***
В час ночи к дежурному по районному отделу милиции заявилось девять человек, среди которых был известный в городе адвокат Лисенок и четверо женщин, по которым ранее, в разное время был объявлен розыск. И заявили совершенно невозможную вещь: в их тихом, относительно спокойном Благодатовске орудует банда преступников, которые похищают женщин.
Молоденький лейтенант совершенно растерялся, но, как всегда, выручили инструкции. Он вызвал дежурного угрозыска, который, в свою очередь, поставил в известность начальника милиции и прокурора. Правда, для этого их пришлось разбудить.
И вот сейчас начальник милиции, еще не совсем проснувшийся, но уже готовый к решительным действиям, вежливо выслушивает женщину, которая, собственно говоря, и раскрыла преступную группировку, в одиночку освободила похищенных женщин из заточения, уведя их буквально из-под носа у опасных бандитов. А в данный момент Вера Сергеевна, по непонятным причинам отказавшаяся сообщить свою фамилию, объясняет ему, как их поймать:
- В первую очередь нужно проверить квартиру Кравцовой Серафимы Кузьминичны, улица Калантаевская, дом сорок один, квартира три. Скорее всего они сейчас все там. Если нет – пускай ваши оперативники едут в гаражный кооператив «Прометей», обыщут гараж номер двести шестнадцать. Кстати, именно там, в подземном бункере за неприметной дверью, держали узниц. А если и там их нет – значит, нужно искать в семьдесят шестой квартире тридцать восьмого дома по Калантаевской. Только предупредите их, пожалуйста: пускай там не шумят, там маленький ребенок спит, Кравцова нужно взять так, чтоб не разбудить девочку. Пожалуйста. Я надеюсь, они все по первому адресу.
Опергруппа в составе шести человек выехала на задержание.
Явился дежурный врач из «скорой помощи», ему выделили чей-то кабинет, куда пригласили пятерых истощенных женщин в ярких одеждах для медицинского осмотра.
Александр Александрович Лисенок долго беседовал с прокурором, затем они пригласили только что освободившуюся у начальника милиции Веру Сергеевну.
- Расскажите, пожалуйста, что Вы видели вчера… нет, уже позавчера, в гаражном кооперативе.
- Они вынесли тело, завернутое в ткань, похоже, думали, что она мертвая. Но, когда они запихивали ее в багажник она шевельнулась и застонала. Тогда Николай Кравцов ударил ее кулаком, и выругался, дословно: «У-у, с…! Живучая!». Я уверена, они ее вывезли и добили. Вот только где труп искать, я не знаю. – добавила Вера виновато, как будто обязана была знать об этом деле абсолютно все.
Доктор, осмотрев пятерых освобожденных из бункера женщин, пришел к выводу, что все пятеро нуждаются в госпитализации. Сомнение вызывала лишь одна – Чуприна, она провела в плену меньше времени, и ей меньше всех досталось. Но, после некоторых размышлений, решил прихватить и её: обследовать в стационаре, вдруг чего упустил. Пара дней в отделении ей не повредит.
Но женщины наотрез отказались ехать куда бы то ни было. Все хотели домой, все беспокоились о родных и близких. Все, кроме Светы. Оказалось, что у нее совершенно никого нет, беспокоиться ей не о ком, и о ней некому…
Кое-как их уговорили. В кабинете, где их осматривал врач, находилось целых два телефона, можно было позвонить домой, известить родственников, объяснить, в каком отделении районной больницы их искать. Бывшие узницы принялись по очереди накручивать диск, измученными голосами сообщать, что они живы, они нашлись. Тяжелые это были минуты, все старались отделаться фразами типа: «потом расскажу», «все в порядке», «ты лучше скажи, как вы…»
Пришла очередь Станиславы:
- Никита… - выдохнула в трубку, услышав сонный голос сына.
- Мама! Мамочка! Где ты? Что с тобой?
- Все в порядке, дорогой, я в Благодатовске, только прийти домой прямо сейчас не смогу. Ты как?
- Да что я? Нормально. Мы пока тут с от… С Николай Львовичем живем, он обо мне заботится. Даже чересчур. Что с тобой случилось? Почему ты пропала? Где ты была? Что…
- Передай ему от меня спасибо. А я была… Я тебе потом все объясню.
- Мамочка, я так за тобой соскучился, я уже черт-те что думал… Почему ты не можешь сейчас домой прийти?
- Мне придется пару дней в больнице провести.
- Ты…
- Все в порядке, я не заболела. Это… процедура такая… так положено. Профилактический осмотр. Никитушка, ты лучше приходи с семи утра в больницу, встретимся, там и поговорим, договорились?
- Мама, не бросай трубку! Пожалуйста… - голос Никиты, который уже успела тронуть юношеская ломка, стал еще более надтреснутым, жалобным и совсем детским и беспомощным, у Станиславы больно защемило сердце. – Мамочка, мне это не снится? Это правда ты?
- Я, сыночек. Теперь все будет хорошо, теперь уже все в порядке.
- Тебя так долго не было, - протянул жалобно Никита и вдруг, словно вспомнив что-то радостное, воодушевился: - Какой день замечательный выдался! И ты позвонила, нашлась, наконец-то, и еще кое-кто… Угадай, кто нашелся?
- Кроме меня? – Стася очень устала, слишком много волнений за одну ночь, ей не до загадок и ребусов. – Извини, сынок, мне трудно угадывать, давай сразу говори, сам.
- Максим! – выпалил Никита и счастливо рассмеялся.
- Какой? - не поняла Станислава. – Никита, давай, ты мне после расскажешь, ладно?
- Наш Максим, мама! Он в Полтаве сейчас, тоже в больнице! Представляешь, радость какая! Ему на пожаре балкой по башке треснуло! А еще – ребра переломало, он пока сам приехать не может, но мы ведь поедем к нему, правда? Он не умер, там ошиблись, – Мальчик, задыхаясь от возбуждения, старался выложить матери новости, а заодно продлить разговор, не дать ей положить трубку. Ему сейчас казалось, что, если сейчас прервется связь, она опять пропадет, исчезнет из его жизни надолго. Может быть, даже навсегда.
- Никита, что там у вас происходит? Кого чем треснуло и переломало? И почему это такая радость? При чем здесь Максим и Полтава? Никита, - взмолилась, - пощади. Давай потом ты мне все расскажешь, приходи в больницу, я тебя буду ждать.
- Хорошо, мамочка. А ты больше не пропадешь?
- Обещаю дождаться тебя в палате.
- А можно, я с от…- замялся, ему трудно выговорить это слово при матери, он боится ее обидеть, - с Николай Львовичем приду? Он тоже переживает, сейчас тут стоит рядом, волнуется.
- Конечно, дорогой. И можешь спокойно называть его отцом, если хочешь.
***
Дело о бункере попало в производство к следователю прокуратуры Марине Владимировне Загоруйко.
Когда Николая Кравцова привели к ней на первый допрос, выглядел он достаточно жалко: один глаз заплыл, другой совсем закрылся под яркой фиолетовой гематомой, спекшаяся кровь на разбитых, бесформенных губах, все лицо опухло и переливалось самыми причудливыми цветами и оттенками. Да и идти ему было явно тяжело – согнулся, держался за бок, волочил левую ногу.
Едва закрылась дверь за конвоиром, Николай принялся жаловаться:
- Вы должны знать. Меня неоднократно избивали сотрудники милиции.
- Да что вы? – Марина Владимировна приподняла брови, приоткрыла рот, всем своим видом выказывая крайнюю степень изумления. – Не может этого быть! Все виновные будут немедленно наказаны. Кто, при каких обстоятельствах, когда?
Воодушевленный такой реакцией работника прокуратуры, Николай продолжал:
- Дважды. Первый раз – при задержании…
- Я читала протокол задержания, знаю, что вы оказали сопротивление.
- Какое сопротивление? Мы и опомниться не успели…
- Вы оказали сопротивление при задержании, об этом четко указано в протоколе. Работники милиции действовали строго по инструкции, в пределах допустимого.
Николай уже понял, что в этом случае спорить со следователем бесполезно. Сухому слову протокола у нее доверия больше.
- А во второй раз – в камере. Вошли…
- Гражданин Кравцов, зачем вы врете? Мне уже докладывали, что, когда вас вели в изолятор временного содержания, вы упали с лестницы. А ваш брат не заметил перекладину, тоже зацепился… Рапорт об инциденте уже подписан, все подшито к вашему делу. – Взгляд Марины Владимировны совершенно равнодушно скользнул по разбитым губам Николая. – Под ноги нужно смотреть, вот что я вам скажу. А не клеветать на органы.
***
Вера ножом соскребла липкое тесто с рук, отерла лицо фартуком и позвала:
- Вовка! Иди сюда, побалакать надо!
Когда сын явился в кухню, Вера прикрыла дверь, села за стол, по-бабьи подперла рукой щеку и спросила:
- Как бы ты отнесся к тому, если бы у тебя появился братик?
- Шо, опять? – взгляд мальчика невольно уперся в мамин живот, по которому никогда ничего определить невозможно.
- Да нет, - отмахнулась та, - понимаешь, в чем дело… Недавно умерла одна наша родственница, ты ее не знаешь, мы не сильно родычались… У нее остался сын, Дениска, ему пять лет. Кроме нас, у них никого нет, и его отправили в детдом. Что ты думаешь? Может, заберем его к себе? Не чужой ведь, жалко.
- А ты у бабушки спрашивала?
- А шо бабушка? Главное – что ты скажешь.
- Та шо тут говорить? Он мне сколькоюродный? – Вера неопределенно пожала плечами. – Не место нашему родственнику в детдоме. Грех это при живых родычах, шоб пацан по приютам мыкался. Еще дебилом станет, им бы только ребенка в лапы заполучить, а дебила они из него сделают.
- Кто – они?
- Да воспитатели с учителями. У них вся система такая.
- Откуда знаешь?
- Я, мам, читаю много. А не сериалы смотрю.
***
Станиславу здесь встретили, как дорогую долгожданную гостью. Врач-травматолог, к которому она обратилась с вопросом, где можно найти Максима, пострадавшего во время пожара, позвал медсестру. А пока ее ждали, врач улыбался с отеческой теплотой, рассказывал, какой ее Максим замечательный человек и обещал, что уже совсем скоро он твердо будет стоять на ногах.
Вошла медсестра. Услышав распоряжение отвести эту девушку в палату к Максиму, она принялась с интересом разглядывать Стасю. Всю дорогу до двери палаты молоденькая медсестричка трещала по-украински о том, как быстро их пациент поправляется, насколько серьезной была его травма, и какой он милый.
Дрожа от возбуждения, Стася потянула на себя ручку двери, на которую ей указали, шагнула за порог. Четыре кровати, на них – незнакомые люди.
- Где он? Это ошибка… Где Максим? – Скользнула по нему глазами равнодушно, вопросительно уставилась на медсестру.
Один из больных с трудом приподнялся, спустил ноги с постели. Стася рефлекторно повернулась на движение, с удивлением узнала в человеке, сидящем на больничной койке в больничной полосатой пижаме и с забинтованной головой, Шухардина:
- Вы? - Станислава смутилась, покраснела, отвела взгляд.
- Я, Стася. Это я.
«Что он говорит? Нет, КАК он говорит… Этот тон… Я схожу с ума».
- Я не знала, что вы здесь, Дмитрий… - Она решила сохранять приличия и быть вежливой: - Вы ранены?
- Пустяки. Что со мной станется? – Было видно, что ему трудно сидеть, что он еще очень слаб, что этот разговор ему стоит неимоверных усилий. Он продолжал: - Смотри, какой я здоровенный… красивый, как военный, - он смотрел на нее с вызовом, как будто на что-то намекал и ожидал, что она догадается.
- Что вы сказали? Откуда вы знаете… - Стася запнулась. «Совпадение!» - Что с вами произошло?
- Ничего особенного. Балкой по башке треснуло. Что мне какая-то деревяшка?!! Передо мной в тайге ни один кедр устоять не мог. - Тон, которым он говорил, интонации, его слова взорвали в Стасе вихрь воспоминаний. Их последний разговор перед ЕГО отъездом. Этот страшный человек повторил его почти слово в слово.
Станислава усиленно отводила от него взгляд, старалась даже не смотреть в его сторону. Шухардин всегда будил в ее душе смятение и неприязнь, а сейчас… Она издала тихий протяжный стон из самых глубин груди, побледнела и кинулась к двери, к выходу, подальше отсюда.
Удивленная медсестра, поначалу с интересом наблюдавшая за встречей, а теперь совершенно растерянная, попятилась, уступая девушке дорогу.
В два шага этот ужасный, отвратительный человек настиг ее, остановил, насильно развернул к себе лицом:
- Тасенька, я все понимаю, в это невозможно поверить… К тому же, я знаю, как ты ЕГО боишься… Меня… Его… - Совсем запутался и, решив, что лишними словами может только все испортить, он обхватил ее руками и, стараясь не обращать внимания на головокружение и боль в ребрах, с силой прижал к себе, обнял. Станислава вдруг почувствовала себя уютно, надежно защищенной… как в коконе… мягком, теплом. Именно так она всегда ощущала себя в объятиях Максима. Она вскинула голову, заглянула в ненавистные глаза Шухардина и… наткнулась на взгляд Максима… мягкий, одновременно и с легкой хитрецой, и простодушный. Эти глаза уже не казались ей пустыми и водянистыми, не обжигали презрением. Они грели и ласкали, смотрели на нее так, как смотрел единственный человек на свете.
- Максим?.. – тихо, неуверенно спросила Стася у этих глаз.
- Наконец-то… Поняла! – обрадовались глаза, заискрились, в них появились лукавые веселые чертики: прыгали, резвились, приветственно махали хвостиками. Широкая родная улыбка Максима осветила чужое лицо Шухардина.
- Так не бывает. Это ты?
- Я. И ты видишь это.
- Как такое могло случиться?
- Все возможно, если очень захотеть. А я очень хотел быть с тобой. Я вернулся, как обещал.
- Но почему…
- Потому что я очень тебя люблю.
- Но почему ты… такой… почему ты – ОН?..
- Ты привыкнешь. Не было другой возможности. Придется тебе смириться с этой физиономией. И мне тоже. Привыкнем.
Добрая, отзывчивая медсестричка, стоя тихонечко в уголке, вытирала украдкой слезы. Она ничего не поняла, но отчего-то ей было светло и радостно.
***
В Стасиной квартире все было именно так, как и раньше. Он в который раз прошелся по комнате, с удовольствием прикасаясь чужими руками к знакомым вещам. Подмигнул счастливо улыбающейся с портрета Вере Васильевне, потрепал за ухо Песню, развалившуюся на комоде. Ему нравилось в этой комнате все, кроме собственного отражения в зеркале.
Подошел к трехстворчатому шифоньеру образца шестидесятых годов на пузатых ножках. Чтобы посмотреть в его зеркало, нужно открыть правую крайнюю дверцу. Очень удобно – одновременно видишь и себя с головы до колен, и выбор одежды, хранящейся в темных внутренностях шкафа. Сейчас именно его содержимое вызывало у Максима легкое раздражение. Вернее, полное отсутствие подходящих ему носильных вещей.
- Нет, так нельзя! Я даже за угол выйти в таком виде не смогу! Ты только взгляни! – призывал он в свидетели Станиславу, стараясь перекричать надрывный рев стиральной машинки. Старая, почти антикварная, круглая «Таврида» все-таки победила в перекличке, Стася ничего не слышала и на зов не откликнулась. Пришлось подобрать штаны и отправиться в ванную.
В этот момент стиральный агрегат натужно взвыл, из дверного проема ванной показалась красная от горячей воды, распаренная Стасина рука, выдернула штепсель из розетки. Стало оглушительно тихо.
- Вот неприятность. Опять что-то зажевала, старушка ты моя ненасытная! – донесся расстроенный голос незадачливой прачки.
- Что случилось? Машинка опять проголодалась? – Максим заглянул в ванную, увидел Станиславу в позе, которая показалась ему весьма и весьма… Женщина стояла перед круглой емкостью на цыпочках, перегнувшись через ее бортик почти пополам и, тихонечко постанывая от усердия, пыталась что-то извлечь из ее жадной утробы. Почти по плечи в воде, увлеченная борьбой со стиральным монстром, норовящим подавиться полезной вещью, Стася даже не сразу на него взглянула. Послышался треск рвущейся материи, вслед за ним – всплеск, мокрая с головы до ног Стася с победным кличем вытащила отвоеванное нечто, пару минут назад бывшее его плавками.
- Вот!
- И что теперь с этой тряпочкой делать? – заинтересованно наклонил голову Максим.
- Пыль вытирать! – беспечно отозвалась Станислава. И тут она его увидела.
- Господи ты боже мой, – залилась звонким смехом, - на кого ты похож!
- На огородное пугало, - с достоинством ответил объект насмешек. Выглядел он действительно очень комично: брюки сползли на бедра, грозя соскользнуть совсем, внизу приспущенные штанины собрались веселой гармошкой. Рубаха сидела ничем не лучше. Впрочем, она не сидела, а висела на его плечах (далеко не тщедушных, надо сказать, очень даже приличных плечах), рукава начинались на полпути к локтям.
Стася, оценив по достоинству его внешний вид, хохотала, А Максим, смешно переваливаясь с ноги на ногу, подражая Чарли Чаплину, прошелся по коридору. Протяжно крякнул, захлопал рукавами:
- Я ужас, летящий на крыльях ночи…
- Да уж, тебе такому только по ночам и ходить. Днем засмеют. Ничего более подходящего не нашел?
- Остальное еще хуже. Я всегда знал, что парнем был довольно крупным… но чтоб настолько… А он еще торсом своим гордился! Геракл сушеный!
- Не наговаривай. Ты сейчас всего на пару-тройку сантиметров ниже, чем раньше. А вот плечи у тебя и в самом деле были выдающиеся.
- Ага. И задница нерядовая.
- Просто бедра немного шире… Ясно, что в своей прежней одежде ты ходить больше не можешь. Придется полностью обновлять твой гардероб. – Стася окинула взглядом его фигуру и пришла к выводу, что узкие бедра выглядят лучше, тут же упрекнула себя за крамольные мысли, смутилась и поспешно добавила: - Нужно сегодня же купить тебе что-нибудь.
- До магазина еще в чем-то дойти нужно. А я единственных трусов лишился, срам прикрыть нечем, - с грустинкой взглянул на беленькую тряпочку, украшавшую борт «Тавриды». Станислава взяла ее, с сомнением повертела в руках:
- Да, штопке и глажке не подлежит, - отнесла в мусорное ведро, вернулась. – А старые совсем не годятся?
- Соскакивают. Коленями ловлю.
- А это… Вот… - Стася со вздохом вынула из тазика с выполосканной одеждой водолазку, в которой он приехал из Полтавы.
- Жеваная она какая-то… - протянул Максим, - перекособоченная. И точечки по ней белые… лохмотья какие-то. Что это на ней за стрепня-мотлошня?
- Я не знаю, откуда берутся эти скатыши… И воду меняла, и все равно, - огорчалась Станислава. – Откуда-то из нее вылезают, - кивнула на машинку. – Знаешь, мы с ней когда-то вот так же мою кофточку испортили. И знала, что руками стирать нужно, а по инерции в нее закинула. – Она говорила о монстре «Тавриде», как о живом существе с собственным вздорным характером. – Когда из нее вынула, чуть не расплакалась. Полдня потом ножом эти скатышки с ткани соскребала. Давай попробуем? Может, спасем. Вдвоем быстрее будет. Кстати, с влажной соскребать легче, чем с сухой.
Максим, представив себе титанический труд с ножом над водолазкой, брезгливо поморщился:
- Выбросим ее к чертовой матери. А джинсы в порядке?
- Да на них не нацеплялось… Только они ведь совершенно мокрые на балконе висят. Когда еще высохнут… И солнце спряталось, как нарочно. Так что ходить тебе совершенно не в чем.
- Лариска твоя вечером заехать обещала? Домой соберется – отвезет меня на квартиру Шухардина. Вот и от трещотки польза – и по городу пугалом светиться не буду, и одежды возьму.
- Ты что? Это же… Это же не наше! – ужаснулась честная Станислава.
- А чье? – оскалился Максим, скривив подвижный рот Дмитрия, и добавил, как будто вопрос решен и не обсуждается: - Кстати, мне по наследству достались некоторые его долги… Понимаешь, у Шухардина была личная жизнь, которая может тянуться за мной ненужным шлейфом. А заодно доставлять тебе неприятности… А пока похожу в своем старом спортивном костюме. Там штаны на веревочке.
Вот уже несколько дней, как Максима выписали в удовлетворительном состоянии из больницы и они вернулись в Благодатовск. Всю дорогу домой Станислава волновалась, как воспримет Никита странный, мягко говоря, вид Максима. Даже пыталась уговорить того забинтовать лицо, чтобы не травмировать ранимую психику ребенка. От бредовой идеи он отмахнулся:
- Я уж с Никиткой как-нибудь сам. Не переживай, все устаканится. Мальчишки всегда поймут друг друга, если девчонки не мешаются.
К ее величайшему удивлению, «мальчишки» действительно довольно быстро все между собой обсудили и расставили все нужные в нужных буквах точки. Казалось, ее сыну вообще все равно, как выглядит его обожаемый Максим, главное – что он вернулся. А уж в том, что вернулся именно он, Никита ни на минуту не усомнился, только купил какую-то псевдонаучную книжицу, посвященную вопросам смерти и жизни, пару дней почитал о ярком свете в конце туннеля и полтергейстах, и посчитал тему закрытой.
Оскорбленный в лучших чувствах Старостенко выбрался из Стасиной квартиры, но из города не уехал, снял номер в гостинице и иногда стал заходить «в гости к сыну». Возможно, он считал, что не все еще потеряно, Станислава может проникнуться и согласиться выйти за него замуж, тем самым восстановив «историческую справедливость».
А сама Станислава тем временем с головой окунулась в абсолютно неизведанные никогда прежде, такие упоительные ощущения.
Новый облик Максима придавал совершенно иную окраску их отношениям. Если раньше он был просто привычным соседом, на любовь которого она однажды откликнулась, устав от тоски и одиночества, то сейчас он был незнакомцем с родными глазами, что приносило невыразимое очарование их общению.
Даже то, что теперь она его стеснялась, добавляло пикантности и романтики. В минуты (скорее, длинные, долгие, жгучие часы) близости ее гладили совершенно незнакомые мужские руки, а она, в свою очередь, обнимала чужие плечи, вдыхала чужой, непривычный запах…
Все это казалось странным, нереальным, такого не могло быть! Но когда лицо ненавистного ей Шухардина расцветало простовато-задорной улыбкой Максима, когда голос, ранее вызывавший в ее душе трепет негодования, повторял знакомые много лет выражения с милыми ее сердцу интонациями, с такой родной проникновенностью… Станислава понимала, что это не бред воспаленного сознания, не игра больного воображения. И, уж во всяком случае, не сумасшествие…
«Очевидное – невероятное» - так, кажется, называла Лариса свой потусторонний роман…»
***
«Странный дом, странный адрес, - думал Максим, отпирая дубовую дверь ключами Шухардина, – улица Готвальда, 3. Причем дом стоит будто бы среди других, похожих, и в то же время как бы особняком. Причем не понятно, где дома номер один и два, наконец, где улица Готвальда? Есть дом номер три, и все. Точка».
Вокруг пятиэтажки, в которой размещались квартиры Ларисы, Дмитрия и убитого Ищенко, высились блочные девятиэтажные строения. Справа тянулась улица имени Квитки-Основьяненко, слева – Цветущая, и единственный кирпичный дом, втиснутый перпендикуляром к остальным, выглядел, мягко говоря, нелепо. Зато все жители нового микрорайона истово завидовали его обитателям. Мало того, что этот «недомерок» отчего-то никогда не попадал под веерное отключение электроэнергии, вода в краны подавалась без перебоев, а лютой зимой из-за счастливой близости к котельной в его стенах было тепло даже в подъездах, так еще и планировка квартир выгодно отличалась от привычных постсоветскому человеку «хрущевок». Просторные квадратные комнаты с огромными окнами, высокие потолки, в «коридоре» свободно разместился бы не только стандартный набор мебели для прихожей, но и небольшой диван с парой кресел. О кухне таких размеров, как в этих квартирах, мечтает половина домохозяек Благодатовска, а в ванной комнате можно смело искупать лошадь.
Рассуждая об особенностях национальной архитектуры, Максим вошел в прихожую и огляделся. Все знакомо и в то же время непривычно, пахнуло почти родной атмосферой. И все же чужеродной. «Наверное, так себя чувствуют шизофреники, - мелькнуло в голове, - расщепляюсь надвое, вот здесь я – я, а здесь – он, но тоже я. Чистой воды шиза».
Максим, посмеиваясь себе под нос, переоделся, прошел в гостиную. Привычно плюхнулся в кресло. «А докторишка-то умел жить удобно! Искренне и предано любил свое седалище, трогательно о нем заботился и обеспечивал комфорт с уютом», - с удовольствием вытянул ноги, вдохнул полной грудью, не поворачивая головы, нащупал на журнальном столике под правым локтем пульт от телевизора, машинально включил второй канал. На экране новенького «Шарпа» замелькали чьи-то лица, шел китайский боевик. «Хорошо!»
Раздался звонок в дверь. Максим не стал рассуждать на тему «кто бы это мог быть?», потому что был уверен – Маргарита. Он очень надеялся, что она придет сегодня к Шухардину, хотелось поскорее отрезать эту ниточку, связывающую его с чужой жизнью. То, что женщина позвонила в дверь, а не просто отперла своим ключом, он посчитал хорошим признаком. Значит, все-таки не ощущает себя здесь женой и хозяйкой, соблюдает дистанцию. Дает понять, что пришла не домой, а в гости.
Пока Максим с ленивой грацией сытого, довольного жизнью и собой после опасной и изнурительной, но удачной охоты хищника встал с удобного кресла и добрел до входной двери, Маргарита разглядывала ключ на своей ладони и раздумывала: подождать еще, позвонить второй раз или отпереть самой? Затем решительно сунула его в сумочку, как будто спрятала от самой себя подальше от соблазна, упрямо тряхнула гривой густых длинных волос. Лязгнул, отпираясь, замок, Маргарита вся подобралась, приосанилась и придала лицу слегка ироничное выражение.
- Мне уже несколько раз говорили, что тебя видели в городе, - почти помимо ее воли, сорвался с языка упрек вместо приветствия. И, хоть губы еще сохраняли слабую улыбку, в голосе скрипела горькая заноза обиды. – Дома тебя не было, мне не позвонил ни разу, я проверяла автоответчик. Как это понимать?
- Тебе тоже добрый вечер. И я рад тебя видеть. Кофе хочешь? Или лучше пустырничку? – насмешливо прищурив левый глаз, хозяин старательно изображал гостеприимность.
«Хороша невероятно! – невольно подумалось Максиму. – Но ведь стерва… Моя Таська – совсем другое дело, с ней тепло и мягко, о ней можно заботиться и опекать, ее можно вести по жизни за руку и быть уверенным, что тебя не предадут, не поймут превратно, не отдадут в жертву чисто женским капризам и сиюминутным прихотям… А жить с такой как Марго – тяжкий труд, одни заморочки и головная боль. А взамен – сомнительное удовольствие слепнуть в лучах ее великолепия. И ждать неожиданностей. Как ОН с ней справлялся? При такой ведь даже икнуть неловко… А может, он не икал?» – стало смешно, он с трудом удержался, чтобы не хохотнуть.
«Не скажешь ведь ей, что ее любимый Шухардин, хирург-мизантроп, погиб на пожаре… А я выжил. Прошу любить и души не чаять». – Максим слышал, что она что-то ему говорит, но не вникал. А зачем? И так все ясно. Подлец, мол, я тут волнуюсь, места себе не нахожу, а он пропал на полтора месяца, даже позвонить не соизволил. Что ж, пусть выговорится, пусть сердится, лишь бы ушла поскорее, желательно навсегда. Обязательно навсегда.
- Ты ни разу не позвонил из своей базы отдыха. А когда я сама, – Маргарита сделала ударение на слове «сама», словно удивляясь: как это она снизошла? «Сама!», – изведясь от неизвестности, отыскала координаты и позвонила, мне сказали, что ты давно укатил в неизвестном направлении. Куда?! Зачем?! Или Карпаты – это предлог, и ты… – девушка просто задохнулась от возмущения. Чуть ли не впервые в жизни эмоции вышли из-под ее контроля и мешали найти подходящие слова.
- Так получилось. Ты пройдешь, или мы дадим соседям возможность дослушать все до конца и самим придумать допустимое решение наших проблем?
Ах, как же ее раздражал его насмешливый тон, эта издевательская ухмылка на лице, которое ей так нравилось! Но она слишком хорошо его знает. Или думает, что знает. И эти лучики мелких морщинок, бегущие от внешнего уголка левого глаза, хищный оскал, отставленная чуть-чуть в сторону напряженная правая нога, не предвещали ничего хорошего.
Совсем не так хотела она начать разговор, совсем не так видела эту встречу. Хотелось броситься ему на шею, обняться крепко-крепко… Посетовать на то, что она очень соскучилась, изнервничалась, может, слегка попенять, но ни в коем случае не устраивать некрасивые выяснения отношений. А вместо этого она стоит напротив него, зло сверкая глазами и пытается найти какие-нибудь обидные для него слова, судорожно придумывает хоть что-нибудь, что могло бы его больно уколоть. Чтобы сравнять счет. А Дмитрий выглядит так, как всегда, когда приходится общаться с тем, кто ему неприятен. Что с ними случилось?
Умом Марго понимала, что сейчас нельзя на него нападать. Нужно мягко улыбнуться, выгнуть стан и достойно прошествовать в комнату, дать ему высказать, как он рад ее видеть (иначе ведь и быть не может!), выслушать оправдания и милостиво простить. Вот только как заставить его оправдываться и извиняться?
«Дим, скажи что-нибудь, не стой болваном! – мысленно призывала девушка, – ну что ты смотришь, прекрати скалиться… Я так соскучилась…»
Маргарита взяла себя в руки и удачно осуществила первую часть разумного плана. Села в кресло и, раздумывая над дальнейшими действиями, внимательно присмотрелась к собеседнику.
- А ты изменился… – протянула задумчиво, – ты похож на холопа, надевшего барское платье…
«Ну, на холопа я могу и обидеться, – подумал Максим, – но не буду. Мели, Емеля, тебе сегодня можно».
До определенного времени Маргарита считала, что у них с Шухардиным легкая красивая связь из серии тех, когда два ярких самодостаточных человека получают обоюдное удовольствие от общения. Связь, ни к чему обе стороны не обязывающая. Они весело проводили время, полностью устраивая друг друга, язвительно потешались над серой провинциальной средой. «Гегемоном и электоратом», как «любовно» называл Дмитрий окружающих. Им хорошо было вместе, они были похожи.
Кроме того, Маргарита не видела никого более достойного, на фоне общей серости Дмитрий выглядел ярко и заманчиво. Эта дама цену себе знает, хочется лучшего. А главное – ей ни разу не было за него стыдно. Многие его предшественники, мужчины, которым она позволяла быть рядом с собой, могли по простоте душевной брякнуть что-нибудь не то принародно, или нацепить на себя какую-нибудь не ту одежонку… Никто и не заметит, а Маргарита задыхалась от стыда и возмущения. Вот и конец отношениям.
Зато Дмитрий всегда смотрелся чудесно. В любой ситуации, во всякой компании он был на порядок выше остальных мужчин. Умен, насмешлив, в меру циничен, может быть даже излишне красив. Да, Шухардин был лучшим из вариантов, но не более того.
До определенного времени.
Он всегда ей казался законченным эгоистом, но в последние дни перед его отъездом Маргарита вдруг заметила в нем то, чего никогда раньше не видела. Он неожиданно стал проще, доступнее, более покладистым. Отношения «кто кого поломает» установились у них с первой секунды общения. И Дмитрий, и Маргарита свято верили, что «Я – центр мироздания, я – место, где земля закругляется». И, естественно, каждый стремился заставить партнера вести себя с ним соответственно.
Но за три дня до отъезда, во время пикника, Дмитрий отбросил эти игры, он был просто человеком, который получает удовольствие от свежего воздуха и солнца, мужчиной, который ей нравится. Он не прыщился привычно, куда-то исчезли попытки подмять ее под себя, позерство и саркастичные взгляды. И Маргарита поняла, что это уже не просто увлечение, это нечто большее. С тем, кого она узнала в последние дни, она смогла бы прожить жизнь.
Дураки учатся на своих ошибках, а умные – на чужих. Эту аксиому Марго усвоила с младых ногтей. Насмотревшись с детства на глупых баб, погрязших в «любовях» к недостойным объектам, она очень рано усвоила одну нехитрую истину: любить больно, только любовь к самой себе может быть взаимной, вечной и прекрасной. И решила, что никогда не позволит глупой сентиментальности взять над собой верх.
Когда Шухардин уехал, он оставил ее в полном разброде чувств. Его поведение выбило ее из колеи. Незнакомые черты, которые открылись в нем, сильно озадачили Маргариту. Она всю свою без малого тридцатилетнюю жизнь старательно избегала серьезных отношений, больше всего боялась влюбиться. И тут… Сначала испугалась своих новых ощущений. ТАКОЙ Дмитрий притягивал ее к себе, что уже пахло привязанностью, психологической зависимостью. А этого не хотелось бы, это грозит болью. Маргарита слишком себя любила. Потом ей даже понравилось чувство влюбленности, надоело все строить только на рассудке. Захотелось нормальных человеческих отношений, любви, даже обязательств…
Пока его не было, Маргарита пыталась проанализировать ситуацию, вращала и рассматривала с разных сторон. Так ребенок вертит в пальцах красивый камешек или осколок стекла, разглядывая, как многообразно сверкают грани в солнечных лучиках. Марго решала, то ли разрешить себе привязаться, то ли бежать от отношений, которых всегда чуралась.
Что же случилось? Почему он так себя ведет? Провожала почти родного, а встретила чужим и отстраненным. Маргарита вскинула глаза на Дмитрия, стоящего посреди комнаты. Все-таки она действительно слишком хорошо его знала.
По знакомому сытому выражению лица, слегка ленивому движению плеч, целому комплексу едва уловимых, одной ей известных признаков, Маргарита вдруг поняла, что не так давно он был с женщиной.
Незамысловатый ларчик открывался проще некуда – его забывчивость и невнимательность объясняется банальной связью с другой женщиной. Причем не одноразовой интрижкой, на которую свободно можно закрыть глаза – он нормальный молодой здоровый мужчина, и такое с ним случается, как в туалет сходить. Маргарита это понимала и принимала. А кто без греха? Физиология – вещь упрямая, мало кто горит желанием с ней спорить. Но уж слишком удовлетворенным он выглядел, совсем как после нее… Пожалуй, еще довольнее. Неведомая соперница, судя по всему, ему нравилась чрезвычайно…
В мозгу кипящим чайником заклокотала злость, а грудь кольнула бабская обида и зависть. Дмитрий влюблен. Почему не в нее? Чем та, другая, лучше?
«Не лучше – другая. Дурак. Я тут душу на тряпочки рву, а он позволяет себе! Надо же, я-то чуть не решила, что он – это оно, большое и светлое. А оказалось, такой же козел, как и все!» - Маргарита потеряла интерес к дальнейшему разговору. Шухардин сам разом стал ей неинтересен.
Максим не понял, что вдруг произошло. Взгляд сидевшей перед ним красавицы, которая ему казалась разъяренной фурией, сдерживающейся лишь по привычке «держать лицо», внезапно стал холодным и равнодушным, несколько даже брезгливым. Она открыла сумочку, вытащила из кармашка ключ, грациозно поднялась с места и направилась к выходу.
Когда Максим сделал шаг ей навстречу, она снисходительно ему улыбнулась и с таким видом, будто подала милостыню нищему, двумя пальцами положила в его ладонь ключ от этой квартиры. Небрежно бросила:
- Прощай! – выпорхнула в дверь и застучала каблучками по лестнице.
«Ушла. Слава Богу! Какая женщина…»
На выходе из подъезда Маргарита остановилась, чтобы взглянуть в зеркало. Перед появлением «на люди» следовало убедиться в том, что с лицом все в порядке. Взбила рукой волосы, чуть-чуть поправила ресницы и обнаружила крохотную, едва различимую морщинку на нижнем веке.
«Проклятый Шухардин, из-за него морщинами пошла. Придется масочку… вечерком… Сволочь! Раскудахталась над ним, как курица, как же, в навозе жемчужину нашла! Оказалось – мыльный пузырь. Лопнул. Глупой курице снова придется перерыть кучу дерьма... Может, и найдется еще что-нибудь путное среди этих рыл с сальными глазами… как меня от них тошнит… – Маргарита внимательно изучила новоприобретенную морщинку, пришла к выводу, что это, конечно, ужасно, но не смертельно и постепенно успокоилась. – Впрочем, ее почти не видно. Когда-нибудь морщины должны появиться даже у меня. Завтра приезжает новый… хотелось бы посмотреть, что за кадр… будет небольшая импрезия… Ленка говорила, похож на негатив Эди Мэрфи. К вечеру хотелось бы выглядеть… ох, мужиков вокруг – хоть армию создавай! Мы в ентих женихах, как в сору роемся!» – Марго, удовлетворенная техосмотром в зеркале, довольно улыбнулась, щелкнула пальцами и отправилась навстречу будущему.
Ей не надо было убеждать себя в том, что она сильная и переживет эту «мелкую неприятность». Маргарита выбросила из головы мысли о Шухардине, как остатки надоевшей губной помады, как пустой тюбик из-под зубной пасты.