Я, Соса и его брат Мотях проторчали целый день на речке, и возвращаясь вечером с распухшими от купания глазами, в своё оправдание перед родителями старались изобрести легенду столь долгого отсутствия. Всякие варианты, которые могли придумать, уже были использованы, а некоторые даже и не один раз.
Когда поравнялись с домом Дрожилиных, из-за хилого забора нас кто-то окликнул:
- Эй, пацанва, ходьте сюдою, дело есть!.
Мы остановились. Звала Тамарка, старшая дочка деда Митьки. Втроём настороженно вошли в пока ещё не обустроенный двор.
- А чё надо? - спросил Соса.
- А вы прислухайтесь, если у вас в башке мозги, а не мякина, тады, мобуть, сообразите, чё надоть - передразнила зазвавшая нас хозяйка.
- Тамарка, давай нам мозги не верти, зачем звала, ведь ничегошеньки не слыхать, окромя что у деда Ларивона пёс гавчит, да где-то кошка мявчит,- озабоченно одёрнул мою соседку Соса. Однако Тамара радостно произнесла:
- Ты, Сиська, парень молоток, и попыталась погладить его по голове.
- Какая я тебе "Сиська",- обиделся Серёга и отошёл к забору.
- Да ладноть вам, пацаны, что ты напыжился, как протухший огурец, того и гляди лопнешь. Вам, пацанам, с руки киску из-под дома вытащить и уничтожить, я заплачу, смогёте?.
- Да мы кого хошь уничтожим, только чуток объясни, что ты имеешь в виду насчёт кошки»,- продолжил дипломатию вернувшийся к разговору Серёга.
- Ходьте до мене, троица единосущная, буду гуторить напрямки. Приблудилась под наш дом откуда-то кошка, да приплод сделала, аж семерых кошенят. Так эта великолепная семёрка своим «мяу-мяу» всю душу вымотала. Надысь моему любимому черномазику Полю Робсону вся страна 60 лет справляла, а они энтим «мяу» голос Робика забивали, я и репродуктор на всю громкость вывела - нет и всё, одно «мяу». Я бы их сама поубивала в тот момент, да под дом не залезу, а они там как в крепости были»,- разволновалась любительница заокеанского пения.
- Слава Богу, глазёнки у лохматиков открылись, на молоко клюнули, полегоньку выманила глупышей, и хотя на них сердце имела, да от красоты кошенячьей сжалилась я. Собрала красавцев пухновитых и отнесла ажнык за кузню, ну там в овраг, знаете. Мол, пущай живут. Так что вы думаете? Эти сучьи дети опять пришли под дом и давай своё «мяу!».
Тут и я встрял в разговор:
- Да разве такие малявки могли сами прийти, им из оврага не выбраться. Это их кошка-мама принесла на родину, под дом.
- Женька, оно может и тахто, да батянька хотел тут же всех в морскую школу определить, троих всё-таки в сортире утопил, остатних я не дала губить. Не зря я с Лениным по гороскопу схожая,- и она, выставив грудь вперёд, постаралась внутренне передать нечто ленинское.
Мотях ляпнул:
- Не вижу схожести, ведь ни бороды, ни усов, и главное - лысины нет, может быть, лет через десять-пятнадцать и будешь схожая.
- Тьфу на тебя, типун тебе на язык, Мотях-котях при грязных ногтях, всю лирику испортил, я батянькиного живодёрства не переношу,- и резко перешла ближе к теме:
- Собрала я, значит, в сумку лохматиков, кусачки взяла с молотком и понесла их в Старую Мариновку. Знаете, туда - аж за дулями достала. Перекрестилась горячо три раза, как подобает христианке, и чтобы лохматики не вертались.
Тамарка подошла и взяла меня за локоть:
- Вот в етих местах им суставчики молотком поразмозжила. Они орут, а я скрепя сердце молочу, ведь не удобно без опыта, суставики маненькие, вот по пальцу себе и саданула, сама готова разрыдаться от боли, аж палец вспух. Ой...чевой-то я с вами разминдальничалась тутатво. Да и вы клювы повесили. А ты, Мотях, нюни распустил... Гля на них, щас зарыдают, а ещё - «мы кого хошь уничтожим», герои! Я им за работу плёвую червончик хотела подбросить, это почитай цельный килограмм конфет подушечных, что с повидлой. Оказалось, у нас в Мариновке с боков дорог бульдозером нагребли кучи денежные, вместо дерьма. Богачи слюнтявые, мимо денег шлындают. Ладноть, прощевайте, других пошукаю. Звиняйте, панове! Кошку противную под домом ухайдокать не могут». Она резко развернулась и пошла звать курей:
- Типа-типа-типа....
Я переглянулся с Серёгой: выходило, что и вправду деньги давала Тамара немаленькие. На целый килограмм подушечек. Хочешь, чаёк с ними попивай, хочешь, так соси. Конфеты даже перед глазами стояли, вроде бы Варвара Фатеевна их из совочка нам в рот засыпает, а мы жуём, а мы.... Да, это не клей вишнёвый, а настоящее лакомство. Пришлось смирить свою гордыню:
- Сама знаешь, для хорошего удара, лёжа на пузе, под домом места нет, не размахнёшься - и десятки мало, минимум давай пятнадцать, а если сегодня, то двадцать,- решительно обосновал я цену сделки. Давая понять, что торги не уместны и разговор окончен.
Заказчица кошачьей казни решила денег не тратить, резко ответила:
- Хрен с вами, так и быть, одну ночь потерпим, но двадцатку - увольте, господа, не дам! Завтра, как рассвет забрызжет, милости прошу на кошкодёрню, но чтобы всё было чики-пуки! Понял?.
Не имея представления, о каких чиках и пуках идёт речь, мы закивали головами и пошли домой.
Дома, как обычно, началась мамкина песня:
- Ты где, Барбос эдакий, целый день шлындал? Ни воды принести, ни дров наколоть. Хотя бы доску какую стибрил, совсем топить нечем». Ну и т.д. и т.п...
Я объяснил, что мы с Сисей и Мотяхом одно серьёзное, денежное дело обдумывали и решали, как его осуществить. Мамка настороженно поинтересовалась:
- Что это за дело, не с жуликами какими ты познакомился, а то боже упаси. Ох, и выдеру тебя, как козла сидорова. Говори о задуманном, что оно сулит?.
Пришлось рассказать о предстоящем осуществлении задания по ликвидации кошки.
Мамка, не поняв сразу, о чём это я говорю, попросила пересказать ещё раз про котят, а потом, жалостливо поглаживая меня по голове, сказала:
- Эх, Женька, сынок, дурняшка мой. Хотя у нас и пожрать-то нечего, но грех на душу не бери, не губи живого существа. Как-нибудь и без конфет перебьешься. Вон скоро на тебя пособие получим, пятьдесят рублей, а это чуть ли не пять кило подушечных конфет или больше килограмма ирисок «Ледокол». Спаси, Христос, партия и правительство помогают многодетным, на кусок хлеба раз в месяц, да подкинет. Не тянись, сынок, к окровавленным деньгам.
- Мам, а охотники сколько зверья убивают, сколько на их душах грехов?.
- Сынок, а ты у них души видел? Кабы она у них была, а то вместо души у них языки длиннее коровьего. После таких слов у меня поднялось настроение. Я охотно представил себе охотников с коровьими языками... Получив из маминых рук горбушку хлеба, посыпал солью и, хорошенько натерев её душистым чесноком, отправился спать на чердак.
Проглотив последний кусок хлеба, я моментально заснул.
Опять на меня покатилась огромная тарахтящая бочка, своими жёлто-коричневыми полосами стараясь подмять под себя. Из громыхающего чудища торчала чёрная голова Поля Робсона. «Широка страна моя родная...»,- держа в одной руке кошачью голову, пел угнетённый американский негр. Я попытался дать певцу откусить натёртую чесноком горбушку, но обиженный американец ударил меня кошкой по спине. От боли и нахлынувшего страха я проснулся.
Из репродуктора басовито разливалась песня любимого советским народом исполнителя Робсона. Внизу какой-то пьяный мужик разговаривал с моей мамой. Я спустился по приставной лестнице и увидел, что это пришёл дядя Саша Дронов.
Он всё просил:
- Евгения, ну поищи чего-нибудь крепенького, может, где занычил поллитровочку зять-то? Ведь он завсегда мог сообразить насчёт того, ентого. Эх, без Николая остался я одинокой деревинкой.
Вытирая рукавом щедро выделявшиеся слёзы, дядя Саша вспомнил:
- Сам Бастрыкин Николай Иванович в гости зашёл, а выпить тю-тю! Хочь вешайся, стыдоба какая, за что господь такие испытания посылает?.
- Ты, Сашка, и так весь провонялся, хотя бы пошёл в Карповке помылся, да побрился, бородой козлиной оброс.
- Чево это я пойду в твою Карповку мыться, мы не из ленивых, смогём и почесаться, а борода для сбора ума, вон Маркс с Энгельсом - бородачи, чай не дураками были. Я к тебе с просьбой, а ты меня советом угощаешь, чисто баба советская, ну полазь по зятевым сусекам или деньжат займи.
- Ты уже однажды занял в школьном зоокружке таракана или жука-вонючку заспиртованного, да чуть не ослеп, спасибо, дед Сметанка отходил.
- Женя, это чисто ветхий навет, вовсе не таракана или жучка, а скорпиёна, и даже не саму тварь, а жидкость из-под неё, я того пустынного многочлена из банки заранее выбросил, только вот спиртец оказался не той ректификации. Видимо, не та основа, что у Кольки Цеховского, не на патоке. Видать, скорпиёна в банку без души засовывали, чёрствые людишки. Я тады у деда два дня молоком отпивалси, так бы и сдох от ядовитой нечисти. Спасибо мне, что побёг на речку отраву запивать, а самого полощыть, кишечник через желудок норовил выскочить. Зачерпнул я картузом водицы теплой, пью и чувствую -вода шаволится, щекотит и без того моё травмированное горло. Вроде я живую воду потребляю, а тут Мотяшиха шумит:
- Дрон, ты чем запиваешь? Ведь в речке одни головастики, так всех лягушек в Карповке погубишь. Ну, посля её слов меня ещё пуще потянуло. Я и не понял, когда меня наизнанку выворачивало, то ли от скорпиёна, то ли от головастиков. Так с меня за ту тварь участковый в пользу школы десять рубликов слупил, мы их вместе с ним и просадили за наше просвещение. Евгения Ивановна, смилосердствуй, займи червонец.
- Дрон, сдурел, что ли, разговоры заводить про деньги, за прошлый год на трудодень ни копейки никому не дали, а я откуда возьму, на Женькиных пятидесяти рублях из месяца в месяц крутимся. Танька, сучка меделянская, с Колькой своим алкашом в Хохляндию умоталась и весь мало-мальский скарб с собой увезла. Да Прокофий подсобил, последние занавески утащил, откуда могут деньги-то завестись. Еле- еле наскребла на растирание от проклятого радикулита да на сайку хлеба.
Дронов спросил, уж не перцовой ли настойкой она надумала растираться.
- Ой, сейчас покажу, что мне фелшерица прописала,- и вынесла два стеклянных пузырька по пятьдесят граммов коричневой жидкости. Дядя Саша аж затрясся и стал обещать, как он завтра с утреца смонтирует патрон-электрожулик для тайного подключения утюга и электрической плитки. Мамка заговорила с сомнением:
- Откуда у нас утюг, Женьке учительница штаны гладила, и те спалила, мы как-нибудь без господского баловства проживём, а вот электропечь запустить было бы неплохо. Жаль, что вещь добрая в хозяйстве, а без спирали валяется.
- Да я завтра мигом исправлю, и за свет платить не будешь, дам лампочек по пятнацать ватт, за месяц на двадцать копеек нагорает, если с умом пользоваться, при темноте не включать без острой необходимости. Мамка не устояла перед соблазном и рассталась с одним флаконом.
- Евгения, давай и второй, хоть как-то отметим событие эпохальное. Ты слышала: Витьке Мохову, что напротив деда Сметанки жил в Илларионовке, бают, за Волго-Дон «героя» дали - ну как тут не отметить. Спасибо, Евгения, век не забуду. Стеклянные пузырьки загремели в кармане дяди Саши, а мамка, вздыхая, сказала:
- Паразит, выцыганил, а я опять буду от радикулита страдать. А ты что это, сынок, не спишь, ступай с Богом в своё королевство чердачное.
До утра мне не снились ни Робсон, ни бочка и никакие другие напасти.
Утром парочка варёных картофелин с хлебцем составили мой плотный завтрак. Надев свои укомплектованные верёвкой «военные» штаны, вооружившись складным ножичком, лупой для разжигания костра от сконцентрированного солнечного луча да кусочком плексигласа - осколком от сбитого во время войны самолёта, я пошёл на улицу поджидать Кольку Шеву. Дождавшись сына колхозного кузнеца, стал искать возможность выманить у него кусочек самодельной колбасы. Мне казалось, что той колбасой их дом был завален.
Взамен дать я не мог ничего, кроме ножичка, но ведь без него как можно жить? Тогда у меня родилось предложение покатать его на плечах по Мариновке. Колька согласился дать за этот труд кусочек колбасы размером с мизинец. Он пошёл в свой двор и вскоре вернулся с засохшей кожаной уздечкой, намереваясь засунуть мне в рот стальные удила с налипшей прошлогодней травой. Уздечка не подходила к моей голове и особенно - ко рту, тогда Колян сходил за верёвкой и, завязав два узла, приладил мне шершавую узду. Заскочив со скамейки на плечи и дёргая за верёвку, Шева заоралметодично шпыняя пятками мои рёбра:
- Но-о! Пшёл!
Я вздыбился и резво понёсся в сторону школьного сада, где нас остановил Иван Семёныч Назарёк. Семёныч стал ругать меня, зачем, мол, я тягаю на себе такого кабана. А ещё в случае моего небрежного выполнения манёвров Колька мог упасть и разбиться, тогда мне не жить, всеми собаками затравят,- добавил зам предколхоза. Но мне нужна была редкостная колбаса, та, что с крупно порезанным жирненьким мясом да с чесночком - ну так и стояла перед глазами.
Выбившись из сил, мы подскакали к дому Нычиков.
- Слезай, немного передохнём. Санька, дай водички попить,- обратился я к однокласснику.
- Погодь маленько, а ты его за что катаешь?, - спросил Нычик.
- Да мне надо немного колбасы, так вот мы и договорились», - пояснил я свой поступок.
Шурик Нычик, чуточку поразмыслив, спросил:
- А за сало меня не покатаешь? Оно у нас гарненько, с часнычком, ароматнэ таке, мамка его гарно сдобрила, чтоб воно не своняло в летнюю жару.
Глотая слюнки, я ответил:
- Мне не надо с чесноком.
И попросил Шурку, чтобы он вынес кружку колодезной воды и помог Кольке взобраться ко мне на плечи.
- Но-о!,- снова заорал наездник и больно саданул меня пятками по рёбрам, резко дернув верёвку вправо. В тот же момент я почувствовал во рту резкую боль. Кровь появилась на губах, я постарался освободиться от верёвки и пальцами достал изо рта беленький зуб с окровавленным корнем. Тут я почувствовал, как меня покидают силы, и Колька вовремя соскочил с моих плеч, а так бы мы рухнули на землю вместе.
Побледневший и растерявшийся, я опустился на скамейку, аккуратно держа на ладони вырванный верёвкой зуб. Шева, перепугавшись, направился домой. Пришлось гортанно крикнуть ему вслед:
- А колбасу?
Обернувшись, Колька ответил:
- Ишь хитрый какой, ты ведь два круга не докатал, значит, тю-тю. Или вези ещё до клуба и обратно.
Шурка не выдержал, выругался по-взрослому и добавил, показывая на меня:
- Его бы самого отвезти в медпункт, он же не выжлец дворянский, може быти, ему треба зубы йодом смазать, или ещё какую-нибудь хреновину дадут пососать, а ты змей рогатой - кататься!.
Возница остановился и сказал:
- Коли в медпункт пойдёте, то и меня пусть прокатит туда.
Шурик закричал:
- Неси его колбасу!.
- Ладноть, ладноть, но со штрафом, если честно, то не докатал по договору, вот насколько я не докатался, настолько и колбаски отнимем,- и пошлёпал в дом.
Нычик Сашка обратился ко мне:
- Ну-ка раскрой рот, да не так, ты зубы разведи в разные стороны, а кровь сплюнь, ведь не видно ничего. Я сделал всё, что от меня требовалось. Шурик взял мой зуб и аккуратненько, по-профессорски, вставил на то место, где он был раньше.
- Теперь не разговаривай суток двое, а может, и одних хватит. Если верить деду Сметанке, то зуб должон прирасти, главное, время малое прошло от его вырывания, это как дерево, только от жратвы воздержаться треба. Так и быть, помогу тебе слопать колбасу, схожу в хату за хлибцем.
Я замычал, не раскрывая рта, объясняя, что колбаса мне нужна для важного дела. Шурка понял моё объяснение по-своему и разочарованно пробухтел:
- Твоя мать и без колбасы толстая, ты бы ей лучше сала с часныком отнёс, какая ей разница. Эх, Женька! Я тебе зуб вставил, а ты зажал.
Подошёл колбасник, держа в ладони промасленную газетку, на которой лежал кусочек душистой колбаски, похожий на отрубленный и ошпаренный кипятком мизинец. Забрав желанный кусочек, я побежал к Дрожилиным. Забрехал чахоточным хрипом беззлобный пёс, заглушая жалостливое мяуканье кошки, на крыльце появилась Тамара.
- Гутен морден! Кошачий Робеспьер явился, где ж твой карающий топор?,- сострила заказчица.
Пришлось жестами объяснять, что из-за зубов я не могу говорить.
- Что, перед злодейством обет молчания принял, душегуб?,- продолжала с ехидством Тамара. Для убедительности я показал складной ножик, подаренный мне брательником Шуркой. Затем молча подобрал валявшийся надколотый глиняный горшок и, зачерпнув из бадьи воды, собрался уже залезать под дом. Но наблюдавшая за мной хозяйская дочь закричала:
- Эй, душегубец, ты макитру-то зачем стащил? Ну-ка положь в траву, где была. Пришлось ещё раз, опять же жестами обрисовать, как будет брызгать кошачья кровь и что мне нужна вода для промывки глаз.
- А-а, ну ладноть, ступай с Богом. У тебя зубы болят, а у меня башка трескается от треклятого «мяу-мяу».
Вползти под дом, да ещё держа посудину с водой, дело было не простое. Пришлось ползти по пылюке, не поднимая головы. Кошка замолчала, видимо, почуяв воду или запах колбасы. Несколько телодвижений - и истощённое лохматое существо, зацепившееся за проволоку примотанной к шее верёвкой, с жадностью лакало воду из Тамаркиной макитры, не среагировав на подсунутый ей кусочек Шевиной колбасы. Напившись, она ухватила и колбаску. Благодарно мурлыкая, принялась её жевать. Было очень неудобно раскрывать свой нож. Но вскоре, орудуя на ощупь, я добился, что в поддомной темноте сверкнуло стальное лезвие. Изловчившись, я резанул по горлу, вернее, по верёвке державшей в неволе кошку. Та, почувствовав свободу, кинулась к свету.
Наконец-то, выбравшись из-под дома, стал отряхиваться от пыли и нацеплявшейся паутины. Тут я ощутил пустоту в кармане. Это означало, что забыл под домом свой любимый ножик, однако возвращаться за ним уже не хотелось. Выпрямившись, я увидел стоявших во дворе Сосу и Мотяха, которые с укоризной смотрели на меня, держа в руках серп и молоток. Мотях, не выдержав немой сцены, прервал возникшую тишину:
- Сам решил все денежки захапать, а мы, дурачки, серп точили полночи. Думали, без проблем башку отсечём, а он...
Тут вмешалась Тамара:
- Пока пролетарии Мотяхи Сисястые ржавый серп точили, Женька пораньше всё уладил. Труп-то где? Без вещдока денег не дам.
Я, грязный и уставший, почувствовал странный прилив сил и бодрости, ведь день еще не разыгрался. Тамара крикнула:
- Эй! Куда пошёл? Оглох, что ли? Ладноть, держи пятнадцать рубликов.
Тут у меня и выскочила фраза:
- Лучше купи себе капли от головы.
И в тот же момент сообразил, что коль заговорил, то мой зуб держится, прирос!
Весёлый и довольный, будто молодой жеребёнок, я поскакал домой, а переживая за свой вырванный и посаженный зуб, негромко запел:
- Мамка, мамочка, мамуля! - и кажется, между дорогими словами вставлял ритмичное: «И-го-го!».