ГРЕХ
Николай Борисов
Третьи сутки, с небольшим перерывом, моросил дождь. Лес вымок насквозь. Земля перестала вбирать в себя воду. Даже стволы деревьев, насытившись, казалось, источали из своей коры влагу.
Среди утренней мглы и монотонного шума дождя, было едва слышно чавканье сапог, устало бредущих вооруженных людей.
В поднятых капюшонах плащ-палаток они походили на таинственных обитателей ночного леса. Их было четверо. Двое посередине несли грубо срубленные из жердей носилки. Осторожно идущий первым остановился и поднял руку, шедшие следом замерли, бережно опустили свою ношу. Замыкающий группу присел на корточки.
В просвете между деревьев виднелся кусок лесной дороги.
- Привал, - первый сбросил с себя капюшон. – Что за чертовщина? Этой дороги на карте нет. Куда нас занесла нелегкая? – он, озираясь по сторонам, подошел к носилкам. – Час отдыха и вперед. – Опустился перед носилками на колени.
- Олег! Ты как? Олег! – приподнял край брезента.
- Олег, слышишь меня? – Серое пятно лица смотрело невидящим взглядом куда-то в сторону.
- Олег! Ты что?!…Сашек!…Ребята! Олежек умер…
Четверо молча сгрудились у носилок. Стащив с голов капюшоны, они стояли с непокрытыми головами и смотрели в невидящие глаза своего товарища.
С самого начала выход в тыл врага, за Днестр, не заладился. Удачно форсировав реку и перейдя минное поле они неожиданно столкнулись с патрулём противника. Бой был короткий. Скорее не бой, а нападение. Хладнокровно расстреляв, принялись обыскивать убитых и здесь Никита невольно поймал себя на мысли, что эта процедура ему крайне неприятна.
“ Они же ещё тёплые, может жизнь еще не до конца покинули их бренные тела, а с ними уже можно делать все, что угодно. И никто из них себя не защитит.” – Возникшая мысль поразила Никиту. И еще, когда, перевернув убитого лицом к себе удивился, что перед ним не моджахед. Забытое число раз вот так же, переворачивая труп он знал, чье лицо увидит. А сейчас, чисто выбритый подбородок заставил вздрогнуть от неожиданности. Тьфу, - выругался про себя, - Без войны кисейной барышней сделался, совсем отвык от запаха свежей крови. Еще с годик такой жизни и, наверное, плакать навзрыд над убитыми буду. Он с интересом заглянул в открытые глаза убитого, словно пытаясь понять, увидеть, что там за жизнью.
Стрельбой нарушили планы, надо было уходить.
Преследователи шли по пятам и только благодаря дождю, да афганскому опыту им удалось оторваться.
Торопились. На вторые сутки нашли склад с боеприпасами и техникой. Устроили грандиозный фейерверк.
Олег – балагур и анекдотчик или, как его называли друзья ласково – Хохлёнок, прикрывал отход группы. Когда напряжение спало, когда усталость была загнанна, чувством выполненного задания, в самые потаенные уголки сознания там, где он находился, откуда его ждали, рвануло …
- Да-а, жизнь наша – суета и томность духа. Вот и Хохлёнка нет, он еще здесь с нами, а его уже нет. А мог тренировать пацанов кулачному бою в своих Черновцах и жить. – Никита отмерил длину, ширину, рубанул саперной лопатой контуры будущей могилы.
- Рано или поздно так будет с каждым из нас. Только не знаем где и когда. – Он говорил сам с собой, тихо бурча под нос.- Да и хотелось бы чтоб похоронили по человечески, а не бросили на съедение…- Защемило под сердцем, словно кто пинцетом зацепил за живую плоть. Тяжело вздохнул, стиснул зубы до скрипа:
- Весь Афган прошел вдоль и поперек … эх … надо же … так нелепо, Хохлёнок ты наш, Хохлёнок …
- Александр, ты иди к дороге, понаблюдай там … и аккуратней. Витек, вы с Вовчиком яму копайте, а я Олежку пока в порядок приведу. Чтоб пред Богом предстал, как положено. – Никита сбросил с себя плащ-палатку. Дождь неожиданно прекратился. Лишь крупные капли, сброшенные с самого верха деревьев, еще падали, норовя попасть за шиворот, неся разгоряченному телу прохладу.
Могилу копали молча. Земля, насыщенная влагой, оказалась податлива. Тонкие корни деревьев сочно брызгали, словно лопались под ударами лопат и не сопротивлялись.
Никита застегнул на Олеговом камуфляже все пуговицы, на берцах окровавленные шнурки завязал на два узла накрепко, навечно. В кармане оставил зажигалку. Пачку сигарет “Прима” разорвал пополам на две части, одну часть с одной сигаретой засунул в нагрудный карман мертвого товарища, другую в свой карман.
Дно могилы, утрамбовав ногами, застелили ветками деревьев, на ветви расстелили плащ-палатку. Опустили тело, сложили руки крест накрест, а в левую ладонь вложили рожок от автомата.
- Спи спокойно, дорогой наш товарищ Олежек. Пусть земля тебе будет пухом. – Никита неумело перекрестился, за ним перекрестились остальные. – Верь, мы за тебя отомстим.
Плащ-палатку с телом обвязали ремнями, верх могилы, плотно один к одному подогнав, закрыли дрючками, как закрывают мусульманские могилы и торопливо засыпали землей. Когда над холмиком соорудили крест, из-за облаков пробилось солнце. Небо обдало бездонной голубизной.
Они молча постояли над могилой. Трижды подняв автоматы, клацнули, всякий раз передергивая затворами.
Александр – донской казак с сине – бордовым шрамом на левой щеке, прохрипел осипшим голосом:
- Дождь его загубил, дождь, - подсоединил рожок к автомату, вогнал патрон в патронник и повел покатыми плечами.
- Кабы не дождь он не потерял бы тропу. А так … вода траву спрямила, след нарушила, он с тропы и сбился, … спешил.
С ним никто не спорил. Были заняты своими мыслями. Но каждый думал об одном и том же: на месте Олега мог быть любой из них. Просто ему кости судьбы так выпали.
Отойдя от могилы, попадали кругом, несмотря на мокроту, пренебрегая всеми требованиями предосторожности, только автоматы сняли с предохранителей.
Усталость сладостной истомой обволакивала расслабленные ноги, тело. Сухари не хотелось жевать, поскольку от их хруста вздрагивал
осоловевший мозг и сбросивший дрему разум назойливо подсказывал: " не спи, опасность рядом, не спи “.
Никита же с нарочитой яростью вгрызался в кусок пересохшей горбушки. Он знал, что сейчас даст команду и бойцы встанут через “ не могу “ и пойдут. Но медлил, оттягивая этот момент, хотя отведенный час давно закончился.
Наконец скомандовал:
- Все, мужики, пора. Домой вернемся, Олежку помянем и отоспимся, - резко встал, энергично сделал несколько приседаний. – Нам нельзя здесь больше оставаться. Мы и так из графика выпали. Сейчас только вперед и вперед.
Чернявый красавец, Витька – Молдаван угрюмо усмехнулся:
- Нам бы, дядя Никита день продержаться, да ночь простоять. – Все улыбнулись.
- Нет, племянничек Витичка, прошагать, а где и пробежать, а где и на брюхе проползти. И главное следов поменьше после себя оставить. … Хотя … большего оставить невозможно. Он, тяжело вздохнув, осмотрел товарищей. Плащ-палатки крепко связаны и приторочены к рюкзакам. Обувь, обмундирование – все в надлежащем виде. Мельком глянув на могилу, мысленно бросил: “ Спасибо, Олежек. Свой смертью ты дал нам шанс выжить. Спасибо, друг. “ И громко для всех:
- А ну попрыгали, - сам, для примера, сделал несколько подскоков. Этого можно было и не делать, четверо из пяти – бывшие афганцы, более того офицеры разведчики. Нет, уже трое. Один Витька – молдаванин, родом из Тирасполя, не нюхал пороха. Так сложилось, что даже в армии не служил, но науку воевать освоил быстро. Что губка впитывает, а пострелять … медом не корми. Воюет с наслаждением, с каким-то немыслимым азартом. Одним словом – играет. А может такие войны и есть игра для взрослых, игра настоящих мужиков? – И усмехнулся своим мыслям.
Александр в Афгане хлебнул лиха, дважды был ранен, горел в “вертушке” вместе со ставшим в последствии знаменитым генералом. Шрам через все лицо оттуда. После войны, что перекати – поле, благо Союз боль-
шой. Так нигде и не прибился. А на Дону, говорит, душно, обмельчали казачки, выродились. Сорняк, говорит, остался, вроде меня. Хотя папах понашили, да шашек понапокупали.
С Вовкой – Душманом, Никита воевал вместе. Не один сухарь пополам съели, не одну флягу воды разделили, а про то, как на караваны ходили – отдельный разговор. Душманом прозвали еще там, как обрастал щетиной – истинный дух. Это он Никиту в Приднестровье вызвал. Написал: “ Приезжай в Дубоссары, есть интересное дело и с нашими встретимся “ и он приехал.
Никита смотрел на осунувшиеся, грязные, небритые лица, но не видел их. Он видел сжатые губы, жесткие, внимательные глаза, в которых горел холодный рассудок воинов.
- Все, потопали. Александр, вперед, я замыкаю. – И, не оглядываясь, пошел вдоль дороги.
Не прошли и двухсот метров, когда по дороге, разбрасывая шмотья грязи, грозно рыча, пронеслась “ БМП “ с шестью автоматчиками на броне. Где-то далеко в глубине леса послышался лай собак.
Не сговариваясь, прибавили шаг, а потом и сами не заметили, как перешли на бег. Таким темпом, лавирую между деревьями, отмахали километра три, и выбежали к шоссе. Так же, не сговариваясь, попадали в цепь по кустам, зорко всматриваясь и тяжело дыша.
- Никита, еще один такой марш-бросок и не дождется маменька сыночка своего. – Тяжело дыша, просипел Александр, - с вашей беготней, казаки – разбойнички, весь сон разогнали. Он упал рядом и напряженно уставился в сторону шоссе.
- Немудрено, Саня, - Никита сам сипел легкими, - время полдничать, а у нас во рту ни маковинки, ни росинки. В нашей первопрестольной, небось, свободные художники проснулись, кофею изволят кушать. Так что можешь считать и у нас время подъема. Самая пора для творчества. – Он также внимательно всматривался в проносившиеся по шоссе автомобили, автобусы.
Солнце нещадно припекало, земля парила, дышалось тяжело.
Вовка – Душман подбежал, согнувшись, перебежками:
- Командир, надо уходить отсюда, засветимся. Увидят, стуканут, нас здесь и завалят. Не выпустят.
Никита понимал, что собачий лай не случаен, да и БМП с автоматчиками в лесу тоже не на экскурсии. Ищут их. Но как перейти шоссе незамеченными? Как?
Несколько раз по шоссе проехал военный патруль.
- Нет, мы так ничего не вылежим. Давай обратно в лес. До ночи ждать, резона нет.
Проследив, как бойцы, словно тени, проскользнув, исчезли в лесу, он тоже в несколько приемов оказался рядом. Не останавливаясь, побежали друг за другом по лесу вдоль шоссе.
“ Раз, два, три. Три, четыре, пять, вышел зайчик погулять ” … - Никита дышал в нос, задавая себе ритм бега и думал, что становится староват для таких вот пробежек на свежем воздухе.
Неожиданно выбежали на поляну и налетели на телегу. Чуть в стороне паслась темно-коричневая стреноженная лошадь. Мужик, в широкополой соломенной шляпе увидев их на мгновение замер, словно онемел, выронил топор и стремглав бросился к шоссе. Он бежал, высоко выбрасывая ноги, ежесекундно оглядываясь и обеими руками придерживал к груди шляпу.
- Придурок, что это он за шляпу так ухватился? Стой! Стоять! – Никита крикнул, не веря в действие своего окрика. И впрямь, мужик еще пуще пустился бежать, петляя, что заяц. Но поскользнулся на раскисшей кочке, кувыркнулся несколько раз по земле. Шляпа отлетела на несколько шагов.
- Молдаван, возьми его! Живо! Живого и без пальбы! – Никита сощурившись прикинул расстояние. Если мужик выбежит на шоссе, то это конец. Они не дойдут до Днестра.
Виктор, скинув рюкзак, бросился за мужиком, что борзая. Он бежал
не скрываясь, держа в левой руке автомат, а правой размахивая, словно однокрылая птица.
- Саня, ты у нас, как человек знающий, лови и запрягай лошадь. Вовчик, а ты прикрой, если что. Я посмотрю, нет ли здесь еще кого-нибудь. – Никита увидел в кустах шалаш.
Крадучись подойдя, он осторожно заглянул во внутрь. Там никого не было. На ворохе травы валялся большой алюминиевый термос, рядом корзина, закрытая белым вышитым полотенцем. Откинув край полотенца он увидел большую краюху деревенского хлеба, кусок сала и несколько луковиц. Никита сглотнул неожиданно набежавшую слюну, взял термос с корзиной и подошел к телеге.
Лошадь стояла уже между оглоблями, пофыркивая, мотала косматой головой. От шоссе, в их сторону, Виктор пинками гнал впереди себя мужика, прижимая к животу его широкополую шляпу.
- Командир, - Александр жевал зубами травинку, - что будем с мужиком делать? Живым нельзя оставлять. Больно резвый, с собой … тоже … обуза одним словом. – Его шрам побагровел
Мужик упал на колени к их ногам:
- Братцы, братцы, не убивайте. Братцы, не надо … я не хотел … со страху это я … детки у меня … братцы … не убивайте.
- Вот, сука, а? … Ну, сука, - Виктор кровавыми руками держался за левый бок. – Вот сука, а? … Ножиком пырнул … ладно увернулся … кишки б наружу выпустил. – Он, словно оправдываясь, вертел головой, попеременно ловя взгляды товарищей. Его красивое лицо было белым, что полотно.
- Не ожидал я. Нагнулся к нему … поднять хотел его, … а он вот …
- Ах ты, падла! Что удумал! Каплун чертов! – Александр резко носком сапога ударил мужика в лицо. Тот, неестественно вякнув, опрокинулся навзничь и застыл, медленно вытягиваясь телом.
Никита подскочил к Виктору:
- Витек, на телегу! Вовчик, аптечку мне, живо! – Вот чего он боялся
больше всего. – Ах ты вояка хренов. Да разве к врагу подходят близко?
Уложив раненного, осмотрели, рана оказалась глубокой. Обработали, перевязали. Пока мучаясь, запрягали лошадь Никита раздел мужика, оставив того в черных семейных трусах да в майке. Кинули его на дно телеги рядом с Витькой. Никита поверх камуфляжа натянул его цивильное платье. Расселись с оружием. Сверху Никита навалил целую копну мокрой травы. Сам, нахлобучив по самые глаза широкополую шляпу взобрался за извозчика. Неумело шевеля вожжами и понукая, он заставил лошадь двинуться с места. Телега, жалобно заскрипев, медленно двинулась в сторону шоссе.
Путь к выходу на дорогу показался вечностью. Едва выбрались из кювета, как с телеги съехала половина травы, обнажив ошарашенного от неожиданности Александра.
Никита неторопливо слез и, вернув груз в исходное положение, зло буркнув:
- Вы что развалились, как на пикник едете, придерживайте сено. Еще раз мотнет телега и будете, как яйца на сковородке.
По шоссе проносились машины. Напряжение возрастало. Никита всматривался в обе стороны дороги, выжидая выгодного момента, когда можно будет переехать на другую сторону.
- Только бы не патруль, - думалось ему. – Только бы пронесло. Если что завяжется, с раненным Витьком они не сумеют уйти. – Он вдруг увидел себя из окна проезжающего мимо автомобиля и усмехнулся. – Ну и видок, наверное, у меня. Эх, … а впрочем, все суета и томление духа …
Жалобно скрипя колесами и словно вразвалочку, нехотя, они, наконец-то перебрались на другую сторону. Забравшись далеко вглубь леса остановились. Распрягли лошадь. Перекусили мужицким харчем и легли отдыхать.
- Тебя как зовут? – Никита сорвал скотч с губ мужика.
- Братцы, не убивайте, не убивайте, братцы … я ведь тоже советский … братцы. Иваном меня зовут, Иван Федорычем …- Он плакал.
Слезы текли по белым, небритым щекам. Разбитый нос, губы сочились сукровицей.
- Сколько километров до Днестра, Иван Федорыч?
- Тут недалече … - мужик оживился, - по прямой километров пять с гаком. Не убивайте, братцы, я жить хочу …
Никита достал разорванную пачку “ Примы “, закурил:
- Ножиком-то зачем, а?
- Испужался я, братцы, испужался. Думал бандюки какие … не убивайте … у меня трое детишек … как они без меня … младшенькой Анютке шестой годик пошел … не убивайте. Христа ради прошу, не убивайте. – Седая щетина дрожала на мешковатых щеках. Красные глаза, наполненные слезами, глядели жалобно – просяще, заискивая с мольбой.
- “ Не убий. “ – Никита молча курил и смотрел, будто изучая мужика. – “ Не убий”. – Стучало у него в висках. Ну, какое дело ему до этого жалкого старика. Какого чёрта он здесь оказался? А если бы не оказался, то ещё неизвестно как бы всё для них обернулось. Что я с ним рассусоливаю? Шлёпну и дело с концом. Нет, нет …так нельзя, - Что-то внутри у Никиты пыталось протестовать. Какая-то легкая искорка вспыхивала, пытаясь разгореться, но тут же, словно под дуновением холодного ветра, гасла.- Он такой же русский, как и ты, не моджахед и не румын, наш советский и детей целый выводок.… Отпущу, а он ноги в руки и сдаст нас с потрохами. Потом локти будешь кусать. А если не сдаст. Если и вправду домой побежит, а потом…не-ет, ножичком- то он не просто так размахивал. Мутный мужичек, мутный. Витёк по его милости загибается еще, не известно довезём ли.
- А ты, что в Бога веришь? - Ещё пристальней Никита всматривался в мужика, словно пытаясь добраться до его сокровенных мыслей.
- Да, да … вот крестик … посмотри …православный я, он лихорадочно подбородком пытался показать, где у него крестик и стал понемногу успокаиваться.
- Православный, говоришь? А молитвы, какие знаешь? – Никита затянулся дымом последний раз. Затушил окурок в земле. Задавив его большим пальцем, загладив землю, листву.
- “Отче”, “Отче наш” знаю … - Мужик как-то померк, осунулся лицом, постарел.
- Вот и расскажи молитву вслух, - Он усмехнулся: Отче наш и Отче ваш. Ты же убить хотел. Покайся. Ведь это грех. Как же ты так? А еще православный. – Никита встал. - В писании что сказано? Не убий! А ты?
В лесу посерело. День подходил к закату. Раненного Виктора бил озноб. Его то бросало в жар, то он, дробно стуча зубами, просил: ”Му-ужик-ки, со-огре-ейте ме-еня, со-огре-ейте, за-аме-ерзю.”
То метался в бреду, мешая молдавскую, украинскую, русскую речь.
- Пора, - Никита посмотрел на часы. – У нас в запасе шесть часов. Виктора на лошадь. Александр первый, Володя рядом с Виктором, смотри, чтоб не свалился. Я замыкаю. Идите вперед. Я догоню. – Сам подошел к мужику.
- Ну что, Иван, тебе тоже пора. Дома, небось, заждались?
Тот стоял на голых коленях со связанными сзади руками, монотонно раскачиваясь шепотом читал молитву. Щеки дрожали, пот струился со лба.
- Отче наш сущий на небесах … да светится имя твое …
- Ну ладно, ладно. Услыхал Господь твои молитвы. Услыхал. – Никита сзади подхватил мужика под связанные руки. Поставил на ноги, уперев животом к телеге.
- Сейчас веревку разрежу, и иди на все четыре стороны. Но только не вздумай чудить, православный. Бога то, небось, вспоминаешь, когда совсем невтерпеж.
- Да? Да? … Братцы … спасибо, родные мои … спасибо, до конца жизни помнить буду, -мужик больше ничего не слышал, его словно била лихорадка, - … свеч…свечки в церкви за…за ваше здоровье став…ставить буду … спас…спасибо братцы … братцы, спасибо. – Мужик опять заплакал. Он разбитыми губами пытался поцеловать Никите руку. – Век буду … век буду помнить, родненькие мои, спа … - Удар ножом был нанесен профессионально. Тело, мелко задрожав судорогой, успокоилось.
Чуть выждав, Никита закрыл рукой удивленно распахнутые глаза мужика. Перевалив, бросил тело в телегу. Закидал травой. Тщательно обтер нож о вышитое полотенце. Им же, выбрав чистое место, вытер руки и бросил в телегу.
Посмотрел на небо, виднеющееся сквозь макушки деревьев.
-“Не убий”, - едва прошептал он, и добавил громче, - Все – суета и томление духа. – И уверенно пошел догонять своих товарищей.
Но невидимая тяжесть опустилась на сердце. Ему сделалось нестерпимо одиноко и так неуютно, и зябко, что он убыстрил шаг и запричитал:
- Все – суета и томление духа! Все – суета и томление духа! Суета, суета … суета … суета. – И вроде бы полегчало.
Но в нем самом что-то произошло. Случилось что-то ужасное и непоправимое. Он словно разделился в себе. Тело бежало, он слышал свое дыхание и ощущал биение сердца. Какие-то мысли крутились в голове, он видел листву под ногами, деревья вокруг. Даже чувствовал, как капелька пота скатывается по спине. Но что-то другое сжалось, сгорбилось до неимоверно маленькой величины и было в нем, и ждало чего-то неотвратимого, только ему ведомое.
А сзади, вверху, по самым кромкам деревьев, черным, огромным коконом следовало что-то и сбрасывало, сбрасывало тугую, черную паутину. Она проходила сквозь тело, оплетала плотнее и плотнее сердце, а может и не сердце вовсе. Может душу, его душу, в которую он мало верил. Никита, стиснув зубы, остановился и вдруг до него донесся шепот того мужика, читавшего молитву.
Он содрогнулся всем телом, холодная изморось прошла по спине. Нет, нет, не может быть … это ветер … конечно ветер, а может и не ветер … Никите захотелось крикнуть, так тоскливо сделалось в груди.
Перед глазами вдруг распахнулась бездна, словно земля разверзлась перед ним и он завис, паря над ней, ещё мгновение, ещё миг и он канет в эту темную, зовущую в себя пустоту, со всеми своими сомнениями и переживаниями
Дух захватило, воздух жестким куском чего-то несъедобного застрял в горле, он с силой выдохнул и тут же с жадностью втянул в себя липкую тягучую пелену, ощущая всем своим существом, что это не воздух.
Но сил не было сопротивляться и он тянул лёгкими, глотая и захлёбываясь и не чего не осознавая более. Но где-то, ни то в подсознании, ни то с вершин деревьев, даря робкую надежду, как освежающим дуновением веяло: Отче… наш… сущий… на небесах… да светится имя твоё,…да придёт царствие твоё…
- Фю-фю-ю-ю, фю-фю-ю-ю, - раздался свист, Никита увидел своих товарищей, и наваждение исчезло. Он услышал шорох леса, голоса птиц. Оглянулся и заученно выдавил:
- Всё – суета и томление духа. Всё – суета и томление духа.
24.04.2002 г.