Смута. В стране переворот. Я не знаю, что это за страна и как называется. И понятия не имею, кто это выдумал.
Ясно одно – я на стороне проигравших, иначе почему меня приковали к этой странной стене? Я к ней спиной, я ее не вижу, но отчего-то знаю: она коричневая в бурых пятнах. Раньше была серой, теперь коричневая. Слишком много она приняла на себя таких, как я.
У меня узкие гибкие кисти рук. Когда-то забавлялась тем, что на спор снимала с себя застегнутые наручники (в какой жизни это было?) Фокус имел успех, особенно у хозяина наручников, который уверял, что они самозатягивающиеся. Как его звали?.. Не помню. И было ли у него имя?
Но сейчас у меня на запястьях что-то живое. Ржавое, но живое. И стоит подумать о том, чтобы пошевелиться, как оно холодно сжимает запястье зубами. Мол, только попробуй – без рук останешься.
Жутко. Душно.
И совершенно непонятно, кто я и как сюда попала. Но точно знаю, что через час меня убьют. И что-то внутри подсказывает, что смерть моя будет страшной.
Пальцами пытаюсь ощупать стену. Наручники разрешают, ухмыляются: ну-ну, тебе это поможет? Камни шершавые, местами влажные и липкие.
Кровь?! Моя? Наша.
Кто я? Жанна Д’Арк? Зоя Космодемьянская? Средневековая ведьма? Или сказочная принцесса, которую похитил дракон?
Не знаю…
Ржавые зубы на шее ослабили хватку: оглядись!
Теперь я смутно вижу письменный стол, за ним что-то пишет чиновник. Может, клерк. Галстук, костюм, розовая плешь.
Стена, потная от ужаса, но возбужденно дрожащая в предвкушении МОЕЙ смерти на ней (она тоже живая!), вонзает мне в спину тысячи мелких колючек.
Мне больно. Закричать бы! Нельзя. Почему – не знаю.
Теперь я могу повернуть голову. Правда, только влево, но и это благо.
Лучше бы я этого не делала!
Рядом висит полуголый старик. Он без сознания, лица я не вижу, но точно знаю, что это мой свекор (выходит, я замужем? - какая теперь разница...) За ним – сотни стонущих истерзанных тел, таких же пленников этой стены.
Сон! Господи, это сон! Как же я сразу не догадалась! Этот кошмар не может быть правдой, теперь остается встряхнуть головой и проснуться.
Не получилось.
В поле моего зрения оказалась нелепая процессия. Пять человек в форме гестапо (почему?!) заискивающе, почти кланяясь, подводят к столу человека в цивильном. Предлагают единственный стул, наперебой что-то галдят, показывают какие-то списки.
В этих списках есть я. И мой свекор.
Вспомнив о нем, оборачиваюсь. Он тоже смотрит на меня, радостно улыбаясь ошметками губ. Он что, с ума сошел? Свекор глазами показал на человека в гражданском костюме.
Откуда мне знаком этот человек? Осанка, характерная посадка головы?..
Муж! Это же мой собственный муж! Любимый.
Ну слава Богу, сейчас он проверит их списки, найдет мое имя и меня отпустят. Нас. Меня и свекра. А может, и всех.
Я напрягаю слух. О чем они там говорят? Он знает, что я здесь? Мы. Я и его отец.
Не слышно. И тут я понимаю, что могу не СЛЫШАТЬ, а ОЩУЩАТЬ.
Вот оно, «гестаповцы» рассыпаются в дифирамбах. Кому-то когда-то он сильно помог. Ему благодарны. Его уважают.
И в знак признательности… Что?!! Этого не может быть! Так не бывает! Хорошо, что свекор этого не слышит… Ему повезло, он снова потерял сознание.
А я?!
Я тоже хочу.
В знак признательности, надеясь на взаимность, мои мучители предлагают мужу выбрать одного из приговоренных. Одного!! И подарить ему жизнь.
Одну.
Обсуждению не подлежит.
Я вижу, я чувствую, как ему плохо. Он из последних сил держит лицо. Смотрит на голую седую грудь отца, переводит взгляд на меня.
Я не знаю, как выгляжу, но надеюсь, сейчас ему это не важно.
Мне рано умирать! Я не хочу! У тебя есть возможность спасти меня.
Заклинаю. Спаси!
И вижу дикую боль в его глазах.
Холодно. Смертельно холодно, душно и жарко.
Мне нужно проснуться.
Я не хочу знать, кого он выберет.
2004 г.