Самая добрая и родная – вот какая должна быть настоящая Наташа. Светлая сердцем, нежная душой. С тонкими чертами лица, умными ласковыми глазами, милой улыбкой. Наташа до самой старости похожа на ребенка. Может она искренне порадоваться твоему успеху, а еще, трогательно морща носик, любоваться солнечными искорками в хрусталиках росы, может счастливо смеяться, бегая босиком по весеннему цветущему лугу, может доверчиво смотреть в глаза, слушая твои невероятные рассказы, и делиться лучшим кусочком. Но Наташа еще и любящая мама, - найдет доброе слово, и приласкает, и ободрит, и душистым чаем напоит с пряником сахарным… Вот она, Наташа. Любой человек в ней сестру или мать распознать сумеет.
Конечно, разные бывают Натальи, и зовут их по-разному: Наталка, Наталия, Натка… Светленькие и темноволосые, с ногтями, покрытыми алым лаком, труженицы, модницы, совсем юные и постарше, синеглазые, бойкие и тихие, облаченные в многоцветье радуги… И другие – с презрительным взглядом прищуренных глаз, в коротких майках, обнажающих белые или искусственно коричневые животы… Это – совершенно другие люди, и к настоящим Наташам они не имеют никакого отношения.
Я знала много Наталок. Одна из них, русоволосая пухленькая девочка, была моей лучшей школьной подружкой. Мы ходили в один класс и, конечно, сидели за одной партой. Тихонько шептались на уроке о своих секретах и испуганно смолкали, когда строгая учительница бросала на нас сердитый взгляд; на переменках неслись изо всех сил, чтоб успеть перехватить без очереди сладкую булочку в буфете; ревностно хранили свои школьные принадлежности в чистеньких пеналах и недовольно сопели, когда одноклассники дергали нас за длинные косы. А после занятий – свобода! Вприпрыжку, кувырком убегали из школы и мчались в соседский Наташин двор, чтобы досыта наесться кислых зеленых яблок и обстрелять огрызками нелюбимого одноклассника Тимку… Весенними вечерами, сидя во дворе, мы болтали обо всем на свете, щурясь на молодые звезды сквозь зеленый шелест сада. Потом мы ломали сирень, - у Наташи ее росло много, и вся разных цветов, - и щедрою рукою мне вручали огромную охапку ее, и она пахла на всю улицу, когда я осторожно пробиралась домой. Много лет уже прошло, давно разошлись наши дороги, но все же вспоминается еще эта чудесная майская сирень, и старая яблоня с развилкой, и красные уши убегающего Тимки.
Другая, - она называла себя Тата, - была самая что ни на есть ведьма. Ее рыжие крашеные волосы, собранные в куцые косички или распущенные по плечам, так и мелькали то в профкоме, то в деканате, то в доме любимого моего мальчика. Заговорила, заколдовала она его, и стал мой ласковый Лёшенька злым и упрямым, закурил, к выпивке пристрастился, стал много лгать… Подхватила и унесла его нелегкая, а потом оставила одного-одинешенька – хотелось ей только шутку сыграть, а после он ей оказался не нужен. И мне ведьмака подсунула, чтобы закружил он голову и исчез, как дурной сон. Но в памяти все равно Лёшенька остался, да вот до сих пор не знаю, жив ли, здоров ли он, или погубила его рыжая ведьма.
Идет, проходит время сквозь часы – стук-постук. Пришел час для новой Натальи. Высокая, пышная, ослепительно красивая, с волной темных сияющих волос встала она на пороге, похожая на королеву грез. Приходила просто так – послушать да о себе рассказать, - и становилось после ее визитов светлее, легче на душе… Вот она, настоящая Наташенька, добрая и милая. Спасибо тебе, сестричка!
Пусть в сердце твоем никогда не будет места злу, а лишь любовь и чистая, светлая радость полнят его. Пусть красота твоя не убывает, а душа остается вечно молодой. Улыбайся почаще, Наташенька, и не забывай нас.
7.07.2006