Фото: Маша Горелова
Откуда этот странный запах? Уж, кажется, все вывернула, каждый квадратный сантиметр кухни обшарила – так и не нашла ничего, что могло бы так вонять... Может, ей просто мерещится?
Нет, определенно, эта вонь не может быть воображаемой! И Ольга снова принялась за поиски источника тошнотворного «аромата». Наверное, близняшки опять притащили хомячка, купленного на рынке за сэкономленные на школьных завтраках деньги, тот от них сбежал и забился в какую-нибудь щель. Там сдох от голода и одиночества, теперь «озонирует» их жилой коробок. «Ну, я им покажу!» – решила Ольга и отправилась на поиски хомячьего трупика в ванную.
Там тоже ничего похожего не обнаружилось. Зато Ольга выгребла три полных пакета мусора, оставшегося со времен ремонта. Обрывки обоев, банки из-под краски, слипшиеся листочки, деревянные рейки... Все это она когда-то бездумно пихала под ванну, потом все время забывала выбросить. Недосуг было, находились дела поактуальнее. И вот сейчас, наконец, Ольга собрала весь хлам по кулькам и отправилась к мусорному баку.
– Аня, Яна! – крикнула она в комнату, всовывая ноги в уличные шлепки, – заприте за мной, я скоро буду!
Есть в городе Благодатовске дом, который жители любовно называют «ленинским учебником», или сумасшедшим домом. На одной его стене, обращенной к школьному двору и начисто лишенной окон, имеется огромная красная надпись: «Учиться, учиться и еще раз учиться», В.И. Ленин. Девятиэтажное строение на четыре подъезда по гениальной задумке провинциального архитектора построено буквой «Г» и могло бы иметь очень уютный дворик, если бы не специфичность контингента.
При постройке здания предполагалось, что оно будет служить чем-то вроде малосемейного общежития, и из экономии квартирки в нем устроили крохотные, неудобные, дешевые. Еще четверть века назад, в социалистическом прошлом, это было временное пристанище для молодых специалистов и семей, ожидающих в обозримом советском будущем полноценную отдельную квартиру. Заодно его использовали как гостиницу для заезжающих, проверяющих и командировочных. Прошли десятилетия, и глобальные перемены в стране, естественно, затронули и девятиэтажку в центре Благодатовска.
Молодые специалисты давно разбежались кто куда, разменяли пятый-шестой десяток, и их дети, впервые сказавшие «Дай!» в этих стенах, стали взрослыми и независимыми. Часть прежних жильцов преуспели в жизни, купили себе удобное жилье или выстроили дома, а часть осталась на обочине и покатилась с косогора: одни спились, другие озлобились. Вот они-то и образовали костяк жилтоварищества, а заодно и атмосферу самого дома на улице Ленина.
Здесь регулярно отключают то электроэнергию, то газ, то воду. В трех подъездах из четырех сломаны и не подлежат никакому ремонту лифты, и, когда в доме нет воды, а такое случается часто и подолгу, люди таскают ведра на девятый этаж по лестнице, что особенно «веселит» больных и пожилых квартиросъемщиков. Желающих приобрести здесь жилплощадь не разыщешь в полдень с фонариком, а жаждущих продать – тьма тьмущая. Вот и получилось, что квартиру в этом доме можно купить за сущие копейки.
Поэтому в нем живут самые малообеспеченные семьи и одинокие люди. На главной улице райцентра в одном огромном (для небольшого Благодатовска) здании собраны «отбросы общества»: наркоманы, алкоголики, проститутки и тунеядцы. Или просто те, кому в жизни не повезло, должны же и они где-то жить. Изредка встречаются среди жильцов нормальные люди. Вот кого стоит пожалеть, ведь в «учебнике» постоянно слышится пьяная брань, драки там – самое обычное дело. Единственный лифт, подъезды, лестничные пролеты загажены донельзя. Окурки, кошачья моча, следы рвоты и прочие «прелести» обиталища народа сильно пьющего и к уюту равнодушного.
По вечерам почти из всех окон доносятся семейные скандалы, лай собак, детский плач, звон разбивающейся посуды. Отчего-то все старухи здесь – злые и противные (разве не обозлишься, прожив всю жизнь в подобном месте?), женщины – неудовлетворенные устройством мира и супругами, или матери-одиночки, мужики – алкаши (даже если въехал по ошибке трезвый человек, он или спивается под влиянием соседей, или меняет место жительства поскорее).
Как здесь можно растить детей? А ведь и они здесь живут, чумазые, неухоженные, в основном все какие-то несчастные, но трудолюбивые и неизбалованные. Странно, но отчего-то в так называемых неблагополучных семьях у детей как бы сами собой вырабатываются именно те черты характера, которые зачастую безуспешно пытаются воспитывать в своих отпрысках пристойные родители. Они скромны в желаниях, собраны, предприимчивы и ответственны. К тому же намного сильнее привязаны к своим алкоголическим папашам-мамашам. Эти ребята, подчас к семи годам не умеющие читать и считать, не знакомые с самыми известными сказочными и мультипликационными героями, запросто сварят борщ, уберут в квартире, простирнут не только свое нехитрое бельишко, но и мамино, и сестренкино. А пока нерадивая мать мается с похмелья, наученный горькой жизнью малыш в городском парке, пока другие отдыхают, насобирает бутылок, а на вырученные копейки купит для нее бутылку пива и полбулки хлеба. Вечером, с ватагой таких же юных беспризорников, отправится к ближайшему питейному заведению, будет сторожить и мыть машины, драить туалеты, если разрешат, согласится на любую посильную работу, лишь бы заработать немного денег, принести домой еды и, может быть, вожделенную выпивку отцу. Чтоб не дрался.
Конечно, не все так гладко и благородно, детвора из «ленинского учебника» может врать, воровать и попрошайничать, но все это или потому, что очень кушать хочется, или из обостренного чувства семьи. Братишки и сестренки крепко держатся друг друга и оттопчут язык любому, кто скажет, только посмеет сказать, что их мама или папа – не самые достойные члены общества.
Вот в таком месте жила парикмахер Ольга Воронина, здесь она считалась почти богатой, а ее девчонки, восьмилетние близнецы Аня и Яна, выглядели хорошенькими балованными куколками на фоне остальной детворы. Ольга действительно их баловала, как могла, изо всех сил стараясь, чтобы ее дети, никогда не знавшие своего отца, ни в чем не нуждались и не краснели за свою мать. Она, отстояв рабочий день за креслом в салоне, вечером мыла, стригла, завивала и красила чужие головы дома, превратив в некое подобие парикмахерской угол своей единственной комнатки. Брала немного, а клиентки после ее пассов с ножницами преображались до неузнаваемости, невероятно хорошели и уходили просто счастливыми, уверенными в собственной неотразимости.
С трудом умудряясь держать три багажных места в двух руках, захлопнула за собой дверь и спустилась этажом ниже – на их площадке лифт не вызывался.
Не успела она нажать на кнопку, как щелкнула и приоткрылась крайняя дверь справа. Оттуда выглянула крысиная хитрая мордочка алкашки Зинки:
– Оль, ты запах чуешь? – к Ольгиному удивлению Зинка была совершенно трезвой, даже следов похмелья заметно не было.
– А че, сюда тоже слышно?
– А то. Принюхайся, – остренький сероватый носик соседки зашевелился, показывая пример. Впрочем, Зинка вся была слегка землистой, как будто в качестве пудры использовала пепел собственных сигарет, таких вонючих и крепких, что, находясь рядом с ней, Ольга каждый раз давала себе зарок бросить курить.
Принюхиваться, естественно, ей не хотелось. Во-первых, из-за сегодняшних «ароматических спецэффектов» и так сильно мутило, во-вторых, от самой Зинки тоже не розами пахло.
– Не иначе, как кто умер. – Зинка боязливо оглянулась по сторонам. – Кто-то из одиноких. Теперь лежит и тухнет.
– Точно. – Ольга была благодарна соседке за догадку. Самой ей эта мысль в голову не приходила, и теперь она порадовалась, что не одна ощущает запах. Значит, ничего не мерещится. – И не иначе, как по моему стояку, раз несет мне в отдушину.
Они, не сговариваясь, покосились на дверь Колычевых. Михей Михеич и Софья Андреевна жили в «ленинском учебнике» с первого дня его заселения. Работали в школе через дорогу: Михей Михеич преподавал физику, его жена – химию. Последние годы перед тем, как его, ненужного, выгнали взашей на пенсию, Колычев занимал пост директора школы.
Эту пару можно было демонстрировать в качестве наглядного пособия молодоженам. Супруги Колычевы никогда не то что не ссорились – между ними даже мелких разногласий не замечалось. По старой школьной привычке на людях всегда обращались друг к другу на «вы» и по имени-отчеству, а когда думали, что их никто не видит, нежно держались за руки и трогательно ворковали между собой. Каждый вечер в хорошую погоду они выходили на прогулку в небольшой сквер неподалеку. Ведя бесконечный неспешный разговор, медленно прохаживались по аллее, присаживались на скамейку под липой и умиленно любовались пухлыми карапузами, копошащимися у фонтанчика под присмотром озабоченных мамаш. Большинство молодых мам были их ученицами, родители которых тоже учились физике и химии именно у Михей Михеича и Софьи Андреевны. Колычевы знали в лицо почти всех жителей окрестных домов, ведь через их руки прошло несколько поколений благодатовцев.
В сорок седьмом году, израненный и заслуженный, весь в орденах и медалях, пришел Михей Михеич в школу, ставшую им почти на полвека родным домом. А через три года Софья Андреевна закончила институт и присоединилась к мужу.
Их знали и уважали в городе, о них писали в газетах, ими гордились. Вот только дать бездетным супругам приличную квартиру городские власти не додумались. Вот и застряли заслуженные учителя в «сумасшедшем доме» среди алкоголиков-полубомжей. Впрочем, пока Колычевы не вышли на пенсию, близость дома к школьному двору их вполне устраивала. Они жили школой, задерживались на работе допоздна, а домой приходили лишь переночевать. Даже питались, в основном, в школьной столовой да в буфете. Классические советские учителя старой закалки, супруги Колычевы отдавали ученикам все свое время, тело и душу. Даже собственных детей завести оказалось некогда.
Вот на дверь их квартиры и косились, почесывая затылки, Ольга Воронина и пьяница Зинка.
– Да, а ты не заметила, я уже четвертый день не пью! – вдруг совершенно некстати похвасталась последняя.
– Что? Не поняла Ольга, потом до нее дошло: – Да ты что?
– Черт закодировал! Я теперь на горькую смотреть не могу!
– Молодец Черт! А что делать будем? – вернулась Ольга к вопросу о запахе. – Может, постучим к Колычевым? Вдруг у них неладно? Или у бабы Мани?
– Не надо ко мне стучать, – открылась дверь рядом, – у меня все в порядке. Живая я. – И добавила ехидно: – Не дождетесь.
На площадку, опираясь на две лыжные палки, с трудом вышла сморщенная старуха. В любом театре ее с удовольствием приняли бы на роль Бабы Яги или какого-нибудь лешего. Даже переодевать и гримировать не пришлось бы. Видно, она давно подслушивала, ибо оказалась полностью в теме.
– Дохлятиной, говоришь, несет из отдушины по стояку? – воткнула в Ольгу коричневый узловатый палец старуха. – Или у Гротовых опять холодильник размораживают, или Колычев загнулся. Он, поди, старше меня будет.
Подъездная кикимора довольно захихикала, явив соседям два длинных желтых зуба на нижней челюсти. Остальные съело время. Опираясь локтем на лыжную палку, она кокетливо поправила седой локон, выбившийся из-под засаленной ярко-зеленой шапочки, связанной по моде пятидесятых.
– Что за собрание, господа хорошие? – по лестнице, тяжело отдуваясь, взбиралась Верка Кравцова, регулярно приходившая к Ольге стричься, укладываться и обмениваться свежими сплетнями. Ее кратенько ввели в курс дела.
– Так что же вы стоите, куры потрошеные?! – загремела Веерка, – действовать надо!
Она нажала кнопку звонка, но никаких звуков не последовало. Постучала. Еще раз, уже громче. За дверью послышалось усталое шарканье.
– Кто там? – Живой! Компания на лестничной клетке пятого этажа облегченно вздохнула.
– Михей Михеич, у вас все в порядке?
– В порядке, – эхом отозвался негостеприимный хозяин.
– Вы бы открыли…
– Зачем?
– Мы проведать вас хотим, – Вера нарочно пошелестела пакетом, который держала в руках, – гостинцы Софье Андреевне. Конфеты.
У нее в самом деле была с собой коробка конфет. Предполагалось, что перед стрижкой (а то и вместо нее) они с Ольгой будут пить чай и судачить о разных приятных пустячках: разводе приятельницы, болезни сотрудницы, новой любовнице бывшего кавалера. Да мало ли о чем могут поболтать в свое удовольствие две женщины за чашкой чаю и коробкой сладостей! Но ради такого случая можно ею пожертвовать. Ведь не каждый день удается помочь ближнему, а заодно и разузнать побольше о частной жизни своего бывшего учителя. Но приманка не сработала.
– Девочки, Софья Андреевна приболела, донеслось из-за двери. – Не нужно ее беспокоить. Идите домой, я должен быть возле нее.
– Может, вам помощь нужна? – не отступала Федорова. – Врача вызвать, в аптеку сбегать?
– У меня есть телефон. Если нужно будет, я сам вызову. И в аптеку сам схожу. Извините, мне некогда. Софья Андреевна зовет. До свидания, девочки.
Женщины удивленно переглянулись.
– Не открыл. Странно… – протянула Ольга.
– Он всегда такой. Не больно-то ласков с соседями, – подытожила Зинаида. – Хоть и не скандалит никогда, но трояк до получки не выклянчишь…
– Откуда у тебя получка, убогая? – вкрапилась старуха-кикимора.
Но Зинка не обиделась, она спешила поделиться со всем миром своей радостью:
– Я четыре дня, как не пью! Даже на работу взяли! Двор мести. Как раз на нашем участке. Тута дворничиха в запой ушла, а меня заместо нее и приняли! Все, как Игорь предсказывал, Черташ. Он меня и от водки отвернул.
– Ой, бабы, неладно у Колычевых. Душа ноет, – Верка взялась за правую грудь, где, по ее предположению, находилось сердце. – Может, сходим к Черташу, а? Ему-то он откроет.
Игорь Черташ, местная знаменитость, жил в соседнем подъезде. Квартиренка досталась ему от бабушки. Точнее, прабабушки, которая, собственно, и воспитывала его с младенчества.
Мать свою он видел всего один раз. Она приезжала из далекого уральского города Соликамска, когда ему было четыре года. Как он тогда обрадовался! Но только не мог понять, почему эта чужая женщина, которую бабушка называла его мамой, смотрит на него с таким ужасом. И уж совсем не мог понять, почему бабушка с мамой (такой красивой незнакомой мамой) закрылись на кухне и долго плакали. Дошло до него намного позже.
Мать рассказала, что прочно обосновалась в Соликамске и ей, как молодому специалисту, химику-технологу, выделили жилье, обещают вскоре дать отдельную квартиру в новом доме. Вышла замуж за хорошего человека, летчика, сейчас ждет второго ребенка.
Мальчик все ждал, что теперь они с бабушкой поедут «далеко-далеко», и там мамин муж покатает их на вертолете. А потом у него родится братик или сестричка. И они вместе станут играть общими игрушками. Отчего-то ему больше всего хотелось иметь общие с кем-нибудь игрушки. Может, потому, что пока он играл только один, даже дети во дворе его сторонились.
Мамин муж его так и не покатал. Скорее всего, она даже не рассказала ему о первом сыне, маленьком горбатом уродце.
Бабушка проскрипела до восьмидесяти шести лет, до последних дней готовя ему завтраки, обеды и ужины. Когда она болела, он преданно ухаживал за ней, покупал лекарства, кормил с ложечки. Именно тогда он впервые заметил свои необычные способности. Стоило ему подержать ее за руку, погладить больное место, как ей становилось легче. Мало того, он всегда точно знал, где у нее болит и как сильно.
Когда бабушка умерла, Игорь стал принимать больных. Слава о горбатом карлике-колдуне прокатилась по всему району, а затем и области. О нем рассказывали чудеса. Дескать, и боль снимает, и от алкоголизма избавляет, и безнадежных больных с того света вытаскивает. Даже поговаривали, что одним взглядом может избавить от нежелательной беременности. Конечно, половина слухов была полной околесицей. Но что-то он действительно мог.
Соседи к Игорю шли по любой нужде. Пожаловаться на боль в пояснице, поделиться любовной трагедией, спросить умного совета. Его стали уважать. Те, кто в детстве его дразнили и не хотели принимать в общую игру, теперь, стесняясь и блея в пороге, приносили к нему свою боль и проблемы. Чертом его прозвали давно, уже никто и не помнит, когда. То ли из-за необычной фамилии, то ли из-за столь же неординарной внешности. Но прилепилось намертво – зубами не отдерешь.
К сорока годам Черташ накопил достаточно, чтобы купить приличную квартиру или даже частный дом. Но что-то его здесь держало. Если бы его спросили, что именно, он бы не смог ответить, но точно знал – если покинет стены, которые помнят его бабушку, он больше не сможет помогать людям.
Делегация во главе с Верой Федоровой подошла к двери Колычевых. Постучали. Ничего. Переглянулись.
– Не открывает, – прошептала Ольга.
– Тс-с-с! – зашипела на нее кикимора. – Слышь, возится. Где-то рядом. Или в туалете, или в коридоре.
Все притихли, прислушиваясь. Ольга тихонько поскреблась в дверь:
– Михей Михеич!
– Кто там? – раздалось из-за двери. – Уходите, Софья Андреевна уснула. Не нужно ее будить.
– Это Игорь, Черташ. Я на минуточку. Откройте, пожалуйста.
– Ты один?
– Один.
– А кто с тобой рядом шепчется?
– Это Оля Воронина. Она мимо шла, поздоровалась. Уже домой поднимается. – Черташ сделал женщинам знак, чтоб скрылись с глаз старика.
– Сейчас, Игорек, – старик лязгнул замком. – Входи. Только тихонечко.
Верка успела последней прошмыгнуть в дверь к Зинке, и Колычев на площадке застал одного Игоря. Тот шагнул в квартиру и чуть не задохнулся.
– Мы с Софьей Андреевной к Дню Победы готовимся. Она весь день хлопотала, а тут в кресло присела и уснула, – приветливо улыбался старый учитель физики. – Мы ведь с ней, душенькой, всю войну прошли, для нас этот день особый.
Проводя гостя в кухню, Колычев в сотый раз рассказывал Игорю, как они познакомились, как их свели фронтовые дороги, а затем снова раскидали в разные концы Советского Союза. Как он искал свою Софьюшку долгих два года после войны, с каким трудом уговорил переехать к нему на Украину из промозглого Ленинграда.
– Бороться и искать, найти и не сдаваться… Хе-хе-хе! – как всегда, закончил он свою историю. Старик потирал сухонькие ладошки, глаза его лучились светлой радостью. Он точно знал, что он герой – прошел всю войну и остался жив, разыскал любимую и удержал навсегда.
– А можно я взгляну на Софью Андреевну? - Осторожно спросил Черташ.
– Только не разбуди. Умаялась моя хозяюшка, весь день хлопотала. Ведь завтра – День Победы. Такой праздник…
Колычеву уже невозможно было разбудить. Никогда. Игорь это понял, едва переступил порог. Но все же он на цыпочках прошел в комнату. Софья Андреевна, уютная полненькая старушка с аккуратным узелком волос, в лучшем своем платье и янтарными бусами на шее, действительно полулежала в кресле. Ее и в самом деле можно было принять за спящую, если бы не специфические пятна на лице и открытых руках. Черташ оперся о стену, задумался.
– Красавица она у меня, верно? Сколько лет прошло, а она и не постарела вовсе. – Колычев обожающе смотрел на жену. – Это она к празднику принарядилась. Завтра, если хорошо себя будет чувствовать, на салют пойдем смотреть. Вспомним годы молодые. А ты, Игорек, на салют с бабушкой пойдешь?
– Да, если ничего не помешает. Пора мне, Михей Михеич, до свидания.
– До свидания, бабушке привет передавай, – машинально отозвался старик и пошел провожать гостя к выходу. Уже отворяя дверь, опомнился: – А ты зачем приходил? Домашнее задание не получается? Так мы на кухне тихонечко посидим, покажи задачу. У меня и печенье есть.
– Да нет, спасибо. Я просто так. Проведать.
– Ну, что там? – накинулись на Игоря женщины, как только за ним закрылась дверь.
– Плохо. Умерла химичка. Давно. Пару дней.
– А он что?
– Тронулся Михей Михеич. Не понял он. Или не хочет понимать. Со мной разговаривал так, будто я до сих пор его ученик. Бабушке привет передал.
– И что теперь делать?
– Хоронить. Только как ему это объяснить? – Игорь состроил такую гримасу, что в любой другой момент женщины бы прыснули от смеха. Но сейчас было не смешно.
– А за что похороны устраивать? – засуетилась, зашамкала баба Маня. – У них ни копейки за душой.
– Мы с Ворониной по соседям пробежимся, раз такое дело, – из Верки, как всегда, ключом била энергия.
– С кого соберем? С нищих? Ты оглянись, кто здесь живет? Пенсионеры да убогие… – Ольга осеклась. – Извини, Игорь, я не тебя имела в виду…
– Да ладно, чем не убогий – калека горбатый, – совершенно не обиделся Черташ. – Ну, мы скинемся. Баба Маня не в счет, – он заметил, как бабка Ёжка, споро переставляя лыжные палки, ретировалась в свою квартиру, ухмыльнулся. Из приоткрытой двери торчал только любопытный крючок носа да зеленела шапочка.
– А с чего это я им должна похороны оплачивать? – сварливо скрипела старуха. – Небось, они мне даже паршивенького бумажного цветочка не принесут!
– Не успеют, - сказала Зинка и захлопнула дверь соседки ногой. Послышался глухой стук, будто кого-то ударили по лбу.
– Ах ты, пьяница пропащая! – заверещала баба Маня, – Антихристка! И мать твоя гулящая была, и бабка!
Зинка пошла алыми пятнами, ухватилась за дверную ручку и резко рванула. Старуха ухитрилась в последний момент защелкнуть щеколду, и смертоубийство не состоялось.
– Что, достала? – крикнула она в замочную скважину. – А вот я тебе под дверь кладбищенской земельки-то подсыплю! В декаду сгинешь!
– У-у-у, ведьма! - Прорычала Зинка.
- Не советую, – одновременно с ней проговорил Черташ. – Ты, баб Мань, меня знаешь. Назад верну. Втрое сильней отдачу получишь.
– Тогда вряд ли оклемаешься, - злорадно засмеялась Зинка. Бабка за дверью притихла.
– Подслушивает.
– А шут с ней, – отмахнулся знахарь. – К Колычевым врача вызывать надо. Чтоб смерть констатировал. Нельзя, чтоб Софья Андреевна так оставалась.
После долгих пререканий под дверью Михей Михеич все же впустил врача с Игорем к жене. В то, что она умерла верить отказывался. Объяснял, что она спит. Пытался пристыдить «молодых людей» за то, что беспокоят уставшую пожилую женщину. За сердце не хватался, истерик не устраивал. Твердо и уверенно убеждал врача – Софья Андреевна завтра проснется, они сходят на братское кладбище, на митинг к памятнику Солдату, встретятся с фронтовыми товарищами, отметят День Победы рюмочкой вина.
Похороны, назначенные на 10 мая, не состоялись. Когда утром в день похорон пришли за Софьей Андреевной, дверь была не заперта. В комнате в том же кресле и в том же платье сидела Софья Андреевна. Перед ней, на круглом столе разостлана белая скатерть, непочатая бутылка с вином, два фужера. Напротив, в таком же кресле, удобно склонив голову на небольшую подушечку, сидел Михей Михеич в парадном костюме. Ордена, медали, аккуратно на пробор зачесаны седые волосы… По всему столу разложены старые военные фотографии, с которых задорно улыбаются молодые Колычевы. Похоже, что муж и жена разглядывали снимки, вспоминали фронтовую юность. За беседой не заметили, как уснули.
Пришлось срочно заказывать второй гроб, расширять могилу.
В один день, в одной могиле.
А День Победы они встретили вместе.
2003 г.