Из зеркала на нее смотрели чужие глаза. Вроде бы те же, зеленые, но сегодня почему-то чужие. Должно быть оттого, что давно уже ей не хватало времени уделить хоть какое-либо внимание своему отражению. Но сегодня был особый день. День, которого она ждала с трепетом и даже легким страхом. День премьеры спектакля с коротким названием «Алле», ее премьера в этом театре, куда она поступила недавно, вытерпев серьезный конкурс. Хотя ей до сих пор непонятно, почему выбрали именно ее. В ней не было ничего особенного, она страшно нервничала и, как ей казалось, совершенно все провалила. Но ее взяли. И правильно сделали! Ведь она не могла жить без театра. О, она докажет им, что они не ошиблись в ней, она будет работать неутомимо, не покладая рук. Если дело было ей по душе, она могла заниматься им сутками, даже во сне. И вот - премьера. Она сидит одна в тишине. В этом театре есть традиция: создавать актерам особую тишину в такие дни, чтобы никто не мешал им подумать, заглянуть в себя, в свою душу, в свое детство - и набраться сил. Это было как таинство первого причастия.
И вот за окном декабрь морозным ветром гонит людей в теплые дома. Скоро Рождество. Боже, как она могла забыть об этом? Ведь она всегда так ждала Рождество, это был ее любимый праздник с детства. Каждый год в эту ночь для нее оживали волшебники и уносили ее в сказочный лес. А в звоне бокалов, доносившемся из комнаты родителей, ей чудилось дребезжание десятков крошечных колокольчиков на колпачках лесных эльфов. Пахло сосной и мандаринами. А она все кружилась и кружилась в заколдованном снежном лесу, и отблески елочных украшений яркими звездами взмывали вдруг в ночное небо. Это была только ее сказка, и она любила ее и не хотела взрослеть. Она знала, что взрослые не видят гномов, не слышат звон их бубенцов и не понимают язык зверей и птиц. Взять хотя бы девочек из старших классов, наверняка они уже всё забыли, это видно было по их глазам, когда они причесывались на переменах, толкая друг друга у зеркала. И как она боялась, переходя в каждый новый класс, что проснется однажды и поймет, что сказка покинула ее.
Зеленые глаза в зеркале улыбнулись. Это уже были те самые, знакомые глаза, отражение которых она так часто видела в множестве других зеркал, маленьких и больших; глаза, которые смеялись ей со дна колодца, где ей так хотелось набирать воду, а ей не развешали; удивленные детские глаза, причудливо отражаемые разноцветными елочными шарами.
Зеленые глаза на бледном лице теперь смотрели ровно и спокойно. Темные тени от бесконечного недосыпания делали их огромными. Ей никогда не нравились зеленые глаза. Светлые глаза вообще казались ей признаком бесхарактерности и отсутствия воли. У нее же они были именно светло-зеленые - пик презрения! Вот то ли дело карие! Они словно броня защищают душу от любопытных и сплетников.
По коридору кто-то прошел. От этих шагов почему-то стало теплее на душе и уютнее в гримерной. Вспомнилась бабушка, как она тихонечко подходила к кровати посмотреть, спит ли внучка и подоткнуть одеяло. Кажется, это было только вчера. А сегодня... Она опустила указательный палец в баночку с гримом. И вдруг ей стало смешно оттого, что это она, именно она сидит тут, в этом театре, в этой отдельной персональной гримерной, на дверь которой скоро поместят ее имя, - сидит и умирает со смеху над банкой с гримом. Маленькая комната мгновенно наполнилась звонкими колокольчиками. И словно эхом отозвалось и стремительным зайчиком впрыгнуло в окно яркое зимнее солнце. Сегодня такой день! Все вокруг улыбается. И только строгим полисменом, призывающим к порядку, с укором смотрит с вешалки новенький костюм Арлекина, ее костюм. «Подумаешь, какой важный», - сказала она мысленно и показала костюму язык. Затем она встала со стула, на цыпочках подошла к двери и выглянула в коридор. Тихо...
Ее глаза сами собой остановились на предпоследней двери по коридору направо, где золотыми буквами сверкала табличка: «Ричадр Генри Виллард мл.»
Она вздохнула и печальной походкой вернулась на место. Ричард... Лучший актер труппы. Ричард Генри Виллард младший... Он не захотел брать сценический псевдоним. Он всегда был в себе уверен. И у него всегда все получалось. О, как она робела перед ним! И эта ее роль Арлекина в новом спектакле! Им много приходилось репетировать вместе. Это было такое счастье... и такое несчастье! Да, он нравился всем. Он не мог не нравится всем. Всем актрисам труппы, не говоря уж о поклонницах, буквально забрасывающих его цветами после каждого представления. А он...
Его темно-карие глаза бесстрастно принимали всё, без какого-либо восторга, но и не похоже было, что это его утомляет. Он всегда был предельно вежлив, без подобострастия, но и живой искренности в нем было трудно отыскать. Что таилось в глубине этих холодных глаз? Отчуждение? Презрение? Цинизм? Не может быть! Ведь она знает, как оживает он на сцене; каким пылким, гневным, восторженным становится его взгляд; какие мягкие бархатные ноты звучат в его голосе. Может быть, это всего лишь талантливая игра?.. Жаль, если это так. В любом случае смешно даже думать, что он хотя бы замечает ее.
Тут ее лицо вспыхнуло, она вдруг вспомнила, как вчера на репетиции последней сцены он как-то по-новому посмотрел на нее и дольше обыкновения держал ее руку в своей. Ей даже показалось тогда, что вот он настоящий. И еще она вдруг почувствовала, что больше его не боится. Но репетиция кончилась - и кончилось наваждение.
Она снова покосилась на свой пестрый костюм. И на этот раз решительно принялась орудовать гримом. Спрятала волосы под колпак. Боже, ну и уродина!
В дверь как будто постучали. Да нет, должно быть, показалось.
Стук повторился.
- Гвен, - раздался низкий бархатный шепот.
Ее сердце вдруг споткнулось.
- Гвен, это я, Санта-Клаус, - произнес все тот же знакомый мягкий голос.
Резким движением руки она сорвала нелепый колпак, и непослушные волосы каштановым водопадом упали на плечи. Она замерла вполоборота, не в силах подняться, с побелевшими губами и широко распахнутыми глазами.
Дверь медленно отворилась. В коридоре с растерянной улыбкой на унылом лице Пьеро стоял Ричард Генри Виллард младший. В руках он держал пышные сосновые ветки и мандарины.
- С наступающим Рождеством! - не совсем уверенным голосом сказал новоявленный Санта-Клаус.
И, наверное, он слегка покраснел. Но мы с вами этого никогда не узнаем, ибо лицо его спасал бледный грим Пьеро.