– Саш, ну ты пойми, кроме тебя некому. Это твоя тема. Поедешь? – редактор смотрел даже как-то заискивающе. Александра, едва сдерживаясь от смеха, кивнула головой:
– Ладно, Вася, уговорил. Только если он мне не понравится – врать не буду. Договорились?
Главный редактор газеты «Будьте здоровы» хотел рассердиться, но передумал. А что толку? Каждый раз ему невозможно трудно с этой Пятницкой. Ну почему нельзя просто взять и выполнить его задание? И, главное, эта стерва точно знает, что без нее никак не обойтись... Сколько раз ему хотелось послать ее к чертовой матери и взять на работу тихую покладистую девочку. Эх…
Уже через час Александра сидела на неудобном стуле в кабинете совершенно незнакомого человека и придумывала, о чем бы его спросить. Без особого успеха напоминала себе о том, что она журналист. Находчивый и любознательный… И о чем бы его спросить? Э… Как его там? Игорь Николаевич Катков, заведующий детским отделением районной больницы. И приспичило ж Васе... Ну что интересного может быть в детском отделении? Вот если бы вспышка дизентерии или, на худой конец, хотя бы эпидемия гриппа... Ладно, посмотрит. Может, и выкрутит что-нибудь.
Не выкрутилось. Серое, совершенно скучное интервью. Все ладится, коллектив чудный, заведующий – просто мечта. Вот только денег не хватает, но кого сейчас этим удивишь? Эх, если бы у Сашки была своя газета... Уж она-то печатала бы только скандальные материалы. А Василий вечно боится с кем-нибудь сцепиться. Дурак, сделал газету белой и пушистой, кому она нужна? Самый интересный материал за полгода – о лечении псориаза. Курам на смех!
И Катков, как на грех, понравился. Миленький такой дядечка, сухощавый, невысокий. Классический детский доктор из книжки для дошкольников. Строго, но одновременно как-то по-докторски ласково рассматривает ее, поблескивает очками.
– Ну вот, кажется, и все. Когда привезете посмотреть?
– Завтра. Может, послезавтра. Тут, в принципе, и писать-то нечего, – улыбнулась Сашка, но спохватилась, – то есть, я хотела сказать, что... – замялась и вдруг вспомнила о том, что может вызвать живой интерес у читателя. – Подождите, у вас ведь есть социальные койки? Отказники, сироты... Меня сейчас интересуют те, кто подлежит усыновлению.
Игорь Николаевич разом погрустнел. Кивнул.
– А что, если организовать серию очерков о ваших малышах? Из номера в номер – о каждом из них. С фотографиями. Я их так сниму, такой ракурс поймаю, просто ангелами будут выглядеть. Даже дебилы. И рассказик о каждом, а? По одному в номер, чтобы заметнее? Представьте себе, рассказываем о каком-нибудь Ванечке, помещаем его рожицу – уж не сомневайтесь, изображу в лучшем виде – и подробности... Какие-нибудь розовые слюни, что-нибудь слезоточивое (нагнетаем!) – какие изверги у него родители и как ему, сиротинушке, такому маленькому, плохо и одиноко.
Она уже представляла себе, как уговаривает редактора, как назовет рубрику. Саша так увлеклась своей идеей, что не заметила, как ласковый взгляд Каткова стал отчужденно-колючим.
– Александра, вы так молоды, и уже так циничны…
– Да что вы!!! Вы совершенно неправильно меня поняли! И не так молода, как кажусь, и не настолько цинична, честное слово! Представляете – какая-нибудь бездетная пара или, наоборот, Галя с кучей детей, увидят в «Будьте здоровы!» фотографию, прочтут и – заболеют! Да просто спать не смогут!!! И не успокоятся, пока не придут к вам и не усыновят вашего Ванечку, Петеньку, Танечку... Да к вам же очереди стоять будут!
– Так-таки и очереди...
– Ну да! А вы будете выбирать, как сорока – этому дам, этому – нет! Сироты обретут родителей, несчастные бездетные – смысл жизни, у вас – меньше головной боли, потому как меньше детей на социальных койках! Все в выигрыше!
– А у вас, Сашенька, дети есть?
– Нет.
– Почему?
– Не знаю... Не сложилось. Все некогда... И я занята двадцать шесть часов в сутки, и муж. – Ну не рассказывать же ему, этому жутко надменному и такому чужому доктору, что у её Павла просто не может быть детей – он бесплоден, потому что в детстве переболел свинкой, или, как сказал бы сам Катков, эпидпаратитом... Что еще пять лет назад она не могла спокойно видеть молодых мам с колясками, что выла, как раненая Сирена, когда ее подружки рожали... А потом... Потом свыклось, затянулось, улеглось... И теперь новорожденные вызывают у нее неприятные ассоциации с куском сырого мяса, а милые карапузы – только раздражают. А от специфического сладковато-молочного детского запаха ее по-настоящему тошнит. И вообще, дети – такая докука... Пеленки, ползунки, бутылочки, вечно сопливые носы и прыщи... Сашку передернуло.
– Мы с мужем об этом пока не думали. Вот поживем еще немного – может, и созреем.
– Смотрите, как бы не перезрели.
– Ничего, мы постараемся не затягивать, – улыбнулась Сашка и мысленно послала Каткова к черту. Еще не хватало, чтоб он сейчас принялся ей объяснять, что жизнь без детей пуста и бессмысленна.
– А давайте, я познакомлю вас с одним мальчиком? – Докторские очки азартно сверкнули, он их снял и положил на стол перед собой.
– И мы о нем напишем, да?
– Нет. Информацию о детях я давать права не имею. За этим ступайте в исполком. Отдел опеки и попечительства. Они расскажут, что сочтут нужным. Я вам предлагаю совсем другое.
– Тогда что? Я никогда не взяла бы чужого ребенка. Слишком верю генетикам. Люди со своими не знают, как общий язык найти, а это вообще – кот в мешке. Воспитание – дело такое... Можно лишь откорректировать. «Що зародиться в гузні, не переробиш і в кузні», – добавила она по-украински. Катков брезгливо поморщился.
– Тогда – до свидания, Александра. Интервью можете не привозить. Прочитаете по телефону.
– Вот как? Нет, нужно, чтобы вы подписали. Но ладно, привезет другой человек, не я. Прощайте.
Сашка поднялась и направилась вон из кабинета. За что он ее так? А ведь в начале разговора был таким доброжелательным! Ну и ладно, ну и подумаешь... Впрочем, немного жаль... Этот Катков ей показался именно тем, кого она давно не встречала – мужчиной. Настоящим.
Ну и ладно, ну и подумаешь...
Вдруг в сердце что-то с громким звоном лопнуло... Или ей показалось? Нет, это не было похоже на звук лопнувшей струны, скорее – набата внезапно треснувшего колокола.
Обернулась.
К ней навстречу, мягко шлёпая по намытому линолеуму крошечными пятками, двигался малыш. Смешно переваливался с ноги на ногу и радостно демонстрировал Сашке два нижних передних зуба.
Подошел ближе, сияющий, как умеют сиять лишь дети, солнечно счастливый. Было такое впечатление, будто он только ее и ждал, а теперь вот увидел – и счастлив.
Карапуз протянул к ней ручонки (ну что стоишь, тетеря, бери меня на руки!) и засмеялся. Сашка растерялась и... выполнила требование мальчика. Впервые в жизни она неловко прижала к себе ребенка. Ей отчего-то казалось, что он может вывернуться и упасть. А она не удержит. Упустит. Не успеет подхватить. (Дети – это такая докука...) Малыш посмотрел ей в глаза и, сообразив, по-видимому, что эта тетка – совсем неумеха, сам устроился поудобнее у нее на руках. А потом... Потом он вздохнул облегченно, как будто решил очень сложную и серьезную проблему, положил голову на Сашкино плечо, руку – на грудь и... уснул. Мгновенно!
Прислушиваясь к ровному сопению незнакомого мальчика, Александра стояла в коридоре больницы. И что теперь делать? Куда его? Позвать бы кого... А вдруг разбудит? Еще раскричится... Дети – они всегда кричат, когда просыпаются...
Медленно, старясь идти как можно тише, Сашка добралась до кабинета Каткова. Бесшумно открыла дверь.
– Что мне с этим делать? – прошептала с порога.
– Вы что-то забыли? – Игорь Николаевич удивленно застыл с бутербродом в руке. Глотнул, закашлялся. – Что это вы? Зачем вы взяли Дениса на руки?
– Я не хотела... Он сам...
– Что сам? Вскарабкался на вас, как на дерево?
– Он подошел и попросился... Не шумите, разбудите... Не ругайте меня, пожалуйста, так получилось... Он такой маленький... Пахнет... Ребенком...
Самое удивительное – ей нравилось, как пахнет от мальчика. Сашка чувствовала, что сейчас расплачется. Прямо перед этим суровым доктором. И еще – ей вдруг стало понятно, что отдавать Дениса назад она не хочет.
Катков вышел, вернулся с медсестрой.
– Валя, возьми Дениску.
Сашка отпрянула от дородной тетки, но (с чего это я? Вот глупо!) сделала над собой усилие и позволила взять Дениску. Именно так – не отдала, а позволила взять. Вынуть из себя. Он так и не проснулся.
– Скажите, Игорь Пет... Мих... Игорь, скажите, кто это? Чей?
– Денис? Теперь ничей. Наш. Мать лишили родительских прав. Год назад. Почти. А живет он здесь больше года... Попал к нам с тяжелой формой сальмонеллеза, ему двух месяцев не было. Еле вытянули.
– Ужас, чем же можно было накормить такого маленького, чтобы так?
– И грудью можно.
– А потом? Ну, полежала она у вас с ним, потом куда делась?
– Да не было ее тут. Хотите, карточку покажу? Завтра, когда привезете интервью подписывать.
Неожиданно для себя Саша подмигнула Каткову:
– Вы уже не хотите по телефону?
– Не хочу.
К тридцати годам Сашка Пятницкая окончательно убедилась в том, что мужчины перевелись. То есть, конечно, особей мужского пола вокруг – хоть отстреливай, но вот действительно мужчин... И куда они подевались? Рохли, мямли, зануды, неудачники и неврастеники. Пьяницы, альфонсы, импотенты... А вот умные, сильные, решительные и ответственные – где они? Где представители противоположного пола, при которых чувствуешь, что они – противоположного пола? Увлажняющимися ладошками, скачущим сердцем, кровью, то замирающей в венах, то гулко пульсирующей в висках и запястьях… Разучились мужики волновать Александру… И это даже перестало ее удивлять. И если бы она в двадцать лет не выскочила скоропостижно замуж за своего Пашку, вряд ли смогла бы подобрать себе мужа потом.
Они познакомились на остановке. Саша жалась под навесом, промерзая насквозь в тоненькой куртеечке, и вдруг услышала откуда-то сверху голос:
– Что, так холодно? Пойдем, у меня машина за углом. Подвезу.
Сашка присела от неожиданности и обернулась. Здоровенный детина, чудный образчик мужской красоты, протягивал ей руку и улыбался ласково.
– О Господи, – только и спромоглась выдохнуть девушка.
– Приятно, конечно, – оскалился образчик, – но можно просто – Паша. Ну что, поехали?
Александра так замерзла и растерялась, что молча пошла за ним к машине.
– Ты замужем? – спросил парень, как только она уселась. Саша отрицательно мотнула головой. – Вот и хорошо. А за меня пойдешь?
– А почему бы и нет, если человек хороший? – попробовала пошутить Александра. Не получилось.
– Договорились. А зовут тебя все еще по-прежнему, Александрой? – расплылся в улыбке Павел. – Саша и Паша, славная парочка! – и пока Сашка приходила в себя от удивления, завел машину и тронулся совершенно не в том направлении, куда она собиралась.
Через полтора часа они подали заявление в ЗАГС. Уже там Сашка узнала, что ему – двадцать девять, работает помощником прокурора, раньше женат не был, детей не имеет («Насколько мне известно», – подмигнул Павел, когда заполнял эту графу).
Вот так она вышла замуж. И ни разу с тех пор об этом не пожалела. Хотя бы просто потому, что остальные мужчины в мире разом перевелись.
Уже с порога, увидев мужнины ботинки, она принялась выплескивать:
– Паш!!! Ты не представляешь себе – я поехала на скучное интервью, а надыбала такое!
Скинув второй кроссовок где-то посреди коридора, влетела в комнату. Муж лежал на диване, прикрытый газетой.
– Паллексеич! Просыпайся, поговорить надо!
– А я и не сплю. Так, всхрапнул пару раз... Что у тебя стряслось? – потянулся за пультом и включил телевизор.
– Да выключи ты этот ящик! Давай поговорим.
– Ты что? Новости! – он сделал чуть громче, – говори, я слышу.
Александра свои кадры знала. Десять лет – не фунт изюма. Ее десять лет – тонны пресных сухих овсяных хлопьев. Вздохнула. Что ж, придется петь дуэтом с телевизором.
– Представь, мне Вася сегодня...
– Тс-с-с! Щас. – Павел еще добавил громкости. С экрана монотонно вещал какой-то политик. Экономические реформы, независимость, полномочия президента, единый кандидат... Неужели это важнее, чем она?
– Паш, ты послушай...
– Да слышу я! Ты права, полный идиотизм! Нет, что говорит, стервец!
Саша умолкла. Бесполезно. Не услышит. Сюжет сменялся за сюжетом, и муж неотрывно следил за всем, что происходило на Украине, в России, Швеции, Нидерландах и Занзибаре. Зарябила реклама.
– Идем, покурим? Там и расскажешь, – Павел встал с дивана, потянулся с хрустом и удовольствием. – Так что Вася? Опять достает?
А на кухне – тоже телевизор. Первым делом муж схватил пульт:
– Чайник кинешь на огонь?
Саша обреченно пошла к плите.
– Вася – ничего. Я о другом. Паш, я ребенка хочу.
– Что, прям щас? – Павел ухмыльнулся, довольный своим остроумием.
– Нет. Можно завтра.
– Так что у тебя случилось?
– Я была в детском отделении. Не в нашем. В районном. Познакомилась с Катковым. Знаешь, я раньше думала, что он совсем старый.
– Кто? Катков? Я не помню. Кажется, в классе пятом учился, когда он...
– Паш, я там...
– Тс-с-с! – началась очередная серия то ли «Ментов», то ли «Марша Турецкого». Сашка от возмущения чуть не заплакала:
– Да ты же все равно не видел двадцать пять предыдущих!
– В том-то и дело. Хочется вникнуть, понять, что там происходит.
– Да какая разница, что там делается! Мне с тобой поговорить нужно!
– Ну вот, не услышал, что этот лысый от рыжего хотел... Тише!
Саша ушла в кабинет, включила компьютер, села набирать интервью с Катковым. Простуженный динамик диктофона заговорил голосом Игоря Николаевича. Голос низкий, хрипловатый, с бархатцой. И Саша вдруг ясно представила себе его лицо. Умные усталые глаза, шрам на щеке, крупный мясистый нос... Вот он поправляет очки. Вот смотрит на нее, словно уличил в воровстве трех копеек из детской кассы. Почти с омерзением. И тут же, через несколько минут – с явным удовольствием. Занятный тип.
«А давайте, я познакомлю вас с одним мальчиком…» Мальчик… Дениска… Солнышко с двумя нижними зубками, неожиданно забравшееся к ней на руки. Да не на руки, а куда-то поглубже… И Сашке вдруг показалось, что он неслучайно подошел к ней. Это её ребенок. И ещё она поняла ярко и остро – она уже решила.
В редакции она только показалась. Обдала всех ароматом весенней радости (ей казалось, что именно так пахнут ее духи), бросила на стол Василия Ивановича бумаги, привычно сообщила ему, что он дурак (другими словами, конечно, но суть!) и убежала.
Недалеко, в магазин напротив.
– Девчонки, подскажите, что едят дети? – обратилась она сразу ко всем продавщицам.
– Это смотря какие дети. В гости идете? А лет сколько?
– Да не знаю... — попыталась прикинуть в уме, сколько Дениске должно быть сейчас. – Года полтора-два, наверное.
– Это разница. Два или полтора? Впрочем, возьмите всего понемногу. Аллергии на цитрусовые нет?
А и правда... Что она знает? Да ладно, не пропадет. Игорь Николаевич говорил, там у них сейчас пятнадцать детей. Социальных детей (термин-то какой придумали!). Найдется, кому это все съесть.
– Грузимся. Давайте «всего». И мороженого пятнадцать пачек. «Каштан».
Чтобы постучать в дверь кабинета, один пакет пришлось поставить на пол. Не ногами же! Катков оказался на месте. Ввалилась, как с вокзала – два тяжелых пакета в руках, сумка на плече, фотоаппарат на шее... Еще и диктофон карман оттопыривает.
– Здравствуйте.
– А-а-а, Александра, – почти пропел доктор, – приехали-таки? Ну, показывайте.
Саша положила перед ним лист бумаги, подождала, пока прочтет.
– Я вот тут привезла... куда это, простите, деть?
Ей было неловко за свои пакеты. Слишком шелестящие, слишком яркие, вызывающе полные. А вдруг он на нее сейчас рассердится и не возьмет? Или – того хуже – отдаст медсестрам, и те растащат по домам?
– Гостинцев привезли? Ну-ка, что у вас там?
Принял! Сашка принялась перечислять, смущенно торопясь, путаясь в словах и междометиях.
– Понятно. Но придется раздать всем. Не только Денису. Да и не съест он всего, – взялся за телефон, потом, видимо, передумал. – Сами хотите угостить или доверим персоналу?
– А можно?.. Можно – вместе?
– Да пожалуйста! Только мороженое не дадим, договорились? Разогреем – и по чашкам, будет добавка к ужину.
– Конечно! – Сашка была так рада, что ее дары приняты, — так рада, что сейчас же сбегала бы в магазин и купила бы что-нибудь и для медсестер тоже. Чтобы по домам растащили.
– Сейчас у них занятия. Пойдемте. Сделаем приятное исключение. Позже прогулка. Тогда мы их и не соберем.
– А мне можно будет погулять с Дениской? Пожалуйста, вот тут, по аллейке... — она умоляюще сложила руки на груди лодочкой и подняла брови. Выглядела при этом так забавно, что Катков расхохотался:
– Посмотрим на ваше поведение.
– Вы обещали… Помните, вы вчера обещали его диспансерную карту показать… Покажете?
Катков открыл ящик стола, достал блокнот. Обычный большой блокнот. Первые страницы скреплены скрепкой. Открыл посередке.
– Что вас интересует? Матери девятнадцать, из тех, кто нигде подолгу не задерживается. Перекати-поле. Здесь прожила почти год. Выносила, родила и уехала. Кажется, путешествовала автостопом. Я ее видел один раз – приходила. Если это вас интересует, красивая… но скверная какая-то. Я ее к Денису не пустил. Медсестра одна пожалела, у меня за спиной разрешила посмотреть на мальчика. Ничего хорошего из этого не вышло. Я был прав. Устроила скандал, причем совершенно не интересовалась самим ребенком. Повздорила с санитаркой.
– А отец?
– Вы же сами догадываетесь… Неизвестен, конечно же. Не думаю, чтобы она сама точно знала, – Каткову явно не нравилось об этом говорить. Саша почувствовала неловкость, встала, подошла к окну у него за спиной:
– Смотрите, прямо напротив сойки свили гнездо. И как раз сейчас она кормит птенцов. Смешные. Желторотые.
– Я видел. Иногда наблюдаю. Что вас еще интересует?
Он развернулся к ней и смотрел удивленно-подозрительно. И с легкой насмешкой. Или ей показалось? Сашка задергалась внутри, спохватилась:
– А она не пыталась забрать мальчика? Мать все-таки…
– Нет, точно. Никуда не обращалась. Я бы знал.
Саша посмотрела на обложку блокнота:
– Фамилия такая… Она еврейка?
– А у вас с этим проблемы? – Игорь Николаевич убрал карточку в стол.
– Нет, конечно…
– Вот и хорошо. Тогда какая вам разница? К детям пойдем?
Восемь детей в застиранных сэконд-хэндовских одежках играли на большом ковре блеклыми кубиками, тусклыми пирамидками, безухим мишкой и куклой с всклокоченными розовыми волосами. Остальные игрушки, поярче да поновее, смотрели на копошащуюся детвору со стеллажей. «Кто ими играет? – привычно подумалось Александре. – Заезжие комиссии?»
На низеньком детсадовском столе полулежала, отвернувшись к детям рыхлой филейной частью, рыжая коротенькая девица, с головы до ног щедро усыпанная крупными веснушками. Как только Саша с Катковым вошли в «игровую» комнату, она вскочила, густо покраснела, как это умеют только рыжие, и спешно спрятала за спину книжицу в мягкой обложке. Саша успела краешком заметить знакомую картинку – «Чудо в пушистых перьях» Поляковой. «Ага, вместо того, чтобы заниматься с малышами, персонал тут дефективчики почитывает», – неприязненно подумала Александра.
– Знакомьтесь. Ольга, детский психолог, а это – Александра Пятницкая, корреспондент газеты «Будьте здоровы», пишет очерк о нашем отделении. – Катков сделал вид, что не заметил смущения рыженькой. Зато Сашка поймала заискивающе-влюбленный взгляд Ольги и сразу почувствовала еще более острую неприязнь к девице. Хотя какое ей дело?
Пока взрослые между собой переглядывались, Дениска деловито отложил пирамидку в сторону и подбежал к Сашке улыбчивым солнышком. Совершенно по-вчерашнему протянул к ней руки. Сердце Александры гухнуло куда-то в желудок, да там и замерло.
Наклонилась.
Обняла.
Вдохнула.
Взяла.
Денис засмеялся и попробовал укусить ее за нос.
– Ой, – глупо, по-бабьи, взвизгнула Ольга, – Игорь Николаевич, что это с Денисом? Он же никогда не... – умолкла, прищурилась подозрительно. По слогам, будто ей трудно дается это слово, произнесла: – МАМА?
– Мама! – повторил Денис. Сашка прижалась к нему лицом.
Спряталась.
Денис перестал смеяться и совершенно по-взрослому снисходительно погладил ее по голове.
Павел не сразу понял, что случилось. Сашка с таким видом внеслась в бильярдную, так резко выхватила у него кий, что он решил, будто сейчас она этой палкой станет его бить. Или проткнет. Но Александра отшвырнула кий в угол и сумасшедшими глазами уставилась на прокурора:
– Толик, выйди, пожалуйста, мне нужно поговорить с мужем. Хоть на работе пообщаюсь.
Анатолий Герасимович, в глубине души побаивавшийся этой неуравновешенной особы, беспрекословно повиновался. Только уже на пороге, перед тем, как закрыть за собой дверь, неуверенно пробасил:
– Здравствуй, Саша. Поговорите, – бросил полный сочувствия взгляд на своего помощника и сбежал подальше от раздачи.
– Ты что себе позволяешь? – начал было Павел, но осекся. – Что-то случилось?
– Да, Пашенька. Случилось. У нас с тобой будет ребенок.
Через десять дней (в рекордный срок!) все документы были готовы. Все процедуры пройдены. Все преграды преодолены. Или их благополучно обошли десятой дорогой. Самым трудным, как ни странно, оказался обход медицинских заведений. Это родить можно и сифилитикам, и наркоманам, а вот усыновить... Для этого вы должны быть совершенно здоровы. А на справке, которую надо подписать у полутора десятков разных специалистов – от окулиста до венеролога – сверху крупными буквами написано: «Медицинская справка ДЛЯ УСЫНОВЛЕНИЯ». И в какой кабинет ни входили Павел с Александрой, везде любопытствовали: «Да вы что? Паллексеич, Сашенька, вы решились взять ребенка? А какого возраста? Мальчик или девочка?» Приходилось героически сохранять достоинство, отделываясь многозначительно-вежливым мычанием. В тубдиспансере, в четвертом по счету кабинете, Сашка сломалась. И принялась огрызаться:
– От пола ребенка зависит, что вы напишете в справке? Его возраст как-то отразится на состоянии нашего здоровья? Вам это зачем? Любопытствуете? – начала вкрадчиво, почти ласково.
– Да я просто так спросила... – опешила тетка, похожая на старое бабушкино пальто.
– А вы знаете, что юридически процедура усыновления является тайной? И если вы хоть кому-нибудь слово скажете, я вас по судам затаскаю? Мало того, что какой-то идиот умудрился на справке черным по белому указать, зачем она нужна, вместо набора цифр, например, «Форма номер тыща пышнадцать дробь насемьнадцать», понятного только узкому кругу, так еще и любопытствующие вопросами достают! Вы что все, совсем ничего не понимаете, или только прикидываетесь идиотками?! – К концу тирады Александра уже почти кричала. Может, Сашка и убила бы на месте несчастную медичку, но Павел вытолкал жену в коридор, получил заветную подпись на бланке и принялся ее совестить:
– Мы с такими нервами за год не пройдем. Может, успокоишься? С чего ты завелась?
Саша молча взяла бумажку и побежала к знакомому психиатру. Через час заполненный бланк присоединился к характеристикам, справке из домоуправления и доброй сотне других листочков.
Но — все позади.
Пришел день, когда Дениса можно было забирать из больницы домой. К Пятницким.
Приехали за ним почти цыганским табором – новоиспеченные родители Павел и Александра, их матери, Сашин отец… С этого дня – бабушки и дедушка. В дороге говорили мало, проживали важность происходящего.
В отделении их встретили радостно, даже празднично. Уже знакомая Сашке медсестра Валя торжественно внесла Дениску в кабинет главврача. Катков поминутно протирал очки, прокашливался и говорил женщинам приятности. Долго жал руки Сашиному отцу, а вот на Павла почему-то смотреть избегал. Александру это сначала удивило и покоробило, а потом она перестала обращать на это внимание. Может, он просто недолюбливал прокуроских?
Какое это сложное дело – одевать маленьких! Да еще впервые в жизни… Дрожащими руками… Сашке никак не удавалось то попасть Денискиной ножкой в крохотный носочек, то ручкой в рукав. Она путалась, выворачивала несколько раз кофточку наизнанку и обратно, перепутала зад и перед штанишек… Дениска наблюдал за ней с улыбкой, дескать, ничего, научишься. Со всеми случается. И терпеливо ждал, пока она разберется с одежкой.
Видя Сашины мучения, бабушки хотели ей помочь, но Катков остановил:
– Они сами справятся.
Справились. Дениска в новеньком костюмчике выглядел ребенком из рекламного ролика. Веселый, румяный. А Сашка была красной, запыхавшейся. Ей неловко, радостно и тревожно.
Провожали всем отделением. Даже больные дети и мамы с малышами вышли из своих палат. Отовсюду слышался приглушенный шепот: «прокурор…», «с женой…», «сын…», «чужого…», «с ума сойти!..»
Сашке ужасно хотелось разогнать всех, запретить глазеть на то, что касалось только ее. Но… Что тут поделаешь? Пришлось идти, как через строй, с ребенком на руках. Несла Дениску осторожно, боясь то ли уронить, то ли сделать ему больно. Он казался таким хрупким!
Медсестры всхлипывали, расчувствовавшись, молодой педиатр расплылся в улыбке и подхихикивал от избытка эмоций. Катков пытался вселить в Александру уверенность в себе:
– Вы зря его боитесь. Он не сломается. Дениске уже год и два месяца. Серьезный взрослый парень. Он вам поможет.
Хихикающий педиатр неожиданно перестал улыбаться и брякнул:
– А знаете, Саша, вы с Дениской похожи… и Паллексеич тоже… Вы когда выйдете с ним гулять, все скажут: «вот как мальчик на родителей похож!» Никто и не догадается.
Сашке стало нехорошо:
– Когда я выйду с Дениской на улицу, все спросят, где я его взяла. В этом городе каждая собака знает, что еще вчера у меня детей не было.
– Ну зачем вы так… – покраснел от обиды педиатр, – грубо… я хотел…
– Зато правда, – ответил за жену Павел. И потянулся к Дениске: – Пойдешь к папе?
Но мальчик отказался идти к нему на руки. Похоже, ему нравилась только Сашка. Правда, еще он был не против перемигнуться через ее плечо с бабушками и дедушкой. Но только перемигнуться. Не больше.
Сопровождаемая родственниками и медиками, Александра вышла на крыльцо. Начинался дождь. Кто-то над ней раскрыл зонт. Денис закричал, заплакал. Вцепился в Сашкину шею пальцами и кричал, кричал… Он испугался щелчка и непонятной цветной тряпки, внезапно возникшей над его головой. Саша поняла, накрыла его курткой, отмахнулась от зонта и побежала к машине. Денис успокоился.
Но ненадолго. Как только она попыталась сесть в машину, мальчик забился в истерике. Это было ужасно. Дедушка безучастно стоял под дождем, мок, теребил эспаньолку и хмурился. Бабушки наперебой пели сладкими голосами о том, что машина – это совсем не страшно, что вот сейчас мы поедем домой, что Дениска – чудо-мальчик и ничего не боится. Он им не верил. Он захлебывался в плаче, синел и душил Сашку…
Павел попытался взять его у жены, уговорить, успокоить… Но Денис кричал, отбивался, влипал в перепуганную Сашку. Он цеплялся за нее, рвал волосы и страшно выл ей в ухо.
Саша отвернула Дениса от галдящих родственников, решительно влезла в салон, умостилась на заднем сидении.
– Поехали!!! – ее уже не волновали прилипшие к окнам зрители. Главное – чтобы малыш успокоился.
Как только машина тронулась с места, Денис затих. За всю дорогу он ни разу не выглянул в окно, не изменил позу, даже не шевельнулся. Только еще сильнее вжимался в тетку, которую сам выбрал себе в матери. А она… она обнимала его, гладила, шептала что-то ласковое и думала о том, что это навсегда. Это теперь действительно ее ребенок.
На шее у Сашки остались синяки.
Дома… Дениска сразу почувствовал себя именно дома. Он мигом обежал комнаты, надел на голову новенький горшок, познакомился с кошкой, перевернул вазу с цветами, разбросал диски Павла. Сразу стало понятно, что розетки нужно закрыть заглушками, хрупкие вещи убрать повыше, а кошка может попрощаться со спокойной жизнью… Дениска увидел гитару, увлекся и на некоторое время угомонился. Тихонько перебирал струны, постукивал по деке крохотными пальчиками.
– Музыкантом будет, – умилилась Сашкина мама.
– Не-е-е, начальником – смотри, осанка какая! И пузико, – пошутил Сашин папа.
– В юридический отдадим! – безапелляционно заявила ее же свекровь.
Денису не было никакого дела до планов родственников на его будущее. Он получал удовольствие от общения с удивительной штукой, сиял и что-то пел на своем языке.
– А почему Катков дал только эпикриз? Почему не отдал диспансерную карту? – спросила Сашина мама, когда все разошлись и Дениска, накормленный специально приготовленным всеми тремя женщинами «детским» супом, уснул.
– Не знаю. Я спрашивала, говорит – «не нужна она вам». Да ладно, новую заведу. Я уже договорилась в поликлинике. Не будет лишних напоминаний…
– Нет, что-то здесь не так… – мать потянулась за пятой за последние полчаса сигаретой, но передумала. – Кофе дашь? И вообще, в этом доме накормят голодную тещу?
– Ой, конечно! – Саша засуетилась между плитой и холодильником. – Извини, не подумала…
– А сама ела сегодня?
– Да… кажется… не помню… Волновалась очень.
Поставила разогреваться вчерашнее рагу.
– Мам, последи за сковородкой, а я на Денечку гляну.
Денис лежал, свернувшись калачиком на подушке. Просто лежал и перебирал пальчики на руках и ногах. Увидев Сашку, сел и разулыбался. Вся постель, кроме сухого островка подушки, была мокрой, а попа голой. Ползунки он стянул и забросил под кровать.
– Вот это да! Не ребенок, а писятельный аппарат… Почему же ты никого не позвал? – ласково зажурчала Саша, переложила мальчика на свою кровать. Переодела.
– Мам, проветри кухню! Мы уже идем! – крикнула в коридор.
– Что, проснулся? Да и пора бы уже, три часа прошло!
– Проснулся… Только не знаю, когда.
Бабушка уже выключила плиту, вошла в спальню.
– Что у вас тут? О-о-о, – и принялась перестилать постель.
– Мам, а почему он не звал, когда проснулся? И не плакал, когда стало мокро? Все ведь кричат… Просто сам стянул и забросил штанишки, перелег на сухое место… Странно как-то…
– Сиротская привычка. Не привык он звать, понимаешь? Некого было. В больнице к социальникам подходят по часам. Плачь, не плачь – бесполезно.
– Кошмар!
– Ничего, скоро разбалуешь, – уверенно сказала бабушка и обняла внука. – Вот увидишь, через неделю станет орать и требовать к себе внимания. Правда, маленький? – Денис засмеялся, подтверждая, обхватил ее голову руками и… «баран-баран-буц!» – с силой стукнул лбом в лоб.
Так и было. Очень скоро мальчик перестал бояться зонта и фена, полюбил кататься на машине, выражал недовольство по поводу мокрых штанишек и пеленок. А вот к памперсам так и не привык. И наотрез отказывался надевать мерзкие чехольчики на попу. Зато очень быстро научился пользоваться горшком по назначению. И постоянно озорничал, шкодил и хулиганил. И все это – с солнечной улыбкой на мордашке. Похоже, просто приучал родителей к аккуратности и дисциплине. Чтобы не забывали, кто теперь в семье главный.
Сашка, начитавшаяся Спока и Кэпрау, готовилась к бессонным ночам. Предполагалось, что ребенок должен скучать по привычным медсестрам и больницей – тужить, плакать, плохо есть. Но ожидаемый «период адаптации» прошел незаметно. Денис повел себя не «по Споку». Аппетит у него всегда был отменный, сон крепкий, а плакать и капризничать – занятия не для такого парня.
Через пару недель Саша с матерью снова вспомнили о Денискиной диспансерной карте. Мать настойчиво выпроваживала Сашу за ней к Каткову.
– Езжай. Он должен тебе отдать. Никогда не знаешь, что может пригодиться, а там – сведения о родовых травмах, первых месяцах жизни, группа крови, наконец. Это важно. – Она знала, что говорила, сама не один год работала в роддоме.
Делать нечего. Поехала.
– Игорь Николаевич, можно вас на минутку? – сунула курносую рожицу в дверь незнакомая медсестричка.
Катков вышел.
Битых полчаса Саша безуспешно выбивала у него злополучную карточку. Катков стоял на своем – он дает ей выписку, там будут все необходимые сведения. А саму карту оставит у себя. «Да что такое? Зачем она ему? – недоумевала Александра, – денег, что ли, предложить? Неудобно… Не похож он…»
Тут зазвонил телефон. Машинально, как в редакции, Саша сняла трубку. Только сказать ничего не успела, потому что услышала нетерпеливо-начальственный голос собственного мужа:
– Алло!
– Детское соматическое отделение, – поставила в известность звонкая медсестра. «Параллельный аппарат в ординаторской», – вспомнила Саша и хотела что-то сказать, чтобы не выглядело так, будто она подслушивает. Но как-то сразу не придумалось, что именно… а положить трубку – выйдет еще хуже. Услышат щелчок, поймут, что она снимала трубку... Ладно, сейчас вставит слово. Как только представится удобный момент.
– Каткова пригласите.
Видно, Игорь Николаевич был совсем рядом, он тотчас же ответил, лишив Сашку возможности сказать мужу, что она здесь. Неудобно!
– Да!
– Пятницкий. Еще раз спасибо за сына, – «Вот, – подумала Сашка, – проняло! И он Денечку полюбил, раз звонит поблагодарить… Да еще и не раз… Хорошо!»
– И... – «А что это Катков с ним так невежлив? Недолюбливает…»
– Александра к вам поехала.
Саша насторожилась: «Что такое?»
– Она уже здесь.
– Она вас слышит?
– Нет. – «Слышу», – хотелось встрять Саше, но воздержалась.
– За карточкой приехала?
– Да. Не переживайте. Я помню.
– Спасибо. Я ваш должник. И за сына тоже.
– Не стоит. Тем более, что я ничего не сделал. Я ей предложил – она отказалась. Я и не хотел. Денис сам. И она сама.
– Я уже все это слышал. Не важно. Главное – мальчик в моей семье. Я так долго ждал… Она… она не догады..?
– Нет. Не беспокойтесь.
– А… та… ну, вы… больше не объявлялась?
– Нет.
– Вот и хорошо. До свидания.
Саша слушала короткие гудки. Очень увлекательное занятие, если в голове – ни одной мысли…
За этим ее и застал Катков. Саша оторвала трубку от уха и показала её доктору:
– Что это?
Он подошел, взял у нее трубку, рассмотрел, как будто раздумывая, что ответить – как определить этот предмет словом. Послушал гудки. Положил на рычаг.
– Вы слышали?
– Денис – его ребенок? Я правильно поняла? – Катков кивнул.
– Но он же… он же свинкой болел! Спермограмма… бесплодие… как же это, а?
– Редко, но случается. Бывает, – неловко пожал плечами Катков, как будто оправдываясь.
– А… женщина эта… девушка, она же совсем молоденькая… где они могли пересечься?.. познакомиться… разные… Где он ее? Как?
– А вот этого я не знаю. Не докладывались мне. Извините. Бывает…
– А как он узнал, что Дениска здесь… впрочем, это как раз…
– Да. Это – не вопрос.
– А… что там в карточке?..
Катков порылся в столе, выложил перед ней блокнот, на котором были прежняя Денискина фамилия и дата рождения. Снял скрепку. Открыл на третьей странице.
– Вот. Графа «отец». Только это не доказательство. Написано со слов матери. Сказать можно что угодно.
Сашка с трудом сосредоточилась на строчке. Буквы кривлялись, прыгали и разбегались. Ну никак не хотели стоять смирно и читаться:
«Пятницкий Павел Алексеевич».
На ватных ногах Александра вышла из больничного двора, кое-как доплелась до парка. Очень хотелось пить, курить и повеситься. Память услужливо подтасовывала факты: вот Вася заставил ее сюда приехать, Катков предлагал познакомиться с мальчиком… свекровь брезгливо морщилась при всяком упоминании фамилии матери Дениса… Ее папа был как-то подозрительно задумчив, мама… Нет, вот мама, пожалуй, – единственная, кроме нее самой, кто ничего не знал. Иначе не погнала бы сюда, не настаивала бы… Или?..
Вот это «или» и было почему-то больнее всего!
Саша думала. Вернее, она даже не думала сознательно. Ей думалось. Вот так точнее. Понятно все – он считал, что его ребенок должен жить в семье отца, а не в приюте. Если бы он пришел к ней и все честно сказал… Да, и что? Что было бы? Еще неизвестно, что бы она выкинула… Сашка вздохнула. И он струсил. У него действительно был один выход – подтолкнуть, подвести ее к тому, чтобы она сама захотела усыновить именно этого мальчика. Ему нужно было переложить ответственность на нее. Вот он и изворачивался, как мог. И у него не вышло. Вышло у Дениса. Это он заставил ее захотеть стать ему мамой. Сам. И, может быть, случай.
И какая разница, кто отец ребенка, которого она любит? Разница… Да никакой, наверное, если бы это был не Павел… А так – очень больно. Настолько, что хочется выть в голос.
Саша сидела на скамейке, курила и не замечала, что упала сумочка, что губная помада закатилась в траву, а ее кошелек уже давно убежал с мальчишками за мороженым. Что она сама раскачивается, уцепившись одной рукой в волосы и, закрыв глаза, бормочет:
– Не знаю… Не знаю… Не знаю… Не знаю…
Но на самом деле она уже все знала.
Знала, что ничего не скажет мужу о его обмане. Никогда.
И что кто там отец ЕЁ ребенка – это не главное. Главное – что она ему мать.
Потому что он сам ЕЁ выбрал. И это навсегда.