По трамвайным рельсам

«По трамвайным рельсам»
Янка Дягилева
 
Звон, пронзительный и какой-то тягучий, резко вломился в сознание. Он бил не по ушам, а проникал сразу в мозг.
Я с трудом сел, потом открыл глаза. Люди вокруг просыпались. Кто-то уже заправлял постель серым покрывалом, кто-то еще лежал, закрывая уши руками, мечтая досмотреть ночной сон. Везунчик! Мне уже давно не снятся сны…
В комнате тридцать четыре кровати. Семнадцать с одной стороны и семнадцать с другой. Семнадцать лет было Юрге Филлеру, когда он построил на обломках самоуничтожившихся государств наше нерушимое государство. В тридцать четыре он погиб. Перед смертью он просил, чтоб его называли Железный Феликс. Как комиссара госбезопасности времен Гражданской войны. Но дело Филлера живет и государство, построенное им на основе равенства, крепко стоит на земле.
Юрге Филлер разрушил все устои общества, которые уже изжили себя, и создал что-то принципиально новое. Квадрат. Не город, и не государство, а то и другое вместе. Но, если угодно, городом можно назвать Треугольник.
Мир состоит из квадратов, квадрат – из треугольников. В треугольник входит Дом, Работа и Отдых. Я и еще тридцать три человека, живущие со мной в Доме – это все жители нашего треугольника. Города. Семнадцать мужчин и семнадцать женщин. Все мы работаем. Наша работа – ветвь завода. Мы инженеры – чертим детали и комплексы, получаемые из них. Делают комплексы уже на другой Работе. Третье здание – Отдых – это кинотеатр. Только в некоторых треугольниках, я слышал, огромные музыкальные центры. Там люди после рабочего дня слушают музыку. А мы смотрим кино. Вообще-то, если ты не хочешь смотреть кино, никто не будет тебя заставлять. У нас есть свобода выбора. В свободное время ты можешь гулять, спать или просто сидеть. Это твое право. Есть только одно правило: ты не должен выходить за пределы треугольника. Но нам и выходить-то особо некуда: за пределами нашего треугольника железнодорожные пути. Они заброшены – сейчас уже никто не ездит на поездах. А вот светофоры там до сих пор работают. Почему, никто не знает. Да это, собственно, и не интересно.
Я встал, быстро заправил кровать серым покрывалом и наклонился к тумбочке. На нашей стороне спят мужчины. Семнадцать мужчин. На другой – семнадцать женщин. Но только этим мы и отличаемся. В остальном мы с женщинами почти сровнены: все носят одинаковую, серую одежду, брюки, а не юбки. Одинаково заправляют постель и едят одинаковую пищу. Только длину волос каждый выбирает по своему вкусу. Кому-то нравятся длинные, а кто-то стрижется под машинку. Кто как хочет. У нас свобода. Лично у меня короткие волосы и челка до бровей. Мне так нравится. Я видел и мужчин с длинными волосами, но могу им только посочувствовать: волосы мешают работать, а завязывать их нечем. У нас равенство. Ни у кого не должно быть вещи, которой нет у других.
Я достал рубашку на молнии и серые брюки. Складки на вещах, к моему удовольствию, обозначились именно там, где им и надлежало быть.
У нас нет шкафов, только тумбочки около кровати. В тумбочках мы храним все. От одежды до бритвенных приборов. У женщин, разумеется, не бритвы, а что-то другое, но что – не знаю. Не силен в этом. Раз в неделю мы сдаем вещи баннику из треугольника стирки, а получаем их уже из гладильного треугольника. У всех – своя специализация.
 - Привет, Марк!
 - Привет, Семен!
Вообще-то это не совсем по правилам: меня зовут М6275.11-02.6.28.74. М – это первая буква моего имени, 6275 – цифровой код имени, 10-02 – дата рождения, 6 – номер койки, 28 – номер треугольника, а 74 – номер квадрата. Все это сделано специально, чтобы приезжая в другой треугольник или даже квадрат по работе, другие по одному имени могли понять, кто ты и откуда. А цифровой эквивалент кода зачастую заменяет имя. Так даже проще.
 - Здравствуй, Марк, - я обернулся, с удивлением услышав женский голос. Нервно застегнул молнию на рубашке.
 - Здравствуй, К5472.
 - Кира, - она засмеялась и села на мою постель, - называй меня Кира.
Вообще-то это нежелательно – сидеть на чужих постелях, но я не стану делать ей замечание. Все-таки мы Дома.
 - Ты пришла ночевать позже всех. Почему? – спросил я, чтобы хоть что-то сказать.
Она тряхнула длинными светлыми волосами.
 - Но я ведь пришла до отбоя. Отбой в три, если мы ляжем позже, мы не выспимся. Вот и все. Я пришла в два…
Нет, К5472 пришла не в два, а почти в три. Я следил. Я за ней уже давно слежу. Она хорошо работает, но никогда не ходит в кино. Часто не ест хлеб, но забирает свою долю. И приходит в Дом все позже и позже. И как-то странно смотрит на меня. Иногда мне кажется, что она хочет от меня ребенка. Тогда мне становится страшно. Нас заберут в треугольник добеременности. Я там бывал однажды с А2662 из треугольника стирки и больше бывать там, сказать по правде, не хочу. Тем более нашего ребенка я так и не увидел – его направили в детский треугольник. Да и саму А2662 я больше ни разу не встречал.
 - Пойдем завтракать, - К5472 подмигнула мне и, вскочив с постели, убежала в столовую. Я еще раз заправил койку и тоже направился завтракать.
Тридцать три человека уже сидели за длинным столом на нумерованных стульях. Стул с номером 6 пустовал. Это был мой стул. Я сел, улыбнулся соседям и принялся за кашу. Ее варят в пищевом треугольнике и каждое утро курьеры развозят ее в другие треугольники.
 - Слышали новость? – спросил С63535, - в историческом треугольнике человека будут казнить.
 - За что? – Откликнулся кто-то с другого конца стола.
 - Синие фуражки поймали его, когда он выходил за пределы треугольника.
Синие фуражи – это полицейские. Треугольник правопорядка у нас есть, но блюстители порядка почти не живут там, а циркулируют по другим треугольникам. Одежда у них, как и у всех – серая, но, как отличительный знак – синие фуражки на голове. Отсюда и прозвище.
 - Ладно, идемте на Работу, - махнул рукой кто-то. Кто – я не разобрал. Все встали и вышли из столовой. За посудой приедут из треугольника мойки.
Здание Работы было двухэтажным, белым, с огромными синеватыми стеклами. Часть из нас работала на первом этаже – они чертили детали, простую сборку, остальные – на втором, у них уже была сборка сложнее. Я чертил детали, К5472 работала на втором этаже. Поднимаясь, она как-то странно подмигнула мне. С63535 хлопнул меня по плечу:
 - Пойдем, М6275, работа ждет.
Уходя, я слышал разговор двух других рабочих.
 - А Кира самодостаточная, только странная.
 - К5472, пожалуйста, называй ее К5472, чует моей сердце, скоро ее койка опустеет.
 - Жалко будет.
 - Только обидно. Наш треугольник всегда был самым порядочным.
В этот день я работал с трудом. В голове стояла Кира и странно подмигивала мне…
 - Эй, Марк, ты не переутомился? Может, тебе пару дней отдохнуть в треугольнике-санаторие?
Я порывисто оглянулся. За спиной стоял Л4746. Он перегнулся через мое плечо и карандашом отметил несколько ошибок на моем чертеже.
 - Постарайся закончить за сегодняшний день, - бросил он, уходя. Л4746 чертил сборку по моим деталям.
За обедом С63535 поведал окончание истории с нарушителем. Видимо, у него были знакомые среди синих фуражек.
 - А того парня, который вышел за пределы треугольника, казнили.
 - Как? – спросил женский голос. Я почему-то был почти уверен, что это спросила Кира.
 - Не знаю, - С63535 пожал плечами, - электрический ток или смертельная инъекция. Разве мало способов казни?
Днем к нам в кабинет спустилась К5472:
 - У вас где-то ошибка, - сказала она обиженным голосом, - из-за этого у меня не получается сборка.
Пока они с Л4746, согнувшись над чертежом, искали ошибку, я не отрываясь смотрел на Киру. Будто почувствовав мой взгляд, она обернулась. Быстро улыбнулась, обнажая белоснежные зубы, и снова склонилась над столом. Я не разгадал тайну, прятавшуюся в ее улыбке, но не сомневаюсь, что она там была.
Ужинать мне не хотелось, но я не люблю нарушать правила, поэтому вместе со всеми направился в столовую. С63535 повторил историю с пойманным преступником, хотя все присутствующие в столовой уже слышали ее утром.
 - А многих поймали за этот месяц, - спросил Л4746, скребя вилкой по краю тарелки.
 - Этот парень, кажется, был третьим.
 - Это же ужасно! Они позорят наше государство! – воскликнула коротко остриженная шатенка, вскакивая из-за стола, - таких людей надо уничтожать!
Кира, склонившись над тарелкой, быстро ела. Ее глаза смеялись.
Я увильнул от похода в кино, куда упорно тянул меня С63535 и, сославшись на головную боль, направился к Дому. Но в Дом я не вошел. Притаившись за углом, я ждал, когда выйдет Кира. Хотел проследить за ней. Я должен был узнать ее тайну, которая не давала мне покоя. Она вышла, держа в руках белый узелок, настороженно оглянулась по сторонам и уверенно направилась к выходу из треугольника.
Все треугольники огорожены сеткой. Наш – не исключение. Но с той стороны, где проходят железнодорожные пути, покосившийся деревянный забор. Кира еще раз оглянулась и, отодвинув деревяшку забора, пролезла в образовавшийся проем. Немного подождав, я отправился за ней.
На фоне стремительно темнеющего неба ее светло-серая одежда выделялась ярким пятном. Кира шла по шпалам. Я пошел за ней, вдыхая непривычный запах того, что раньше называлось свободой. Она услышала мои шаги, обернулась. Ее улыбка была какой-то безумной. Она взяла меня за руку, и мы молча пошли по шпалам. Потом сидели на трубах, валявшихся неподалеку, вдыхали дым еще работающего завода, смотрели, как перемигиваются светофоры и ели хлеб, припасенный Кирой. Она сорвала травинку, растущую около рельсов, и сунула стебелек в зубы.
 - А ведь я знала, что ты за мной пойдешь, - она улыбнулась, покусывая травинку, - и еще я знала, что ты все поймешь.
 - Что я должен понять?
Она пожала плечами.
 - Что мы пленники, а за свободу казнят.
 - Нас казнят?
 - Если поймают, - она заговорщицки улыбнулась.
Я встал и прошелся по рельсам, балансируя раскинутыми руками. Мне показалось, что даже ветер здесь не такой, как внутри треугольника. Какой-то дикий, беззаботный, свободный. Свободой дышало все вокруг: мигающие светофоры, сваленные в кучу трубы, травинки, трогательно растущие по обочинам заброшенных рельсов.
 - Ты часто здесь бываешь? – спросил я Киру. В быстро наступившей темноте я едва видел ее.
 - Почти каждый день. Если б можно было, я осталась бы здесь жить.
В Дом мы вернулись за пятнадцать минут до отбоя. Все уже спали. Посмотрев на них, я впервые почувствовал, насколько они ущербны.
Я плохо спал, но утренний звонок все же показался чудовищным грохотом. Встать было трудно – болела голова, и руки мелко дрожали. Я не понимал почему, а потом догадался: я боялся быть разоблаченным. Боялся, что Кира подойдет ко мне и все всё поймут. И в 28 треугольник приедут синие фуражки. Я боялся людей.
Но люди остались прежними. Они укладывали постели, одевались и шли в столовую. Точно так же, как вчерашним утром. Но я уже не был таким, как раньше. Вчера ночью, я стал другим. И мне предстояло это скрыть.
 - Привет, Марк!
 - Привет!
Вообще-то это не по правилам, называть друг друга по именам…
 - Я вот не понимаю, - начал С63535 за завтраком, - что заставляет людей соваться за пределы треугольника?
 - А что, еще кого-то поймали? – спросила Кира совершенно незаинтересованным голосом.
 - Нет. Но ведь было что-то вне треугольника, на что пошел смотреть этот парень.
 - Который? – спросил кто-то.
 - Которого вчера казнили.
 - Может быть, ему захотелось свободы, - предположил я.
За столом поднялся хохот. Кира сказала:
 - Мы и так свободны. Какая может быть другая свобода?
 - Не знаю…
 - Просто парень был ненормальным, - рассудительно проговорил Л4746.
 - Убивать надо таких ненормальных! – донесся женский голос.
 - Зачем убивать? – Л4746 даже не повернулся, - хотя сейчас их убивают…
Работать было тяжело. Взгляд падал на деревянный забор за окном, а воображение рисовало заросшие травой рельсы и желтую тарелку светофора. Меня тянуло туда.
Л4746 подсел ко мне:
 - М6275, ты чертовски плохо выглядишь.
 - Голова болит, - солгал я.
 - Может, сходишь в больничный треугольник? Я пропуск выпишу, - Л4746 был моим непосредственным начальником, поэтому мог выписать для меня пропуск в любой треугольник.
 - Да нет, спасибо. Я в Отдых не пойду, а лучше посплю подольше. Может пройдет.
 - Ну, как знаешь, - Л4746 пожал плечами и направился к своему столу. Я перевел дух. Его присутствие пугало меня, я боялся, что в глубине моих глаз он прочтет мои истинные мысли. Я всех боялся.
Я едва дождался конца рабочего дня. С трудом отсидел ужин и ушел в Дом. Решил, что выйду, когда все скроются в Отдыхе. Я лег на койку и заложил руки за голову. За мной вошел Л4746, сел на соседнюю койку, уперся руками в колени.
 - Слушай, Марк, ты не хотел бы иметь ребенка?
Я удивленно посмотрел на него:
 - У меня уже есть один, и я его ни разу не видел.
Л4746 опустил голову и тихо прошептал:
 - А мне бы хотелось… Ну и что, что я его никогда не увижу? Но просто знать, что в этом мире у кого-то такая же группа крови, как у меня, такой же цвет волос…
 - А что тебе, собственно, мешает?
 - А ты думаешь, она согласиться иметь ребенка от меня? – ответил он вопросом на вопрос.
 - Но вокруг миллионы женщин! – воскликнул я.
 - Зачем мне миллионы, - Л4746 отмахнулся от вопроса, лег на койку и отвернулся от меня.
В комнату неслышно вошла Кира, поманила меня. Я указал глазами на Л4746.
 - Не обращай на него внимания. Он странный. Пойдем.
Ночь была ослепительная. Кира ходила по шпалам, и неяркий свет светофора вырывал из темноты часть ее фигуры.
Она тихонько напевала:
 - Мы плененные звери, голосим, как умеем, глухо заперты двери, мы открыть их не смеем.
 - Откуда ты знаешь эту песню? – спросил я у темноты.
 - Это стихи, - выдохнула Кира мне в ухо.
 - Откуда?.. – она закрыла мне рот ладонью.
 - Я знаю, что книги вышли из моды и никому не интересны. Но это не значит, что их нельзя найти. И прочитать.
 - Но ведь книги написаны на особом языке?
 - Бред! Язык один. И для чертежей, и для книг.
Она исчезла на минуту, потом вернулась с чем-то, напоминающим маленькую папку, сшитую с одной стороны и карманным фонариком.
- Это книга, - Кира сунула папку мне в руки, посветила на обложку.
 - Утопия, - прочитал я. Она кивнула, и ее волосы осыпали мои плечи.
Я раскрыл книгу наугад, прочитал.
«Они не в силах влезть к тебе в душу. И до тех пор, пока ты чувствуешь, как важно оставаться человеком, ты – победитель».
Кира вдруг погасила фонарик и, схватив меня за плечо, повалила на землю, сама упала рядом. Мимо, в нескольких шагах от наших голов, проехала тяжелая серая машина. В шуме ее двигателя было что-то дьявольское.
 - Что это? – прошептал я, задыхаясь от страха.
 - Смерть.
 - Синие фуражки?
Она кивнула, потом обернулась с дерзкой улыбкой:
 - Пока мы не попались – мы победители.
 - Пойдем домой, - я протянул ей руку, и мы медленно пошли по шпалам к проему в заборе. Кира тихонько пела:
 - Мы плененные звери, голосим, как умеем, плохо заперты двери, мы открыть их не смеем.
Я уже не думал о дне, я вообще ни о чем не думал. Я думал только о том, что ночью можно будет снова стать собой.

 - Луис, а Луис, когда-нибудь твоя ошибка будет стоить человеческой жизни, - С63535 бросил чертежи на стол перед Л4746, - тринадцать ошибок, почти рекорд, - добавил он, смеясь.
Лицо Л4746 покрылось красными пятнами. Я стоял в углу и мучительно краснел. Моих ошибок, я был в этом уверен, в чертеже была почти половина. А Л4746 последнее время, внимательностью не отличался.
 - В общем, позор двадцать восьмому треугольнику, - засмеялся С63535.
В комнату вошла Кира. С 63535, все еще усмехаясь, взмахнул перед ней чертежами:
 - К5472, дорогуша, посмотри на это позорище.
 - Я в восхищении, - процедила она, развернув перед мужчинами свой чертеж, - и справьте ошибки и принесите мне наверх. Это надо доделать сегодня.
Проходя мимо меня, Кира прошипела:
 - Пренебрежение к работе вызывает подозрение, делай хотя бы вид, что она тебе интересна.
Я только пожал плечами. Работа незаметно отошла даже не на второй, а на какой-то дальний призрачный план. Даже делать вид стало сложно.
В тот день на Работе мы закончили чертежи. Завтра по ним уже начнут изготавливать детали в другом треугольнике. На нас это уже не касалось. Завтра у нас будет другое задание. Завтра я опять буду грезить ночной свободой.
Вечер упал на крыши и рабочий день закончился. Я вышел из здания Работы и, закинув голову, вдохнул похолодевший вечерний воздух.
 - Не захлебнись, - усмехнулся над ухом С63535.
 - Чем?
 - Небом.
Я сжал зубы. Я физически почувствовал, как ненавижу этого человека.
Ужин прошел в гробовом молчании. Как затишье перед бурей.
Я вышел из столовой последним. С63535, заходя в здание Отдыха, подмигнул мне.
 - Мне страшно, - я смотрел в землю и чувствовал, как ночь давит на затылок, - мне кажется, что я слишком много знаю. Что я опасен.
 - К черту. Мы оба опасны. Не потому, что мы много знаем. Это не важно. А потому, что мы попробовали свободу на вкус. Нам этого вкуса не забыть. Мы даже не опасны. Мы больны. И мы можем заразить других.
 - И что тогда? – я поднял на нее глаза. Кира сидела, прямая, как струна, напряженная, с глазами, остекленело направленными в пустоту.
 - Тогда государство рухнет, - прошептала она глухо.
 - А потом?
 - А потом, - она повернулась ко мне, в ее глазах горел злой огонь, - все начнется сначала. Свободы нет.
 - Свободы нет, - повторил я как эхо.
Она пододвинулась поближе ко мне:
 - Свобода, Марк, это не ветер, не звезды и не эти рельсы. Свобода – это то, что у нас в душе. Свобода – это возможность говорить то, что думаешь, идти туда, куда хочешь. Свобода – это отсутствие преград, отсутствие глаз. Свобода – это…
 - Самостоятельность?
 - Да.
 - Возможность самому выбирать свой путь?
 - Да.
 - Право на любовь?
 - Да.
Кира посмотрела мне в глаз. Я увидел лишь бездонную сероватую глубину ее глаз, ее затаенную боль и открытую нежность. Она наклонилась и поцеловала меня в губы. В ее поцелуе слились воедино все те слова, что она говорила и все те, что сказать не смогла. Счастье, тепло, усталость, надежда, вера и грусть, отчаяние и любовь. Ее поцелуй пах пеплом несуществующих костров, лежалого сена и белого снега. Ее поцелуй означал свободу.
Мы шли не таясь, скрытые беззвездным одеялом ночи. Мы держались за руки и верили, что этот мир сегодня принадлежит нам. Было почти три. Нам как раз хватит времени до отбоя.
Здание Дома было погружено в темноту. Весь двадцать восьмой треугольник спал. Я чувствовал какое-то нестерпимое счастье оттого, что эта ночь принадлежит только нам двоим.
Мы поднялись по невысокой лестнице и остановились около двери. Оставалось лишь толкнуть ее и снова очутиться в сонном мертвом мирке.
Дверь резко распахнулась. В глаза ударил нестерпимо яркий свет. Кира инстинктивно отпрянула назад. Я удержал ее за руку. Сквозь слезы, спасающие глаза от яркого света, я видел, как Железный Феликс улыбался нам с портрета.
 - К5472.7,03.14.28.74 и М6275.10,02.6.28.74, - из-за слепящего света я не увидел лица говорившего, - вы арестованы за нарушение одного из основополагающих законов нашего государства.
Кира вся подалась вперед. Я крепче сжал ее руку. Мне не хотелось ухудшать наш и без того безрадостный приговор.
Глаза понемногу привыкли к свету, и я различил фигуры синих фуражек. В их руках матово поблескивало личное оружие. По стенкам жались остальные жители двадцать восьмого треугольника. Когда-то мои коллеги, теперь…
Какая-то женщина закрыла лицо руками и сползла по стене на пол.
 - И двадцать восьмой треугольник не стал исключением, - прошептал кто-то.
С63535 и Л4746 стояли с одинаково скорбными лицами.
Синие фуражки не обращали на людей никакого внимания. Один из стражей порядка подошел к нам.
 - Протяните руки, - в глаза мне он не смотрел. Кира не удостоила его даже взглядом. Стояла, окаменев как статуя. Я протянул руки. Сопротивляться не было смысла – нас только двое. И против нас весь мир.
Наручники защелкнулись на моих запястьях. Чтобы сковать Киру, стражу порядка пришлось поднимать ее безвольно повисшие руки. Она слегка наклонила голову, пытаясь заглянуть под фуражку. Он отпрянул, будто боялся, что она посмотрит ему в глаза.
 - Идемте, - начальник кивнул головой и вышел из Дома. Мы последовали за ним. Бежать не было смысла. Ни один квадрат не пустит преступников, ни на одном пустыре нам не выжить.
Наш мир отвернулся от нас. Мы сами заставили его так поступить. И мы ни о чем не жалели.
Здесь нет тюрем, и мы оба знали, что нас ожидает. А еще мы знали, что мы единственные, кто понимал, что такое свобода.

24.01-8.03.2006