Влада устало опустилась на стул и расстегнула верхнюю пуговицу своего серого пиджака. Из окна доносились весенние песни птиц, чьи-то громкие голоса, детский смех. Было душно и жарко в этой маленькой комнатке со старыми зелёными обоями и одинокой хрустальной люстрой, которая, конечно же, по-настоящему была сделана не из хрусталя. Занавески чуть трепетали под несильным напором тёплого ветра.
Влада очнулась от давящих на голову с идеальной причёской мыслей, облизнула сухие губы и открыла ящик стола, за которым сидела. Достав из ящика чистый лист бумаги, Влада выбрала из пластикого стаканчика на столе ручку с синей пастой, открыла колпачок и посмотрела на девственную чистоту листа перед собой. Минут пять смотрела. Может быть, десять. Просто смотрела и часто моргала, будто никак не могла вспомнить, зачем ей понадобился этот листок. Затем, она поудобнее взяла ручку в правой руке и написала сверху, чуть ближе к левому краю:
«Моему любимому»
не поставив точки.
-Моему любимому… - чуть слышно повторили губы и растянулись в улыбке. В усталых карих глазах блеснули слёзы.
А рука продолжила с красной строки:
«Здравствуй, Толенька. Как ты? Как там? Как… вообще?..»
Тяжёлый, с трудом вырвавшийся вздох. Чьи-то шаги за дверью. Влада взглянула в окно, а затем снова посмотрела на письмо.
«Я живу хорошо, Толенька. На столько хорошо, на сколько вообще возможно хорошо жить без тебя. Мне тяжело, Толенька, потому что ты сейчас от меня далеко. Но любовь наша ещё живёт во мне, а значит, я ещё жива…
Ты спрашиваешь, как здесь, в городе. Всё по-прежнему. Те же люди, усталые, но жизнерадостные, та же жизнь, гнетущая, но не срывающая с ног. То же небо, что сейчас над тобой, то же солнце, что и сто лет назад, та же луна, что вечна.. И та же я, любящая тебя и ждущая тебя, та же я, которая никак не может уснуть, пока не подержит в руках твою фотографию при тусклом свете звёзд из окна, тайком от детей.. И дети всё так же спят по ночам и видят цветные сны.
Да, всё осталось таким же, Толенька, как и тогда, когда ты уезжал отсюда. Только страх перед будущим пропал. Совершенно. Когда такое прошлое, уже не так больно воспринимать будущее.. Ты, как никто другой, понимаешь меня. И как же я благодарна Господу за то, что ты у меня есть.
А где сейчас ты, Толенька? Под вечно голубым небом? Смотришь в белые лохматые облака? Улыбаешься своими прекрасными губами?
Я так жду тебя… И хоть…»
Влада всхлипнула и закрыла лицо руками. Ручка упала на пол и закатилась под тумбочку. Хрупкие плечи под серой тканью несколько раз вздрогнули, а затем всё в комнате замерло. Даже на улице стало тише.
Влада прислушалась. Тишина.
Убрав от лица руки, моргнув пару раз, чтобы согнать навернувшиеся слёзы, Влада осмотрелась в поисках ручки. Голубой кончик той весело блестел из под тумбы. Влада наклонилась к нему, подняла и снова занесла руку над наполовину исписанным листом бумаги.
«… И хоть, милый мой Толенька, меня уже и не упрашивают перестать ждать тебя, я всё ещё вижу этот немой упрёк во взглядах окружающих. Взгляды разные – уже реже сочувствующие, всё чаще раздражённые. Нелегко людям, простым смертным людям принимать такую глубокую веру и любовь.
Но я, Толенька, я не буду врать им, что забыла тебя, чтобы успокоить их. Потому что я жду тебя. Жду, как и год назад, как и два года назад, как и… с того момента, как ты ушёл на войну.
А ведь в последнем письме, Толенька, ты написал мне, что война уже почти закончилась и что после её окончания ты вернёшься ко мне, и мы будем жить с тобой и нашими детьми вместе, как настоящая счастливая семья! Ведь я так устала жить одна, Толенька, так устала..
Но я не жалуюсь. Ты же знаешь, я никогда не жалуюсь. Как ты раньше-то говорил?..»
Влада тихонечко рассмеялась и покачала головой.
«Ты говорил, что я «необыкновенно живучий, вечно живой и самый жизнерадостный человечек на всей Земле». Ты, я помню, всегда смеялся после этих слов, а я смущенно улыбалась и пряталась от стыда перед подругами в твоём плече. А ты прижимал меня ласковой рукою и нежно целовал в макушку, как маленькую девочку, как свою маленькую девочку..
А я ведь давно уже не маленькая девочка, Толенька. Война, она, знаешь ведь, не даёт времени ни на детство, ни на юность.. Ни на что, Толенька. Она заставляет взрослеть, даже если ты всем своим существом не желаешь этого. Я не хотела, но она заставила.
И всё-таки, я благодарна судьбе за это. Потому что я стала такой, какая я есть. И дети теперь такие, какими и должны были стать. Война не разрушила меня, а научила. Строгий учитель, жестокий судья, неумолимый палач.. ах, что это я?»
Секунду поразмышляв, Влада перечеркнула последнюю строку двумя аккуратными линиями, а затем продолжила:
«А ещё в последнем письме ты написал, что когда вернешься, расцелуешь меня ровно столько раз, сколько мог бы расцеловать за все годы, проведённые нами в разлуке. Я улыбаюсь этим искренним и желанным словам. Ты романтик, Толенька, неисправимый и законченный романтик, за что я тебя и полюбила! Так смешно было смотреть на своих подруг, когда они повыскакивали все, как одна, замуж за интеллигентных умненьких мальчиков, а я, «дурочка», вышла за тебя, моего улыбчивого мечтателя с ямочками на щеках и озорной белобрысой чёлкой.. Вот бы сейчас растрепать эту твою белобрысую чёлку!!
Но не могу… я – здесь, а ты – там. Далеко-далеко. Знаешь, я слышала песню. Там пелось:
Дом далеко-далеко,
Мир далеко-далеко,
По плоскости стук сапог.
Девчата, вернитесь в срок.
Я бы спела тебе на ушко «Толенька, жду тебя в срок», как ты и обещал, когда закончится война, но ты «далеко-далеко..»
..И это невыносимая правда. Правда.»
Стук в дверь. Влада отмахнулась от назойливого звука и громко, чтобы скрыть дрожь в голосе, сказала:
-Сейчас, сейчас!..
«Как жаль, Толенька, но вот и пора мне закончить письмо.. Все мои письма похожи, словно двойники, но видно по-другому я уж и писать-то не умею. Ты меня за это прости, Толенька, ведь я же прощаю тебя за то, что ты никак не приезжаешь… ведь… ведь…
Толенька. Поздравляю тебя. Война закончилась!..
Любимая твоя Владислава с поцелуями и приветами от Нади и Ивана.»
-Ма-ам!
Влада поднялась из-за стола, сложила исписанное с двух сторон письмо пополам, затем ещё раз пополам, и положила его в белый конверт с пустыми строками «кому, куда, от кого, откуда».
-Иду, Наденька, иду.. – пробормотала Влада, заклеив конверт.
Чуть прикрыв окно, Влада направилась к двери. Возле большого зеркала на стене остановилась, заправила за ухо седую прядь волос и раскрыла дверь.
На пороге стояла хмурая Надя в строгой чёрной юбке и белой блузке с букетом лилий в руке.
-Мама, ты готова?
Влада кивнула, старательно пряча за спиной письмо без адреса.
-Тогда поехали..
Серая плита с фотографией стояла прямо перед Владой, Надей, Ваней, Ваниной супругой Лидой, и внуками: Гошей, Лизой и Людой. Гоша, Лиза и Люда тихонечко положили на плиту по кусочку печенья, оправили одежду и умчались в мороженицу под осуждающими взглядами родителей. Ваня и Лида подёргали сорняки, нахально разросшиеся вокруг плиты, подняли набухающие бутончики васильков к небу и, держась за руки, медленно побрели по тропинке к выходу. Надя долго стояла возле матери и хлюпала носом. Потом она поправила лежавшие печенюшки, поставила рядом с плитой стакан, налила в него из бутылки несколько капель прозрачной жидкости, положила поверх него кусочек хлеба. Ещё раз шмыгнув носом, Надя посмотрела на мать и сказала:
-Только ты недолго, мам. Я тоже к выходу пойду.
Влада кивнула, и Надя вышла из калитки, окружавшей могилу с плитой. Влада и серая плита остались наедине. Хотя нет, ещё прилетели воробушки и стали клевать печенье над черно-белой фотографией молодого человека со светлыми волосами, широкой улыбкой и ямочками на щеках.
Влада села на скамеечку возле плиты, положила на колени букет из четырёх лилий и улыбнулась.
-Вот мы снова и свиделись, любимый мой…
Влада подняла уже плохо видевшие глаза к небу, чтобы не закапали слёзы, поёжилась, словно от холода, хоть на улице и стояла прекраснейшая погода – тепло, солнце, ветерок, и так и стала сидеть.
Через десять минут старушка посмотрела на черно-белую фотографию. Прочитала надпись под ней: «Серых Анатолий Иванович. 1918-1944», а затем тёплые слова, написанные чуть более заметно: «Единственному и любимому Толеньке за всё счастье, подаренное им мне. Владислава».
Влада поднялась со скамейки, медленно положила около плиты с противоположной стакану стороне букет белых лилий и запечатанный конверт без адреса с письмом. Нежно погладила тонкими пальцами фотографию, с видимым трудом выпрямилась и торжественно-печально сказала:
-Вот ты сказал, Толенька, что вернёшься, как война кончится… Война кончилась много лет тому назад. И я, Толенька, всё равно жду тебя, ведь ты обещал. Люблю, жду и..
С Днём Победы, Толенька…
8 мая 2004 года