Зеркала одиночества
Волнистому попугайчику вовсе не обязательно покупать пару. Повесьте в клетке зеркало, - он будет доволен, станет часами ворковать со своим отражением, постукивая клювом в стекло. Одинокие люди тоже часто окружают себя зеркалами. Зинаиды Михайловна жила одна, и у неё в однакомнатной квартире их висело восемь штук. В коридоре, комнате, ванной и на кухне всегда горел яркий свет, наперебой болтали два телевизора, в кране шумела вода.
Зинаиде Михайловне было 57 лет. Она преподавала немецкий и английский языки в строительном колледже. Начинался сентябрь. Она получила три новые группы, и за ней оставили ещё пять старых.
Первое занятие в новой группе. Надо бы проверить, хоть, что они вообще знают. Дать им контрольную? – пописывают друг у друга. Пускай представятся, расскажут сами о себе, что смогут, - обычно с этим почти все справляются. Заодно, как говорится, и дурость каждого будет видна.
- My name is Misha. I’m fifteen years old. I have a Mother, a Father and a brother, – начал первый студент
Зинаида Михайловна достала из портфеля бумажки, которые ей насовали в преподавательской, и начала заполнять анкеты, бланки, журналы успеваемости.
Sasha… Masha… fifteen… fourteen… Father… Mother… brother…sister… cat… dog…
- My name is Dina. I’m fifteen years old. I have a Father, a Mother, three brothers and three sisters.
- Really!? Your Parents have seven children, haven’t they? – Зинаида Михайловна впервые с начала занятий оторвала взгляд от бумаг и посмотрела на эту Дину: перед ней сидела молодая оформившаяся женщина, чернявенькая и с усиками, - похоже, не русская.
- Yes, they have.
- Га-га-га, - загалдела аудитория.
- And how many children do you want to have?
- I want to have many children, - немного смутившись, ответила женщина.
- Га-га-га.
- Тихо! Silence!
И опять пошло.
Petya… Sveta… fifteen… fourteen… Father… Mother… brother…sister…
- What is your name? – это уже у неё спрашивал какой-то Петя или Саша, а, может, Миша. Кажется, она забыла им представиться.
- My name is Zinaida Mihaylovna. I’m fifty seven. I have a son. His name is Anatoliy. He is thirty five. He is married, His wife’s name is Alina. They have two children. Vanya is seven and Sanya is one year old. Recently they have gone to America. My son works in one international firm. – Протараторила скороговоркой и вздохнула. Вот, пусть не тратят время на сплетни, а то знает она их.
- Have you a husband? – спросила какая-то бесцеремонная толи Маша толи Света, но точно не Дина. Двадцать лет назад такой вопрос бы не задали. А в остальном всё как было, так и осталось.
- I’m divorced. – они не поняли – Разведена.
Следующая группа была немецкая. Занятие она нечала с того, что сама о себе рассказала.
- Mein Name ist Sinaida Micheilovna. Ich bin siebenundfnfzig Jahre alt. Ich habe ein Sohn. Sein Name ist Anatolij. Sie ist fnfunddreiig Jahre alt. Siene Frau heit Alina. Sie haben zwei Kinder. Wanja ist sieben Jahre alt und Ssanja ist ein Jahr alt. Sie haben nach America abgereist. Mein Sohn arbeitet in eine international Firma… - уф! Всё? Подумав, добавила:
- Ich bin geshiden. Разведена.
Дальше понеслось.
Ssasсha… Masсha… fnfzehn… vierzehn…Vater… Mutter… Bruder…Schwester…
Зинаида Михайловна делала вид, что слушает, а сама мучительно соображала, правильно ли она употребила глагол abgereist. Что-то стала она забывать в последнее время немецкий. Да и знала ли она его когда-нибудь как следует? А английский? Да, она просто с детства не любила языки. А что она любила? Рыбалку, вот что она любила. А когда она в последний раз ловила рыбу? Лет… тридцать назад? Не может быть! Ну, да, - когда у неё ещё муж был. Не пойдет же баба одна на рыбалку. Тридцать лет, значит. А как ходили они с дедом Семёном на охоту! О, она тогда совсем маленькая была. Говорила: «дед, я за тебя замуж выйду». Обожала деда Семёна. Она для него искала в поле куропаток, и, когда находила выводок, падала на траву, куропатки взлетали, а дед по ним стрелял. Как только в неё не попал.
- Зинаида Михална! Зинаида Михална! Как будет «я единственный ребёнок в семье»?
Очень уставала Зинаида Михайловна на работе, но домой к зеркалам и телевизору возвращалась с каждым днём всё неохотней. Выходные – с детским гомоном за окном, шумными сборищами у соседа за стенкой - вообще были пыткой.
Обычно, звонок раздавался рано утром, когда её тело словно размышляло, пора ли уже просыпаться или ещё подремать минут пять. Иногда телефон звонил вечером, в тот момент, когда она почти готова была провалиться в сон.
- Мама, привет, как ты?
- Нормально. А вы?
- Мы тоже потихоньку.
- Мама, ты к нам ещё не надумала, а то, что ты там одна? Мы за тебя переживаем.
- Да, как-то боязно мне. Квартиры наши кому останутся? Столько с этими квартирами в своё время намучились, что ж теперь - бросать?
Она просила, чтоб позвали Ваню
- Бабушка, привет! Мне тут нравится. Да, мама со мной занимается. Да, и читать заставляет.
Иногда трубку давали Сане.
- Скажи бабушке «алё!», - звучал невесткин голос, - скажи «баба, алё!», - в трубке что-то напряженно кряхтело.
А может, ну их эти квартиры?
В конце октября Зинаиду Михайловну с инфарктом увезли в больницу. Ей стало плохо прямо на занятиях. Почти месяц пролежала в палате интенсивной терапии. За это время три раза навещали её коллеги, приносили.
- Как вы, Зинаида Михална?
- Выздоравливаю.
- Может, что надо?
- Не надо.
- Ну, выздоравливайте.
Она думала, что если она будет болтать и шутить, они ещё подольше останутся. Она рассказала, о том, как лежала с нею женщина, преподаватель кулинарного училища, и всё время рассказывала рецепты. Прям, не палата интенсивной терапии, а палата интенсивной кулинарии. Она несколько раз повторила «палата интенсивной кулинарии», пока все натужно не засмеялись. С ней не интересно. Она скучная. Посетители уходили с чувством выполненного долга, оставив сумки с минеральной водой и фруктами. Однажды, к её немалому удивлению вместе с коллегами пришла первокурсница Дина.
- А что ж ваши родственники не приехали? – спросила нерусская девушка, всё-таки она ещё дитё. Те, с кем она пришла, сделали ей страшные глаза.
Её отпустили на выходные домой. Первым делом – в ванную. Всё-таки после переполненной палаты неплохо оказаться дома одной. С полотенцем на голове, сидя в кресле, она достала свой фотоальбом. Очень старый, в зелёной бархатной обложке, мягкий. Она погладила его, прижала к себе. Может завести какую-нибудь живность? Котенка, например? Вроде, раньше она кошек не любила: подранная мебель, грязь. Да и куда ей? Того и гляди, может, к детям переберётся.
Открыла. Под обложкой пачками лежали невклеенные фотографии. Новые цветные, в основном детские. Сколько раз она Алине говорила, что детей до года много фотографировать нельзя. Вот, пожалуйста, - новорождённый Ванька во всех видах. Какой страшненький и какой красивенький! Сморщеный, глазочки ещё припухшие. А тут ему шесть месяцев, здесь он на Толика похож, - был у него такой период, - а вообще он в Алинкину породу: худощавый, тонкокостный. Это Ваня уже большой, перед самым отъездом его сфотографировали. Ребёнок даже в школу не cvju пойти... из-за того, что уехали. Хорошая фотография, надо в рамку вставить. Всё в разнобой лежит, то были детские фотки, теперь свадебные пошли. Понятно, если на свадебных фотографиях на первом плане везде жених, а от невесты только край платья, значит, женихова мама фотографировала. Ага, это уже Санькины фотографии. С такими-то кривенькими ножками Алина его свободно держала. А надо было пеленать! Пеленать! Вот она своего сына пеленала, – вырос Аполлон. Да, у неё, Зинаиды Михайловны, на всё было своё мнение. Молодых поучала, как детей пеленать, как деньги тратить, - всё ж для их блага, а они хотели жить сами. Пришлось одну маленькую квартиру разменять на две маленьких. Сколько крови с этими квартирами попортили. Теперь обе ей остались.
Зинаида Михайловна открыла первую страницу. Там были вклеены старые черно-белые фотографии. Вот дедушка весельчак, рыбак и охотник, - ещё довоенный снимок. А эти два белобрысых худющих подростка - мама с братом, Вика и Витя. Из-за того, что они были очень похожи и учились в одном классе, многие думали, что они двойняшки, но на самом деле брат был на год старше. Во время оккупации Витя связался с подпольщиками, листовки «Смерть оккупантам!» раскидывал, красные флаги вешал. Мама тогда очень обижалась, что брат её в эти дела не посвящал. Его схватили за неделю до освобождения города. Сначала пальцы отрезали, глаза выкололи, потом убили. Бабушка очень гордилась сыном героем. Оплакивала, но гордилась.
Это мама в первый год после войны, всё ещё очень худая, в огромном берете, который удивительным образом держался у неё на затылке, - модно, наверно, было. Это – папа курсант военного училища. Сидит, положив подбородок на запястье, а на запястье часы. Тогда часы были чуть ли не предметом роскоши. Только один кто-то из их группы с часами ходил. Так они все по очереди с его часами фотографировались - перед отправкой на фронт. Она отца уже таким, как на этом снимке, щекастым и лопоухим, не помнит.
Это её родителей свадьба, второй год только после войны: невеста всё в том же огромном берете вместо фаты, жених в гимнастёрке, длинный, сутулый, нахмуренный; на столе хлеб, картошка и водка. Мамин папа улыбается, он на всех фотографиях улыбается, весёлый был; папин друг дядя Женя на коленях гармошку держит, свадьба всё-таки. А это она, Зина, маленькая, почему-то её в матросский костюмчик нарядили. В то время она ещё не была скучной, и с ней все с удовольствием возились. А это брат Серёжа в коляске. Коляска – параллелепипед на колёсиках. Тогда в пятьдесят втором году и такие были редкостью. На их улице в коляске только Серёжу и возили. Все говорили, что он у них как принц растет. Но отец офицер мог позволить в своей семье такое «баловство». Ещё у них у одних из первых в появился холодильник; и соседи спрашивали «А от него в комнате не холодно?». Коммунальная квартира, кухня одна на девятнадцать семей. Туалет во дворе, большой, правда. Вот бывало засядут они там все дети в этом туалете, двери пооткрывают, чтоб переговариваться было удобней. Дед увидел это дело, смеялся, сказал: «Простота нравов».
Им тогда казалось, что они живут вполне нормально. Главное, думали, чтоб войны не было.
Зазвонил телефон.
- Как вы, Зинаида Михална?
- Выздоравливаю.
- Может, что надо?
- Не надо.
- Ну, выздоравливайте.
Это её свадебная. Правда, на саму свадьбу они фотоаппарат не нашли и пошли в фотоателье через неделю после свадьбы. Она опять нарядилась в белое платье и причёску сделала. Причёска, правда, развалилась, и муж, как смотрел на эту фотографию, так говорил: «Ну, у тебя вечно всё не слава богу». Он вообще был любителем покритиковать, а она всё время чувствовала себя перед ним виноватой. А вот он Толик лежит попой кверху. Родился ровно через девять месяцев после свадьбы. Они ж тогда простые были, не то, что сейчас… Да, рождаемость у нас научились планировать, смертность только не научились.
Отдельно в черном конверте лежали фотографии с маминых похорон. Умерла в июле 1982. Они сразу телеграфировали в Москву брату. Серёжу ждали три дня, пока он доехал на своей машине с прицепом. После похорон Серёжа уехал, набив прицеп продуктами. По дороге обратно этот прицеп съехал на повороте в кювет и утянул за собой машину. Вот так и Серёжи не стало…
Она закрыла альбом. Старый, бархатный мягкий. Его можно положить под голову и спать как на подушке. Тот командировочный, когда был у неё, на этом альбоме и прикемарил. Потом среди ночи проснулся. А через месяц она сделала аборт. Тоже как сейчас была одна. Толика в лагерь отправила. Было лето. Первое лето с маминой смерти. Тому, похоже, просто негде было переночевать. Он даже сначала ни о чем таком не думал. Она показывала ему фотографии, рассказывала про часы, про коляску, а он зевал.
Она согнулась в кресле, обхватив альбом руками.
Опять телефон.
- Зинчик, привет!
- Привет, Лидусь!
- Зинуль, я бессовестная, всё никак не могла к тебе выбраться. Представляешь, сегодня собралась, прихожу, а ты оказывается уже дома. Как у тебя дела?
- Как? Да, вот, к детям собираюсь перебраться.
- Зинуль, ну ты чего? Не бросай нас. Как мы тут без тебя?
- Ладно, Лидочка. Расскажи, как у тебя.
- У меня, у меня... не знаю, как сказать... У меня внука в спецгимназию отдали. Каждый день через весь город едем в эту гимназию, потом я возвращаюсь домой, на всех готовлю, за всеми убираю, потом опять еду внука забираю. Дома уроки делаем. У них там такие задания во втором классе, даже я не всегда справляюсь. Потом идём на музыку или на дзю-до, сижу там жду его, потом мы дома ещё уроки готовим, иногда за полночь засиживаемся. Так день и проходит. Потому и не зашла к тебе... А! Зинуль, у меня к тебе просьба. Вадичке по английскому задают, а я в школе только немецкий учила.
- Конечно, заходите с Вадичкой. Помогу, чем могу.
- Зайду, Зин. Давай, знаешь, когда... а давай, ещё созвонимся.
- Звони, меня через неделю совсем выписывают.
- Давай, Зинуль, держись. Помни, что мы у тебя есть. До встречи.
- Пока.
Приближался Новый год. Зинаида Михайловна ждала на праздники всех своих. Как только вышла из больницы, начала закупать подарки.
Ванюшка там, наверно, без настоящих русских конфет скучает. Раньше она ему много сладкого есть не давала. Помнится, был он ещё маленький, но считать до десяти уже умел. Она ему строго так говорит: «Ты можешь взять только три конфеты». Он схватил две большие жмени, а она ему учительским тоном: «Ваня, давай посчитаем, сколько конфет ты взял». Он посчитал: «Раз конфета, два конфета, три конфета, три конфета, три конфета...» На эти праздники она ему конфет накупила горы, не только потому, что очень соскучилась, но и потому что половину подарка предназначила Толику. Толик был сладкоежка, не хуже сына, но не станешь же взрослому мужику конфеты дарить.
Саню она его первое время не любила. Не понимала, что за блажь молодым, заводить второго ребенка, боялась, что они Ванюшу будут меньше любить. А потом как-то пришли они к ней все, Сане тогда месяцев семь было. Он был в таком весёлом настроении, по всем ползал. Потянулся к рюмке, а Толик так серьёзно сказал: «Мы его такому не учили. Это всё улица виновата». Толик был весёлый, на деда Семёна похожий. А Саня был похож на Толю. С того дня Зинаида Михайловна и младшего внука признала. Для него она купила большой мячик с рожками: садишься на него, берёшься за рожки и прыгаешь, – чего только не придумают!
Чем бы Толика порадовать. Понимала бы Зинаида Михайловна что-нибудь в компьютерах, купила бы что-нибудь из этой серии. А так… подарит-ка она ему новую Маринину, которая уже после их отъезда вышла. Зинаида Михайловна представила, как Алинка начнёт вырывать у мужа книжку, он будет её щекотать, а она визжать, дети напрыгнут, начнётся куча мала…
Для Алины она приготовила серебряный браслет в форме змейки весь инкрустированный зелёными камешками хризопразами. Зинаида Михайловна давно заприметила эту вещицу. Цена, правда, была немереная, но она заставила себя раскошелиться. Невестка была по зодиаку близнецы, хризопраз – самый её камень... Алина была детдомовская, без образования, работала на продуктовом рынке. Зинаида Михайловна плакала по ночам, уговаривая себя, что Толик выбрал жену себе, а не ей, и жить с ней ему, а не ей. Алина после свадьбы с рынка ушла. Сидела дома, журнальчики почитывала, из себя стала такая гладкая, ухоженная. Однажды прочитала в своём журнальчике, что мужчины выбирают себе жен, похожих на матерей и сказала свекрови: «Мы с вами, Зинаида Михайловна, так похожи». А ту аж передернуло. Похожи они, как же! Потом их кто-то в автобусе за мать и дочь принял. Зинаида Михайловна присмотрелась: правда похожи.
Тридцать первого декабря Зинаида Михайловна первый раз в жизни посмотрела «Иронию судьбы» от начала до конца, сидя в кресле. Раньше она готовила, убирала, хлопотала, ходила туда-сюда, изредка заглядывая в телевизор. Хороший фильм. По крайней мере, понравился больше всего остального, что в тот день показывали. Минут за десять до боя курантов она достала из холодильника шампанское и обнаружила, что у неё нет штопора. Пошла к соседу. За дверью слышалось гынь-гынь-гынь, как от ручной пилы, только громче, - это сосед врубил музыку. Он открыл дверь. На площадку вырвалась волна шума, духоты и перегара.
- С наступающим, Олег. Можно, я возьму штопор?
- Кто пришел? – спросил кто-то, перекрикивая музыку.
- Соседка.
- Красивая? Пусть к нам идёт.
Олег попросил её подождать, и почти сразу принес штопор. Закрыл дверь.
Вернувшись к себе, Зинаида Михайловна неловко открыла бутылку. Налила в фужер, - единственный, оставшийся от подаренного на свадьбу сервиза. За окном свист шутих, хлопки петард достигли невиданных децибел, фейерверки освещали соседние дома почти ровным голубоватым светом. Наполнила бокал – по телевизору кремлёвская стена – выпила под бой курантов, выслушала гимн стоя. Выключила телевизор. Погасила свет. Легла в кровать. На улице свистело и хлопало, комната то и дело освещалась голубыми всполохами
Проснулась в семь утра. На улице выпал снег, он лежал такой свежий нетронутый глубокий. От подъезда к автобусной остановке по улице тянулась узкая цепочка чьих-то следов. Зинаида Михайловна сварила себе яйцо на завтрак.
Села проверять студенческие контрольные. Исправляла только самые грубые ошибки и то не все. У неё был свой план по пятеркам, четвёркам и тройкам, неудов не должно быть вообще.
Позвонила женщина с работы.
- С Новым годом, Зинаида Михална.
- С Новым годом, Нина Васильевна.
Повисла пауза.
- Как вы – не болеете?
- Не болею.
- Может, что надо?
- Не надо.
- Ну, смотрите, не скучайте. Помните, что мы девятого в актовом зале собираемся?
- Да, помню.
- Ну, до свиданья тогда.
- До свиданья.
Снова телефон. Кто бы это мог?
- Алло! С Новым годом, Зинаида Михална! – голос приятный женский и как будто знакомый.
- С Новым годом, - ответила Зинаида Михайловна недоверчиво.
- Это Дина. Не узнали?
- Ах, Диночка! Рада тебя слышать, - она действительно очень обрадовалась.
Повисла пауза.
- Зинаида Михална, вам одной не скучно? Я могу приехать.
Зинаида Михайловна представила, как в её квартире появляется эта девушка с броской, но некрасивой внешностью, её студентка.
- Ну, то ты, Дина. Мне совсем не скучно. Некогда скучать. Я ваши работы проверяю. Кстати, у тебя нашла много ошибок. Четвёрочку я тебе натянула, но фактически работа выполнена на тройку. Ещё тебе обязательно надо работать над произношением...
Второго она сама позвонила Лиде.
- С Новым Годом, Лидусь, с новым счастьем.
- С Новым годом! С новым... Здоровья тебе, Зиночка. Как ты, Зиночка, родная? Как Новый год отметила?
- Да так и отметила... Телевизор смотрела, хорошие концерты были. Хотела с детьми встретиться, но придется ещё потерпеть.
- Зина! Зин! Ну, ты прям, как маленькая. Ты же знаешь, что мы у тебя есть. Почему не пришла?
- Я к вам и собиралась, только не на сам Новый Год, а как-нибудь потом. Лид, расскажи, как у тебя? Как Вадик?
- Ой, мы в декабре так переболели! С этим дзю-до у меня слов нет. Ребёнок уходит оттуда потный, разгоряченный, и прямо на улицу. Я сколько раз родителям говорила! И вот, пожалуйста, бронхит.
- Ты ему горчичники ставила?
- Ставила, и скипидаром растирала, и медово-водочным компрессом обёртывала, и ингаляцию делала, и солодкой поила, и ноги парила...
Лида ещё четыре раза рассказала, как они заболели, как они лечились и как они до сих пор кашляют. Подруга слушала её и не слушала. Они простились, договорившись «как-нибудь встретиться».
Толи четвёртого толи пятого Зинаида Михайловна вышла за покупками. Открыла дверь в торговую палатку, - на неё пахнуло перегаром, закуской, теплом человеческого дыханья. Вместо привычного прилавка, полок и одной из двух продавщиц обнаружила компанию из двух мужчин и трёх женщин, стоявших вокруг складного столика уставленного едой и выпивкой.
- С Новым годом, - вразнобой гаркнули мужчины и женщины.
- А где магазин?
- Тот продуктовый уехал. Теперь здесь будем мы – салон сотовой связи, - ответил один из мужчин
- А, понятно. – Зинаида Михайловна продолжала стоять на пороге.
- Мы Новый год празднуем и новоселье. Дверь закрыть забыли, - пояснил второй, - Зинаида Михайловна не уходила.
- Да, вы идите к нам, - пригласила самая молоденькая и пьяненькая из женщин.
Зинаида Михайловна подошла, ей налили водку в пластиковую рюмку. Она выпила и стала мести со стола, всё, что было съестного, оказывается, она была очень голодная. Сотрудники салона, подливая ей, талдычили о преимуществах телефонов одной фирмы перед другими, одного оператора перед другим. Она с набитым ртом, едва ворочая языком, твердила: «Мне б только с Америкой созваниваться, у меня сын в Америке».
Проснулась среди ночи у себя на диване, одетая. По стеночке добралась до кухни, обливаясь, пила воду из носика чайника. Метнулась к раковине. Её вырвало. Обессилев, сползла на пол. Подлезла к батарее. Вспомнила, как вели её домой ребята, а она вырывалась, хотела нырнуть с головой в сугроб. Как она могла так напиться. Слава Богу, хоть ребята хорошие попались. А сколько снега нападало. Вот бы сюда Ваньку… Как же она могла. Хоть ребята хорошие попались.
В её предрассветную болезненную дрёму ворвался звонок.
- Алло, мама! Мама, я всё понимаю. Но так получилось, не смогли мы, прости нас. Потерпи ещё чуть-чуть, мы на Рождество по любому у тебя будем. По любому. Мам, ты на нас не обижаешься?
- У вас там тепло?
- У нас всегда тепло.
- А у нас снег. Дай-ка мне Ванюшу.
- Ваня, ты сколько страниц последний раз прочитал?
- Девять.
- Да что такое, почему как тебя ни спросишь, всегда девять? Надо больше читать.
- Я не могу читать больше… Бабушка, ты конфет купила.
- Ты мне зубы не заговаривай. Купила.
- Мам, а у вас Маринина новая вышла?
В Сочельник Зинаида Михайловна зажарила гуся. В квартире висел невыветреный чад.
Вечерело. На улице то и дело взрывали петарды.
Стол она накрыла на кухне. Решила, что сначала они детей покормят, уложат их в комнате спать, а потом будут сидеть сами. Достала из холодильника бутылки. Ах, опять забыла купить штопор!
Вышла на лестничную клетку. У соседа опять гынь-гынь-гынь.
- С наступающим, Олег. Можно, я возьму штопор?
- Кто пришел? – спросил кто-то из комнаты.
- Соседка.
- А, та, что ты говорил, – старая?
- Да, забирайте вы вообще этот штопор. Типа вам от нас подарок будет. У нас другой есть. – Он засмеялся и захлопнул дверь.
Зинаида Михайловна открыла шампанское соседским штопором. Налила в фужер, - единственный, оставшийся от подаренного на свадьбу сервиза. Чокнулась... со своим отражением в зеркале. Вкусное шампанское. Налила ещё. Ещё чокнулась. Третий фужер пить было почти даже весело.
В глазах у неё затуманилось. Поверхность зеркала подёрнулась дымкой: оттуда шагнул красавец великан Анатолий.
- Ну, мы же обещали, мама, что будем.
Прошелся по комнате, чуть не зацепив люстру головой.
За ним выскочил бойкий Ванюшка, он сразу заприметил вазу с конфетами и направился прямо к ней. Алина в длинном платье с разрезами переступила через раму, кокетлиов приобнажив ножку, оглянулась на карабкавшегося Саню и перетянула его в комнату.
- Ваня, как тебе не стыдно! Сразу к конфетам! Здравствуйте, мама.
Тут же в другом зеркале появился отец в форме с орденами, морщась от боли, он переволок сначала одну перебитую на войне ногу потом вторую, за ним, согнувшись, боком перелезла худенькая мама в пуховом платочке. Сергей выпрыгнул – весь как на шарнирах – в фарцовой пижонистой куртке. Из третьего бодрой походкой вышел весёлый подтянутый старик - дед Семён, с ним худой настороженный подросток - Виктор. Из других зеркал повалили соседи по послевоенной коммуналке, молодые курсанты в одинаковых часах. Бывший муж, как вошел, так и начал расставлять «по своим местам» вещи, злобно катая желваки. Наконец появился папин друг дядя Женя, - какой же праздник без гармониста.
Зинаиду Михайловну хватились десятого числа, когда она не пришла принимать экзамен. На звонки она не отвечала. Сломали дверь. Тошнотворно пахло пропавшими салатами и тленом. Она сидела на кресле, запрокинув голову, мутные глаза таращились в потолок, рот открыт, руки вытянуты вдоль туловища. На полу валялись осколки фужера.
На кладбище были только сотрудники (Лида попрощалась с подругой возле подъезда, потом ушла, ей надо было вести внука к зубному). Могилу вырыли там, где были похоронены родственники – сын, невестка, два внука. Место огорожено, но памятники не поставлены. На крестах одна дата 12/VIII.05.
Поминки были очень скромные. Говорили, какой ужасный удар пережила покойная в прошлом году. Надо же, сразу вся семья погибла в автомобильной катастрофе! И как мужественно она всё пережила, даже пыталась скрыть от коллектива сам факт трагедии. Она всё держала в себе, да вот не выдержала. А они-то как хороши, – делали вид, что верят её россказням про Америку! За пол года никто так и не вызвал её на откровенный разговор, не протянул руку помощи. После того, как это на разные лады повторили, стали говорить о том, что их последний долг перед покойной, - то ничтожно малое, что они ещё могут и должны сделать – поставить памятники ей и её близким. Правда, никто не вызвался этим заниматься. Кое-кто не к стати подумал, что учебную нагрузку теперь раскидают по всем живым. А нагрузка-то о-го-го. И сессия в разгаре. Ну, что ещё? Как положено, сказали, что покойница была добросовестнейшим преподавателем, прекраснейшим человеком… Вдруг вспомнили, что две квартиры, принадлежавшие Зинаиде Михайловне, отойдут государству. И тогда кое-кто действительно пожалел, что не успел поближе подружиться с одинокой женщиной, не протянул ей, так сказать, руку помощи...