Рассказ первый. Одинокий человек.
Некоторые вещи, обычные вещи поражают меня своей красотой. Мы только что, секунду назад, сидели во мраке и тьме, а тут вдруг солнце выглянуло из-за серых зданий и так по-доброму блеснуло, что захотелось улыбаться. Все эти радости природы: солнце, небо, земля и прочая красота контрастировала с мелочностью и мелкостью человека. Ибо природа по сущности своей понятие широкое, а человек – узкое. Человек – это всегда «капля в море», в толпе или, в общем, в природе, он обособлен, как бы то ни было, враждебен миру, в котором живёт. Человек – это антитело в кровушке матери-земли. И рано или поздно, она умрет оттого, что антитела съедят её хрупкое естество.
Почему же в моей мысли такой резкий переход от прекрасного солнышка к грязной сущности человека? Потому что солнышко скоро спрячется за тучки, а человек останется.
К тому же, состояние упадка – это вечное состояние моей души. К осени оно усиливается и возникает ощущение, что я заживо гнию вместе с этой желтой листвой под ногами, будто меня хлещет ветер не по лицу, а по высохшим прожилкам, мотает меня из стороны в сторону, как тоненький тополь.
За окном находилось что – то белое, неумолимо сливаясь со снегом. Поверхность объекта была гладкой и чистой, как крылья ангела. А золотистый свет солнца дарил предмету легкость и некую божественность.
Молодой человек, сидящий за лакированным столом долго вглядывался в ЭТО за окном, напряжённо прищуриваясь, и, когда убедился окончательно, что ничего не увидит так, одел очки. Он, для пущей точности, прищурил левый, припухший от хронического недосыпания, глаз и понял, что за предмет за окном – грязный, облезлый «жигулёнок», правда, покрашенный тысячу лет назад в белый цвет. А, может, и москвич.
Человек громко кашлянул, прикрыв рот кулаком. Лицо его покраснело от тяжёлого сухого кашля, глаза заслезились, давно потрескавшиеся и пересохшие губы что-то прорычали.Он только начал курить: ещё не прошло и 2-х месяцев с тех пор, как он почувствовал во рту горький привкус никотина, а кашель уже появился. Хрипоты прибавляла и подхваченная на днях неизвестно где простуда. Наверное, заболевания подобного - подлого толка всегда селятся в помещениях бедного типа.
Стол был заставлен различными вещами, которые, как считал сидящий за ним, были нужны ему каждый день для работы над собой, своими мыслями, мыслями других людей.
Слева, как и положено, висела тусклая лампа с желтым противным светом, который давил на мозг, глаза, виски.…Однако, лучше вглядевшись в обстановку комнаты с тремя глухими, покрашенными в черный цвет стенами, можно было увидеть маленькое, с облезлой на подоконнике краской, окно. Однажды он посмотрел в это окно и едва увидел кусок заснеженной проезжей части внизу, именно тогда он заметил, что в комнате было относительно темно, и не столько даже темно, сколько мрачно.
Пожалуй, только заставленный грязными кружками, папками и книгами стол с горящей лампой отмечал наличие жизни в этой комнате. Сама комната не превышала по размерам и 3-х кв. метров. По правую руку от входа в комнату на полу лежал скатанный полосатый матрац, который, судя по всему, расправлялся на ночь и приходился молодому человеку кроватью. Также, интерьером комнаты было два сильно потёртых стула, обтянутых зелёной материей и крючки для одежды на стене, слева от входа в «квартиру». Общий же эффект от этой комнаты составлял впечатление плохо содержащегося чулана.
«Предательство друзей…, неразделённая любовь…»- писал молодой человек: «Наверное, я слишком тонко воспринимаю события своей жизни, на самом деле значения особого не имеющие. Огорчаюсь по пустякам. А эта жестокая фраза, которую она мне сказала,…будто плетью полоснула по щеке. Лучше бы ударила тысячу раз, чем вот так… «Петр, ты загнанный зверёк»…»- юноша усмехнулся. И лицо его в жёлтой краске лампы стало похожим на физиономию дьявола. В глазах вспыхнули печальные пугающие огоньки и потухли, превращаясь в слёзы на щеках. Он не дал себе возможности расслабиться.
Боль стискивала его грудь.… Хотелось рыдать, но он то и дело боролся с этим непонятным желанием. И, стискивая зубы так плотно, что, казалось, сейчас хлынет кровь, или зубы поломаются, сдерживал душевный порыв к крику. Он душил свои чувства на корню в груди, так, что они не успевали подобраться к горлу – прямому пути наружу, в мир жестокости и несправедливости.
Однако один из этих порывов он не успел сдержать и с диким стоном стукнул кулаком по столу, да так, что разбил стекло. Рука отскочила, на ребре ладони кровоточил порез. Юноша с безразличным взглядом и судорожно трясущимися губами опустился на холодный кафельный пол, забился под стол, сгорбившись, и, как будто пытаясь занять как можно меньше места, прикрыл тонкими руками лицо и закрыл глаза. В темноте оказалось ещё страшнее, и, он решил поднять веки. Страх перерос в реальность. Он был одинок.
Рассказ второй. Утренний сон.
Он, безусловно, был болен. Болен был настолько, что не мог даже пошевелиться, даже поднять веки. Бесконечная телесная слабость, пришедшая к нему этой ночью всё не отпускала. Уверенность и сила духа постепенно заменялись страхом, а страх…, страх превращался в ужас, кошмар, перерастал в панику.
- Ну, давай, проснись, поднимись с кровати, заглуши будильник и иди, иди в бесконечность будней! – кричал его мозг, а тело оставалось неподвижным.
Он чувствовал, он всё чувствовал вокруг: как возится с завтраком на кухне жена, как смотрят телевизор за стенкою соседи, как медленно просыпается дом, город, как живёт мир, как крутиться планета…
Он чувствовал, как с него содрали теплое одеяло, заставив покрыться гусиной кожей всё тело, почувствовал холод и, коснувшийся его лица, зимний ветер.
Он хотел открыть заспанные глаза, но почему-то сжал веки ещё плотнее. От этой беспредельной, космических размеров, слабости ему захотелось долго и пронзительно кричать, однако он этого не сделал – он знал, что его не поймут ни жена, ни соседи, ни дом, ни город, ни мир. И тогда он просто заплакал от осознания своей беспомощности, от обиды на всё. Слёзы принесли ему дозу облегчения, но только на время. Ведь он был болен навечно. Вместо выздоровления после укола, больной уснул и его забил болезненный озноб. Он хотел умереть, смерть была его мечтой.
- Хорошо, - сказал он себе,- пусть я буду жить, но хотя бы оставьте меня в покое!
Покой…более ничего ему не хотелось. Но покоя не было.
Хотя бы пять минут, ещё пять минут…
Веки его расслабились, слёзы ушли. Он увидел, не смотря на закрытые глаза, свою комнату, кровать, в которой кто-то спал.
- Кто ты?- спросил он нечто, лежащее на кровати.
- Я – я – я - а…,-голос был хриплым и беспомощным, - умираю. Помоги мне!
Существо лежало к нему спиной, но он ясно увидел, что сквозь грудь, плечи и шею создания проходит непонятное размытое темное облако. Облако-душа!
- Кто ты?- шепотом спросил он
-Я умираю… - существо обернулось, до этого оно лежало спиной, и он увидел сухое человеческое лицо, настолько худое, что казалось нереальным.
- А это и есть нереальность, - сказал он себе, - я же сплю.
- Не – е – е т, - прошипел худой человек. - Не - е – ет! Нет!- этот полускелет, с тенью на плечах протянул к нему свои серые руки, с морщинистыми, с выступающими костяшками, пальцами. Глаза молили и слезились. Никогда он не видел такой безнадежности и боли. Ему стало жалко существо. Не задумываясь, автоматически он подошел и сел рядом с больным на кровать, робко держа хрупкую ладонь странного старика в своей.
Черная тень уродливо дыбилась на спине пришельца, но это не делало его злым, глаза были полны добра и ПОКОЯ.
- Ты, - прохрипел старик, наконец, - знай, это реальность. Я не отсюда, но я пришёл с миром. Я думал, что ты не один, что мы сможем сосуществовать с вами, но, - он закашлялся и стал говорить тише,- вы убили всех по одному, даже не замечая. Мы – ваше дополнение, ваши хорошие мысли, мы хотели сделать вас лучше… Мечты…,-он застонал, облако за его плечами постепенно стало светлеть, пока не стало ослепительно белым, тогда глаза его застыли, а тело неожиданно исчезло. Осталось только светящийся шар, на который можно было смотреть вечно.
- Где ты, милый? Я приготовила завтрак! – она включила в комнате свет, но увидела на кровати лишь белую простынь, а, откинув её, золотистую пыль, она громко чихнула, оделась и ушла на работу.
Пять минут! Еще пять минут… Белое облако растворилось в лучах восходящего солнца, он вяло заглушил неугомонный будильник…
Рассказ третий. Бредовые мысли.
Он относился к людям, которых принято считать «деклассированными элементами общества». В его поступках часто прослеживалась странная непредвиденная линия, но, как известно, люди боятся неизвестности, поэтому его вполне естественно избегали. Но он наивно верил, что он такой же, как и все, пока не выяснилось, что мысли, на которых раньше он просто не заострял внимания, подтвердились. Его мучил не факт того, что он чем- то отличен от окружающего мира, напротив, это его даже возвышало над остальными, но мысль о том, что «масса» видела, что он не понимает своего положения, и даже не намекнула ему. Она, «масса», намекала, но он этого не видел!
С наступлением его двойного положением: в мире ничего не изменилось, воспринимали его, так же как и раньше, но в душе его всё было по-другому. Он то ненавидел эти жестокие, возможно, и незнакомые ему лица, то любил их безмерно.
В мозгу его шла непримиримая борьба чувств и мыслей. Он хотел замкнуться в своей маленькой комнатке и остаться там навечно, может, умереть там, в ближайшие сроки, тая злобу на всех. С другой же стороны он понимал, что мысли его не соответствуют заповедям, что нужно любить ближних, подавить в себе всякую бесовщину и жить. Он боялся, что зло победит в нем, но будто и желал этого, а, осознав это, с ужасом чувствовал внутри себя происки дьявола. Тогда он читал «Отче наш» то про себя, то, в слух, полностью погружаясь в молитву, но страх приходил вновь и вновь. Со временем он молился все реже, часто доставал и разводил спирт, стоящий под окном, и, мокрый от пота и слёз записывал свои, всё более бредовые, мысли в дневник. Покорялся чувствам и анализировал их, ещё больше запутываясь в словах и мыслях.
«26 сентября.
Ужасная мысль пришла ко мне только что. Я осознал фразу «Господь создал нас по образу и подобию своему». Возможно, что я – не человек. И возможно такое, что все мы не люди, а думаем, что мы люди. Может быть, он создал другое, доброе и прекрасное, но не нас, странных существ.
Или, вот ещё, предположим, что я – это все-таки, человек, предположим, но что моё тело – это человек, это можно опровергнуть. Может «образ и подобие» Его есть только душа моя, моё внутреннее состояние, чувства и прочее. А термин о том, что «он во мне» пошел оттого, что люди собой на самом деле считают тело, но не душу (в широком смысле – всё индивидуальное сознание), а на самом деле – это эго внутреннее, а не внешнее».
«9-е. Ноябрь.
…и мне вдруг стало ясно, что я на самом деле думаю, что себя адекватно веду, а на самом деле мысли мои – сумасшедшего человека. И даже более того! Я понял, что, говоря себе о том, что, что я нормальный человек, но, зная, что я сумасшедший, я невольно считаю, себя сумасшедшим и становлюсь как бы нормальным, а потом думаю, что я схожу с ума. И хочется молиться, но молиться то я не знаю кому, потому что ничего не вижу, тогда я решаю жить праведно, чтобы увидеть, но я уже точно знаю, что не увижу, потому что думаю о том, чтобы увидеть, а не жить праведно. А потом я думаю о том, что увижу, но в другом мире, после смерти, и понимаю, что смерти нет. И дикое чувство, совершенно новое открывается мне. Чувство усталости, смешанной с торжеством, радостью, печалью, любовью, всеми чувствами мира, которого на самом деле нет, как и смерти. И умрет только оболочка, которой тоже нет, а «я» останусь. Только спроектирую другую картинку и буду в ней жить. Т. е. я то в ней жить не буду, и другие не будут, но эта картинка просто будет, потому что всем, кто как бы будет, в ней будет казаться, что она существует. Будет казаться, что всё это живет, а на самом деле оно живет, а не существует. Пока я об этом думал продавщица ушла».
«Иногда кажется, что люди, которых давно нет, которых ты, возможно, даже не знал, рядом. Они не здесь и сейчас с тобой, а живут где-то прежней жизнью, будто и не умирали никогда. Они живут себе и живут, творят различные дела, кто-то по прежнему пишет музыку, кто- то по прежнему стихи, а кто-то только начал одно из этих умений развивать. Например, писал музыку, а тут возьми да и напиши к музыке своей стихи. И, кстати, не плохие. А может даже, участники группы одобрят, и будет новая песня, только не со словами его друга, а со словами его. И люди подумают, что он молодец.
Я иногда думаю об их жизни. О том, какие они сейчас. Не о том, какими бы они были, если бы не умерли, а о том какие они вообще. Никогда не знаешь заранее, что, как будет, однако я получается, не знаю и прошлого, какими эти люди были секунду назад, равно как и своих близких. А, может, я плохо смотрю? Я думаю, что, если я увижу, каким был человек родной, то потом пойму каким был и не родной? Может, и в будущее тоже получилось бы заглянуть. А с другой стороны, кому оно надо, в будущее смотреть? Мы и так живем бесцельно, а тут еще и завтрашний день знать будем: совсем не интересно. Наверное, цель и есть в том, чтобы узнать, а что там, за рекой, за следующей минутой, за сегодняшним днем, за смертью. Я не прочь так жить: свято верить в то, что сейчас говорю. Я секунду назад верил, ведь, писал же что-то выше этих строк. А теперь не верю, потому что осознал. Я не говорю , что это не правда, я соглашаюсь с собой, но я не верю в свои слова. Сейчас говорю и вру. Не знаю, зачем говорю о смерти, чтобы показаться умным, наверное, себе. Даже не знаю. Что-то себе доказать хочу.
Все вокруг ослепли, вот и я ослеп. Общество - это весьма болезненный Fuckтор, я думаю. Но проблема то в том, что мы все тысячелетиями воспитывались на священной книге под названием Biblia, совершенно глупой и неграмотной по стилю написания. Там в нас изначально заложили: что добро - это добро, а зло - это зло. Сказали, что делать можно, а что - нельзя. Я осознаю, что убивать себе подобного нельзя, я искренне в это верю, но Кто Это Сказал? Может, мы все живем в неправильном мире, и на самом деле убивать можно (или, не дай Ие-го-говах) нужно. Разве такого не может не быть? Может, высший разум мерит все совсем по-другому? Может, мы просто слуги, над которыми захотел поиздеваться хозяин. А возможно, что мы одни, совсем одни. И то, что я сейчас делаю, это не мой мир, не мои действия, а сон, очень глобальный. Выяснено же, что мы большинство из своих снов не помним, хотя они и есть. И, может быть , я сейчас хочу не уснуть сладким сном, а вселиться в кого-то, родиться заново, прожить все по -другому и умереть, может, успеть кого-то убить. И на самом деле я не умираю, а просыпаюсь, где-нибудь в другом мире, в другом сне.
11 июня».
Рассказ четвертый. Дверь.
Когда он замыкался в своей темной комнате, отрешаясь от всего мира, он садился за черный облезлый стол и зажигал короткую свечу. Он никогда не думал, что ему нечем будет заняться. У него было столько дел в этот момент. Столько надо было сделать, а он сидел в неудобном жестком стуле и смотрел в одну точку, думая о своих мыслях, анализируя свои поступки, переживал день заново. Он мог ни с того ни с сего зарыдать так отчаянно, что будь кто-то рядом, он непременно вызвал бы жалость. Однако он также внезапно начинал смеяться или слегка улыбаться. Часто читал молитвы, нередко заглядывал в «Закон Божий». Он был настолько переменчив в поступках, что посторонний наблюдатель мог принять его за сумасшедшего. Но ему это и было важно. Здесь, пускай в одиночестве, он мог быть таким, каким пела ему душа, а не события или люди вокруг. И пускай он был в глобальном одиночестве, так, что мог представить целый мир как пустыню и себя одного в ней, совершенно одинокого, в пустоте, но именно здесь он мог говорить себе о тех вещах, о которых не говорили за дверью.
Однажды, проснувшись от холода, он увидел, что сквозь щель между полом и дверью пробивается тусклый свет, жОлтый, со светло-коричневыми щупальцами, а за дверью играли тени, как если бы там танцевали шаманы около костра. Он откинул одеяло и, встав на корточки, подполз к двери. Лучи внешнего мира были колючими и вязкими, но он упорно вышагивал по ним коленями и ладонями рук. На секунду ему даже показалось, что он – барабанщик Почётного полка Сибирских шаманов, о котором он, кажется, слышал по одному из телевизоров, которого у него не было. И сомнения его рассеялись, когда он открыл дверь. Длинный грязный коридор, окутанный этим самым жОлтым светом, как старой простынёй, был наполнен странными существами в серых одеяниях.
Когда Петр выполз из своей квартиры, они все резко обернулись на него и со скептическим взглядом осмотрели его с головы до рук.
«Шаманы. – Подумал Петр. – Определённо они. Ибо стать шаманом может только непорочная женщина. А их здесь полный коридор».
Одна из женщин с криком подняв руки вверх (видимо к солнцу) замахала кистями рук. Она явно просила добрых духов изгнать злых духов.
- Убритепрочь такойнадоелдинастырнкакнадоел всеопрал. О… Господи!
«Молиться. Определённое моление». – Сообразил Петр. Он понял, что без его помощи женщине не обойтись – тут нужен бубен или, в крайнем случае, барабан. Он натянул одной рукой полу своего халата, а другой стал постукивать по образовавшейся упругой поверхности. И из ударов его выходила божественная музыка – то духи предков направляли его на путь истинный.
Он сел в позу лотоса и вознамерился взлететь, но что-то мешало ему это сделать. Он понял, что просыпается.
Голова болела, он осторожно взглянул на дверь – в надежде увидеть свет, но на этот раз она была тёмной как никогда. Только он знал, не смотря ни на что, знал, что где-то есть такая же дверь, и за нею – рай.