Ээх, липа-лапа. Улыбнись.
Улыбнись Анюта, долго собирался, и вот он я - пишу...
Пишу и оглядываюсь. Знаешь же, сколько стоит межгород. Дорого, да, вот я и пишу и оглядываюсь -дорого уже или еще нет.
Смеешься.
Смешно до ямочек на щечках.
Смешно набирать пароль - код доступа - телефонный номер. На каждую ошибку - прокуренный хриплый голос как щелбан по носу.
Смайл.
А, что такое смайл? Ну это значит мне уже смешно. Они - пароль не тот, а мне смешно. И ситуация не смешная. Ведь спят люди. Ну или должны. Спать. Время-то уже... того. А они не спят. Или спят. Но это не понять - голос прокуренный и из него ничего не понять.
Анют, слышишь, оптимизмом исхожусь заради хорошего письма.
Нда.
Особенно к вечеру.
Особенно чем больше людей встречается, тем больше.
Чего-чего. Оп-ти-миз-му.
Люди мечутся вокруг, общаются, являют собой общество. А ты сидишь на табурете, рассматриваешь дырку на носке тапочка и мечтаешь о позабытой тундре, в которой нет ни электричества, ни радио, ни пластилиновых проблем этого самого общества, ни самого этого общества. Только теплые олени. Конечно с шерстью. Правда, какая у оленей шерсть...
Олени значит, снег и горячий чай.
Ну откуда я знаю, какой в тундре чай. Ну, из мха какого-нибудь. Или из деревьев лилипутских. Да не лилипутских, а карликовых.
Смайл (это смешно).
Кинешь чего-нибудь такого, из карликового, засушенного. Вот и чай.
Да нет. Без сахара. Ну, с сахаром - это уже в удовольствие. А удовольствие - это уже про цивилизацию. А цивилизация - это уже про людей, а про людей - нууу, ведь от них и забирались подальше в эту самую дурацкую тундру с оленями...
Анюш, а помнишь: дождь, теплые лужи и босые пятки по дорожке. Низкие тучи и сладкий дождь. Темные окна и шарахающихся от нас, как от больных, серых прохожих? Туфли в руках и теплые лужи. Полуутонувшую лодчонку, фонарь на набережной, мокрые ступеньки и смех. Счастливый смех радости бытия и трепета существования. Не помнишь? Вот и я не помню. Да и не было этого. Лодчонка, конечно же, утонула, фонарь из-за больших расходов давно отключен (странно, что его еще не сдали на металлолом), а на набережной стоит распущенное питейное заведение.
Да, лапа моя, оттуда я сегодня. А то был бы столь многословен, жди. Да знаешь же ты все...
Золото мое, мне иногда кажется, что и зовут-то тебя по-другому и говорю я с тобой как через забор. Знаешь, как? Вот улица, слева двухполосная дорога, по ней туда-сюда ездят автомобили. Правее - тропка для психов - пешеходов. Почему психов? Да потому, что пешком сейчас идти не модно и трудно от одной остановки до другой целый километр. И для из окна автобуса глядящего, идущий пешком в такую даль - псих. Еще правее - ряд деревьев. Полудохлых каштанов/тополей/берез или не полудохлых, но обязательно ряд - обязательно. Еще правее - еще одна тропка. Тропка для психов, которые скромные, которые не хотят, чтобы на них смотрели те нормальные, которые из окна...
А потом - забор. Зеленый, начинающийся здесь и кончающийся там. Кончающийся теоретически, поскольку в перспективе все там превращается в серую точку - двухполосная дорога, тропка для психов, ряд деревьев, тропка для психов и зеленый забор. И все это кишит, шумит, пылит и шевелится... А перед и за забором...
А перед и за забором мы.
Я - тут. Ты - там.
И между нами забор.
И мы идем по дорожкам для тех самых, на нас смотрят те самые, и мы смотрим друг на друга в щели между досками, в дырочки от сучков/гвоздиков...
Смотрим-высматриваем, говорим, но ничего не слышим из-за шума едущих по дороге автомобилей и мыслей не психов из этих автомобилей и автобусов. Их вереница, как и забор, нескончаема. Мы шепчем, кричим, смотрим, но...
Аюш, это уже дорого или еще нет? Столько слов уже, а сказать ничего не сказал...
Нда. А я курить бросал. Ага. Выйду на балкон, покурю и брошу. Кстати, тут у меня зацвели любимые твои розы. Правда, молодые они еще. Стебель тонкий, а цветок крупный. С красными махровыми лепестками. Я же помню, другие цветы - не цветы, если они не розы. Розы красные, розы красные и розы красные. Розы белые, розы желтые - это не розы... Поэтому любимые мои ромашки-лютики-колокольчики, дикие и естественные - тоже розы. Синие, белые или розовые - все они красные розы. Красные розы, в которые с разбега, с остервенением каким-то после всех этих проклятых дорог, полудохлых каштанов и заборов - с разбега, с болью и кровью - лицом и до самих корней на едином вдохе... Эээх! И только звон в ушах, и жужжание пчелы... А на самом деле - табуретка, тапочек, дырка и палец в ней...
Вот Анька, такие пироги. А вообще все пучком. Ну не должно же все радость приносить. Если все устраивает, это означает одно - футлярчик по размеру сшит. И не вырасти уже из него и не выпрыгнуть. Слава богу, что сердечко мое нетерпением еще стучит. Ей-богу, ласточка моя, отращу-ка я бороду до пупа, сойду с ума и пойду с пустой сумой рощицами по земле русской бродить. Буду спать в истомленных божьей благодатью полях, пить воду из земли самобьющую, да молиться деревянным истуканам.
Смайл.
Это блажь во мне хмельная бродит.
С утром дурь вся из головы да выйдет. И поеду я в обчество счастливый работать и радоваться цивилизации. В автобусе. По дороге. А на дорожке никого не будет. Совсем никого. Ни с одной стороны "деревянной" аллеи, ни с другой, ни одного "психа". И так до вечера... А ночь... О! Ночь - это время гениальных людей, насладившихся за день "цивилизацией". И не уснуть и не проснуться. Ибо - ты. А день прошел в резиновых сапогах по колено, по синим, белым, или розовым розам - не розам - нам, а потом - тапочек с дыркой, пара табуретов, и футлярчик по размеру...
Эхх, липа - лапа, улыбнись. Человеки же мы. Прикололся боженька, порадовался. Что тут поделаешь. Вечером - ключик на завод. Утром - пружины заряжены, марш-бросок до обеда, после обеда как-нибудь до вечера, а уж ночь...
А вот ночь-то - это да...
Люблю я тебя.
Смайл.