что, сука, за мной пришёл? — разговаривал он с фотографией. –Мести хочешь? Нет, врёшь, не возьмёшь!

Он снова налил, выпил, закусил. Зазвонил телефон. Полковник нервно схватил трубку и рявкнул:

— Слушаю! — но, услышав ответ, смягчился и спокойно произнёс. — Да, гражданин Голова, уже допросили, нет, не хочет. Конечно обоих. Показуху не буду устраивать,… думаете надо? Хорошо. Как обычно? Семь палачей? Есть.

Разговор был закончен, но Газолинов ещё долго задумчиво смотрел на портрет Головы над своим креслом. Затем повесил трубку и усмехнулся: «Идиот».

Снова налил, выпил, закусил. Достал из стола револьвер, крутнул барабан и посмотрел на свет. Опять налил. Закурил новую папиросу. Рассмеялся и навёл пистолет на фото с карликом.

— Я готов, — и немедленно выпил.



***



Квартира архивариуса находилась в мансарде старого дома, похожего на готический собор. Табличка на двери квартиры гласила: «Архивариус Города — Питти Эрнст Иванович». Прочитав надпись, Крысогенов трижды дернул шнурок звонка. Старческий, но довольно бодрый голос спросил из-за двери:

— Кто?!

— Нам нужен господин Питти, нас интересует кое-что из истории Города! — громко продекламировала Мария и замерла в ожидании ответа.

Ответа не последовало, щёлкнул замок и дверь открылась. На пороге стоял высокий холёный старик в бархатном халате цвета «бордо», белоснежной сорочке, полосатых пижамных штанах и синем в белый горошек галстуке. Он был бос.

— Буду рад помочь, — кивнул он и пригасил гостей в квартиру.

Убранству комнат мог позавидовать любой антиквар. Интерьер был настолько старым и так изысканно подобран, что оценить стоимость этого музейного раритета, который представляла квартира в целом, не смог бы ни один оценщик. Одно нарушало гармонию — огромное количество книг. Книги были везде — на диванах, в креслах, на полу, в шкафах и на столах, в углах и в центре комнат. Они громоздились столпами. Высота некоторых достигала потолка, и казалось, что идешь среди колонн.

Эрнст Иванович убрал книги из двух кресел конца XVIII века и пригласил садиться. Сам сел на диванчик XIX века и закурил трубку с длинным чубуком, вопросительно поглядывая то на Марию, то на Крысогенова.

— Ну, что всё же привело вас ко мне, кто направил стопы ваши в дом мой? — спросил он.

Мария откашлялась и начала:

— Мой дядя, гражданин Газолинов, сказал, что Вы сможете помочь нам в одном вопросе, весьма запутанном, суть которого я сейчас постараюсь более-менее разумно изложить…

И Мария рассказала о событиях того злопамятного вечера. Питти слушал внимательно, жевал мундштук трубки, пуская кольца дыма к люстре XIX века. Когда Мария закончила свой рассказ, Эрнст Иванович хмыкнул и надолго задумался. Наконец, он встал и, подойдя к одной из книжных колонн, достал из середины толстый потрёпанный том в красном кожаном переплёте. На титульном листе была теснённая золотом надпись «История Города. Том 27». Питти раскрыл том на последних страницах и сказал:

— Кое-что я смогу рассказать, но учтите, всё, что я вам изложу, должно остаться между нами, иначе, мне несдобровать. Я дал Вашему дяде, милейшая барышня, подписку о неразглашении. Но раз он сам направил вас ко мне, думаю, он осознаёт, что делает. Слушайте…



***



— Я люблю смотреть, как птицы кружат над большими часами на Площади, — смахивая слезу, сказал Золотарёв и погладил Мальчика по голове. — Они делают такие пируэты, что дух захватывает. Свобода — это преимущество птиц над людьми, но и их свобода — не абсолютная. В поисках еды они садятся на землю, где их и настигает ловушка птицелова.

— А мне нравится сидеть в ресторане и наблюдать за посетителями. За их поведением, которое меняется в зависимости от количества выпитого вина и количества женщин рядом с мужчинами. И все они ощущают себя свободными, но их свобода зависит от денег, и обретает свою сущность лишь в данном месте и в данное время. За дверями ресторана они становятся зависимыми от огромного количества связывающих их по рукам и ногам забот и обязательств…, — Мальчик замолчал, глаза его наполнились слезами. — Я не хочу умирать!

— Ты должен поверить, что смерть — это переход в другое измерение, в котором всё идёт по другим правилам, по совершенно другому сценарию, и он значимо отличается от того, что может случиться с тобой в этом ужасном нашем измерении. Ты должен поверить мне…

— Я стараюсь, но мой организм не даёт побороть в себе жажду жизни. Я не могу пересилить его…

— Это юность… Она не хочет отдавать себя смерти, не познав многого, что на самом деле есть не что иное, как пустяк, который люди возвели в ранг настолько важный, что смыслом жизни считается всё, что человек хочет пережить и испытать в этом измерении. Но всё это, я повторяю, суета сует, ненужная, по большому счёту, никому из людей. Пойми, Мальчик, жизнь — это испытание души…

Раздался стук засова и скрежет открываемой двери. Вошёл охранник с автоматом наперевес и громко безразличным голосом сказал:

— Хмырёныш, на допрос, живо!

Мальчик вскочил, в глазах его промелькнул испуг, но он взял себя в руки и, улыбнувшись Золотарёву, вышел за охранником. Они прошли длинными узкими коридорами к лифту, который доставил их на этаж, где располагался кабинет начальника К-Б Города полковника Газолинова. Охранник доложил часовому о цели прибытия, тот в свою очередь передал его слова через переговорное устройство в стене. Через минуту хриплый голос велел пропустить, и Мальчика втолкнули в кабинет Газолинова. Полковник сидел за столом и курил папиросу. Лицо его было серым, под глазами мешки, белки глаз — красные. Часть лица была окрашена лучами заходящего солнца в багровый цвет.

— Оставьте нас, — приказал полковник часовому и, когда тот вышел, щелкнув каблуками, улыбнулся Мальчику и мягко спросил. — Догадываешься, что вас расстреляют?

— Да, — тихо ответил Мальчик. К горлу подступил ком.

— Я могу оставить тебя в живых, если узнаешь у своего друга, кто написал то слово, или уговоришь его признаться.

— Почему Вы не верите ему?

— Юноша, порядок в Городе держится благодаря тому, что мы не верим никому. Если человек подозревается в преступлении, то он должен доказать, что невиновен. А уж мы решим, достаточно ли у него доказательств для оправдательного вердикта. Ясно?

— Ясно…

— Жить хочешь?

— Хочу, — Мальчик опустил глаза.

— Короче, тебе ночь, чтобы узнать, кто это написал. Понял?

— Да.

— И заруби на носу, тот, кто позволил себе проявить наклонности к контрголовизму, живет не долго. Мы знаем всё… ну, почти всё. А если чего не знаем, то догадываемся. Всё, пшёл прочь!



***



Иван Феофанович Поминов сидел в парке на скамье и тайком пил водку, любуясь закатом. Аллеи парка были пустынны, лишь порой пробегали собаки. Некоторые задерживались у ног Поминова, обнюхивали его, морщились и бежали дальше. Иван Феофанович плакал, размазывая слёзы по запылённому лицу, и бормотал про невиновность и, что не хотел никому плохого. Делая глоток, он озирался и, вздрагивая от каждого шороха, прятал бутылку за пазуху.

Вдруг он почувствовал удушающий запах гнили и тлена. Оглядевшись, Поминов увидел неподалеку, в тени дуба, черный силуэт в цилиндре. Иван Феофанович ощутил, как чья-то воля проникает в его сознание, и, подчинившись ей, достал из кармана перочинный ножик. Попытался открыть его о скамью, но не получилось. Отбросив бутылку в сторону, и раскрыв нож, воткнул его себе в горло, обратив к силуэту лицо с широко раскрытыми удивленными глазами, прохрипел:

— За что?…



***



— Вот и всё, — произнес мрачно Питти, закрывая книгу.- Теперь вы знаете всё, что только известно об этом существе.

Крысогенов и Мария были в ужасе от услышанного.

— И что нам делать? — встряхнувшись, спросил Крысогенов.

— Уезжать из Города. Пока не поздно. Мы обречены, вы знаете теперь, что произойдёт в ближайшее время…

— И что, никакой надежды? — с мольбой в голосе спросила Мария.

— Нет, Вы же слышали, выживут единицы, и никаких гарантий, что ими будете вы, друзья мои…

— Нужно сообщить всем! — воскликнул, вскакивая, Крысогенов.

— Нет, молодой человек, в Ваших интересах молчать. Представьте себе, Вы сообщите средствам массовой информации. Начнётся паника, мародерство, народ кинется на вокзал, возможность уехать сведётся к нулю. Вы этого хотите?

— Нет, — опустил голову Крысогенов.

— Но это — бесчеловечно! — возмутилась Мария.

— Что поделаешь, хотите жить — молчите. Сегодня же, нет, уже поздно, завтра с утра, с чемоданами на вокзал и вон из Города, первым поездом.

— А Вы? Вы тоже уедете?

— Нет, — усмехнулся архивариус. — Я слишком стар, чтобы покидать насиженное место. Моя долгая жизнь прошла среди этих домов и скверов. Я не могу без них. Уезжайте и будьте счастливы. Прошу меня извинить, хочу побыть один.

— Понимаю, — сказал Крысогенов и помог Марии встать.

— Что-то ноги не слушаются, — пожаловалась она.

— Мужайтесь, всё будет хорошо, — подбодрил Питти, открывая дверь. — Всё будет хорошо! Не медлите. Пакуйте чемоданы и уезжайте. Уезжайте!

— Спасибо Вам, — Мария поцеловала старика в дряблую щёку и вышла с Крысогеновым на лестничную площадку.

— Прощайте, — смахнул слезу Эрнст Иванович и закрыл дверь. Он тяжело опустился на скамью в прихожей, обхватил голову руками и тихо завыл.



***



За спиной Мальчика лязгнул засов. В камере было сумеречно, солнце уже спряталось за крыши домов. Альберт спал. Мальчик лег на нары и закрыл глаза. Жить осталось меньше суток, от расстрельной стены могло спасти только откровение Золотарёва. Но Мальчик не был уверен, что сможет узнать имя.



***



Мария молчала и смотрела в окно таксомотора, мимо проносились горящие электричеством окна и витрины. Крысогенов пытался развеять мрачные мысли разговором ни о чём.

Мария думала, как ей поступить. Она не могла уехать вот так, оставив всё, что было дорого с детства, ринуться в неизвестность. Не могла бросить тётю, родителей.

Крысогенов же, наоборот, разрабатывал план бегства из Города. Он уже видел, как они с Марией садятся в СВ и мчатся, пока неизвестно куда, но навстречу своему счастью.

— Приехали, — проворчал таксист, обернувшись к ним, но, вдруг, нестерпимая головная боль исказила его лицо.

В свете фар появился чёрный силуэт в цилиндре.

— Это он, — прошептала Мария и до боли сжала руку Крысогенова, которым овладело чувство крайнего беспокойства.

Таксист нажал на педаль газа, но силуэт исчез, и машина со всего лёту въехала в стену дома.



***



— Что не спишь? — спросонок спросил Золотарёв, переворачиваясь на другой бок.

— Не могу, — вздохнул Мальчик, — десять часов осталось…

— Всё о расстреле думаешь? — Альберт сел, протёр глаза. — Не можешь никак отогнать от себя эту мысль?..

— А как я отгоню?! Как?! Как!!! Завтра меня не будет! Тебе, что, ты уже умер! Тебе срать! А я, я завтра умру!!! Не хочу!!! Понимаешь?! Не хочууу!!! Сукииии!!! — забился в истерике Мальчик.

Золотарёв попытался успокоить его, но понял, что не сможет. Не мог он, да и не хотел сейчас, убеждать его, что душа после убийства обретёт покой на Небесах. Его-то развернули.

Альберт сел в углу камеры, и, наблюдая за истерикой Мальчика, думал о бренности жизни. Всё — прах, всё. Одни верят в бога, другие в деньги, смерть уравнивает всех, приводит к Вратам, где святой Пётр ведёт учёт, и в его книге записано всё про всех.

Мальчик успокоился и лежал на нарах, глядя в потолок. По потолку в строгом порядке ползали жирные навозные мухи.

— Скажи мне, из-за кого я умру? — спросил он тихо.



***



Таксист был мёртв, кровь из его пробитого лба залила приборную панель. Из-под капота шел дым.

Крысогенов попытался открыть дверь, но её заклинило. Тогда он выбил стекло и выбрался через окно двери. Затем вытащил Марию, она была без сознания. Из носа её сочилась кровь. Крысогенов приложил платок. Мария приоткрыла глаза, узнала его и улыбнулась.

— Ты в порядке? — спросила Она.

— Да. Таксист погиб. Идти можешь?

— Могу, — Мария попыталась встать, но голова закружилась, и она села, едва успев ухватиться за руку Крысогенова.

— Что здесь произошло? — послышался из темноты суровый голос.

— Кто это? — встревоженно спросила Мария.

— К-Б, — сухо ответил, появившись в свете фонаря, высокий широкоплечий парень в кожаной тужурке. — Повторяю вопрос — что здесь произошло?

— Авария, — ответил Крысогенов. — Какой-то карлик выскочил перед машиной…

— Ясно, помощь требуется? — смягчился парень, вынимая из-за ремня рацию.

— Мне нехорошо, — тихо ответила Мария.

— Ясно, сейчас вызову «скорую», — к-бист стал связываться по рации с базой.



***



— Так значит это он…, — проговорил Мальчик, продолжая созерцать мушиные манёвры.

— Да, — подтвердил Золотарёв из угла, — но это уже ничего не изменит…

— Изменит, — улыбнулся Мальчик и закрыл глаза.



***



Тело Поминова лежало на мраморном столе в секционной морга. Над ним со скальпелем колдовал патологоанатом, ему ассистировала молоденькая врач.

— Не пойму, он, что, сам себе нож воткнул? — задумчиво бормотал патологоанатом, углубляясь в шею Ивана Феофановича.

Молоденькая врач внимательно следила за манипуляциями коллеги. Подав очередной инструмент, она спросила:

— Пётр Петрович, Вы не думаете, что ему кто-то помог?

— Нет, Зоечка, дактилоскопия показала, что кроме него никто к «пёрышку» не прикасался.

— А про «карлика в цилиндре» Вы уже слышали?

— Да, наслышан. Сперва думал, что спьяну померещилось кому-то, а сейчас уже верить начинаю. Да вон на соседнем столе таксист лежит, тоже из-за этой твари педали попутал.

Наконец, он закончил с шеей Поминова, и перешёл к столу с таксистом, врач подала ему трепан, а сама вернулась к телу Ивана Феофаныча, погладила его запрокинутую голову и тихо проговорила:

— Спи спокойно, милый дедушка…



***



Квартира архивариуса была перевёрнута вверх дном. На полу валялись распахнутые чемоданы — пять штук. Сам господин Питти бегал из комнаты в комнату и бросал в чемоданы вещи. Часы пробили полночь. Эрнст Иванович окинул взглядом чемоданы, глянул в окно. За окном желтела огромная луна.

«Полнолуние,» — промелькнуло в его голове, и он с удвоенной скоростью принялся паковать чемоданы. — «Бежать, бежать… как достали эти „головастики“, с их К-Б».

Последний чемодан был закрыт с усилием. Эрнст Иванович смахнул пот со лба и рухнул в кресло. Закурил трубку и, прикрыв глаза ладонью, стал обдумывать, куда лучше отправиться — в Столицу, или в Провинцию. Телефонный звонок заставил его вздрогнуть. Сняв трубку, Питти услышал голос гражданина Газолинова:

— Что, сука, драпаешь?

— С чего… Вы взяли, — запинаясь, пробормотал Питти, переводя дух.

— Ты им всё рассказал?

— Всё,… Вы же сказали, чтобы я был с Вашей племянницей честным до конца…

— Молодец, смотри…

— Что?

— … чтобы в Городе я тебя через час уже не обонял. Понял!?

— Кконечно, я уже собрался…

— Машину прислать?**

Питти чуть не обмочился, но сдержался, пересилил страх и как можно бодрее ответил:

— Нет, спасибо Вам, я сам доберусь…

— Ну, гляди, а то могу Степановых послать. Помогут, ха-ха!

— Спасиб-б-бо, я могу идти?

— Пи… дуй! — Газолинов рассмеялся и бросил трубку.

Эрнст Иванович еще долго не мог положить трубку, руки тряслись. Наконец, справившись с нервами, положил и пошёл в уборную, откуда минут десять не выходил. Его не отпускали рвота с диареей.



***



Закончив разговор с архивариусом, полковник Газолинов приказал привести Мальчика. Когда того ввели, он спросил:

— Кто?



***



Мария и Крысогенов шли по ночному Городу домой к Маше. Брать такси не хотелось. Крысогенов подбадривал спутницу, но она была настолько подавлена и бессильна, что шла, с трудом переставляя ноги.

— Маша, еще немного, еще чуть-чуть. Вон, смотри, твой дом…

— Это не мой дом. Ты же не знаешь моего дома.

— Не знаю, но чувствую, что это он.

— Да не он это!

— Ну не он, не он, но ведь скоро мы придём?

— Ещё два квартала идти, я не могу.

— Давай я вызову такси…

— Нет! Такси не надо!

— Хорошо, хорошо… Завтра мы уедем, и всё закончится.

— Да, только куда?

— Пока не знаю, … да куда глаза глядят, лишь бы подальше из Города. — Крысогенов остановился, чтобы Мария отдохнула.

— А тётя?

— Что тётя? Ааа, тётя, мы всё ей объясним, а она сама пусть решает, как поступить.

— А родители?

— Письмо напишешь…

— Да, верно… пришли.

Мария остановилась возле высокого дома в стиле ампир.

— Вот мой дом.

— Весь?!!!

— Нет, только верхний этаж, нравится?

— Впечатляет. Твои папенька с маменькой где дипломаты?

— Какая разница? Теперь уже не важно…

— Да брось, это же всё ненадолго, меры примут и всё вернётся на круги своя.

— Надеюсь, — грустно сказала Мария и повернула рычаг звонка на двери подъезда.

Дверь открыл огромный черноусый швейцар. Увидев пришедших, улыбнулся и, посторонившись, громко отчеканил:

— Прошу Вас, Марья Леопольдовна!

— Благодарю Вас, Кузьма, — Мария рассмеялась, и они прошли в холл.

Лифтёр, завидев молодых людей, распахнул резные двери кабины лифта и, кивнув, сказал:

— Мария Леопольдовна, тётушка нервничают…

— Я в курсе, Ванечка, я в курсе, — улыбнулась Мария и вошла в кабину. — Что ты, Андрей?

— Может, я домой пойду? А то тётушка нервничают…

— Да что ты, не бойся, она будет рада тебя видеть.

— Не уверен…

— За мной, всё будет в порядке.

— Слушаюсь, Мария Леопольдовна, — щёлкнул каблуками Крысогенов и шагнул к Марии.

Лифтёр закрыл двери и нажал нужную кнопку на панели. Лифт взмыл вверх и резко затормозил. Пассажиры невольно присели.

— Ваш этаж, Мария Леопольдовна.

— Благодарю, Ванечка, идём, Андрей, — Мария взяла Крысогенова за руку.



***



— Ну что ж, мне всё ясно, — улыбаясь, сказал Газолинов, внимательно глядя Мальчику в глаза. — Если только ты не врешь…

— Я не вру, он сам мне сказал.

— Ладно, проверим.

— Вы освободите меня?

— Я же обещал. Утром. Хорошо?

— Вы не обманете?…

— Да ты что, мразь! Не веришь мне?!! Начальнику К-Б не веришь?!!! — вскипел Газолинов, хватая со стола пистолет, но тут же остыл и, улыбнувшись, тихо сказал, — верь мне, Мальчик.



***



В ординаторской было темно и накурено. Молоденькая врач и патологоанатом пили кофе, затягиваясь папироской с «дурью». Передавая друг другу «косячок», они вели беседу:

— Надо справки о смерти к утру оформить, а то завалимся, — говорил патологоанатом.

— Да, за последний час уже пятого привезли. Этак мы план перевыполним, — принимая папироску, соглашалась врач.

За окном послышался автомобильный гудок. Патологоанатом встал, подошёл к окну и отдёрнул шторку, по потолку проползли лучи фар подъезжавшего автомобиля.

— Опять привезли кого-то, пойдём принимать.



***



Мальчика увели, когда Золотарёв спал глубоким сном. Ему снилась его любимая, они шли вместе по берегу моря, волны набегали на песок и, отхлынув, смывали их следы. Она смеялась и что-то рассказывала ему, но он не мог понять, что она говорила. Из-за нарастающего крика чаек смысл слов терялся. Вдруг, она вскрикнула и указала рукой в море. Альберт увидел, как из-за горизонта надвигается, увеличиваясь в размере, чёрная фигура в цилиндре. Морской бриз принёс тошнотворный запах разложения…

Альберт вздрогнул и проснулся. На полу в свете окна, озарённого полной луной, ползала большая серая крыса, подъедавшая хлебные крошки. Увидев, что человек проснулся, она скрылась под нарами Мальчика.

Альберт сел и посмотрел на часы. Шёл второй час ночи.

«Где же Мальчик», — подумал он, уставившись на пустые нары.



***



Архивариус вышел, пошатываясь, из уборной и повалился на диван. Трясущимися руками он раскурил трубку. Никотин подействовал, и Питти, немного успокоившись, встал, налил в стакан водки и выпил. Снял трубку телефона и, набрав номер, проорал:

— Такси?!! Срочно! Проспект! Восемь! Да! Первый подъезд! Да! Первый и последний! Да один он у нас! Один! Жду!

Бросив трубку на аппарат, он снова налил полный стакан водки и, опрокинув его в себя, снова рухнул на диван.



***



— Я верю Вам, — опуская глаза, сказал Мальчик.

— Ну вот, так-то лучше, — ухмыльнулся Газолинов, кладя пистолет на стол. — Сейчас тебя отведут в камеру, до утра. Поспишь, а утром — на свободу с чистой совестью.

— Спасибо…

— Не за что. Охрана! — крикнул полковник, обращаясь к двери.

Вошёл охранник с автоматом наперевес.

— Отведи в камеру, — приказал полковник, украдкой подмигнув охраннику.

— Есть, — отчеканил охранник, подошёл к Мальчику со спины, и, положив руку ему на плечо, сказал тихо, — пошли.

Мальчик встал и пошёл, охранник за ним. Они вышли из кабинета и прошли по коридору к лифту, расположенному в противоположном конце коридора.

— Стой, — приказал охранник. Нажав кнопку на панели, он громко сказал кому-то, — принимай!

— Жду, — послышался глухой ответ, двери лифта открылись, кабина лифта внутри была обита обычными досками.

— Заходи, — охранник толкнул Мальчика стволом автомата к кабине лифта.

Тот вошёл и, не оборачиваясь, стал ждать, когда охранник нажмёт кнопку. Но вместо этого, он услышал за спиной металлический щелчок.



***



Квартира Маши была огромной. В таких апартаментах Крысогенову бывать ещё не приходилось. Резная мебель, гобелены, бархатные портьеры, лепнина по стенам и потолку. Крысогенов был поражён. Он сидел за богато накрытым столом напротив тёти Аглаи, рядом с Марией, и не мог проронить ни слова. Они пили чай с булочками, которые тётя Аглая испекла своими крепкими, почти мужицкими руками, и смотрели друг на друга, пытаясь завязать беседу.

— Ну-с, молодой человек, кто Ваши родители? — первой спросила тётя Аглая, не пытаясь скрыть иронии.

— Батюшка — служащий, а матушка — преподаёт риторику в университете.

— Хорошо, а Вы, Вы, чем занимаетесь? — пристально гладя на него, продолжала тётя.

— Я — студент… пока. На четвёртом курсе.

— Успешно?

— Хорошист, — утирая салфеткой капельки пота со лба, смущённо ответил Крысогенов.

— Похвально, похвально, а с Машей, в каких отношениях состоите? — строго спросила тётя Аглая.

— В платонических, тётя, — вступила в разговор Мария.

— Ты, душа моя, покамест, подержи язык за зубами, — сурово отреагировала на вылазку тётя Аглая. — Два дня дома не появлялась. В Городе такое творится, я чуть с ума не сошла, а она, оказывается, «лямуры» крутит.

— А что в Городе? — осмелился спросить Крысогенов.

— Как? Вы ничего не знаете? Какая-то эпидемия, люди мрут, «скорые» носятся по улицам с сиренами,… жуть.

— Тётушка, это не эпидемия, всё намного драматичнее. Ты слышала о карлике в цилиндре?

— Нет, хотя, погоди-ка, что-то припоминаю…

— Он снова появился в Городе.

— И что, он как-то связан с гибелью людей?

— Непосредственно, — вступил в разговор Крысогенов. — Но он не убивает сам, он посредством проникновения в сознание человека заставляет совершить самоубийство.

— Жуть!

— Всё выглядит правдоподобно, натурально — суицид. Мы с Марией были у господина Питти, он посвятил нас в тайну карлика в цилиндре. Это существо, возможно, из параллельного мира, и что приводит его в наш мир, одному богу известно.

— Жуть! Неужели Город на грани катастрофы?

— Да, тётя, и поэтому мы с Андреем решили бежать первым утренним поездом.

— И Вам советуем, — добавил Крысогенов.

— Я не могу оставить квартиру, что скажут твои родители, Маша…

— Тётя, ты что, не понимаешь? Смерть на пороге, а ты про квартиру…

— Но ведь его… остановят?

— Не известно, когда это произойдёт, может вообще не произойдёт… Тётя, бегите с нами, — умоляла Мария, не обращая внимания на тычки Крысогенова.

— С вами… — задумчиво проговорила тётя, — нет, я не могу. Но, вы уезжайте, вы — молоды, у вас только жизнь началась… который час?

Крысогенов вынул часы и, посмотрев на циферблат, ужаснулся:

— Второй час! А мы не собираемся!

— Да-да, надо укладываться, — засуетилась тётя Аглая, вскочила и побежала в соседнюю комнату, выкрикивая на ходу, — Маша! Быстро собирай вещи!



***



Сильный и настойчивый стук в дверь разбудил пьяного архивариуса.

«Такси», — мелькнула мысль. Он с трудом поднялся с дивана, его изрядно развезло. Пошатываясь, подошёл к входной двери и открыл её. Увидев явившегося, господин Питти побледнел и, вскрикнув фальцетом, повалился без чувств.



***



— Ну, кто тут у нас спрятался? — пробормотал патологоанатом, откидывая покрывало и хихикая.

На носилках лежал юноша с множественными пулевыми ранениями головы и торса. Молоденькая врач узнала в покойном одного из задержанных к-бистами в бакалейной лавке. Она видела его лицо в окне чёрного «хаммера». Теперь это красивое лицо превратилось в кровавое пятно.

— Бедный, бедный мальчик, — утирая слёзы, прошептала она и погладила Мальчика по голове.



***



К трем часам утра, чемоданы были уложены. Тётя Аглая, выбившись из сил, заснула в гостиной на тахте. Воспользовавшись этим, Крысогенов увлёк Марию в её спальню и в течение часа выказывал ей любовь в различных позициях. Когда уже обессиленные и довольные они собрались отойти ко сну, зазвонил телефон, стоявший на столике в гостиной. Тётя Аглая подскочила на тахте и кинулась к аппарату, а Крысогенов и Мария кинулись к одежде.

Звонил полковник Газолинов.

— Дома. Не одна, — отвечала тётя, — с молодым человеком. Андрей Крысогенов, из приличной семьи. Студент, Хорошист… Маша! Вы чем занимаетесь?! — крикнула она вглубь квартиры.

— Журналы смотрим, — отозвалась племянница из спальни.

— Журналы смотрят, — успокоила Газолиновая тётя Аглая. — А что случилось-то. Насчёт карлика? Знаю, я думала ещё что… Нет, я просто… Трубку повесил. Странный стал какой-то, — проворчала она и прилегла на тахту.

— Кто звонил? — осведомилась, входя в гостиную, Мария.

— Дядя твой, — зевая, ответила тётя.

— Что-то случилось? Пятый час всё-таки, рано для звонка, — удивилась Мария.

— Беспокоится, собираешься ты или нет.

— Так он уже знает? Мы же забыли ему сообщить…

— О чём?

— О карлике.

— Знает.

— Так что же он сразу нам не сказал? — возмутилась Мария.

— Ну, наверное, тогда не знал…

— Может быть, — согласилась Мария и отправилась восвояси.

— Поспите, — вдогонку посоветовала тётя, — только в разных комнатах.

— Хорошо, — покорно ответила Мария Леопольдовна и скрылась за дверью спальни.

— Ну что? — нетерпеливо спросил Крысогенов.

— Всё в порядке, ложись, — улыбнулась Мария и стала раздеваться.

— А она не войдёт?

— Она уже спит, слышишь?

Крысогенов прислушался, из глубины квартиры до него донеслось тихое похрапывание. Он расслабился и тоже стал раздеваться. Мария уже лежала под одеялом, потягиваясь в предвкушении сна, когда Крысогенов, сняв трусы, повернулся к ней. Мария замерла и, тихо рассмеявшись, прошептала:

— Жеребец…



***



Господин Питти пришёл в себя от оплеух, которые кто-то ему размеренно отвешивал. Архивариус приоткрыл глаза.

— Ну, что, пердун старый, такси вызвал? — хохотнув, спросил один из братьев Степановых, опустив руку. — Ты, что? Обоссался что ли?

Эрнст Иванович почувствовал приятное тепло, распространившееся по ногам.

— Фу, профессор, не этично так гостя встречать. Ну, готов? — встряхнул архивариуса, взяв за ворот, Степанов. — Машина у подъезда, как заказывал.

— ППросстите, я ттааксии ввызываал, — заикаясь, пропищал Питти.

— Фу, профессор, да ты еще и пьян, как сапожник, — к-бист отвернул лицо, — разве можно в твои года так бухать, ну, вставай.

— Осставьтее меня в пппокоое, — умоляюще простонал Эрнст Иванович и заплакал.

— Э, профессор, так не годится. У меня приказ, доставить тебя к поезду и усадить в вагон, чтобы ты по дороге на вокзал не наболтал кому лишнего. Вставай, гнида! — разозлился Степанов и отвесил звонкую пощечину. — Вставай! Не бойся, не сгинешь.

Архивариус попытался встать, но ноги не слушались, и он рухнул на пол.

— Не могу, — взмолился он. — Оставьте меня! Прошу! Я никому не скажу! Клянусь…

— Нет, профессор, приказ есть приказ, — проворчал Степанов и, вытащив из кармана тужурки рацию, сказал в неё, — братан, поднимайся. Этот мешок с говном сам не спустится.

Через четверть часа к-бисты загрузили архивариуса в «хаммер».



***



Сквозь решётку окна пробивались лучи утреннего солнца. За тюремной стеной слышалось пение птиц. Золотарёв просидел всю ночь в ожидании, что лязгнет засов и введут Мальчика. Но этого не произошло, и его нервы начинали сдавать. Он резко встал и стал ходить из угла в угол, покусывая ногти. «Неужели, они убили его?!» — терзала его страшная догадка. Вдруг лязгнул засов. Альберт насторожился и устремился взором к двери. Вошёл охранник.

— Выходи, — приказал он.

— Куда?

— На тот свет! — рассмеялся к-бист.

— Но ведь еще только утро…

— Начальник приказал сейчас. Особые обстоятельства.

— Какие?

— Не твоё дело? Пшёл!

Альберт подчинился, и они вышли из камеры. Пройдя несколько метров, к-бист сказал: «Стой!» Золотарёв встал лицом к стене. Охранник подошёл к переговорному устройству на стене и, нажав кнопку, сказал:

— Принимай!

— Жду, — глухо ответило устройство.

Охранник нажал на другую кнопку, и стена перед Золотарёвым отъехала в сторону. Яркий свет восходящего солнца ударил в глаза. Альберт зажмурился и шагнул вперед.



***



Полковник Газолинов спал за столом, положив голову на руки. В неплотно зашторенные окна заглядывало солнце, поднимавшееся над просыпающимся Городом. Из переговорного устройства на столе послышалось шипение, и тихий голос спросил: «Гражданин полковник, четыре часа. Вы просили разбудить». Газолинов, не поднимая головы, нащупал нужную кнопку на устройстве и сонно сказал: «Спасибо…».

Прошло минут пять, прежде полковник поднял голову и протёр глаза. Затем встал, размялся и, сняв трубку телефона, набрал номер. Ответили сразу. Полковник спросил в трубку:

— Аглая? Газолинов. Маша дома? Одна?

Выслушав, продолжил:

— Ладно, чем занимаются?

Послушал, удивился:

— А ты не знаешь?.. Да… А тебе мало?.. Короче, собирайтесь! — отрезал полковник и повесил трубку. Мрачно взглянул на пистолет, покоившийся на столе. Взял его, проверил обойму, положил и подошёл к окну.

Во дворе тюрьмы было оживлённо, готовились к расстрелу. Семеро к-бистов из расстрельной команды проверяли карабины. Затворы щёлкали, патроны досылались, предохранители вставали на место. К казни всё было готово.

Полковник вернулся к столу и вызвал адъютанта. Вошёл адъютант, доложил по форме и стал ждать распоряжений. Газолинов закурил папиросу, изучая охранника тяжёлым взглядом, затянулся и спросил:

— Всё готово?

— Так точно, гражданин полковник! Разрешите спросить?

— Спрашивай.

— А зачем показуху устраивать? Чтоб другим неповадно было?

— Да… Репортёры предупреждены?

— Так точно, статьи на передовицах всех изданий, цветные фото с крупным планом казнённого, ждут.

— Молодец, Голова будет доволен. Смертник готов?

— Да, сейчас выведут.

— Отлично, можешь идти.

Адъютант вышел, тихо притворив за собой дверь. Газолинов снова подошёл к окну. У стены уже стоял Золотарёв и жмурился от солнца. Полковник ощутил гнилостный запах. Он принюхался. К горлу подступила тошнота. Он сплюнул и медленно обернулся. В дверном проёме стоял карлик в цилиндре. Газолинов бросился к столу, схватил пистолет и направил его на карлика. Но тот только тихо рассмеялся. Полковник почувствовал, что теряет контроль над собой, рука с пистолетом была ему неподвластна. Ствол воронёной стали медленно вошёл в рот полковника.



***



Стена за Золотарёвым вернулась в исходное состояние. Он хотел сделать ещё шаг, но услышал: «Стоять!» Приоткрыв глаза, Альберт различил семерых к-бистов, метрах в десяти от стены. Они стояли с карабинами наизготовку. Поодаль от них стоял ещё один к-бист с листком бумаги в руках. Он откашлялся и начал выкрикивая читать содержимое листка:

— Золотарёв Альберт Алексеевич! Именем Головы! И волею главного управления К-Б! За содеянное преступление против чести и достоинства Головы и продвигаемых в жизнь идей «головизма»! За кощунственное надругательство над памятником архитектуры! За преднамеренное убийство гражданки Мафр Антоновны Ивановой! За мужеложство и содомию! Приговаривается к высшей мере наказания — расстрелу! Меру наказания привести в исполнение немедленно!..

К-бист свернул листок, положил его в нагрудный карман и скомандовал:

— Приготовиться!

Ослеплённый солнцем Золотарёв услышал щёлканье затворов фотокамер и предохранителей карабинов.

— Целься! — прозвучала команда.

Стрелки вскинули оружие и прицелились. Солнце зашло за облако, и Золотарёв увидел лица расстрельной семёрки. Он сразу их узнал — это были братья его любимой, его убийцы.

— Пли! — разнёсся крик по двору.

Залп оглушил присутствующих. Золотарёву показалось, что перед ружейным залпом, он услышал одиночный пистолетный выстрел. Пули разорвали плоть Золотарёва, от их ударов его толкнуло к стене, но он не упал. Фотокамеры стрекотали саранчой.

«Пора…» — подумал Золотарёв и упал лицом в траву. Подошёл тюремный врач, проверил пульс на его шее, пригласил к телу репортёров. После непродолжительной фотосессии, репортёров попросили вернуться на место. Подошли два к-биста с носилками, положили тело на носилки и понесли к воротам тюрьмы, у которых ждала «скорая».



***



Чёрный «хаммер» остановился у здания вокзала. Степановы помогли господину Питти выбраться из машины и поволокли его на перрон. На путях разводил пары столичный поезд, стоянка заканчивалась. К-бисты втащили архивариуса в последний вагон, предъявили проводнику жетон К-Б и усадили подопечного в свободное купе.

— Ну, профессор, скатертью дорога! — козырнули братья и закрыли дверь купе. — Запри и до конца не выпускай, — наказали они проводнику.

— А в туалет?

— Ему уже не надо! — хохотнули Степановы и покинули вагон.



***



Секционная морга была завалена трупами. Тела лежали в пластиковых мешках на полу, на столах под простынями по несколько в ряд. В мерцающем свете люминесцентных ламп Золотарёв не сразу нашёл Мальчика. Он расстёгивал мешки, откидывал простыни. Мальчик лежал на столе в углу. Альберт узнал его по одежде. Ком подступил к горлу. Альберт не смог сдержаться, его душераздирающий вопль разорвал мёртвую тишину морга.



***



Крысогенов, Мария и тётя Аглая сидели на пуфиках в прихожей. Перед Крысогеновым и Марией стояли разбухшие чемоданы.

— Ну, в добрый путь, — вздохнула тётя Аглая и, встав, перекрестила молодых три раза. Расцеловавшись на прощание, Мария и тётя разрыдались и долго не могли успокоиться, сжимая друг друга в объятьях. Крысогенов вынес чемоданы к лифту. Мария присоединилась к нему, когда лифтёр открыл двери кабины. Они вошли, и лифт умчал их вниз, а тётя Аглая всё стояла в дверях квартиры и осеняла их вслед крёстным знамением.



***



Патологоанатом и молоденькая врач проснулись от душераздирающего вопля, донёсшегося откуда-то снизу.

— Чёрт, уж не из секционной ли? — сонно проворчал патологоанатом и сел на кушетке.

— Меньше часа спали, — простонала с противоположной кушетки молоденькая врач.

— Пойду, посмотрю, — встал патологоанатом, пытаясь попасть ногами в шлёпанцы.

— Я с Вами, Пётр Петрович, что-то мне оставаться одной жутковато, — поёживаясь, встала молоденькая врач.

Они спустились в подвал и остановились перед дверями секционной. Не решаясь войти, прислушались. Пётр Петрович вынул из нагрудного кармана скальпель и приготовился атаковать.

— По сигналу, Зоечка, распахивайте двери, — прошептал он и, сосчитав до трёх, хрипло крикнул, — банзай!!!

Молоденькая врач распахнула двери, и патологоанатом ворвался внутрь, она вбежала за ним, но увиденное остановило их на пороге. В глубине помещения, среди трупов, у тела Мальчика стоял на коленях и причитал казнённый бакалейщик, из тела которого Пётр Петрович самолично извлёк семь пуль. Бакалейщик обернулся на вбежавших, его лицо было в крови Мальчика.

— … твою мать! — вскрикнула Зоечка и рухнула без чувств.

— Кто ты?! — дрогнувшим голосом выкрикнул патологоанатом, размахивая перед собой скальпелем.

— Вы меня не бойтесь, я не причиню вреда, — вздохнув, тихо сказал Золотарёв. — Я — несчастный человек, дважды невинно убитый, и дважды утративший любовь…

— Ты не человек!

— Да, я уже не человек. Я — привидение, призрак…

Петр Петрович начертил скальпелем в воздухе перед собой крест.

— Не стоит, — грустно улыбнулся Золотарёв, — я сам уйду…

Он поднялся с колен и медленно вышел, осторожно переступив через врача.

Патологоанатом не мог прийти в себя, но вскоре опомнился и стал приводить в чувство коллегу.

— Что это было? — простонала молоденькая врач, приподнявшись на локтях.

— Курить надо меньше всякой дряни, не такое померещится, — сделал вывод Пётр Петрович и помог ей встать. Они вернулись в ординаторскую и достали бутылку со спиртом.



***



Чёрный «хаммер» летел по Городу. Братья Степановы уже знали о гибели начальника. Когда они ворвались в здание К-Б, то увидели сложенные в ряд пластиковые мешки с телами и, вытиравших швабрами кровь с мраморного пола, бледных к-бистов.

— Что здесь произошло?! — закричали братья на дежурного.

— Массовое самоубийство! Психоз! — проорал тот в ответ.

— Где тело полковника?!

— Увезли в морг!

— Кто за него?!

— Майор Гдыщ! Он в кабинете начальника!

Братья направились к лифту. Поднявшись на нужный этаж, вышли, но путь к кабинету начальника К-Б преградили четыре автоматчика.

— Начальник приказал никого не впускать, он занят расследованием! — пояснил старший группы, удерживая братьев на мушке.

— Ты, что, сержант?! Охренел?! Мы — Степановы! — недоумённо заорали братья.

— Приказ!!! — сержант снял автомат с предохранителя.

Вдруг раздался треск и хрипы переговорного устройства и глухой голос спросил:

— Сержант, Степановы не появлялись?

— Они здесь, гражданин майор.

— Живо ко мне!

Один из братьев ударил наотмашь сержанта по скуле и вошел в кабинет.

— То-то же, — усмехнулся другой и последовал за братом.

Майор Гдыщ сидел за столом и отдавал приказы по телефону. Стена за его спиной была в пятнах крови и мозгов полковника. Пол уже протёрли.

— Город в кольцо! — чеканил он в трубку. — Этого карлика взять и в любом виде и состоянии доставить ко мне! Всё! Доклад о ходе операции каждые пятнадцать минут. Исполнять!

Он бросил трубку и обратился к вошедшим:

— Полковник Газолинов пал, не завершив дела о надругательстве над памятником Голове…

— Так ведь казнили урода…

— Это была акция для газет и обывателей, истинный преступник ещё на свободе, вы должны его взять немедленно, пока он не покинул Город.

— Будет исполнено. Его имя?



***



Поезд в Провинцию отходил через полчаса. Крысогенов и Мария внесли чемоданы в купе, и вышли на перрон.

— Я схожу куплю газет, — сказала Мария.

— Хорошо, а я разложу вещи и закажу чай, — кивнул Крысогенов, и они разошлись.

Мария направилась в здание вокзала, Крысогенов поднялся в вагон.



***



Столичный поезд стучал колесами среди пышно цветущих яблоневых садов. Птицы срывались из крон деревьев, испуганные шумом вырывающегося пара и дыма.

Проводник отпер купе господина Питти. Архивариус лежал, уткнувшись лицом в стенку.

— Милейший, — тронул его за плечо проводник, — не хотите в туалет или чаю?

Эрнст Иванович не подавал признаков жизни. Проводник с силой повернул архивариуса на спину. Лицо его было бледным, глаза закатились, а из носа стекала подсохшая струйка крови.



***



Мария покупала в газетном киоске «Городской вестник», когда у здания вокзала, взвизгнув тормозами, остановился чёрный «хаммер». Два дюжих молодца в бежевых кожаных тужурках К-Б быстро прошли через зал ожидания, и вышли на перрон. Они поднялись в вагон, в котором разместились Крысогенов и Мария.

Через мгновение из вагона выбежал всклокоченный Крысогенов, в руке его блеснул револьвер. Он побежал в голову состава. Вслед за ним из вагона выпрыгнул один из к-бистов и, опустившись на одно колено, прицелился. Крысогенов на бегу обернулся и выстрелил в него. К-бист взмахнул руками и упал навзничь. Из его глазницы вырвался фонтанчик крови. Крысогенов ускорился, но, вдруг, откуда-то сбоку, из вагона, мимо которого он пробегал, грянул выстрел, и Крысогенов как подкошенный упал лицом в бетон перрона. Из вагона вышел последний Степанов, подошёл к Крысогенову, который пытался приподняться, приставил пистолет к его затылку и разрядил всю обойму.

Мария лежала в обмороке у дверей зала ожидания. Она выбежала на выстрелы и видела всё произошедшее.

К-бист взвалил брата на плечи, донёс до «хаммера», и автомобиль, взревев, унёсся в клубах дыма и пыли.

Вокруг тела Крысогенова собралась толпа зевак. Подъехала «скорая помощь», труп погрузили и увезли в морг. Дежурный по вокзалу привёл Марию в чувство и предложил помощь, Мария отказалась и побрела по улице, не понимая куда — подальше от злополучного места.



***



Вечером в ресторане, где прошло их с Андреем первое свидание, Мария пыталась заглушить горе алкоголем. Зал ресторана был полон, свободных мест за столиками не было. Оркестр играл что-то жизнеутверждающее. Мария была пьяна впервые в жизни. Она пила водку, рюмку за рюмкой, ничего не ела, только запивала лимонадом. За соседним столиком сидели патологоанатом и молоденькая врач. Они целовались, не обращая внимания на окружающих. И, вообще, все, кто был в тот вечер в ресторане, пытались взять от жизни всё, так как уже знали, что произошло в Городе.

Проститутки ели мороженое и кокетничали с к-бистами, дамы из общества вели себя как уличные девки и, при каждом удобном случае, запускали руки в гульфики своих спутников.

Мария уже плохо соображала и смотрела на всё происходящее мутными размазанными глазами. Подсевший было к ней официант, хотел погладить её оголившееся бедро, но, увидев в её глазах абсолютную апатию, ретировался.

В зал вошёл Золотарёв. Он был одет в чёрный смокинг, белоснежную сорочку, лаковые чёрные туфли, на шее красовался пурпурный галстук-бабочка. В руке у него был небольшой саквояж. Ни к-бисты, лапавшие проституток, ни патологоанатом с молоденькой врачом, пившие восьмой «либеншафт», ни репортёры, отплясывавшие у сцены гопак, не обратили на него внимания. Неузнанный он прошёл к столику, на котором возлежал атлетическим торсом мертвецки пьяный Степанов, переместил его на пол, сел.

Подошёл, пошатываясь и икая, в расстёгнутых брюках и разорванной манишке, но, не потерявший суровости во взгляде, официант с опухшим лицом. Приняв заказ, скрылся в дверях кухни.

Альберт вынул из саквояжа две противотанковые гранаты, положил их на стол перед собой, достал из кармана смокинга папиросу и прикурил от свечи. Щурясь от едкого табачного дыма, осмотрел зал. Среди к-бистов узнал своих убийц. Докурив, он встал, взял одну гранату, вставил палец в кольцо чеки, и громко, перекрывая оркестр, крикнул:

— Внимание!!! Я сказал, внимание!!! Граждане!!!

Музыка оборвалась, наконец, его увидели, точнее — гранату в его руке.

— Всех, за исключением сотрудников К-Б, знающих меня лично, прошу покинуть ресторан! — прокричал он, слегка потянув кольцо.

Началась паника. Все, кроме семи к-бистов, рванулись, сметая всё на пути, к выходу. Создалась давка, истошно визжали проститутки, дамы кричали благим матом, не выбирая выражений, мужчины молча пропихивались локтями. К-бисты окружили Золотарёва, наставив на него пистолеты.

— Привет, подонки! — рассмеялся Альберт.

Официант, пытавшийся флиртовать с Марией, выволок её на улицу. В ресторане раздались выстрелы. Визг усилился. Затем наступила удивлённая тишина, и мощный взрыв прогремел апофеозом вечера. Оглушённая Мария увидела вырвавшиеся из окон ресторана пламя, дым, обломки мебели, куски штукатурки и части тел. Рядом с ней упала голова террориста, которая улыбалась и, видимо, была удовлетворена произошедшим. Мария не вынесла такого зрелища, её вырвало. Немного протрезвев, она встала, но не смогла удержаться на ногах и вновь села. Её снова вырвало, встав на колени, она поползла прочь…



***



Луна убывала, но светила не менее ярко, чем накануне. На Площади и прилегающих улицах было безлюдно. Фонари не горели. Посреди Площади в свете луны стоял памятник Голове, заново покрашенный серой краской. Часы на бронзовом столбе пробили полночь. Между домами, кольцом окружавшими Площадь, появилась крадущаяся сутулая фигурка. Она, озираясь, почти на цыпочках, пересекла Площадь и зашла со спины памятника. В руке фигурки блеснула стеклом банка с белой краской, в другой появилась кисточка, и человечек, аккуратно, высовывая от старания язык, вывел на постаменте большими буквами: «ПИДОРАЗ!».

Дорисовав восклицательный знак, он бросил банку с кисточкой на газон в кусты, и приготовился бежать, как вдруг, в кустах раздался металлический щелчок и убедительный голос сказал:

— Руки вверх, падла!

Затем из кустов появились три к-биста в походном обмундировании, и «маляра» ослепило лучом мощного фонаря.

— Ё-моё! Голова! — выдохнули к-бисты, увидев лицо человечка.



***



Была майская ночь. Сирень всё ещё благоухала, но Город вымер. Лишь кареты «скорой помощи» проносились с мигающими маячками по безмолвным улицам, завывая сиренами. Мария стояла на краю крыши дома, в котором прошла её недолгая жизнь. Она не могла отвести глаз от луны, висевшей медным тазом над Городом. Закрыв глаза, Мария сделала шаг вперёд, но кто-то, схватив её сзади за платье, с силой дернул назад. Она упала на крышу лицом вверх и увидела над собой карлика в цилиндре. Страх сдавил ей горло, и крик застрял в трахеях.

— Не бойся, — услышала Мария, приятный мужской голос, — я не причиню зла.

— Нет? — прошептала она в слезах.

— Нет.

— Но Вы же всех убиваете…

— Нет, все совершили суицид…

— Но это Вы их заставили…

— Нет, я не заставлял, они сами карают себя за грехи, — спокойно отвечал карлик.

— Вы и мне пытались внушить…

— Я проник в твоё сознание, чтобы лучше узнать тебя, Машенька, потому что полюбил тебя с первого взгляда, — улыбнулся карлик.

— Но я не смогу полюбить Вас! — отважно крикнула Мария.

— Стерпится — слюбится, — карлик взял Марию на руки и понёс к чердачному окну.

— Куда Вы меня несёте? — испуганно прошептала она, не пытаясь вырваться.

— В новую жизнь, — улыбнулся карлик.

— Кто Вы?

— Аматетел.

«…Как странно всё, что случилось.

Опомниться не могу.

Да полно, правда ли это,

Или пригрезилось мне?…»

Дзэами Мотокиё

Май-июнь 2003