Мне снится, что сердце мое не болит,
оно колокольчик фарфоровый в желтом Китае
на пагоде пестрой висит и прилежно звенит
в эмалевом небе, дразня журавлиные стаи. (любимый Гумилев)
А я просыпаюсь, просыпая, и считаю теперь это нормой, прямым и ясным протестом организма, его диалогом с моим дурацким характером, подкрепленным любовью к противоречиям и склонностью к самоистязанию. И вот, не могу иначе, любое время на какое бы я не завел будильник, это рано, 20 – 30 минут приходиться выводить себя из под одеяла, прибегая при этом ко всевозможным крупным и мелким ухищрениям. Самым, выдающимся из которых, является таймер включения телевизора, спасибо научно-техническому прогрессу. Пустячок, но приятно, ставишь таймер на семь утра, громкость на 22 и в полной уверенности засыпаешь как младенец, утро начинается с рекламы подгузников или прокладок, причем тонких и с крылышками, блин. Как страшно жить. Когда, однажды утром, мои соседи ждали меня у двери с просьбой не будить их так рано, я удивился, в этот день телевизора я даже не слышал.
Теперь встаем. Быстрый чай, быстрый душ – все суррогат, вся жизнь на бегу, с бутербродами вечными с гамбургерами дежурными, любовь и та с кем попало и где попало. И мысли тоже, голова пуста или полна, сразу и не поймешь, какой-то черный квадрат Малевича получился, если сравнение не чрезмерно запутанно. Смотрим на него и вроде квадрат, или куб, или окно дома, пустого дома, или что-то, что неведомо, и поэтому не описано еще никем. Все, что хочешь там есть, в одном флаконе вся наша жизнь, даже для моей любви место найдется. И когда она разорвет, наконец, мою грудь, вероятно именно на этом холсте она и поселиться, не позавидую я тогда сотрудникам музея, приведение моей любви погремит еще своими цепями, всласть погремит.
Во что я верю? В простоту и красоту твоих глаз и в то, что тормозам лучше не доверять. Как только на них полагаешься, так сразу, жизнь ставит точку с запятой и начинает новый абзац с красной строки, проходящей рубцом то по сердцу то по телу, как повезет. Только поверил, только стал надеяться или не дай боже, полюбил, тут же готовь себя любимого к самому веселому.
Ползешь по пробке, удача, что вообще движемся, доказываешь теорему или аксиому, каждый день, что в каком бы ряду ты не ехал именно он окажется самым медленным. Ты можешь метаться из полосы в полосу, подрезать сонных водителей, не пропускать автобусы и маршрутки, но все напрасно, твой ряд самый медленный. Еще один забавный факт, жидкость для отмывания стекол всегда кончается, причем тогда, когда взять ее негде, а ты уже опаздываешь на встречу. У тебя нет времени, а она, вылетая белой пеной на стекло, кончается и это тоже закон. И даже если, ты обманул его и купил на дороге, что-то сине-зелено-фиолетовое, кстати, вдвое дороже, чем обычно, все равно, либо оно замерзнет сразу в бачке, либо не стираемым масленым пятном окажется на стекле, результат один – ничегошеньки не видно.
Есть такое предположение, что не мы выбираем наши дороги, а они нас, кого любим, кого ненавидим, по таким дорогам все смешалось и переплелось и теперь, поди, да разберись где свои, а где чужие. Я вот всего лишь хотел подарить тебе цветы и увидеть, как ты улыбнешься чуть грустно, увидеть, как потеплеют твои глаза и ты, пойдешь сквозь вечер и фонари к своему подъезду и не обернешься. Хотел, но лежал на другом конце города, забравшись под одеяло, с температурой, бредил тобой, видел лето, отложил подальше телефон, проклятый телефон который мог нас соединить, но нет, нет, нет. Наверное, я один, придумавший себе боль, так давно и так надолго, и уж точно зря я жду сегодня твоего звонка.