***
- Вот мука, сахар, литровка постного масла, - суетилась на крошечной Стаськиной кухне приятельница, доставая из огромных сумок все новые кулечки и баночки.
- Ларка, мне неудобно. Ты столько…
- Бери, бери, последний кусок хлеба я тебе не отдам. Сама сжую. Почему я не могу поделиться, если много? Мама из деревни опять мешки привезла. Вот творог, яйца, молоко. Она что, хочет, чтобы я, как она, боком в дверь протискивалась?
- Спасибо. Право, не стоило…
- Брось, лучше помоги открыть холодильник, руки заняты. А ногами мы не привыкши. Ставь чайник, растяпа, ты меня чаем поить собираешься? Или я в этом доме должна умереть от пересыхания?
- Ларочка, да у меня же окрошка есть! Только, извини, без колбасы. И яйцо было всего одно.
- Яиц сейчас подварим и подрежем, а колбасу жрать вредно. А в такую жару просто опасно. Хочу окрошки! – Лариса хитро прищурила свои необыкновенно коварные глаза, томно повела плечиком, подражая Маньке-облигации из известного телефильма, - угостите даму спичкой, гражданин начальник.
Девушки рассмеялись, закурили. Лариса - «Парламент», а Стаська -облегченную «Ватру». Сколько раз Лариса говорила: «Угощайся нормальной сигаретой, меня коробит, когда ты при мне травишься этим». «Не хочу. Мои вполне меня устраивают. А привыкну к твоим – я их не куплю, а «Ватра» будет вызывать отвращение».
Быстро собрали на стол, сели, попробовали по первой ложке. В такую погоду холодная окрошка пришлась весьма кстати.
- А где Никита? – спросила с полным ртом Лариса.
- В спортивном лагере, за озером. Знаешь, «Лесная сказка»?
- Ага, он еще в советские времена спортивным лагерем Павлика Морозова именовался, там, по-моему, только название сменили, а порядки остались прежними. Я шапочно знакома с нынешней заведующей.
- Я к Никитке сегодня ездила, по-моему, там довольно мило. И кормят хорошо, и на озеро купаться водят. Ребенок выглядит здоровым, довольным. Загорел, даже, кажется, подрасти успел за неделю.
- Я хотела отдать ему книгу. Кстати, Никитка обладает даром убеждения. Никто еще со школьной скамьи не мог меня заставить читать Булгакова. Я думала, муть и скука. А оказывается, «Мастер и Маргарита» - это сказка о любви…
- А ты не знала? Ларка ты меня иногда поражаешь своей дремучестью, ну нельзя же так, - и, с явным удовольствием, нараспев, продекламировала, помогая для пущей убедительности, себе руками, - «За мной, читатель! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви! Да отрежут лгуну его лживый язык!»
- «Не шалю, никого не трогаю, примус починяю, - промурлыкала, скорчив дурашливую рожицу, Лариса, - и еще считаю долгом предупредить, что кот – неприкосновенное животное».
- «Королева в восхищении!» - подхватила игру Стаська, принимая царственную позу, и с притворным ужасом уставилась на солонку, - Это что, водка? – спросила слабым голосом.
- «Помилуйте, королева, - подпрыгнув, как от обиды дальше хрипло мурлыкала подруга, - разве я позволил бы налить даме водки? Это чистый спирт!»
Звонкий женский смех снова заполнил кухоньку. Стася очень любила нечастые посещения Ларисы. С ней было легко. Она вносила с собой атмосферу праздника. Вот и сегодня, пару часов назад на скамеечке в парке Станиславе казалось, что она никогда больше не сможет перестать плакать, что все хорошее в жизни кончилось и впереди – только тоска и тяжелый труд. А Лариса пришла, осветила собой ее жилище, заразила легкостью, весельем и беспечностью.
Лариса одевалась так, что напоминала яркую экзотическую птичку. Совершенно несовместимые цвета на ней совмещались и выглядели абсолютно естественно. И даже строгая светло-бежевая блузочка на Ларке почему-то казалась яркой и вызывающей.
- Наташка-то, как бы не состарила меня раньше времени. Не хочу пока внуков, да кто меня спрашивает? – единственная дочь подруги уже провела свою семнадцатую весну и сейчас окунулась в яркий и горячий роман с милым рыженьким парнишкой, из тех студентов, что бегали за помощью к Станиславе, обеспечивая ей столь не лишний приработок.
Мальчишка таскал своей Джульете цветы охапками, опустошая сады и клумбы во всей округе. А пару месяцев назад Лариса, отперев дверь, услышала из комнаты такое, от чего «в зобу дыхание сперло». Они ее не слышали. Мудрая мать тихонько ретировалась, стараясь не производить ни звука. Заперла за собой дверь и часа полтора прошлялась по магазинам, убивая время. Что она при этом чувствовала, сама толком не могла объяснить. Смятение.
Когда женщина пришла домой, она позвонила в квартиру и на недоумевающий взгляд дочери смущенно улыбнулась:
- Да вот, понимаешь, ключи куда-то запропастились…- Мальчишка все еще был здесь, он галантно принял из рук Ларисы многочисленные свертки, пакеты и пакетики. Произнес, демонстрируя в улыбке здоровые белые зубы:
- А мы с Наташей ужин приготовили…
- Вот как? Ну-ну, - «Наверное, в детстве много морковки грыз. Тебе бы, мальчик, зубную пасту рекламировать», - раздраженно подумалось Ларисе.
Нашкодившие детишки из кожи вон лезли, окружая ее заботой.
- Трогательно. Что вам от меня надо? – проницательность матери никого не удивила.
- Мам, можно, мы с Игорем в Одессу съездим? Ну, всего на три дня. Тетка давно зовет.
- Тетка говоришь… Зовет… С Игорем… Да езжай, куда ж тебя денешь, только… - Лариса хотела посоветовать дочери не забывать об элементарных средствах предохранения, да как-то не решилась.
- Это я-то не решилась, представляешь, - закончила подруга свой рассказ, - никогда за словом в карман не лезла, а тут… Неловко мне. А ей нет.
Стаська не знала, сколько Ларисе лет. И только, судя по наличию почти взрослой дочери, догадывалась, что давно не двадцать пять.
В кухню, требовательно вопя, походкой вдовствующей императрицы вошла Песня.
Восьмилетний Никита принес с улицы черный пушистый комочек, дрожащий от голода и полуслепой от конъюнктивита. Когда котенка накормили, отмыли и вылечили глазки, он оказался очаровательной маленькой кошечкой, одна из прабабок которой явно подгуляла с персом.
- Девка – песня! – выразил свое одобрение Максим. Круглые глазенки малышки уставились на него, и она отчаянно замяукала. – Да она еще и поет! – хохотал Максим.
Скоро котенок стал откликаться на слово «Песня». Так и прилепилось. Кошка полностью оправдывала свое имя, громко мурлыча по вечерам, укладываясь возле Никиты на ночлег, и закатывая настоящие концерты, когда хотела есть. Каждый кусок, отправленный не в ее рот, Песня воспринимала как личное оскорбление.
Выросла Песня изящной черной красавицей, с лоснящейся здоровьем шерстью, шикарным хвостом и дымчатой грудкой. Она любила сидеть копилкой на комоде рядом с куклой Таней, и в такие минуты казалась игрушечной.
- Девочка моя любимчатая, Песня ты моя недопетая! – запричитала Лариса, поднимая кошку на руки и целуя в нос. Она легко переключилась со своих проблем на кошкины. - Сейчас, девочка, мы в твою плошку творожка насыплем, молочком зальем, - приговаривала она, подтверждая слова действием. Мысли о том, что дети взрослеют, а они стареют, постепенно улетучивались.
- Лар, а ты позавчера телевизор ночью включала?
- Позавчера ночью, крошка моя, я была слишком далеко от своего телевизора, - игривым тоном намекнула на свидание приятельница. – А что?
- Да вот в полночь по четвергам…
- А, да, этот журналист со своими историями. Я про утопленницу смотрела, как она из воды выглядывала. Жуть. Всю ночь не спала. Не приведи Господи такое увидеть на самом деле!
- Да, а позавчера такое рассказывали! – и Станислава, то и дело сбиваясь от волнения, стала пересказывать увиденную историю.
- Жуть! – поделилась впечатлениями Лариса, дослушав рассказ. – Говоришь, девочка ушла от родителей к чужой тетке, потому что считает себя ее матерью? А психиатру ее показывали?
- Тогда уж обеих. Тетка-то тоже поверила, что мама к ней вернулась. Она ей такие подробности из детства напомнила, о чем никто, кроме матери и знать-то не может. Ну, там, во что играть любила двухлетней крохой, чем болела. Какую одежду носила… Сама знаешь.
- Горе-то какое родителям. Дочь в одночасье чужой стала.
- «Есть много, друг Горацио, на свете, что и не снилось…» - не закончила Стася цитату и вздохнула.
- Мудрецам. Да уж. Гете? – решила блеснуть эрудицией Лариса.
- Пушкин! – засмеялась Стася. Сразу стало легко и весело. – Нет, ну какая же ты все-таки дремучая! Шекспир, «Гамлет».
Лариса и не думала обижаться. Ну и что, что Станислава вмещает в своей голове ленинскую библиотеку, у Ларисы куча других достоинств. Да и везет по жизни именно ей, а уж никак не Стаське. Что, помогут ее стихи счастье за хвост поймать? Да и вообще сейчас она решилась наконец-то поделиться с кем-нибудь своим секретом.
- Тась, я тебе сейчас такое расскажу. Только, чур, не смеяться, - по-детски добавила Лариса и таинственным голосом начала рассказывать.
- Я тогда только ушла от первого мужа, Натке было года три, а… Я тебе не говорила, в первый раз я вышла замуж в двадцать один год…
- Постой, ты что, родила до замужества? – поразилась Стася.
- Нет, все как положено, через год после свадьбы, даже больше.
- Но ведь получается, что…
- Да, получается. В следующем году мне стукнет сороковник. Ты удивлена? Приятно видеть, дорогая, значит, есть еще порох в пороховницах.
- Я думала, ты старше меня максимум лет на пять…
- Мы будем обсуждать мой возраст, или ты все-таки выслушаешь?
- Так вот, я ушла от первого мужа, с маленькой Наткой, мне было что-то около двадцати пяти. Идти, кроме как к маме, мне было тогда некуда. Дом для нашей деревни считался большим – три комнаты, огромная кухня, два чулана, даже туалет с унитазом и ванная с газовой колонкой. Матери вся деревня завидовала. Конечно, ей очень повезло со Степаном. Это отчим мой, он, как на маме женился, новый дом собственными руками выстроил, мужик работящий, хозяйственный и, по тем меркам, при деньгах. А после моего папеньки-алкоголика вообще ангелом казался. Да, а меня как баловал, и жалел, и денег втихомолку в руку совал: «Купи себе, чего сама захочешь, маме говорить не обязательно».
Мне выделили одну комнату, Натка спала с бабушкой, а в большой комнате с телевизором, на диване обычно ночевал отчим. Мама его отселила, потому что мужик сильно храпел и мешал ей, да к тому же он у нас полуночник, может до часу телек глядеть, ему все равно, что. Так что под любимым телевизором ему даже удобнее.
И вот, месяца через три после моего «новоселья», я еще не спала, все думала, как жить дальше буду, вдруг ощутила чье-то присутствие в комнате. Часы в большой комнате (у нас были такие, знаешь, старинные, с боем, отчиму еще от его матери достались), пару минут назад как раз двенадцать пробили.
Чувствую – меня что-то сдавливать начало. Как будто кто-то огромный одной рукой взялся за макушку, а другой за ступни и стал сжимать, чтоб я маленькой стала. Ощущение было, конечно, ужасное. Было очень страшно. Первой мыслью было – позвать маму, но именно этого я сделать и не могла. Ни рукой пошевелить, ни рот открыть – оцепенела.
Так же неожиданно, как и началось, все кончилось. Оцепенение спало, и вот тут я заорала. Я орала так, что подняла на ноги весь дом. И даже соседей. Мои все сбежались, даже Натка пришла, причем не столько испуганная, сколько возмущенная: «Мама, ты чего кричишь? Потише, спать мешаешь». Всем все рассказала, решили, что мне приснился дурной сон, и разошлись. Но я-то знала, что не спала тогда, мне даже не хотелось!
В следующую же ночь все повторилось. И опять меня успокаивали, даже валерьянки дали, но не поверили, что это – не сон.
Правда, назавтра отчим съездил в город и купил для меня ночничок. Маленький такой, в виде лилии. Повесили его у изголовья. Степан посоветовал мне всегда спать при свете. Так я и делала. Правда, заснуть я с тех пор раньше утра тоже не могла – страшно боялась, что, как только закрою глаза, ЭТО опять случится. Только когда окна серели перед рассветом, я успокаивалась и засыпала.
Но самое интересное, через неделю, как только часы в комнате у Степана пробили двенадцать, ночник погас. И снова началось то же самое, но в этот раз в свете полной луны, заглядывающей в раскрытое окно, я смогла рассмотреть огромное бесформенное черное пятно. Крикнуть я снова не могла, кто-то как будто зажимал горло. Не знаю, откуда взялись силы, но я взмахнула руками, защищаясь, пятно пропало, и зажегся ночник.
Наутро консилиум из моих домочадцев и соседей постановил отвести меня к бабе Соне. Пошли всей толпой. Баба Соня меня выслушала и сказала, что, может быть, когда-то на том месте, где я сплю, кто-то жил и умер, и теперь считает, что я заняла его место, и ему это неприятно. Посоветовала положить меня в другой комнате.
Вот, легла я на месте отчима, сам он переместился к маме, Натку отвели на ночлег к соседям. Но никто не спал, все ждали. И вот, после двенадцатого удара часов, с чердака послышался страшный грохот, как будто много пустых железных бочек посыпались с высокой деревянной лестницы. Кроме меня, грохота никто не слышал. Но мама со Степаном заглядывали в дверь и видели, как я затыкаю уши. Через пару минут все прекратилось. Мы решили, что это ОНО так выражало свой протест.
На ушах стояла вся деревня. Никто не остался равнодушным. А дед Петрович даже притащил газеты, в которых описывались подобные случаи. Кто-то посоветовал окропить хату свяченой водой. Так отчим попа притащил, освятили даже сараи и курятник.
Не помогло.
Правда, какое-то время меня никто не трогал. Недели три, я уже даже стала по ночам спать.
А тут у меня роман наметился. Стала я встречаться с одним парнем, он мне нравился, и уже стал приходить к нам, как к себе домой. Он был несколько моложе, чем я, очень симпатичный и положительный. Правда, маменька его меня недолюбливала. Но это из-за того, что у Саши были «серьезные намерения» в отношении меня, а у меня уже была Натка.
И вот, в один прекрасный день, простите, ночь, гаснет ночник. Как положено, через пару минут после того, как часы отбили полночь. Но все пошло не так, как обычно. Во-первых, ЭТО было не пятно. Это был мужчина, голый по пояс. Схватил меня за ноги и стал стягивать с дивана. И шепотом, именно шепотом, я хорошо помню, сказал: «Брось его, это твое несчастье». И исчез. Впервые ЭТО прошло без мучений, - Лариса замолчала, достала уже третью сигарету подряд, нервно затянулась. Было видно, что она не врет, по крайней мере сама верит в то, что рассказывает. И воспоминания эти ей очень неприятны.
- Лар, такого не бывает… - робко произнесла Стася.
- Ты мне не веришь? – горько усмехнулась подруга, – да я сама себе не верю. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. – И неожиданно предложила: - Давай выпьем? У меня в пакете есть бутылочка «Кагора» и шоколадка, на вечер приготовила, да ладно, потом еще куплю, благо, магазин под боком, - женщины ненадолго прервали разговор, пока доставали стаканы, искали штопор и открывали бутылку. Разлили и, не сговариваясь, выпили не чокаясь. Лариса принялась разламывать на мелкие кусочки плитку шоколада.
- А что дальше было?
- Дальше?.. Проснувшись утром, я не сразу вспомнила, что было ночью. Но у меня было очень плохое настроение. Угнетенное, подавленное. Я не могла понять, что со мной происходит.
А когда пришел Саша, свеженький, чистенький, такой молодой и счастливый, я к нему почувствовала… Именно ненависть, я тебе должна сказать. И сама себе удивилась, ведь еще вчера он мне так нравился, что готова была замуж сходить. Он, естественно, почувствовал, что что-то не так, стал спрашивать. Ничего не объясняла, вытолкала взашей.
И, как только я за ним закрыла калитку, вот у меня с души камень упал, так мне легко стало. А уже вечером, ложась спать, обнаружила на щиколотках синяки и все вспомнила. Надо ли говорить, что той ночью я так и не сомкнула глаз до рассвета?
После этого ОН меня не трогал. Долго… Года, может, полтора.
Родители помогли купить мне квартиру в городе, не ту, где я сейчас живу, поменьше, на Актырке. Знаешь, где шесть пятиэтажек в ряд стоят, так вот там. Месяцев через восемь, как переехала (а я уже и забыла, что со мной было, знаешь, в молодости все плохое быстро забывается), около полуночи, я еще не спала, читала какой-то дурацкий любовный роман. И вдруг, только я закрыла книгу и выключила свет, собираясь уснуть, опять почувствовала чье-то присутствие в комнате. Перевернулась от стены к окну и… увидела мужчину, на фоне гардины. Он как бы парил в воздухе, сантиметрах в двадцати над полом, повисел немного, посмотрел на меня и исчез.
И вот тогда я не выдержала и отправилась к психиатру. Ничего толкового он мне не сказал, напустил туману из терминов. А на прямой вопрос: «Это шизофрения?», стал долго объяснять что-то в том духе, что те или иные признаки шизофрении можно найти в каждом. А напоследок порадовал: «Я бы не стал утверждать так категорично. Вы здравомыслящая женщина, критически относитесь к… гм… видениям… Иначе Вы бы ко мне не пришли». Предложил пропиться каких-то таблеточек, прокомментировав: «Так, ничего особенного, витаминчики», выписал рецепт, предложил провести курс психотерапии, попробовать гипноз, настаивал на следующей встрече и явно не хотел отпускать, видимо, считая меня асоциальной психопатической личностью и мысленно прикидывая, в какую палату меня запихнуть – к Наполеону с Иисусом или к овощам. Рецепт я выбросила, к «светилу» больше не пошла, пускай на настоящих психах практикуется.
Однажды ночью я почувствовала, как кто-то гладит меня по спине, и, самое интересное, очень теплой рукой. Сна как и не бывало. Глаз не открывала, не поворачивалась, ничего не видела, помню только руку.
Недели через две ОН пришел опять. На этот раз я его видела в натуральную величину. Я была очень напугана, но именно тогда я смогла его хорошенько рассмотреть. Симпатичный такой, стройный блондин. Довольно, знаете ли, интересный мужчинка. Самое смешное, как он был одет. Черная рубашка, светлый пиджак в клетку. Классический стиляга середины шестидесятых. Брюки-дудочки, знаешь, такие, с разрезиками, чтоб ногу сунуть можно было, ведь их тогда с мылом натягивали, они аж трещали. Мой призрак, видимо, понял, насколько я напугана, потому что произнес: «Не бойся, я тебе никогда не причиню вреда». И ушел.
Пепельница на столе к тому времени была уже переполнена. За окном сгущались сумерки. Станислава встала из-за стола, чтобы вытряхнуть окурки. Лариса потянулась, разминая спину, затекшую от многочасового сидения на неудобной Стасиной табуретке, вылила в стаканы остатки кагора.
- Это все?
- Это только самое начало. Я все это рассказывала только своим, они в ужасе от всего этого. Мою квартиру тоже поп освящал, без толку.
Потом, значит, еще такой случай. Я уже спала. И вдруг проснулась от того, что на меня навалилось чье-то тело. Чувствую – я его обнимаю! Как нормального живого мужика, и руки не проходят сквозь него, как в кино показывают. Жизнью клянусь, это не было похоже на призрака! Он был вполне осязаемым и теплым.
Первый вопрос, который я ему задала, был: «А почему ты теплый?». Знаешь, что он мне ответил? «А почему я должен приходить к тебе холодным?», «А почему ты должен ко мне приходить? Кто ты?», «Ты мне нравишься».
После того он стал приходить ко мне часто. Я уже даже привыкла, почти перестала бояться. Хоть все равно жутковато было. Мы подолгу разговаривали, он рассказал мне, что зовут его Виталиком, ему тридцать два года и умер он не своей смертью много лет назад.
- Нет, мертвые не умерли для нас!
Есть старое шотландское преданье,
Что тени их, незримые для глаз,
В полночный час к нам ходят на свиданья…-
задумчиво продекламировала Станислава и, поймав удивленный взгляд Ларисы, пояснила:
- Бунин. Иван Алексеевич. Есть у него такое изумительное стихотворение, «Призраки» называется. А почему он приходил к тебе? По логике, если здесь вообще уместно слово «логика», он бы пошел к какой-нибудь своей любимой… - История ее завораживала.
- Нет, ты в своем уме? На дворе две тыщи второй, умер он, судя по одежде, в середине шестидесятых, даже если его любимая была моложе на десять лет, ей сейчас около шестидесяти! А он мужчина еще очень молодой, очень ему интересно к старухе ходить! Может, у нее еще и дедушка под боком храпит, что ему там делать? – подруги рассмеялись, напряжение, возникшее во время жуткого Ларисиного рассказа, спало. - Ты дальше слушай. Так с тех пор и пошло. Недели не проходило, чтоб его не было. Однажды за полночь прихожу домой, а он под потолком, на карнизе сидит. Посидел, поулыбался и исчез.
- А Наташа его видела?
- Нет, никогда, он при ней не показывался, да и приходил он только после полуночи и только в одну комнату, где я сплю.
- Лар, извини за нескромный вопрос, но ведь ты… Это… Ну, когда к тебе кто-нибудь приходил…
- В смысле, когда я любовников приводила? – Лариса повертела в пальцах последний кусочек шоколадки, зачем-то внимательно его оглядела, с явным сожалением положила в рот и, смакуя, продолжила: - Нет, не показывался, но, видно, наблюдал, потому что, когда мужик от меня уходит, на следующую ночь призрак приходил злым, даже обижал меня.
- Чем?
- Ну, придушит меня чуть-чуть, не сильно, так, для острастки, чтоб чувствовала, кто в доме хозяин… А, в общем, он не вредный, даже симпатичный.
Я с ним уже так освоилась, что иногда, когда он приходил, хотела предложить кофе или чаю, да осекалась. Представляешь, вываливаю это я привидению: «Чайничек поставить, или чего покрепче?». – Лариса достала из сумочки шариковую ручку, придвинула к себе обертку от шоколадки и что-то стала на ней писать.
- А он тебе и отвечает: «Спасибо, очень, знаете ли, кушать хочется»! – развеселилась Станислава.
- Отправилась я к бабке. Мне сказали, что в соседнем районе очень хорошая бабка-ворожея есть, сильная. Вот она мне и говорит: «Случаи такие бывали, ко мне уже приходили, рассказывали. Как от него избавиться, не знаю. Даже батюшку позвать дом освятить – и то не помогает. Пока сам не захочет, навсегда не уйдет. Единственное, что могу тебе посоветовать, ни в коем случае, как бы он тебя ни уговаривал, не вздумай переспать с ним. Тебе потом ни один живой мужик не понравится».
- И что?
- А ничего, не удержалась я. Знаешь ведь, не в моих правилах интересным мужикам отказывать. Да и интересно стало – что это такое, после чего уже больше ни с кем не захочешь? Может, стоит попробовать?
- Ну и как?
- Очень даже ничего, скажу я вам. Не пожалела. Но и к живым интересу не потеряла. Только домой перестала водить, чтоб не пришиб ненароком из ревности. – Лариса извлекла из ридикюля конверт, запечатала в него обертку, затем стала писать на нем Стасину фамилию и адрес. Станиславу заинтересовали эти манипуляции:
- Что ты делаешь?
- Да так, пустяки. Тут акция, главный приз – поездка на Канары. Глупость, конечно. Тот, кто ее выиграет, давно об этом знает. Но – чем черт не шутит! Авось, повезет.
- А когда он пропал насовсем?
- А кто тебе сказал, что он пропал? Правда, вот, последний раз аж в марте был, но, надеюсь, еще появится. Скучно без него как-то.
- Ларка, это ужасно. Я не знаю, мне кажется, что это как-то невероятно. Не подумай, что я тебе не доверяю…
- Ага. Очевидно-невероятный роман. Или нет, лучше так: «Роман с духом». С душком! Ой, заболталась я тут, домой пора. Сегодня Тимофеевна придет, ключи надо забрать.
- А что случилось? Неужели поссорились? Она такая приятная женщина…
- Заболела приятная женщина. А от старости не лечат. К внучке переезжает, в другой город. За ней самой теперь уход нужен. А мне придется новую домработницу искать. Объявление, что ли в газету тиснуть? Мол, ищу порядочную женщину средних лет, способную помочь мне, ленивице, по хозяйству.
- Может, меня возьмешь, ты ж знаешь, я осталась без работы…
- Ты что?!! Нет, не могу, мне неловко будет. Нет, нет, как это? Одно дело, когда за тобой прибирается чужая бабка Тимофеевна, она все равно в моем подъезде жила, ходить недалеко, вот и подрабатывала, и ей хорошо, и мне удобно. А ты? Нет, мне неловко.
- Ну почему же неловко? Мне очень нужны деньги, я даже согласна наняться к кому-нибудь домработницей, а тебе как раз нужна домработница. Так нет, ты наймешь кого-нибудь другого, будешь отдавать ей деньги, которые могла бы платить мне, а я буду мыкаться без работы, или, еще хуже, наймусь к какому-нибудь самодуру, который будет платить копейки, требовать на миллион, помыкать, да еще и всем своим видом старательно показывать, как он меня презирает, - Стася от волнения раскраснелась, глаза ее возбужденно блестели.
- Стаська, ну, не могу я… не обижайся… хотя… - Лариса задумалась на минуту и добавила: - Хотя, если, допустим, ты по дружбе будешь немного помогать мне в уборке квартиры, а я, опять же таки по дружбе, буду помогать тебе деньгами… Так это выглядит несколько приличнее. Только при такой формулировке я согласна.
- Ларка, ты чудо! Ну какая разница, как это выглядит? Главное, что мы можем друг другу помочь, отношения ведь останутся прежними.
- Я на этом настаиваю! Именно так: ты по дружбе помогаешь мне, а я тебе. Приходи, когда сможешь. Заодно у нас будет повод видеться почаще. А теперь я ухожу, поздно совсем. Тимофеевна, скорее всего, уже приходила, да меня не застала. Теперь мне к ней подниматься придется. Так что до встречи.
Приятельница уже давно ушла, а Станислава все сидела на кухне, смотрела в совершенно темное окно и думала над ее историей. Как к этому относиться? Видно, что сама Лариса твердо верит в то, что рассказывала чистую правду. А на шизофреничку она, в самом деле, не похожа. Правда, Станислава никогда в жизни не видела шизофреников и, естественно, не знала, чем они отличаются от нормальных людей. Но Лариса была ей глубоко симпатична и вызывала доверие.
***
Вопреки ожиданиям в лагере оказалось скучно. По сигналу подъем, строем на обед, в определенные дни группами в баню. Пробежки, соревнования. Да еще этот дурацкий тихий час! Никакой тебе личной жизни. Даже походы на озеро всем отрядом не доставляли Никите Чуприну удовольствия.
А ведь он так готовился, сам собирал свой рюкзак и тайком от мамы спрятал столько мальчишеских сокровищ! Взять хотя бы пустой баллончик из-под слезоточивого газа, который они с ребятами нашли на пустыре. Ну, не написано же на нем, что он пустой! А выглядит вполне внушительно. Им легко можно перепугать воспитательниц, когда они собираются, чтобы перекурить за павильоном, или девчонок из соседнего корпуса. Да вот все как-то случая не представилось.
По вечерам мальчика донимал голод. Ужин в семь был не сказать, чтоб скудный, но бурно растущий мальчишеский организм требовал большего. И к десяти часам вечера, когда по всему лагерю предполагался отбой, в животе у Никиты что-то урчало и требовало пищи. Вот если бы его мама была бы чуточку поумнее, она дала бы ему с собой пару палок сырокопченой колбасы, рыбных консервов, тушенки… Как другие. Некоторые мальчишки умудрились привезти с собой целые баулы снеди. Ведь смена-то не короткая.
Правда, это было строго запрещено, и воспитатели зорко следили, чтобы правила не нарушали, даже рейды проводили, по тумбочкам рыскали, но они с друзьями нашли такой тайник – ни за что не догадаются. А после отбоя вылезали в окно и за спортивной площадкой, в кустах жасмина устраивали второй ужин. Уже довольно большие мальчики, они понимали, что летом консервами можно отравиться, и поэтому вскрытую банку на завтра не оставляли. Считали эту меру предосторожности достаточной.
Никита, конечно, тоже участвовал в пиршествах, ребята мелочностью не отличались и не считали, кто, сколько внес и кто сколько съел, но чувствовать себя нахлебником мальчику было неприятно.
- Нет, ты понимаешь, - делился он с приятелем Вовкой Решетняковым наболевшим, - она мне сунула десять пар носков и ни одного кусочка колбасы! Да кому летом в сланцах ее носки нужны! А зачем она мне учебник английского запихнула? Неужели можно подумать, что нормальный человек летом зубрить станет! – «нормальный человек» аж приподнялся в траве от возмущения. И тут же спрятался в густых зарослях лугового мятлика и лисохвоста.
Мальчишкам удалось сбежать с очередного скучного мероприятия, которые как будто специально, чтоб их мучить, придумывала администрация лагеря. Их отряд отправился в местный краеведческий музей, и дети, изнывая от жары и духоты в помещении, слушали нудную лекцию экскурсовода. А умные Вовка с Никитой, искупавшись в озере, лежали в траве на берегу и наслаждались временной свободой.
- Ну почему меня угораздило родиться именно в этой семье? – вопрошал Никита, глядя на проплывающее над ним облако. Так как вопрос был чисто риторическим, Вовка ничего не ответил. – Вот Терещенко, повезло ему, папка крутой, на «Джипе» катается, мамка вечно по Турциям разъезжает, захотел Терещенко компьютер – на тебе компьютер, захотел лазерную вертушку – получи… Эх, а у нас даже задрипанный видак – роскошь. Максим его когда-то с Севера привез, так мать на него Богу молится. Вечно копейки считает, на еде экономит. Не только на еде, на всем. Если бы мы под ресторан не бегали крутым машины мыть-сторожить, вообще пропал бы. - Никита горестно вздохнул и продолжал изливать душу, не замечая, что его товарищ, разомлев на жарком июньском солнышке, задремал. – А если бы мать узнала, за голову схватилась бы: «Как! Мой мальчик! Вместо дополнительных занятий по вечерам под рестораном копейки собирает! Стыд и срам!» Ей хочется, чтобы я был идеальным, ей все кажется, что я маленький, все жизни учит. Да что она знает про жизнь! Да я в сто раз взрослее ее! Из кожи вон лезу, чтоб ей не к чему придраться было, иначе себе дороже, еще воспитывать начнет. И все приговаривает: «Максим бы это одобрил, Максим бы поступил иначе». Так то Максим! Нет, я не спорю, пока Максим жив был, мы классно жили, весело, он мне велик купил, так ведь это когда было! Что ж теперь-то на него все время кивать. Неудачница! – презрительно выплюнул он в адрес матери, - Вон Лариска-то, та времени не теряет, хватается за любого мужика, лишь бы деньги были. А моя размазня размазней живет. Чуть что – в слезы, обниматься, «Никитушка, ты один у меня остался», - так заведи себе кого-нибудь и оставь меня в покое! – Видно, много у мальчика накопилось невысказанного, он бы еще говорил, но тут он оторвал взгляд от облака и повернулся к товарищу, заметил, что тот мирно дремлет, - Ты что, спишь? – Возмущенно толкнул локтем в бок.
- Нет, что ты, просто глаза прикрыл, солнце светит, - Вовка часто заморгал, тряхнул рыжим густым чубом, пытаясь прогнать сонливость. Мысли Никиты потекли в другом направлении:
- Вот если бы отца своего разыскать… - мечтательно протянул Никита после некоторой паузы. – Знаешь, как надоела нищета. Может, он тоже крутой, как у Терещенко, или даже еще круче.
- Какого отца? – изумился Вовка, - Он же у тебя умер!
- Ага, и подарки на Новый год Дед Мороз носит! – Мальчишка скорчил презрительную гримасу, - сказки для малявок! Да в такое даже дурак не поверит. Слушай, поклянись, что никому не скажешь!
- Зуб даю! – Глаза приятеля возбужденно заблестели, запахло тайной.
- Мой настоящий отец жив, и зовут его Старостенко Николай Львович, - торжествующе произнес Никита, наслаждаясь произведенным эффектом.
- Так ведь он же… Это… Девушку защищал, мне предки рассказывали.
- И Максим девушку защищал, говорю же. Сказки для маленьких! А твои что, взрослые люди, а бабушке поверили? Я уже давно думал, что это за совпадение такое? Ну не могут же все мамины женихи умирать одинаково! В жизни так не бывает, только в дебильных сериалах, что твоя мамка смотрит. Я в позапрошлом году, когда ботаничка заставляла гербарий собирать, полез на антресоли, мать говорила, там калька есть, мне надо было. Там старые тетради валялись, разные бабушкины записи, ну, думаю, а вдруг и старый мамин гербарий есть, они вообще всякий хлам любят собирать, ничего не выбрасывают. А мне бы пригодился, только обновить чуть-чуть. Ну, и увлекся, много чего нашел. И старый мамин дневник, в школе еще вела, спрятан, завернут в газетку от девяностого года. Мне интересно стало, о чем она в детстве думала, я и зачитался. Так там черным по белому написано – физрук, Николай Львович. Она за ним как собачонка бегала, каждый взгляд ловила, а он ее и не замечал поначалу. Никому не говорила, все в дневнике описывала… А потом… Короче, попользовался и выбросил, - мальчик презрительно сплюнул. - У них тогда жуткий скандал был, аж им сюда переехать пришлось. Трусихи, я бы на их месте всем показал! Представляешь, дура! Ну, если ты хочешь, чтоб никто не знал, так зачем ты это на бумаге пишешь? А если уж невмоготу было, ну, написала, так выкинь ты его, или сожги, порви, наконец! Хранить-то зачем? Если где-то что-то есть, то почему его кто-то не может найти и прочитать? Она его никому не показывала, я точно знаю, даже бабушке. Тайну она сберегала! Думала, в газетку завернула, на антресоль засунула, так что, никто не найдет?
- А Витка Гелеверя тоже дневник ведет, так все знают, - поддакнул Вовка, - тоже мне, писательница! Зачем это им? – Он уже предвкушал, как будет изумлена мама, когда он все это ей расскажет. Представить только, тетя Стася их обманула, а на самом деле у Никиты есть папа, они теперь даже имя его знают! Это вам не Бразилия.
- Мне бы только придумать, как его найти, этого Старостенко…
***
Жуткая зубная боль… Нет, так работать невозможно. Ну сколько можно сидеть на седалгине?
Станислава наконец-то отважилась идти к стоматологу. Она слышала, что в частной стоматологической клинике все делают быстро, качественно и не больно. Но безумно дорого. Значит, ей дорога туда заказана. Стася горестно вздохнула. Что ж, придется топать в городскую поликлинику, где, если рассуждать логически, долго, плохо и больно. Но с этим надо что-то делать, никаких сил нет больше терпеть. И седалгин перестал помогать.
Поликлиника встретила ее неприветливой регистраторшей, мокрыми коридорами и унылой очередью под кабинетом. Встала под стеночкой, попыталась настроиться. Из открытой двери доносился визг бормашины. Кто-то там внутри: «Больно!» и сердитый женский голос: «Потерпите, женщина. А не нравится – уходите. Это не я к вам пришла, а вы ко мне». Злая тетка замолчала, ее жертва тоже. Слышно было только, как заливалось трелью сверло.
Когда подошла Стасина очередь, она уже была полуживая от страха. «Следующий», - раздался мужской голос. Станиславе он показался звериным рыком. На непослушных ватных ногах вошла, огляделась. У окна над открытым ртом трудилась женщина в белом халате, который так и просился в стирку. А в углу обнаружилось пустое зубоврачебное кресло, именно в него ее жестом пригласил мужчина, стоявший рядом.
«Слава Богу, не к ней», - облегченно вздохнула и направилась в угол.
Врач выглядел внушительно. Огромного роста, закатанные по локоть рукава обнажали мускулистые волосатые руки с крупными кистями. «Какой же у него должен быть удар!» - отчего-то подумалось струхнувшей Стасе. Весь облик врача, наклонившегося над столиком с инструментами, напоминал мясника. Девушке стало дурно, захотелось вскочить и убежать.
Дантист повернулся к ней, держа наготове какие-то приборы, показавшиеся ей столовыми. На груди у врача висел бейджик: «Вовк Альберт Соломонович. Хирург-стоматолог». «Вот это да!» – пронеслось в мозгу. Еще секунда – и она завизжит от ужаса.
- Тише, Тасенька, не плачь, - вдруг раздался над самым ее ухом голос Максима. – Я его знаю, хороший мужик. Ничего плохого он тебе не сделает. Даю гарантию.
«Я схожу с ума», - решила Станислава, но как-то разом обмякла, успокоилась. «Померещилось с перепугу. Нервы». И спокойно распахнула рот навстречу доктору.
Альберт Соломонович долго и пристально разглядывал Стасин больной зуб, ковырял в нем палочкой и, наконец, обрадовал:
- Зуб придется удалить, - к этому Станислава готова не была. Душой рванулась к выходу, а непослушное тело осталось неподвижным в кресле. Взгляд затравленной лани вызвал у доктора улыбку: - Да не бойтесь вы так, потом расскажете свои ощущения, - говорил он, набирая что-то из ампулы в шприц.
«Держись, девочка, я с тобой! - снова раздался в голове голос Максима. – Не бойся». Ей показалось, что что-то ласковое и теплое слегка сдавило виски и не отпускало до тех пор, пока она не вышла из кабинета. Стася никак не ожидала, что человеческий зуб можно выдернуть так легко и быстро. Она не успела закрыть глаза, испугавшись щипцов, а доктор Вовк уже требовал сплюнуть. Взглянуть на зуб Стася так и не решилась.
Острая волна благодарности за то, что осталась жива, подступила к горлу. Хотелось сказать что-то хорошее, поблагодарить, даже расцеловать человека, избавившего ее от изматывающей по ночам зубной боли, неожиданно вырвалось:
- Доктор, а можно еще?
- А-а-а, понравилось, - усмехнулся зубной врач с такой хищной фамилией. Он вдруг оказался совсем не страшным Франкенштейном, а милым и симпатичным мужчиной под сорок, с чудесными добрыми карими глазами и белозубой открытой улыбкой. - Что еще, дорогуша? Остальные желаем удалить заблаговременно?
- Нет, - с трудом ворочая языком, пыталась говорить внятно, - у меня еще один зуб есть, тоже болит…
- Только один… - Альберт Соломонович сделал вид, что разочарован, - ну, что ж, посмотрим… Та-а-ак… Очень хорошо… Посидите, сейчас прекратится кровотечение, мы вам его починим. А пока… Как насчет телефончика?
Измученная, но счастливая, Станислава вышла из кабинета. Остановилась, чтобы перевести дух и взглянуть в зеркало, руки все еще дрожали. Перед выходом на улицу нужно было привести себя, насколько это возможно, в порядок.
Неловко дернулась шлейка старенькой сумочки, отстегнулся карабинчик, часть содержимого рассыпалась, Стася присела, чтобы собрать. То ли от бессонной ночи, то ли от перенесенных переживаний, голова закружилась, она не удержалась на ногах и шлепнулась на пол.
Сзади послышались шаги. Сидя в нелепой позе, девушка рефлекторно обернулась на звук («Господи, только не это!»), увидела того самого демонического незнакомца, обладателя невероятных глаз и обидного взгляда. Он тоже ее узнал, и опять ему было явно смешно за ней наблюдать.
Мужчина шел прямо на нее с видом хозяина жизни, кривя рот в ухмылке, а она, растерянная и неуклюжая, сидела на мокром полу в коридоре поликлиники. «Мамочка, стыдно-то как!».
Остановился над ней, подал руку. Стася отпрянула, как от прокаженного, его глаза лучились веселостью, мужик явно получал удовольствие от ситуации:
- Ну, что же вы? Или вам так удобно? Смелее!
«Я веду себя просто глупо, не могу же я, в самом деле, делать вид, что мне нравится здесь сидеть! Во что бы то ни стало, нужно постараться сохранить достоинство, хотя бы его остатки». И Стася хотела по-королевски, милостиво подать руку, как бы в награду за галантность. Получилось слабо. Тогда она разозлилась на себя, просто оперлась на его руку и, наконец, поднялась.
- Не ушиблись? - уголки его губ дрожали, едва сдерживая рвущийся наружу смех. Пока Станислава раздумывала, поблагодарить или послать к черту, незнакомец скрылся за одной из дверей.
Уныло добрела до регистратуры, спросила у дремавшей за стеклом женщины:
- А кто это по коридору проходил недавно? Высокий такой, с волосами, собранными в хвостик?
- Шухардин Дмитрий Георгиевич. Хирург.
И только выйдя на улицу, Стася вспомнила, что хотела взглянуть в зеркало. Достала. Глянула. И обомлела.
Из зеркала на нее смотрела женщина с бледным до серости лицом, под глазами размазаны черные потеки поплывшей с ресниц туши, а от угла рта к подбородку шла яркая полоска спекшейся крови.
***
«Далась ей эта чертова обезьяна! Совершенно невозможная девица. Ладно бы, побрякушку захотела, или мазилку какую, тени там, помаду… Я еще мог бы понять. На черта ей обезьяна с меня ростом?» - Николай Львович Старостенко мчался по трассе на предельной скорости и отчаянно злился, вспоминая недавнюю размолвку с подругой.
Еще час назад он собирался провести приятный вечер с красивой девушкой, а потом не менее приятно провести ночь. Но потом все пошло наперекосяк.
Для начала Оксана не пожелала ехать в привычный ресторан «Орхидея», в котором они любили провести час-другой после нервного трудового дня. Ей, видите ли, надоело. И запросилась в кафе на самом краю города «У лабуха», где собирается совсем уж не подходящая для него, Николая, публика. Ладно, ради прекрасных ног девушки он готов был на эту жертву, но она вымучила его двухчасовыми сборами, главной проблемой женщин: «Что надеть?» и бесконечными придирками к его внешнему виду. Цвет рубашки, видите ли, не гармонирует. С чем?! Да какая разница, что надеть, если они все равно едут в это противное кафе! Все равно посетители там, в основном, в грязных драных джинсах и стоптанных туфлях с городского вещевого рынка.
А когда они, с трудом собравшись, уже ехали через центр, капризной девице вдруг приспичило в магазин игрушек. Кретинка! И тут началось. Оксана то и дело прилипала то к мишке, то к мышке, надувала губки и требовала купить. Но когда она увидела огромную безобразную гориллу ценой в двести баксов и кинулась к ней с визгом «Ах, какая прелесть!», у Николая лопнуло терпение. Ехать, куда бы то ни было, расхотелось, видеть Оксану тоже. Оставив девушку обниматься с монстром, он вылетел из магазина и решил дождаться ее в машине.
Чего только она ему не наговорила, когда явилась! Потом выскочила из машины, нещадно хлопнув дверью, и гордо удалилась, отчаянно вертя задом и не слишком ускоряясь. В надежде, что он кинется ее догонять. Но ее надежды пропали даром. Николай был сыт взбалмошной девицей по горло.
«Конечно, красивая, но ведь глупа беспредельно!» - с сожалением подумал Николай и завел свой «Вольво».
Наконец-то он решил, чего ему сейчас хочется. А хочется ему опять к Валентине.
Вот уж лет восемь, как длится их роман, который сама Валентина в шутку называет «пунктирным». В жизни Николая прошла целая череда любовниц, сменяющих одна другую и накладывающихся друг на друга, и была только одна женщина, к которой он время от времени возвращался. Когда было особенно гадко на душе, он отправлялся к ней.
Он видел в ней только один недостаток – Валентина была замужем. Глубоко и безнадежно. Она была настолько привязана к мужу, что даже в нечастые встречи с Николаем обдумывала, что приготовить ему на ужин. Правда, при этом не отказывала себе в плотских утехах с другим мужчиной, но это уже относится к загадочности женской души. И совести. Отношения со Старостенко завязались так давно, что Валентина воспринимала их как неотъемлемую часть своей жизни, что-то вроде второго брака. И, казалось, даже не считала их изменой.
А сам Николай никак не мог обойтись без этой женщины. От нее, педагога с двадцатилетним стажем, веяло такой материнской заботой и лаской, что почти сорокалетний мужик, вполне состоявшийся в этой жизни, чувствовал себя мальчиком, уткнувшимся в материнскую грудь и жалующимся на разбитые коленки. Он мог принести к Валентине любые свои неприятности, она все внимательно выслушивала, давала мудрые советы, а если не могла помочь, то просто утешала, как маленького: «Ничего, дорогой, все пройдет, ты со всем справишься, все будет хорошо». А дальше следовал секс, простой и необременительный, когда не надо стараться произвести впечатление и притворяться гигантом. Даже если все кончалось через пару минут, Валентина выглядела счастливой и удовлетворенной.
А затем можно было снова вести упоительные разговоры о себе, любимом, и о том, «какие они все дураки». Валентина всегда слушала внимательно, доброжелательно, мудро и поощрительно улыбаясь, всегда и во всем с ним соглашалась и никогда не навязывала своего мнения.
Именно к ней и направлялся сейчас Николай Львович, выжимая все возможное из своего «Вольво» и скрипя зубами от злости. Мало того, что вечер с Оксаной не получился, так еще и такой нужной ему сейчас Валентины не оказалось дома. Ее муж ответил на телефонный звонок и сообщил, что Валентина Ивановна уже почти месяц находится в Благодатовском районе, богом забытой глуши, среди соснового бора. Она заведует детским спортивным лагерем «Лесная сказка» и, естественно, сейчас там.
Не долго думая, Николай сверился с картой области, выбрал кратчайший путь и отправился за своей порцией понимания и ласки.
***
Сегодня, впервые за несколько месяцев, Станислава решила лечь спать пораньше. Ныла ранка от удаленного зуба, каждая клавиша, опускаясь на лист бумаги, впивалась в челюсть. Печатать было невмоготу. Можно было, конечно, и не печатать, а, например, решать задачи для контрольной. Но и этого Стася сегодня не могла - никак не удавалось сконцентрироваться. Вот и выходило, что оставалось только отсыпаться.
Но в девять вечера ее разбудил телефонный звонок:
- Алло, это бюро добрых услуг? – Веселый голос Ларисы звенел и переливался всеми оттенками радости.
- Простите, это прачечная, заказы принимаются только через месяц, - в тон приятельнице ответила Станислава.
- Ах, как обидно, а мы бы хотели, чтоб завтра вечером нами занялись… - потешалась на другом конце провода Лариса.
- Лар, ты хочешь, чтоб я завтра к тебе пришла и начала вступать с тобой в трудовые отношения? Ты надумала? Это же замечательно!
- Так мы же обо всем договорились. Во всяком случае, я так поняла. Слушай, мне придется уехать, ключи оставлю у Тимофеевны, зайдешь к ней, заберешь. А послезавтра с утра ко мне домой приедет целая делегация, так надо. Значит, нужно, «щоб всэ було идэально», - протянула она, как в известной рекламе чистящего средства, - так что, выручай, подруга, подъедь часиков в восемь, меня уже не будет. Наташки тоже, она в Одессу со своим укатила. Никто не будет путаться под ногами и вгонять в расстройство. На телефонные звонки отвечай, что Лариса Александровна по делам фирмы в области, завтра объявится.
- А почему аж к восьми? Раньше никак?
- Раньше – никак, - отрезала «нанимательница», и, спохватившись, отшутилась: - должна же я успеть нагадить, чтоб было что убирать. Да, переночуй у меня, по ночам не шляйся. Лето – сезон изнасилований. Только к девяти квартира должна быть без следов обитания. Договорились?
- Конечно.
- Ну, вот и ладненько. Горек хлеб батрака, но мы его подсластим. Встретимся через пару дней. Пока, целую. Пиши.
Стася положила трубку на место и отправилась спать, довольная, что появился еще один источник доходов. Никитке пора покупать новые кроссовки. Да и рюкзак его школьный пообтрепался.
Всю ночь ей снился хирург из поликлиники, который помог подняться в коридоре. Шухардин. Во сне он внушал Станиславе панический ужас. Он представлялся ей то кровавым маньяком, поедающим печень убиенных им детей, то холодным и дьявольски изворотливым расчетливым убийцей, то колдуном из страшной сказки. То и дело вскрикивая от ужаса, Станислава просыпалась, чувствуя, что вся покрылась холодным липким потом, успокаивала себя и снова засыпала. Кошмар повторялся. Все тот же демонический Шухардин снова ее догонял, все покрывал мглой и страхом. А потом появился Максим, прижал ее к себе, а на злого демона махнул огромной рукой (или крылом?), и тот рассеялся. Лишь под утро пришел спокойный здоровый сон.