Посещение Гарварда и занимательная встреча на банкете меня не удовлетворили, и я продолжил свой путь по косогорам планеты Земля в поисках чего-нибудь еще, что могло бы пролить свет в моем понимании самых, я бы сказал, коренных вопросов мироздания, столь далеких, казалось бы, от суеты мирской, однако таких же суетных, как и любые начинания человека.
Иногда мне не на шутку приходится побаиваться себя, точнее, своей пылкой географической прыти, а именно наклонности менять пространственные координаты взбалмошно и импульсивно. Эта, пожалуй, нездоровая страсть особенно обострилась в последнее время, ибо канадский паспорт и таблетки против депрессухи подчас уводят меня в такие удаленные и забытые всеми землеходами уголки земли, что очередным утром, проснувшись и взирая вечно невыспавшимися глазами на какую-нибудь незатейливо выкрашенную стену, бедовая моя голова с трудом может припомнить, где же это расположилось на ночлег мое не менее бедовое тело, с отвисшим брюшком и пугающе тонкозапястными конечностями, но при этом столь юркое в авиапереносном пространстве Земли.
Так случилось и в то утро, когда я с легким недоумением проснулся в бунгало гостиничного комплекса «Los Caneyes», обустроенного в индейско-крестьянском стиле, , находящегося поблизости от крошечного грязного городка с обманчиво-сладким названием «Santa-Clara», где-то в центре Острова свободы, в простонародье именуемом Куба.
«Куба далеко! Куба рядом!» Какой там рядом! Больше чем рядом! Вот она, наползла на меня огромным пространством океана, без стеснения заглядывающего сначала в круглое окошечко самолета, подернутое сахарком лютого надоблачного морозца, а потом пялющееся зеленью вод в окно гостиницы в Гаване на фиг знает каком этаже... окно, открывающееся в полный рост: прыгай – не хочу. Такого в западных гостиницах более не встретишь. Остров свободы воистину свободен. Хочешь – прыгай, а хочешь – и повремени.
Сначала Куба встретила меня дышащим в лицо океаном, а вот теперь слеповато глядящей на меня выкрашенной стеной гостиничного домика – гордого строения тури стической деревушки, полнящейся курами... Видимо, чтобы я мог чувствовать себе как дома, туда намеренно завезли кур, ведь без позывных иным мирам, отсылаемых по утрам петухом Кукарешкиным, проживающим в моем домашнем хозяйстве, мне уже как-то даже несподручно просыпаться...
Если учесть, что я слыву домоседом и тихоней, такие бешеные прыжки в пространстве пугают не только меня. А тот факт, что за последние три месяца это уже второе мое пришествие на остров, хотя до этого я на нем никогда не бывал, вполне позволяет заподозрить, что Куба возобладала надо мной какой-то особой индивидуальной гравитацией, притягивающей именно меня, мой крошечный чемоданчик и мою верную спутницу с развивающимися на ветру ушами и носящую достопочтенное звание «Маськин», – разумеется, тоже с чемоданчиком, весело-зеленым и мелким, как коробочка из-под каши «Геркулес». Я не люблю большой поклажи, и настоял довольствоваться чемоданчиками на колесиках, собранными в нездоровом копошении накануне вылета в тропическую безызвестность.
Географическая эта импульсивность моя нездорова и отчасти опасна, особенно в сочетании с моим топографическим безумием (я могу заблудиться даже не в трех, а в двух соснах, не говоря уже о двух пальмах). Однако дурная наклонность включать свой «бродильный аппарат» в планетарных масштабах была приобретена мной в годы интенсивного бегства от самого себя, и тогда вполне эффективно позволяла оторваться хотя бы на день или два от преследующего меня по пятам и тяжело дышащего мне в затылок страха, который под действием пилюль отступил, а вот импульсивная прыгучесть осталась.
Ну как бы вы чувствовали себя, если бы не могли с точностью сказать, где окажетесь вечером следующего дня? Господи, вот теперь, поделившись с вами, я и правда себя испугался... Раньше мы вскакивали и неслись стремглав и вовсе в тот же час. Теперь же все случилось по воле бумажки, официального письма из университета, проводящего конференцию по гравитации и космологии[1]. Я всегда неровно дышал к бумажкам, а тут в ответ на мою скромную просьбу пригласить меня с супругой на конференцию в качестве научных писателей, кубинские товарищи ответили не каким-нибудь завалящим интернетным сообщением, а настоящей официальной бумажкой с огромной овальной печатью!
Я явился к Маськину в спальню и похвастался добычей. Маськин, только что вернувшийся из поездки в Гарвард, а до этого отдыхавший со мной на Кубе и весьма от того уставший, был не очень расположен к путешествиям, однако в не меньшей мере измученный почти пятилетним безвылазным сидением дома, по инерции напрягся и захотел поехать, вроде как для меня, дескать, исключительно для моих изысканий... Но наверное, в какой-то мере и для себя. В спальне стояла недорисованная картина Маськина, изображающая голубо-сине-зеленый океан, кубинский белый пляж и огромное раскидистое дерево, которое никак не желало дорисовываться и посему позировало с картины в обнаженном виде, то есть практически без лопухообразных листьев, которыми так забавно можно изображать медвежьи уши или ушки Микки Мауса, если сорвать листочки и приставить к голове. Маськин взглянул на дерево, вздохнул и согласился.
Слово за слово, дело за дело, ухо за ухо... купили билеты и стали ждать отъезда, как ждут неминуемой даты чего-то вынужденного, но от чего не хочется отказаться.
Больше никогда не буду планировать поездки заранее. На волне бешеного полуночного энтузиазма сорваться на край света на следующее же утро – это еще куда ни шло, а вот так запланированно отправляться в неизвестно кому нужном направлении и вовсе неприятно. Но мы молчали, пыхтели и двигались к отъезду вместе со Вселенной, утыканной вместо звезд, как покошенной травой, знаками вопросов, к моменту времени, зафиксированному на пространственно-временном континууме и пригвожденному в своей квантовой прыткости к точно обозначенному часу билетом компании «Air Canada».
Вы скажете, к чему так много слов? Скажи, мол, по-нормальному: чего ты туда поперся? Или вообще лучше помолчи.
Ну, помолчать – это не ко мне. В могиле, как говорится, намолчимся. А пояснить – это пожалуйста. Это – сколько угодно.
Вы же знаете мою болезненную увлеченность космологией, мою мучительную амбивалентность к этой науке, которая одновременно и манит, и настраивает против себя своей самоуверенной и подчас несносной фантазией, называемой моделированием и теориями, фантазией, строго подкрепленной высшей математикой, что должно делать ее более реальной, однако оставляя менее приемлемой.
Космология – это раздел астрономии и астрофизики, изучающий происхождение, крупномасштабную структуру и эволюцию Вселенной. Данные для космологии в основном получают из астрономических наблюдений. Эти наблюдения в начале 1920-х годов, в сочетании с прогрессом в теоретической физике, сумели поставить космологию в ряд точных наук, тогда как до этого она, скорее, была областью философии и отменным поводом сжигать еретиков на кострах.
Сейчас сложились две космологические школы: эмпирики ограничиваются интерпретацией наблюдательных данных, не экстраполируя свои модели в неизученные области; теоретики пытаются объяснить наблюдаемую Вселенную, используя некоторые гипотезы, отобранные по принципу простоты и элегантности.
Нетрудно догадаться, что я горячий сторонник эмпириков, ибо глубоко раздосадован философской, политической и религиозной спекуляцией космологическими моделями... Мол, если космологическая постоянная равна нулю – то Бог есть и надо соблюдать все заповеди, а если не равна, то можно безобразничать, как заблагорассудится, или наоборот. Добавьте идиотизма по вкусу. Бред? Вот и я говорю, что бред, но кто я такой, чтобы меня слушать? Теоретики продолжают искать игрушечные решения своих игрушечных вопросов... А целая свора псевдофилософствующих вокруг да около разъясняет простому люду, то есть всем нам, во что верить, а во что нет... А что, если Вселенная – мембрана, точнее, коврик? Тогда что же, можно убивать друг друга по четвергам? А что, если Вселенная – половая тряпочка? Тогда можно по пятницам? А что, если... А что, если помолчать, авось сойдем за умных? Нет, не сойдем. Уже никак не сойдем...
Итак, от нечего ли делать, от страсти ли к познанию и некоторым новым физическим ощущениям, которые нам дарит смена климата, мы очутились на Кубе.
Бывают поездки, проходящие под сенью каких-то мелких, но грозных при рассмотрении вблизи дискомфортов. Еще до вылета у меня так схватило спину, что я не мог ни согнуться, ни разогнуться, однако упорство мысли «уже заплачено за билеты» тащило меня вперед и, промучившись три с половиной часа в тесном кресле самолета, я прибыл на кубинскую землю скрюченный.
Встретил нас советского вида турагент, с огромными усами, говорящий по-английски только в направлении вещания и практически слабо владеющий этим языком, направленным на прием. То есть говорить он говорит, правда, по большей части одни и те же фразы, а вот с пониманием у него туго, причем настолько, что он, в общем, уже и не пытается.
Посадил нас агент в такси вместе с канадским космологом итальянского происхождения еврейской наружности со звучной фамилией Фараони, которого мы заметили еще в аэропорту, по его не сходящей с лица скептической гримасе и погруженности в мысли, не иначе вибрирующие мембранами Вселенной. Мы, познакомившись формально, отправились в гаванскую гостиницу, где я благополучно продолжил уже в номере свои интенсивные страдания от болей в спине.
Все-таки человек становится каким-то беззащитным вдали от дома. Да, кредитные карточки, телефоны, комфортные гостиницы – все это, конечно, хорошо. Но организм не обманешь. Плохо ему на новом месте, и он начинает ныть уже загодя. Появляются неизвестно откуда берущиеся боли, которые со временем также неизвестно куда бесследно пропадают, но заменяются на какие-нибудь иные напасти. Вы, конечно же, не обращайте на то, что я говорю, внимание, ибо я сертифицированный неврастеник, ипохондрик и лечусь. Однако разве практически вся мировая литература не является наиподробнейшим описанием чьих-то неврозов?
На следующий день, приняв курс массажа от местного специалиста по реабилитационной терапии, огромного холеного здоровяка, сильно смахивающего на полушарлатана, мне пришлось расстаться с неприличной суммой, которую я отчасти списал на урок испанского, ибо подробно побеседовал с ним по-испански о моей усталости и запсихованности, с применением всего моего испанского словарного запаса Эллочки-людоедки. Доктор-массажист быстренько потыкал меня иголками, сделал баночный массаж и лишь под конец коротко и умело помассажировал. Вообще я ненавижу, когда меня касаются. В этом, видимо, кроется проявление повышенной оторванности меня самого от собственного тела. Кроме того, я обычно всегда был мучительно стыдлив. Но замечательные антидепрессивные таблетки и здесь выручают. Теперь мне кажется, я могу раздеться догола на площади и чувствовать себя вполне комфортно, хотя и без восторга, ибо эксгибиционизм, похоже, все же не моя епархия. Доктор-массажист уговаривал меня по возвращении в Гавану после конференции посетить его «клинику интернациональ», причем я никак не мог понять, почему он так настаивает на слове «интернациональ». Я совсем позабыл, что это только у нас на Западе каждый может открыть любую шарашкину контору и назвать ее «клиника интернациональ». Вот у нас в городке на бедах страждущих существует один молодой грек – гомеопат хренов. Уж я-то плохо поддаюсь всяким бредням, но и меня в свое время он обул на круглую сумму, делая анализы состава моих волос.
Куба-то страна социалистическая... хотя и с поднимающим голову мелким предпринимательством, разрешенным Кастро в «особый период», когда Куба положила зубы на полку и, оставшись без заказов Советского Союза на сахар и грейпфруты, без запчастей и нефти, поступавшей взамен, буквально перешла на вспахивание полей волами, и слово «интернациональ», прибавляемое к слову «клиника», обозначает на Кубе ничто иное, как то, что заведение это приличное (то есть не пахнет мочой) и предназначено исключительно для иностранцев.
Но все эти прозрения были впереди, а пока, немного оправившись от «реабилитационной терапии», мы вместе с другими космологами отправились на автобусе в город Санта-Клара, находящийся в трех часах езды от Гаваны.
Пока автобус кружил по Гаване, в глаза бросалась всем известная и многократно описанная кубинская нищета, которой кубинцы, кстати, явно не стесняются и охотно выставляют ее напоказ в качестве национальной достопримечательности.
Нам, европеемозгим, невдомек, что строить хорошие жилые дома на Кубе так же бесполезно, как оседлать быка, ибо все равно, рано или поздно, он больно швырнет вас со своего загривка об истоптанную землю. Ураганы, начинающиеся вместе с началом лета и не отступающие до середины зимы, сносят всё, что плохо лежит, а плохо лежит на Кубе всё, что не приковано цепями, а на Острове свободы, как вы понимаете, цепей нет, ибо какая же это свобода, если цепи... Впрочем, на Острове свободы, кроме цепей, много чего нет, что, в общем, является обычным признаком наслоения гибельного сочетания социализма и латиноамериканизма. Народ же, похоже, от этого не страдает, и единственное, во что вкладывается, так это в крепкий каменный пол, а после очередного урагана, собрав разлетевшиеся фанерные стены и мебель, продолжает жить припеваючи в практически всеобщей, а потому нестыдной нищете.
Так остров гордо выстаивает ураганы и американскую блокаду во главе с бессменными Фиделем и Раулем, революционными романтиками «барбудос» – «бородачами», однажды высадившимися с грязной шхуны, чтобы захватить остров. И лишь Че Гевара, их верный команданте, который, собственно, весь остров-то и захватил, присутствует на Кубе в виде памятников и плакатов, да грандиозного мемориала в той же Санта-Кларе, мемориала с его прахом и останками его товарищей, перевезенных из Боливии, где они пытались учинить очередной переворот.
При чем тут командантэ Че? Да при том, что я хотя и не устраиваю революций, но вполне могу себе теперь представить, как вот я тоже сижу в министерском кабинете в Гаване в качестве министра здравоохранения молодой республики, а вот я опять воюю в Конго, а вот уже я – мертвый – лежу в Боливии. Я теперь все могу себе представить... Та же несдержанная реальностью попрыгучесть воображения, что у Че. Та же энергия, направленная навыхлест – наружу, туда, в пространство, к мирам миров... Для нас с Че нет реальности, ибо мы и есть эта самая реальность... Теперь вы скажете мне: тоже мол, присоседился. Выкурил кубинскую сигару и решил, что, мол, герой революции... Вовсе нет. Ну, во-первых, и у меня ведь растет борода. Во-вторых, я тоже не люблю правительства всех стран и народов априори. А в-третьих, я, конечно, пошутил. Я такой же Че Гевара, как мой ленивый кот – саблезубый тигр. То есть, теоретически, тоже волосатый, но в этом, пожалуй, и все сходство. Да-с. А я, в общем-то, и не стремлюсь: стрелять, убивать, сидеть в окопах по гнилым болотам – это не мое-с.
Итак, речь не о командантэ Че Гевара... Хотя на Кубе без него нельзя никак. Повсюду звучит изумительная по своей выразительности и жалобности песня... И давно, пожалуй, потерявшие веру в революцию кубинцы послушно и прочувствованно выводят: «Командантэ Че Гевара...» и получают за свои старания специальные конвертируемые песо от взволнованных и донельзя растроганных туристов.
На полустанке по дороге из Гаваны в Санта-Клару мы вышли подышать тяжелым жарким воздухом, и я заметил маленький корытообразный прудик, рядом с чугунным памятником худющей корове. (Коровы и вообще все животные на Кубе напоминают кадры из концлагеря, – посмотрев на памятник, я с надеждой подумал: может, просто порода такая, или других коров не видели, а соцреализм велит ваять правду, как она есть.) Итак, в прудике плавали три огромных рыбины и сидели три довольно крупных черепахи. Один из космологов пристально стал их разглядывать, и я подумал, что, видимо, зреет в его голове очередная космологическая теория о мире на спине черепахи. Черепахи тоже времени не теряли. Они, пытаясь забраться одна на другую, рассматривали автобус, в котором мы приехали, и явно предполагали, что он – тоже гигантская черепаха. «И где же у него голова?» – напряженно всматривались черепахи, но голова не появлялась, что было несомненным крахом их черепахо-автобусной теории. Боже мой, почему мы тоже никак не можем отказаться от сквозящей в каждом нашем понятии антропологичности? Все, что мы ни наблюдаем, пытаемся объяснить, как те черепахи, на уровне собственного панциря.
Конференция началась с отключения электричества, которое на Кубе происходит часто. У нас в Канаде электричество тоже выключается каждый раз, как подует ветерок. Или, не дай бог, выпадет снежок. Вы же понимаете, снег в Канаде – явление новое и непривычное, особенно к северу от Торонто, вглубь, так сказать, континента, в лесу, где я проживаю.
Итак, поскольку без электричества презентации проводить было несподручно, участники стали прогуливаться под открытым палящим небом и внимательно изучать опять же кур, блуждающих по территории скромного центра, в котором проходило это знаменательное научное событие.
Поскольку с меня сняли платеж за все пребывание наличными, мы отправились в город на такси в banco internacionale, где нас рассматривали с таким пристальным вниманием, что мне захотелось провалиться сквозь бетонный пол. Короче, денег нам дали, но начегеварились мы в первый день основательно. А если б денег не дали, то приключения мои были бы гораздо более эксцентричными.
После посещения банка я завез Маськина на такси в гостиницу, а сам вернулся на конференцию. Электричество уже включили, и я успел послушать тройку-четверку докладов перед обедом. Подчевали нас там же, в конференц-центре. Я сел за отдельный столик, как обычно, не намереваясь ни к кому приставать, но трое испаноязычных космологов подсели ко мне, и мы познакомились. Почувствовав в моем лице непонятного чужака, мои сотрапезники немного ощетинились, но разговор все же завязался.
Слева от меня сидел веселый бородач, куривший приятно пахнущую трубку (на Кубе практически везде можно курить). То был Роберто Сусман, профессор из Universidad Nacional Autnoma de Mxico. Напротив меня расположился Аксел Де Ля Макора из института физики того же университета. Третьего собеседника я не запомнил. Они прекратили говорить между собой по-испански и, перейдя на английский, перевели внимание на мою скромную персону, поедающую жареную курицу. Я, прожевав, с некоторым затруднением разъяснил, кто же я такой и что же я там делаю. После удивленного замешательства заговорили о моем писательском интересе к космологии. В принципе, сначала ничего нового в разговоре не прозвучало: перебирание все тех же аргументов и контраргументов. Однако через некоторое время я обратился к Акселу и спросил, неужели он всерьез может рассуждать о нашем человеческом отсчете времени применимо к космологическим масштабам. К моему удивлению, сначала Аксел, а потом и Роберто твердо заверили меня, что, по их мнению, наше человеческое понимание времени не имеет никакого отношения к космологии. Мы ведь отсчитываем время в соответствии с механическим движением материальных тел – например, движением Земли вокруг Солнца. Аксел сказал, что в начальные периоды развития Вселенной не было и не могло быть никаких механических объектов... Сусман сказал, что в теории Большого Взрыва история Вселенной грубо подразделяется на три области, которые отражают меру нашего текущего понимания: стандартная космология, космология частиц и квантовая космология.
Стандартная космология является наиболее надежно разъясненной эпохой, охватывающей период примерно от одной сотой секунды после Большого взрыва до настоящего дня. Стандартная модель эволюции Вселенной в эту эпоху выдержала множество точных наблюдательных испытаний.
Космология частиц создает картину Вселенной, предшествующей предыдущей эпохе, при температурных режимах, которые всё еще находятся в рамках известной физики. Например, ускорители частиц высоких энергий в CERN и в лаборатории Ферми позволяют нам испытывать физические модели для процессов, которые могли происходить лишь спустя 0,00000000001 секунды после Большого взрыва. Эта область космологии является более спекулятивной, поскольку она включает в себя, по меньшей мере, некоторые экстраполяции, и часто сталкивается с непреодолимыми вычислительными трудностями. Многие космологи полагают, что приемлемые экстраполяции могут быть проведены вплоть до времен фазового перехода великого объединения.
Квантовая космология рассматривает вопросы о возникновении самой Вселенной. Она стремится описать квантовые процессы в самые ранние времена, которые мы можем постичь в рамках классического пространства-времени, то есть эпоха Планка через 0,0000000000000000000000000000000000000000001 секунды. Для таких времен у нас пока нет полностью последовательной теории квантовой гравитации, эта область космологии еще более спекулятивна.
Так вот, что есть в человеческом понимании времени эпоха Планка? Это не сопоставимое с нашим пониманием времени понятие.
Тогда я спросил, почему же вы утверждаете, что возраст Вселенной приблизительно 13,7 миллиардов лет? Какой смысл имеет такое утверждение?
Аксел возразил, что в космологии они не пользуются такими понятиями, как «годы».
Я заметил, а он подтвердил, что имеется в виду измерение расстояний на космологической шкале по степени красного смещения в спектрах галактик, указывающих на доплеровский эффект, на котором и построен закон Хаббла[2].
– А все эти световые годы – это для широкой публики, – подвел итог Аксел Де Ля Макора.
– Ах, вот оно что... То есть вы сами отдаете себе отчет в том, что космологию нельзя переводить в обычные человеческие понятия, однако делаете это для широкой публики... подчуя ее «темным веществом», «темной энергией», «Большим взрывом» и «квинтэссенцией»...
– Да, нас некоторые очень не любят из-за этой мистической терминологии, – подтвердил Сусман.
– Кстати, неужели нет другого объяснения красному смещению... – завел свою любимую пластинку я, – вот хотя бы комптоновский эффект[3]...
– Да зачем комптоновский эффект? – возразил Аксел. – Есть много объяснений типа «старения света» и т. д. Дело не в том, что можно найти другое объяснение. В отдельности на каждый феномен действительно можно найти другое объяснение, но теория расширяющейся Вселенной лучше всего объясняет все феномены сразу – равномерность распределения соотношения водорода и гелия во Вселенной, красное смещение в удаленных спектрах галактик, реликтовое излучение...
– А темное вещество, вы полагаете, скорее всего, имеет место в связи с последними находками, забившими, как говорится, гвоздь в гроб модифицированной ньютоновской теории.
– Ну а как ему не быть? – занервничал Аксел и недобро на меня посмотрел. Вы что же, наталкиваясь на шкаф в темной комнате, будете заявлять, что шкафа в комнате нет, раз его не видите? Разве может быть другое объяснение, кроме физического наличия материи, которая просто никак себя не проявляет, кроме гравитационного взаимодействия с видимым веществом?
– Есть... например, галлюцинация, – заупрямился я. Аксел расстроенно на меня посмотрел и вовсе рассердился.
– Темное вещество – это что, главный вопрос теперь – это темная энергия, – перевел разговор на несколько другую тему Роберто Сусман, – гипотетическая форма энергии, имеющая отрицательное давление и равномерно заполняющая все пространство Вселенной. Согласно общей теории относительности, гравитация зависит не только от массы, но и от давления, причем отрицательное давление должно порождать отталкивание, антигравитацию. Согласно последним данным, обнаружившим ускоренное расширение Вселенной, такая сила действительно действует в космологических масштабах. Существует два варианта объяснения сущности темной энергии: темная энергия есть космологическая константа – неизменная энергетическая плотность, равномерно заполняющая пространство; или же темная энергия есть некая квинтэссенция – динамическое поле, энергетическая плотность которого может меняться в пространстве и времени.
Окончательный выбор между двумя вариантами требует высокоточных измерений скорости расширения Вселенной, чтобы понять, как эта скорость изменяется со временем. Темпы расширения Вселенной описываются космологическим уравнением состояния. Разрешение уравнения состояния для темной энергии является одной из самых насущных задач современной наблюдательной космологии! Введение космологической константы в стандартную космологическую модель (так называемая метрика Фридмана – Лемэтра –Робертсона – Уокера, FLRW) привело к появлению современной модели космологии, известной как лямбда-CDM модель (Lambda-Cold Dark Matter model). Эта модель прекрасно соответствует имеющимся космологическим наблюдениям.
– Да, вот и Джоэль Примак, один из создателей этой теории, которого я встретил в мае на конференции в Гарварде, тоже весьма за эту теорию агитирует... – встрял я, чтобы похвастаться своими вновь приобретенными знакомствами в «большой космологии».
– Я его знаю, – сказал Сусман, – я встречал его в Израиле.
– Он, кстати, выпустил вместе с супругой книгу «Взгляд из центра Вселенной», в которой они предприняли попытку доступно разъяснить народонаселению Земли новые теории Примака в доступной каббалистически-спиритуальной форме.
– Да что вы говорите! – рассмеялся Сусман. – Я знаю Нэнси, она замечательно поет под гитару.
– Космологи пытаются рассматривать историю Вселенной с эволюционной точки зрения, поэтому, глядя на наиболее удаленные районы Вселенной, откуда свет добирался до нас более десятка миллиардов лет, они предполагают увидеть
менее сформированные галактики, чтобы, так сказать, убедиться в своей правоте, однако, как назло, в так называемом Hubble Deep Field – снимках с орбитального телескопа Хаббл, сделанных специально для выявления наиболее удаленных объектов Вселенной, появляются довольно крупные и сформированные галактики. То есть в соответствии с нынешней теорией расширяющейся Вселенной, начавшейся в Большом взрыве, после этого Большого взрыва просто не остается достаточно времени на формирование таких крупных галактик. Что же будет, если мы получим еще более точный снимок, проникающий глубже назад во времени и там обнаружим гигантскую, хорошо сформированную галактику? – снова перевел я тему разговора.
– Да, это будет большая проблема, – задумчиво ответил Сусман и загрустил. – Космология переживает сложные годы. Недавно обнаруженная акселерация расширения Вселенной поставила многих в тупик. Не то что это плохо для космологии! Наоборот – это делает ее интересной! Мало того, что Вселенная расширяется, она еще и расширяется с ускорением... Вопрос об объяснении величины космологической постоянной тревожит ученых. Для многих ведущих физиков-теоретиков это вопрос номер один. Антропное объяснение величины космологической постоянной состоит в том, что из всего многообразия вариантов величины этого параметра, доступного в мультиверсе, в скоплении различных вселенных, жизнь может появиться лишь в тех вселенных, в которых постоянная попадает в очень узкий диапазон (разумеется, вблизи значения космологической постоянной в нашей Вселенной). Разумеется, другие вселенные для нас недоступны, поэтому проверить такое объяснение довольно трудно.
– Да, вот и Арбахам Лоэб, один из организаторов гарвардской конференции, на которой я был в мае, считает, что ему тем не менее удалось придумать, как такую проверку можно осуществить, – добавил я. – Идея состоит вот в чем. Если планетные системы могли возникать на z порядка 10 (z указывает на степень красного смещения в спектре галактик, а следовательно, на удаленность этих галактик от нас, как, впрочем, и на удаленность их в прошлое), то это означает, что планетные системы могут возникать во вселенных, где космологическая постоянная в тысячу раз отличается от нашей. В случае если удастся показать, что в звездных системах, возникших на таких больших красных смещениях, есть планеты, то, полагает Лоэб, по антропной аргументации будет нанесен серьезный удар. Конечно, увидеть свидетельства существования планет на z = 10, сейчас нельзя. Но можно поискать их в старых системах, например в старых шаровых скоплениях и карликовых галактиках. Это можно сделать, например, с помощью микролинзирования.
– На мой взгляд, такой подход, в случае обнаружения планет, не сможет серьезно поколебать ряды сторонников антропного объяснения. Во-первых, как верно пишет Лакатос, так просто исследовательскую программу не задушишь, не убьешь. Во-вторых, вывод Лоэба о том, что в случае обнаружения таких планет можно уменьшить вероятность антропного объяснения до 0,1 процента, основан на ряде предположений, которые могут и не выполняться. Наличие планет еще ничего не говорит о наличии жизни. Кроме того, важно оценить количество цивилизаций и продолжительность их существования.
Обед закончился, и мы вернулись в зал. Мне очень понравился доклад Chris Impey – профессора из Аризонского университета, где он изучает квазары в Steward Observatory. Прекрасный лектор Крис воспользовался микрофоном, чем сразу привлек к себе внимание аудитории. Крис и его группа, используя Alcock-Paczynski Test, провела геометрическое измерение темной энергии, пользуясь парами квазаров[4]. После доклада я подошел к Крису и, выразив ему свое почтение, стал что-то уточнять. Его глаза загорелись, и он еще раз мне все пояснил. Тут со мной снова заговорил Сусман, углубившись в свои воспоминания о Примаке. Он сказал, что в восьмидесятые не раз встречался с ним в Земле Обетованной. Я сказал, что в астрофизике, как и в космологии – сплошные евреи, и что на конференции в Гарварде было не меньше еврейских лиц, чем в синагоге. Сусман на минуту напрягся – не антисемит ли я, но, приглядевшись к моему чернявому бородатому лицу, успокоился.
– Евреи вообще были одними из самых древних космологов, и Тора есть не что иное, как один из вариантов Стандартной Космологической Теории, – шутливо заявил я.
Сусман обрадовался и хвастливо заявил, что может даже процитировать первые строчки из Торы «бе-решит»[5], и довольно живо заговорил на иврите. Я же в свою очередь похвастался, что вполне могу эти строчки понять, и тоже заговорил на иврите. Больше мы в этот день с Сусманом не расставались. На всех перерывах мы говорили на иврите; он вспоминал, как провел в Израиле несколько лет, но уехал из-за неприязненного к себе отношения. Он сказал, что в мире мы все евреи, а вот в Израиле нас начинают делить на русских и мексиканцев. Внезапно к нам присоединился и другой мексиканец, говорящий на иврите. И мы устроили свой мексиканско-еврейский междусобойчик на кубинской земле.
На следующий день я познакомил Маськина с Роберто Сусманом, и они активно обсудили на иврите, у кого какие кошки и коты. У Сусмана оказалось 20 кошек и жена кубинка. Маськин же не мог похвастаться таким количеством котолапых, а жены кубинского происхождения у Маськина не было и подавно. Зато Маськин продемонстрировал профессору Сусману фотографию своего золотого кота Лисика, развалившегося у нашего огромного камина, разожженного специально для него, и Роберто признал, что его котам еще далеко до подобной толстоты, лени и барства.
Маськин, которому, как и мне, повесили на шею табличку с именем и надписью «научный писатель», взялся за дело не на шутку, открыл свой, подаренный ему как участнику конференции, блокнот и стал активно делать записи (мол, раз писатель – нужно писать).
Вот вам записанные Маськиным во время конференции мысли:
· Гений и идиот внешне выглядят и ведут себя абсолютно одинаково. (Мысль пришла к Маськину в результате наблюдения за космологами. – Б. К.) Как понять разницу, не вникая в суть обсуждаемых вопросов? Поэтому люди и пользуются научными авторитетами и общественным мнением. В общественном мнении выявляется отражение коллективного сознания человечества как единого организма, который так же, как отдельный индивидуум, развивается, ошибается и деградирует. В чем же выход? Как найти универсальную планку измерения истины?
· Визуальный путь передачи информации несравненно более эффективен по сравнению с аудио, а именно: разговором, лекцией. Пословица: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать». Неиспользование визуальных методов обучения в наш век просто глупо. Обучение, как и всякая передача информации, должно идти по возможности с помощью визуальных образов. Проблема визуального обучения в том, что мышление может застопориться, так как однажды выбранный визуальный образ стирается очень непросто, поэтому может быть замедлена выработка новых понятий. Вот и на этой конференции, пока было электричество и демонстрировали слайды – хоть что-то было понятно, но стоило космологам перейти на устные обсуждения в потемках – туши свет, ничего неясно.
· Мыслить и выражать мысли эффективно и наиболее продуктивно человек может лишь в абсолютно дружественной среде. Хотя некоторые индивидуумы идут на подвиги, вызываемые спорами и контраргументацией, однако наиболее продуктивен все-таки дружественный и уважительный диалог, в течение которого человек не боится сказать глупость или ошибиться. И истина, если она есть, находится в результате коллективного мышления в виде подобного диалога, например диалога в стиле диалогов Платона.
· Что важнее для общества? Несколько ярко мыслящих индивидуумов или поднятие общего уровня мышления у населения? В первом случае возможны более быстрые и яркие достижения в любой области науки и жизни, во втором как бы закладывается база для массивного прорыва через два-три поколения при максимальной дружелюбности и эффективности общего образования. Но в современной обстановке невозможно быть уверенным, что такое долгосрочное вложение не будет уничтожено враждебными вторжениями извне или внутренними революционными движениями в обществе и так далее. Большинство государств идет по первому пути, не решаясь на долгосрочное вложение и выбирая ярких кандидатов на жесткой конкурентной основе, что ломает выбранные личности полностью под поставленные научные и общественные задачи, награждая их неврозами и прочими проблемами, единственный выход из которых в данной ситуации – занятие наукой или той задачей, которую перед ними поставили, то есть тем, для чего их сломали. То есть у них получается как бы замкнутый круг. Примерно как вывести мула, который, кроме работы, ничего другого делать не способен, это цель и смысл всей его жизни, вернее, существования. Налицо двойное насилие общества над отдельными личностями, отсеивание менее способных прогнуться и полное сгибание способных под свои задачи. Очень редко появляется гений, способный выдержать это двойное давление. Движение вперед было бы более эффективно, если бы общество шло по второму пути образования. Насколько больший вклад могли бы внести отсеянные и насколько ярче были бы избранные, имей они нормальную жизнь и психику. Нынешняя система высшего образования похожа на процесс обработки бревна, в результате которого получается несколько зубочисток, а остальная древесина превращается в опилки и выбрасывается.
· Вымирание научной фантастики в конце двадцатого и в начале двадцать первого века происходит по причине ухода всех склонных к ней людей в науку, которая посредством компьютерного и некомпьютерного моделирования позволяет нафантазировать гораздо больше, чем в любом фантастическом романе. Доклад о мембранной природе Вселенной, с обсуждением предполагаемой плотности и температуры этой гипотетической мембраны, выглядит гораздо круче какой-нибудь «Войны миров» Герберта Уэллса. Моделирование, то есть, грубо говоря, легитимизированная научная фантазия, идет на много голов впереди всех возможных наблюдений, когда по логике должно происходить как раз наоборот. Вполне возможно, что всех современных «модулянтов» вдохновляет пример Эйнштейна, который сначала сформулировал свою теорию, а потом она многократно подтвердилась на практике. И теперь все стараются заявить как можно больше теорий, что-либо да подтвердится, так как ракурс приводимых теорий очень обширен.
· Плюшевый Медведь (так называет меня Маськин. –Б. К.) – самая крупная фигура современной космологии. Кто не верит – посмотрите на групповую фотографию участников конференции. Медведь там крупнее любого другого участника раза в два.
· Израиль – это страна ЕшЛехаБейцимия (непереводимый ивритский фольклор). Население делится на две партии: «ЕшЛиБейцимы» и «ЭйнЛехаБейцымы». Так или иначе, в Израиле все крутится вокруг бейцым[6].
На следующий день мы отправились всем составом конференции на экскурсию в город Тринидад, находящийся где-то в двух с половиной часах от Санта-Клары, на побережье Карибского моря.
Тринидад заложил в 1514 г. Диего Веласкес, выбрав местечко возле рек Агабамо и Таябо, тогда еще приносивших золото. Поначалу основным занятием жителей Тринидада была контрабанда. Однако их самих не раз грабили пираты, поэтому в XVIII в. они занялись делом более трудоемким, но зато легальным – выращиванием сахарного тростника. В период сахарного бума Тринидад переживал золотой век. Но когда центрами торговли стали Гавана и Сьенфуэгос, когда уже не за горами была отмена рабства, Тринидад утратил свое значение так же быстро, как когда-то его приобрел. Но именно благодаря упадку здесь сохранилась колониальная архитектура, которую мы и явились осматривать.
Самым страшным, и я бы сказал, коварным элементом этой архитектуры оказалась мостовая, выложенная из круглых, словно бы речных камней. Каждый раз, ступая по ним, мы рисковали подвернуть ногу.
Так мы поплутали под нещадно палящим в два часа дня солнцем (отличное время для прогулок на Кубе в июне) и присели отдохнуть в тени на паперти церкви. В вязком от жары воздухе появились фигуры пиратов. Мне казалось, что я брежу. Но Маськин подтвердил мои галлюцинации. Оказалось, на площади перед церковью кубинцы взялись снимать кино.
Маськин очень боялся спалить на солнце себе уши и потому постоянно их ощупывал. Наша группа степенно протащилась мимо нас, сидящих на паперти, и мы поднялись следовать за ними. Не успел я оглянуться, как Маськин подвернул ногу, да так сильно, что она у него распухла, словно была из дрожжевого теста.
На ногу Маськин ступить не мог, а группа наша уже ушла. Я оставил Маськина на паперти подле тяжко издыхающей шелудивой собачки, а сам побежал искать группу. Меня тут же остановил кубинский милиционер, который организовывал оцепление площади для съемки фильма, и почему-то не хотел меня выпускать, хотя после пары невнятных фраз все же пустил. Я оббежал весь центр городка раза два, пока нашел нашу группу космологов, лениво расположившуюся в баре. Я весело сообщил руководителю группы, что моя жена подвернула ногу. Он стал взывать, кто из присутствующих врач. Вызвался весьма живописный мавр с серьгой в ухе, который оказался врачом, хотя и работал в баре в оркестре, потому что там больше платили.
Итак, мы с группой кубинских товарищей отправились выручать Маськина, но в первом же переулке нас остановил милиционер из оцепления. Объяснения руководителя группы не помогли. Нас не пускали. Я подал знак кубинским товарищам: айда, мол, за мной, амигос. Бегая по городу в поисках группы космологов, я уже разведал, как можно пробраться поближе к церкви обходным путем.
Но и в обход мы наткнулись на милиционера. Доктор-мавр стал выкрикивать антиреволюционные лозунги (насколько я понял его испанский), мол, стыдно перед иностранцами! Далее он отскочил подальше от милиционера и оттуда закричал, что ему стыдно за Кубу! Милиционер стал зыркать на мавра совсем злобно, и мне представилось, что нас всех арестуют за антисоветскую деятельность.
Каким-то образом все-таки я и руководитель группы прошли и нашли Маськина сидящим и плачущим на паперти с уже практически сдохшей собачкой.
Кругом продолжали носиться и стрелять пираты, а за ними гнались солдаты, разодетые в униформу восемнадцатого века. Полный сюрреализм. Руководитель группы и организатор конференции Израэль Квирос успокоил Маськина, что скоро приедет амбуланс, и, добавив, что учился в Москве в течение семи лет, заговорил на почти чистом русском языке.
Нас скоро подобрал амбуланс и отвез в «клинику интернациональ». Оттуда нас свозили на рентген в простую клинику, которая выглядела очень депрессивно и интенсивно пахла мочой, причем скорее козлиной, чем человеческой.
Перелома не оказалось, и Маськин с наложенной гипсовой шиной упрыгал в амбуланс, который отвез нас обратно в Санта-Клару, причем водитель владел английским тоже только на вещание и ничего не понимал из того, что я пытался ему сказать, и таким образом мне посчастливилось проговорить по-испански в течение всего пути в гостиницу.
Наутро Маськин поднялся, опираясь на мою ногу, и упрыгал в туалет. К моему ужасу, оперевшись, он, видать, чего-то немного повредил в моем подагрическом суставе, и я тоже захромал, хотя на одной ножке не прыгал.
Далее потекли нудные будни прыганья Маськина на одной ножке, ибо костылей на Кубе достать не удалось. Я пытался подкупить сотрудника гостиницы, у которого была знакомая медсестра в больнице, и он подумывал убедить ее украсть «мулетос» (костыли) у какого-нибудь инвалида, однако, видимо, кубинский инвалид накостылял костылями медсестре, и Маськин упрыгал с Кубы на одной ножке, улетев со мной обратно в Канаду на два дня раньше срока, ибо уже всем эмпирически доказал, упав и вывихнув ногу, что с гравитацией на Острове свободы всё в порядке.
Дома нас встретили наши дети, которые не удивились, увидев своих родителей хромоногими:
– Мы вам говорили: не лезьте вы к этим космологам. Мы так и знали, что они вам накостыляют.
[1] Second International Workshop on Gravitation and Cosmology, Las Villas Central University, Santa Clara, Cuba.
[2] Закон Хаббла устанавливает зависимость между расстоянием до галактики D и ее лучевой скоростью Vr, определяемой с помощью эффекта Доплера: D = Vr / H, где H – постоянная Хаббла. Ее значение известно лишь приблизительно (60–80 км/с/Мпк). Этот закон был эмпирически открыт американским астрономом Э. Хабблом в 1929 г. и отражает происходящее расширение Вселенной. Использование этого закона позволяет оценить расстояние до галактик или их систем, измерив их красное смещение, или лучевую скорость.
[3] Эффект Комптона (Комптон-эффект) – явление изменения длины волны рентгеновского излучения вследствие рассеяния его электронами вещества. Длина волны фотона при рассеянии всегда увеличивается, что могло бы отчасти объяснить красное смещение в спектрах удаленных галактик.
[4] Квазар (англ. quasar – сокр. от Quasi stellar radio source – «похожий на звезду радиоисточник») – класс внегалактических объектов, отличающихся очень высокой светимостью и настолько малым угловым размером, что в течение нескольких лет после открытия их не удавалось отличить от точечных источников — «звезд». Впервые квазары обнаружили в 1960 г. как радиоисточники, совпадающие в оптическом диапазоне со слабыми звездообразными объектами. В 1963 г. М. Шмидт (США) доказал, что линии в их спектрах сильно смещены в красную сторону. Принимая, что это красное смещение вызвано эффектом Доплера, возникшего в результате удаления квазаров, до них определили расстояние по закону Хаббла. Обнаружено уже более 5000 квазаров. Ближайший из них и наиболее яркий (3С 273) имеет блеск около 13m и красное смещение z = 0,158 (что соответствует расстоянию около 2 млрд световых лет). Самые далекие квазары, благодаря своей гигантской светимости, превосходящей в сотни раз светимость нормальных галактик, видны на расстоянии более 10 млрд световых лет. Нерегулярная переменность блеска квазаров указывает, что область генерации их излучения имеет малый размер, сравнимый с размером Солнечной системы. Последние наблюдения показали, что большинство квазаров находятся вблизи центров огромных эллиптических галактик, даже для тех квазаров, у которых ранее не были найдены родительские галактики. Считается, что квазары представляют собой сверхмассивные черные дыры, на которые падает вещество.
[5] «В начале» (иврит) – первая часть Торы «Бытие».
[6] Производное от ивритской фразы – провокационного вопроса: «У тебя яйца есть?», что означает: достаточно ли ты смелый, а точнее, наглый?