Мелькающие огни старого Арбата порошились редким снежком, городской гомон лез в уши, мелькали новоиспеченные рекламные огни. В голове субъекта, спешащего на снятие стресса, под названием «День рождения Раи», калькулятор пересчитывал баксы в евро, евро в рубли и юани. Объект стал в небольшую очередь к будке "Цветы".
- Сикоко ситоит васи свити? - cпросил китаец, просовывая свою редкую голову в киоск с цветами.
- 240 в упаковке.
- А можно в гасети? Сегодня кончается новый год по Китайскому календарю. Я люблю Валюську, - пояснил мне китаец.
День Валентина раскрывал свои объятия и для китайцев. Было 8 часов вечера. "Цветы самое эффективное вложение в женщину. Купил цветы на 80 рублей, так за них выпьешь на 100, закусишь на 150 и переночуешь за 200" - подсчитывал субъект, - " Но колбаса важнее, ведь там жрать будет нечего. Всегда надо идти со своим. Что выпил, то и закусил. Тем более, что я опаздываю, лучшее там уже сожрали". Слегка заплетающийся старый Арбат был перегорожен киосочками, завешенными бархатными знаменами с золотыми буквами, генеральскими кителями, заставленными матрешками, военными и просто зэковскими шапками, популярными у иностранцев хотя бы из-за русского холода. Все это было для "Фирмы", как назывались небольшие группки пуганых иностранцев, шляющихся по этой знаменитой московской улочке даже ночью.
После покупки трех роз, завернутых в виде веника, субъект стал интересен активистам дня влюбленных - Святого Валентина и к нему стали приставать ночные художники, чтобы нарисовать его усы. Один художник даже спросил: "Вы не Иннокентий Смоктуновский?", хотя тот уже 15 лет как ушел в мир иной. Какая-то молодка стала совать свой пальчик в ротик, краснея от скромности, а бард на углу Староносковского переулка энергичнее забренчал на вверенном ему инструменте, и завыл: "Есть книги для чтенья и книги в форме пистолета!"
За театром Вахтангова возле позолоченной принцессы Турандот, cветился вагончик, в котором можно было купить горячую курицу гриль, на выбор из вертящихся на продетых проволоках, и блаженно поблескивающих чистой кожей без перьев, а немного дальше - бутылку «Арбатского» вина (как никак на улице Арбат находимся) и «Охотничьей» настойки.
Затоварившись, субъект обернулся, чтобы разобраться, нет ли за ним хвоста, и юркнул в проходную. Здесь было тише, и только двое пожилых философского типа бомжей зачмокали губами, уважительно пропустив объект, похожий на Ленинский бюст, через железные ворота. На нужном подъезде висела железная дверь, погнутая и не закрывающаяся плотно, ненужный электронный замок не работал, а инструкция по его пользованию, из 8 пунктов мелким убористым шрифтом, под стеклом, была разбита. Лифт, слава Богу работал, и объект поднялся на 3 этаж, в ту же самую квартиру, что и неделю назад, и нажал кнопку звонка. Тут же открылась противоположная дверь и из неё вышел человек с сумкой.
- Я там уже не живу, - зачем-то пояснил он бюсту.
А в это время в квартире в разгаре шла литературная пятница, совмещенная с днем рождения актрисы Раи.
- Женщина выглядит на сколько ей дадут! - перекрикивая литераторов, выступала виновница торжества, - когда я работала зубным врачом, я никогда не делала анестизию. Я лечила душой и удалила 465 зубов!
-Та ночь так была хороша-а-а,- запела молодая поэтесса, раскачиваясь на табуретке, обнимая виновницу торжества Раю, - Так пела и ныла душа-а-а-а-а!
Рая взялась за левую грудь и прижала к ней свою душу:
- И почему меня считали лесбиянкой на втором курсе?
- Я не могу это просто так представить, - говорила литературоведша Ирина писателю Станиславу Семенову, - надо полюбить, хоть не надолго!
-Чубайс, падло, Россию продал, - отвечал ей писатель Семенов.
Тут раздался звонок, и в клубах собачьего лая Раиса на правах хозяйки поплыла открывать дверь.
Дверь короля Арбатского верлибра открылась, и в неё шагнул субъект, неся под мышкой розы в газете. Виновница торжества, изрядно теплая, прильнула своим мягким телесом к субъекту в коже и начала его лобызать от умиления. Она любила этого субъекта за постоянство: он никогда не приходил без шмотка колбасы. Также любила его поэтесса, за то, что субъект имел карточку Визу, пусть даже и пустую. Дворянка Ниннеса любила субъекта за то, что он был моложе её, а король верлибра Сократ Платонович - по должности, поскольку они с субъектом вместе состояли в 2-х комиссиях по литературному наследию. Сократ также любил свой профиль, а литературоведша Ира - собаку "Бармалюша" из квартиры 19. Писатель Слава любил читать рассказы и стихи с трибуны, а конкретно сейчас у него начала пробиваться любовь к Владимиру Вольфовичу Жириновскому. В общем, литераторы любились перекрестно, вразнобой и враз, как придется, и это называлось счастье жизни. Всех их объединяло то, что они любили выпить и закусить, кроме писателя Семенова, который пил только специальную настойку лекарства собственного производства и всегда носил с собой бутылечек и разбавлял ею предлагаемую в гостях водку.
- Не трогайте этого товарища, ты его задавила своим бюстом, - сделала замечание литературоведша Рае, дайте ему скорее штрафную, я хочу уйти в сексуальную гармонию!
Сняв с себя все, кроме кожаной сумки, где лежала пустая карточка Виза, субъект галантно перецеловал всех дам и пожал руки писателям Вилору Ильичу, экстрасенсу Станиславу Семенову и хозяину квартиры. Его посадили рядом с дворянкой Нинессой и выдали посуду. Зная, что на таких тусовках еда не главное, Субъект осторожно перенюхал пищу и выбрал соленый огурец.
- Я скажу коротко - длинно я еще не готов, - поднял субъект бокал, выдергиваясь из объятий Нинессы, - и потом, я говорю поздравления только со смыслом.
- А когда я в сексе, я говорю по французски, - добавила Нинесса.
- Пьем, за Это! - подхватила Поэтесса, - мы все любим себя, а других - в себе! Но почему у меня пустой стакан? - удивилась она - срочно продлить.
- Нет, почему вдруг все решили на втором курсе, что я лесбиянка? - возмутилась Рая, обнимая поэтессу.
Объект выпил штрафную, которую на Руси требуется выпивать для догона общего настроения, и сквозь гул высказал своим хриплым голосом:
-Я принес рассказики, но не знаю, в честь дня рождения что прочитать, более смешное, или более грустное?
-Более смешное, - выпалила именинница.
-Тогда про телогрейки и Лефортовскую тюрьму. "...С последними кадрами фильма, выскочили и мы с Колей, одетые в телогрейки с номерами и надписями на спинах "Курушин" и "Чистяков". Не ожидая такого успеха, мы обнялись и прослезились. Но тут в квартиру позвонили".
В квартиру действительно позвонили. Это пришел профессор Юра.
- Нет, все же ты как-то оборвал про профессора Лифшица, мы ждали более серьезного продолжения - порекомендовал писателю мультиамедийный беллетрист Вилор Ильич.
- А теперь давайте послушаем Станислава Семенова. Он пишет серьезно, с болью за Россию - сказала литературоведка Ирина, обнимая соседа справа.
-Я прочту вам отрывок из моей экстрасенсорной теории "Россия страна дураков". Я не пью. Только с чаем.
"Среди той же массы людей в России больше как гениев, так и дураков. Дурак в России велик и не умные люди говорят, а дурак. Дурак очень злобен, завистлив и не простит умному человеку то, что тот умней и тем самым определяет ему место. Он же при Сталине чувствовал свое ничтожество среди мечтателей, ученых, изобретателей, а теперь ограбленное производство на нуле из-за того, что во главе стоит дурак, умных людей не видно, а видно его дурака рассуждающего о рыночных отношениях. Когда ругают жидов, то нет больших жидов на свете, чем русских: те дрожат за копейку, а русскому дураку плевать на то, что Родина развалена, гибнет, если все эти умные изобретатели по которым в первую очередь нанесло удар ЦРУ носом в грязи, а он вонючий лакей сыт, пьян и еще философствует".
Чтение теории прерывалось взрывами апплодисментов и прихлебыванием охотничьей водочки и других напитков. Литературоведша Ирина, вдова четырех поэтов, явно полюбила на время Станислава и уже не скрывая свое нижнее белье, требовала от Станислава подливать ей в стакан.
- Ты меня проводишь. У меня будем пить кофе.
- Завтра я иду на митинг Экстрасенсов. Дайте мне чаю! - отбивался от нее Станислав.
Гул, переходящий в судорожное закусывание огурцами нарастал в комнате, и в конце концов не выдержал кобель Жан, закрытый на кухне.
- Дайте чаю человеку! - заорал пес нечеловеческим голосом.
Табуретка рухнула под телом молодой поэтессой, и на ее грудь упал горячий самовар. На самовар повалилась актриса Рая, занюханная розами. Ленинский бюст стал выдергивать из под табуретки поэтессу.
- Снимайте мокрое белье, вы человек интеллигентный! - советовала Нинесса ленинскому бюсту.
- Я сниму дома, остановите собачку! - ленинский бюст начал трястись в смехе и вырываться за дверь.
- Благодарю вас, всего доброго, - залепетал ему вслед Сократ Платонович, - приходите в следующую пятницу, будет вечер, посвященный мне.
Литературная пятница переходила в литературную субботу, а на востоке вставала звезда нового козлинного года. В 12 часов поэтесса и ленинский бюст наконец выскоблилась из квартиры под непрерывный лай Жана.
У двери напротив с отвертками стояли двое новых русских.
- Он ушел, не выплатив налога - пояснили они экс-гостям, кивая головой на окно.
Завьюжило на улице Старый Арбат. Пошел первый час ночи, и нужно было перемещаться в сторону метро, которое «ходит», как известно до часу ночи. Поэтесса качалась, почесывая обожжённое чаем место.
- Надо затушить огонь в душе, давай съедим по шаурме.
Напротив музея Пушкина в конце Старого Арбата стояла тихая кучка туристов. Они молча и преданно слушали молодую девушку, которая рассказывала, как на этом месте Пушкин впервые увидел Наташу. "Утоли мои печали, Натали, я волнуюся как лодочка вдали"- тихо читал маленький мальчик, стоящий рядом с бронзовым Пушкиным, держащим за руку Натали. Поклонники высокого искусства с восхищением смотрели на бакенбарды поэта. Пушкин ласково смотрел на группу эскурсантов. «Эта была возвышенная любовь, они любили друг друга, как голубь и голубка».
Из ресторана "Последняя капля" раздались крики о помощи: "Дайте затушить огонь!". Экскурсионная девушка тыкала указкой на френч поэта.
Ночная экскурсия медленно побрела к следующему пушкинскому месту Москвы, на Чистых прудах. Их поезд в Новый Уренгой отходил в 4 ночи.
В огненном киоске давали горячих гриль-кур, но хотелось шаурму. Справа в черных ящиках рыдала очень знакомая музыка, шныряли собаки, у метро Смоленской решались жизненные проблемы. Шаурма стоила 35 рублей без обертки, и по сорок - в лаваше. Чай в пакетах также имелся. Всё было просто как в Раю.
6.03.2003