Короче, я должна об этом написать, причем, написать так, как было: цинично, жизненно, почти равнодушно. Иначе, я взорвусь. хотя, наверное, покажется – с чего?
Первая солнечная суббота мая. Я иду из института, весьма довольная собой, размышляя… куда пойти за шмотками?как мы повеселимся в Питере и как выпросить у родителей побольше денег на это?как я сейчас буду торчать в этой дурацкой милиции в очереди за загранпаспортом… Как страшно жить, короче.
И тут совсем у дороги вижу людей, собравшихся в круг, вокруг чего-то. Точнее, кого-то. Я сразу подумала: «Кто-то там лежит». И правда. Старушка. Неподвижная, глаза закрыты, бледная. Черное платье, тряпочные туфли. Матерчатые сумки с продуктами. Одну из них кто-то умный положил ей под голову. Я подхожу:
- Скорую вызвали?
- да
люди, естественно, в большинстве своем, просто стоят и охают. Один мужик всё ходит с рацией и говорит: «Вызовите скорую, женщина упала, адрес такой-то». Я думаю, охранник, он что ли.
Солнце резко пропадает. Скорой нет, как не было. Я запрокидываю старушке голову, чтобы язык не запал. Кто-то щупает пульс, вроде, есть.
Там совсем рядом есть аптека, оттуда приходит продавщица. Говорит: «Ооо, ну это всё…». Опять звоним в скорую. Аптекарша говорит: «Я часто их вызываю, приезжают через час».
В этот момент появляется дедок и говорит: «Это моя жена!». У нас всех сразу глаза по пять рублей, мужики начинают совать ему валидол, вот, дед, выпей. Он отказывается. У старушки щупают пульс – нет. А умная тетя из аптеки начинает измерять давление каким-то суперсовременным прибором. Какое давление, если пульса нет?! Дед держится хорошо, только всё время спрашивает: «Ну что, ну что, пульс есть?» А ему участливо так говорят: «Ох, ну, наверное, это инсульт…» Меня убивает людская деликатность!
Какие-то тетки из толпы говорят: «Да они в этом доме живут. Эта женщина – родственница Хазанова, известный юрист, а муж её - адвокат». Оказалось, дед увидел всё это с балкона и спустился.
Мы продолжаем стоять. Одни люди уходят, другие подходят. Все прохожие замедляют шаг и долго так идут, вывернув шеи. Зачем?! Я уже готова их всех посылать. Причем сама не знаю, зачем там стою. Хочу дождаться скорую. Для чего?
Дед уходит домой звонить племяннику. Мы потом 15 раз пожалели, что отпустили его одного. Никто не знает ни номера квартиры, ни даже подъезда.
Возвращается минут через 20. Мужики отправляют его посидеть в аптеку, обещав позвать, когда приедет скорая.
А тех, кто остается около трупа, всё меньше и меньше. Теперь это уже действительно труп. Ни дыхания, ни пульса. Один мужик говорит: «давайте ей глаза закроем».
Солнце опять появляется. Бьет по голове большим желтым молотком.
Нас пятеро: четыре мужика, двое из которых менты (тот, с рацией, оказался не охранником), двое – отставные военные, и я. Что я там делала? Сама не знаю. Что бы сделала нормальная девушка на моем месте? – прошла бы мимо, чуть замедлив шаг (кивок в сторону вечности) или стала бы рыдать. У меня как всегда третий вариант.
Было больно? Нет. Страшно? Нет. Противно? Нет. Можно списать на то, что в институте я каждую неделю имела возможность любоваться трупами и даже выискивать на них мышцы, связки и сосуды. Правда, те были без кожи. Или на то, что я была голодная, не выспавшаяся, после учебы и стояла уже несколько часов под периодически палящим солнцем. Ещё можно сказать, что я обладаю чувствительностью бревна – тоже отчасти правда. А что мужики? Менты дожидаются участкового, ещё один – главный свидетель – он видел, как старушка остановилась у киоска с газетами, вдруг взмахнула руками и упала навзничь. Подхватил её.
Так мы и стояли – довольно идиотская картина, наверное: посреди улицы лежит женщина, вокруг неё пятеро людей стоят, молчат с подавленными лицами (какие они ещё могут быть?) Люди проходят мимо, почти не замедляя шаг – наверное, пропал эффект новизны.
Скорая появилась, но проехала мимо, хотя мент долго свистел и махал им. Минут через 10 таки подъехала. Фельдшер посмотрел на всё это и сказал: «ёб». (очень отчетливо видно через стекло). Вылез из машины и накрыл старушку черным полиэтиленом. Я спрашиваю мента: «Вы будете мужа звать?» он: «Ты хочешь, чтобы здесь был ещё один труп?» Фельдшер долго-долго рылся в машине, наконец извлек перчатки и приступил к … осмотру пострадавшего, так это, наверное, называется. Вот тут можно было разрыдаться. Он подергал её за подбородок, поковырялся во рту, потыкал в шею, в грудь, грубо так. И в этот момент появился муж… У меня перехватило дыхание. Я бы на его месте убила фельдшера. А что бы я делала на месте фельдшера?
Эх, ребята-писатели-поэты, если бы вы видели это, то бросились бы прославлять бабочек, цветочки и прочие сентиментальные проявления Жизни. Ведь вам смерть, наверное, представляется в сверкающих доспехах и развевающемся плаще, с щитом и мечом, на поле боя. А не так – лицо как резиновая маска, разбросанные окаменевшие руки и ноги и фельдшер, дергающий за подбородок.
Я дождалась скорую, чего жду теперь? Не спрашивайте. А процесс идет своим чередом: фельдшер, закончив «осмотр», пошёл вызывать труповозку, менты говорят: «Хочешь мы тоже вызовем?» Хочет. Иначе она бы до вечера не приехала. Тут появляется какой-то дед и начинает бегать вокруг. Думаю, блин, ещё один любопытный. А он: «Я племянник». Я опешила несколько, потому что (в силу возраста) «племянник» у меня ассоциируется с молодым человеком. Хотя правильно, конечно, если ей 85, племяннику все 60. я подошла к нему, говорю, муж ушел домой, может, вы к нему сходите, а то мало ли. Он согласился.
Тут все мужики по очереди начинают со мной знакомиться. Жизнь неисправима, а мужчины – её полномочные представители. Жизнь всегда хочет дать смерть пинка напоследок, мол, всё равно я продолжаюсь, поэтому поминки оканчиваются так же, как свадьбы: песнями и танцами на столах. Так вот началось всё с того, что один из ментов говорит: «А ты что здесь делаешь, такая красивая?» Я: «А какая связь?» В общем, познакомились, я сказала, что вообще-то в милицию шла (кстати, если бы не это, меня бы там не было, обычно хожу другим маршрутом), они стали расспрашивать про институт (ненавижу говорить про свою учебу, но мединститут почему-то вызывает повышенное внимание общественности). Следующий (капитан запаса) пошел дальше и сказал: «Можно я тебе позвоню?» Я говорю: «Просто отличное место для знакомства!» Жизнь продолжается, блин!
А ещё они все меня спрашивали, знаю ли я её (старушку, в смысле).
- Нет!
- А почему ты остановилась? А что ты тогда здесь делаешь? – и прочая хрень. Да не знаю я!
Тут подоспел участковый, напоминающий милицейского генерала. Стал допрашивать свидетелей. Я спрашиваю у ментов, зачем. «Так положено. А то у нас такое законодательство, потом будет как нераскрытое убийство». В это время участковый допрашивает продавщицу из газетного киоска. Она, видно, говорит, что ничего не видела или что-то типа того. Участковый в ответ: «Ты труп видишь? Видишь! Ну всё, будешь свидетелем!» У меня нервный смех.
Как раз нужны родственники, а деда с племянником нет. Участковый волнуется и ругается. Допрашивают главного свидетеля (который поймал падающую старушку), место работы – газета «Реакция», её у нас в институте распространяют (день неожиданных совпадений!). Журналист, значит. Матерился через слово. Возвращаются дед с племянником. Главный свидетель говорит мне и капитану запаса: «Ладно, пошли отсюда». Ну да, мы выполнили свой долг перед… Родиной?обществом?собой ?.. Уходим, оставляя на месте трагедии обычную бумажную волокиту. Всё в жизни настолько прозаично, что даже страшно.
Идем. Журналист: «А ты медик?». Я отвечаю: «Потенциальный» и тихо офигеваю, потому что точно помню: когда говорила, где учусь, его как раз допрашивали.
- А с чего вы взяли?
- Взгляд соответствующий
Фига себе!
Мы потрепались о каких-то отвлеченных вещах и разошлись. Точнее, журналист пошёл своей дорогой, а мы пошли обратно. Старушка так и лежала, накрытая черным полиэтиленом, дед сидел на бордюре неподалеку, менты ушли. Я говорю племяннику: «Вам не надо чем-нибудь помочь?» Не знаю, чем. Я готова была просто сидеть с дедом на кухне и слушать, какая его жена была замечательная. Его безумно жалко… А скорая, кстати, так там и стояла. Вот ведь бред: когда она была нужна нам, её не было, приехала спустя час, чтобы констатировать смерть, а сейчас наверняка опять кому-то нужна, но стоит здесь просто так. Отличная работа – приезжать, констатировать смерть и уезжать к новому трупу!
Мы с капитаном запаса гуляли 2 часа. Потом ещё встретилась с подругой. И только когда я пришла домой и стала рассказывать обо всём родителям и сестре, меня пробило. Вспомнила её ноги – в простых колготках, тряпичных туфлях, одна согнутая – как упала, так и осталась лежать. Я могу спокойно смотреть на всё, что угодно, но меня добивает какая-нибудь одна, незначительная деталь. Так и здесь. Плакать? – вроде не с чего. Не будешь же плакать о каждом умершем человеке. Просто я, волею судеб, оказалась именно в том месте и в то время. Просто это так странно и непостижимо – был человек, и нет.
На следующий день я уехала в Питер, и неприятные чувства рассеялись. Не знаю, как там дед, что говорит фельдшер, приезжая к очередному трупу, и на посту ли участковый (участковый – от слова «участие», видели этот плакат?). Могу сказать только одно (да вы сами уже, наверное, поняли): спешите жить!..