ВСЕЛЕННАЯ
В монотонный стук колес поезда лишь иногда вносил разнообразие скрежет вагонных сцепок на поворотах. Малоприятный звук, но когда долбежка отдает в висках, то все равно приятно. Я никогда не понимал, что хорошего находят люди в вагонных снах. Ни уюта, ни убаюкивания, вообще ничего кроме духоты от натопленного вагона и проявлений человечества в различных звуках организмов, едущих в одной с тобой коробке. Поэтому я стоял в прохладном тамбуре, курил уже третью сигарету и тупо смотрел в маленькое дверное окошечко, за которым была черная пустота, отгороженная от состава узкой сероватой полоской снега, вспыхивающей от света поезда.
Возможно, многие находят удовольствие в поездках в том, что кто-то едет к любимым людям, кто-то к новой жизни, кто-то за новыми впечатлениями. Мне же все это было непонятно, поскольку мой вагон ехал в обычную командировку, которая в принципе ничего в этой жизни не могла изменить. Три дня, а потом опять возврат к опостылевшей до чертиков однообразной жизни. Оттого было совсем хреново...
- Не отставай, иди за мной по следам, чтобы легче и быстрее...
Два десятилетних пацана пробирались сугробами по темному лесу на вершину сопки, все дальше отходя от родного поселка. Тот, кто командовал, шел впереди, держа в заледеневших варежках фонарик, периодически поворачивая его назад, чтобы осветить на какое-то время путь пыхтящему сзади товарищу.
- Серега, далеко еще? - вытирая пот со лба, спросил второй.
- Подожди, Санек, еще немного, - уверенно ответил проводник.
- Ты уже пятый раз говоришь, что немного, а мы все идем и идем, - захныкал спутник. - Меня мамка уже будет искать скоро. А мы еще никуда не дошли. А потом обратно возвращаться.
- Не дрейфь и не ной. Мужик ты или нет? - нарочито по-взрослому с ломающимся баском сурово сказал Сережка.
- Не ной. Тебе хорошо говорить. У тебя мамка в ночную, а папка в плавании. А меня отец выпорет за такие дела, - жалобно пропыхтел Сашка, облизывая свою варежку.
- Ну выпорет, и что с того? Подумаешь, беда! Оно того стОит, - упорно шел по сугробам Сережка.
- СтОит, - недоверчиво протянул приятель. - Откуда я знаю чего оно стОит, если ты даже не говоришь, куда мы идем. Может, оно и не стОит ни фига. Не зря тебя в классе странным называют.
- Сами они дураки. Подожди, вот сейчас поднимемся на эту сопку и пришли...
Примерно через пятнадцать минут мальчишки достигли вершины и отдышались.
- Подожди, не оборачивайся, - не дал повернуться Сашке Сережка. - Я это место случайно нашел. Еще летом, когда светло было. За грибом полез и нашел. А потом как-то раз решил зимой посмотреть, как оно в темноте, и обалдел. Я теперь часто сюда хожу, когда хреново или грустно. Посижу, посмотрю, и вроде легче становится. Только ты никому об этом месте не рассказывай. Я тебе первому показал по дружбе. Не нужно, чтобы сюда все ползали. А теперь дай руку и закрой глаза, только не подглядывай.
Сашка добросовестно зажмурился, сунул свою руку в варежку друга и аккуратно пошел, ведомый им.
- Теперь садись, - приказал вскоре поводырь. - Не открывай глаза!
- Куда садиться-то? - повел носом по сторонам Сашка.
- Прямо в снег. Только аккуратно. Подожди, я тебе помогу... Так... А теперь можешь смотреть.
Санек открыл глаза и обомлел. Он сидел в сугробе на самом краю отвесного края сопки. Практически на маленьком краешке земли, с которого еще немного и можно болтать ножками. Вокруг не было ничего, кроме поглаживающей холодом по щекам густой ночной черноты. А под ногами земля дышала огоньками, от которых веяло каким-то теплом и спокойствием. И огромное звездное небо над головой со сполохами северного сияния, уходящее без всяких границ прямо вниз к огням поселка. И он такой маленький среди этой огроменной пустоты. И в то же время большой, поскольку все его родные и знакомые где-то там внизу такие крохотные, что невидимы. А он видит их всех, как огромная птица, у которой весь поселок поместится на крыле-ладони.
- Нравится? - спросил шепотом Сережка.
- Ага! - выдохнул Сашка.
Он забыл про все на свете. Про мамку, которая наверняка его ищет, про отца с ремнем, про усталость и холод, про невыученные на завтра уроки и даже про сидящего рядом друга. Сейчас вокруг была черная вселенная с миром под его ногами. Он будто воспарил над привычным укладом жизни и смотрел на все откуда-то с небес. Смотрел каким-то иным взглядом, отличным от того детского, с которым жил еще пять минут назад. Мысли путались, и Сашка никак не мог ухватить чего-то важного, что нашептывали ему эти огоньки. Наверное, это была первая в его жизни философия, поскольку внутри чувствовалось волнение, но очень приятное. И заботливо укутывающая тьма космоса словно наполняла его холодом непонятной силы и этим согревала. А еще присутствовала мысль, что он выше всех, что все у него будет хорошо, и что скоро, очевидно, начнется какая-то иная жизнь. Потому что после этого обязательно должно произойти нечто волшебное. И Сашка неожиданно понял, что все у него еще впереди. То, о чем он еще не знает и не догадывается. И этот мир сейчас принадлежит ему...
Шли годы. В жизни особо ничего не менялось. Только Сашка становился взрослее. Он не раз приходил на заветное место один или с Серегой. И каждый раз, оглядывая свою Вселенную, он успокаивался, отдыхал, набираясь сил из бескрайнего воздуха, и с еще большей силой верил, что этот мир узнает о нем. И жизнь у него будет такой же замечательной и необычной, как этот огромный личный космос с маленьким наблюдательным пунктом, куда никому, кроме него нет входа. Только нужно еще чуточку подождать...
Поезд заскрежетал и остановился. Недовольный сонный проводник вышел в тамбур и открыл дверь. Я высунул нос из-за его спины. Это была моя станция, мой поселок, откуда мы с родителями уехали сразу же после школы.
- Выйти можно? - спросил я хмурого властелина вагона.
- Не положено, - буркнул он. - Стоянка три минуты.
Я покорно отошел вглубь тамбура и уставился на фонарь за окном. В грязном стекле своим расплывающимся мерцанием он задорно подмигивал мне и явно призывал к чему-то, к какому-то поступку. Сейчас, сию минуту. И я бросился на свое место, схватил пальто с шапкой, а потом под окрики и вялое сопротивление проводника выскочил из вагона...
Состав ушел прочь, до самого поворота недоверчиво посматривая на меня двумя красными глазами. Я огляделся. Это была моя родная станция. Но здесь ничего не осталось личного, и моя маленькая Родина меня явно не ждала. Не было поразъехавшихся одноклассников, не было родителей, не было уже родного дома, поскольку там жили неизвестные мне люди. В час ночи поселок смотрел на меня неприветливо, холодно и настороженно. Но я знал, для чего выпрыгнул из вагона. Где-то здесь пряталось мое обидевшееся детство. Оно, надув губы, выглядывало из-за какого-нибудь угла, но не показывалось. Может, потому что не любило предательства, а, возможно, потому что было не положено. И здесь оставалась моя Вселенная, которая сейчас так была нужна мне.
Я шел к заветной сопке по сугробам, как когда-то ходил много раз. Шел и думал, что ничего-то в этой жизни необычного так и не случилось. У меня была обычная заурядная жизнь. Нет, я не бедствовал. С точки зрения обывателя все у меня было хорошо. Жена, дети, дом, работа. Только все это было затяжное. Одно и то же каждый день с перерывами на маленькие радости в виде каких-то проблесков отпуска, командировок или пьянок с друзьями. Но в остальном ничего не изменялось. Год за годом приходил новый день, а я уже знал, что меня ждет и чем сегодня все закончится. И знал, что будет завтра. И этому не было конца. Никакого света впереди не маячило. Потому что огромный мир, где живут обыватели, сожрал мой мирок. Он высосал все мои жизненные силы, эмоции, стремления к движениям вперед. Высосал и бросил в свое огромное брюхо, где серо, уныло, однообразно, но в качестве платы за пользование мной уютно и тепло. А мне там было скучно. Очень хотелось выбраться, но я не знал как. Недовольные потревоженные моим ворочанием соседи нашептывали за спиной “Бесится с жиру”. Но не это видел пацан, сидящий посреди темного космоса и ждущий чуда. Он ничего не понимал, но явно не хотел такой жизни. И сейчас я шел в надежде, что моя Вселенная вернет мне силы к чему-то иному. Она ласково по-матерински погладит меня по голове невидимым дуновением ветра и подскажет, как жить дальше. И, может, я смогу вернуться в свое детство на миг, а потом начать все по-иному.
Зазвонил мобильник. Я даже не стал отвечать, а просто забросил его подальше в снег, избавляясь от сигнального маячка, с помощью которого нынешнее место проживания следило за мной, ни на минуту не теряя контроль над моими бунтарскими мыслями. Труба булькнула и затихла, будто поняв, что в такой момент не нужно подавать электронные сигналы SOS. Я шел в свои владения, в мир, куда заказан путь кому-либо или чему-либо другому. И ничто не могло и не имело права нарушать эту тишину. Ничто, кроме моих скрипящих по снегу шагов...
И вот я на вершине. Упавший несколько раз в сугробы, замерзший, но на вершине. Я, выключил свой аварийный карманный фонарик, аккуратно подошел к краю и сел в снег. Все было так же, как в воспоминаниях, но совершенно иначе. Над головой было обычное ночное небо с холодными звездами. Внизу лежал обычный поселок, холодно мерцающий огнями. А я сидел на краю сопки между небом и землей, пялился посреди ночи во тьму, и ничего не ощущал, кроме пробирающего холода. Студеный ветер насмешливо и грубо потрепал меня по щекам, прошептав “Кино отменяется”. И я понял, что это был разочарованный выдох детства, которое пряталось за деревьями, а теперь ушло прочь, так и не повидавшись.
Вот и все. Моя Вселенная умерла. Кто-то, а, очевидно я сам, проткнул сбоку дырку, и весь воздух волшебства вышел. Шар моего мира упал вниз на темные деревья и теперь где-то болтался грязной тряпкой. А мне оставалось продолжать сидеть в аэропорту, из которого больше никогда не будет вылетов, поскольку лететь не на чем, и ждать чуда, которое никогда не произойдет.
Я встал, отошел в более безопасное место, отряхнул пальто и брюки и бросил в надежде последний взгляд на свой наблюдательный пункт. На краю сидел пацан и, раскрыв рот, смотрел вниз.
- Эй, парень, - окликнул я его. - Ты откуда взялся?
Он не отвечал и лишь зачарованно крутил головой по сторонам.
- Слушай, не поздно сюда пришел? Что родители-то скажут? - подошел я поближе, включил свой фонарик и осекся.
Пацан обернулся, посмотрел сквозь меня расширенными от восхищения глазами и опять уставился вниз. Это был я. Я в виде напоминания-картинки от своего детства. Насмешливый опус на прощание. Или это совершенно другой мальчишка, а все происходит лишь в моем воображении? Да и есть ли мальчик? Я аккуратно дотронулся до плеча ребенка. Нет, все осязаемо и ощутимо. Это не видение, а живой человек. Но пацан даже не пошевелился, словно находился в ином мире. Да нет, точно находился в своем мире, куда мне не войти.
Чтобы случайно не задеть нежную оболочку той другой, неподвластной мне Вселенной, я, как можно тише, пошел прочь к станции, к своей тихой и спокойной жизни, где уже не взять билет на другой маршрут. Рука привычно потянулась в карман за мобильником.
- “Хороший мобильник был”, - с сожалением вспомнил я. - “На хрена дурак выкинул? Теперь где-то новый покупать нужно. А продаются ли они в этой дыре? И вообще, когда тут следующий поезд? Куда сейчас идти, где ночевать?”
Напоследок я еще раз оглянулся. Мальчишку уже было не разглядеть, но, присмотревшись, вроде бы, увидел какие-то темные очертания. Я вздохнул, сплюнул в сторону станции и побрел совершенно в другую сторону, все дальше углубляясь в лес...
июль 2006