моей сестре
------
У Ксюши была одна замечательная способность – умение забывать.
Складывать на самых дальних полочках папки «любовь за № - ом» и запирать пыльный чулан на ключик, который, правда, всегда хранился в районе досягаемости. Так, на всякий случай, если понадобится поворошить прошлое, чтобы хоть как-то скрасить настоящее. А ворошить его последнее время приходилось всё чаще…
Вчера Ксюша доставала пухлую папку за номером три. В ней было мало хорошего, но много – памятного. Смахивала паутину. Обдувала пыль. Аккуратно переворачивала желтые страницы. Где-то на седьмой потекли долгожданные слезы. Двенадцатую захотелось переписать. Четырнадцатую – вырвать! А вторую перечитать еще раз перед сном, чтобы увидеть как…
* * *
… на кухне двоюродная сестра достает чуть растекшийся лимонник из духовки. Друг Юрка курит в форточку, и что-то недовольно бурчит о февральских сквозняках. Димка, шутливо грозя пальцем, смотрит в объектив камеры, приговаривая: «Для родителей и истории: я был – против курения на кухне!».
Ксюша смеется, и этот кадр слегка дрожит.
Юлька выкладывает на большую тарелку дымящийся пирог. (Наезд и чуть смазанный фокус). Поправляет раскрывшийся на груди шелковый халат. (Камера отъезжает, но схватить жест целиком - не успевает, лишь плечо и локоть.)
Юрка закрывает форточку и садится к столу: «Хорош снимать! Идем чай пить!».
И Ксюша переводит камеру в режим ожидания…
* * *
Посуда убрана и перемыта. Бутылочки и соски прокипячены. Юрка в гостиной смотрит телевизор. Юлька задумчиво - в окно: «Не любит он меня, Ксюш!»
- А ты?…
- А я – люблю…
«И я…» - счастливо думает Ксюша и смотрит чуть поверх камеры в прищуренный глаз Димки:
- Ксюшенька, ты бы спела чего! А то посмотри, вон Юлька у нас совсем загрустила. Люлёк, позвать его?
- Не надо, пусть свое «Поле Чудес» смотрит…
Ксюша берет гитару.
Димка пристраивается с камерой на тумбочке. («Бамс!» - и на корпусе «Панасоника» навсегда останется эта вмятинка.)
Юлька, не спеша, закуривает.
И в шестиметровой кухоньке без занавесок начинает звучать тихий женский голос:
«Пока земля еще вертится, пока еще ярок свет, Господи, дай же ты каждому – чего у него нет…»
* * *
А вот и Ксюшино лицо крупным планом. Еще немного бледное после недавней операции. Чуть вполоборота к камере. Слабый свет настольной лампы падает на левую щеку. Темные волосы сливаются с черной водолазкой сразу у шеи. Кадр немного зернист и не резок. (Димка так никогда и не научился пользоваться всеми опциями.) Уставший поворот головы, но подбородок – вверх. Обозначившиеся тени под глазами. Тёмные ноздри и большой рот:
- Дим, знаешь, когда мы с тобой в первый раз расставались, я знала, что это не навсегда. Я тогда и стихотворение тебе написала. Хочешь, прочту?
- Конечно!
И на экране постепенно появляется кусочек пластикового стола с острым Ксюшиным локтем прямо у пепельницы, и красной лампой посередине. Деревянная табуретка, на которой одна нога в джинсах подвернута под попу, а другая (с дыркой в носке на большом пальце), примостилась на низкой перекладине. Туловище слегка раскачивается в такт роняемым строчкам. А руки (крест-накрест) прижатые к груди, как будто стараются удержать всю эту странную конструкцию в равновесии:
От Бранденбургских каменных ворот
До самой Триумфальной Арки
Центральную Европу заметет
Декабрьским снегом, и дождем январским
Отмоет фейерверков гарь
На площадях Берлина и Парижа.
И мы с тобой еще в один февраль
Перешагнем, и к марту станем ближе.
- Здорово! – говорит Димка, - только почему – там, а не здесь? Мы же никогда....
- Значит – будем! – смеется Ксюша, и, подходя к Димке, выключает камеру…
* * *
Юлька с Юркой сидят в гостиной на диване. За окном валит мягкий снег и ложится на карнизы. Голубой от фонарей и немного желтый от люстры. В клетке чирикает Булатка. В манеже - сын Санька. Ксюша с Димой танцуют менуэт («Осторожно, шрам разойдется!»). Дима встает на одно колено и протертая штанина – рвется (в улыбке). Ксюша проплывает круг и склоняется в реверансе. Юлька и Юрка хлопают…
Но этого уже никто не снимает. Это осталось в памяти. И в папке под номером три. На не выписанной третьей странице…
* * *
Ксюша закрывает объемное «дело» и кладет в чулан. На ближнюю полку, с краю, чтобы вернуться к просмотру позже. Потому что сейчас у Ксюши – время яблочного пирога для нынешнего героя номер икс, под условным названием - «J». Папка для него еще не заведена, но где-то в глубине души Ксюша уже чувствует приближение той погран-линии, когда настоящее вдруг становится прошлым. За один день. Один час. Или минуту. Но пока граница еще не визуальна, а лишь – приблизительно осязаема - надо печь пироги и устраивать всем маленькие праздники. Это Ксюша запомнила и выучила (как раз после третьей папки) – наизусть:
- Юльк? Привет! Как дела? – тараторит она по «межгороду». – Как там у вас сегодня – тепло? У нас – почти лето уже! Что делаете с Мишелем?…
- Да вот только что пришли с Елисейских... Гуляли, фиалок первых купили! А вы?…
- Санька с классом на экскурсии в телестудии. Супруг – на скачках в Мариендорфе. Я пирог яблочный пеку. Так, ничего особенного! Слушай, помнишь твой первый лимонник у меня дома? Рецепт не дашь? А то всё эти Apfelkuchen, пропади они пропадом!
- Дам, конечно, записывай…
И Ксюша быстро под диктовку набирает в вордовской папочке «рецепты» нехитрые премудрости…
- Юль, а ты Юрку помнишь? – спрашивает невпопад.
- Ба, мать, ты чего это? Сколько лет прошло!.. Ну, помню, как не помнить. Такая любовь была! (У меня, по крайней мере…)
- Вот именно: «такая любовь»! Куда же всё девается тогда?.. Я вот Димку вспоминала сегодня. Столько лет вместе прожили, и почти столько же – врозь. И ведь даже не думается, не вспоминается, не болит и не тянет. «Такая любовь!» - с сарказмом хмыкнула.
- Ну, вспомнила же сегодня! Значит – никуда и не девается! А вообще, Ксюш, знаешь, у тебя есть потрясающая способность: забывать всё плохое. Напрочь! Как будто – и не было! А хорошее – оставлять в памяти. Я вот так не умею!.. Ну-ка, быстро, ответь мне: почему вы с Димой расстались?
- Ну, ты же знаешь, я толком не помню уже, да и вообще…
- Вот видишь! А про шрам твой на животе он что говорил, например?…
Ксюша слегка задумалась:
- Кажется, что… он похож на чуть надломленный ствол розы, бутон которой упал вниз, и там и раскрылся… что когда сижу – роза улыбается как с полотен да Винчи… а когда лежу – подводит черту максимальной глубины вхождения! - и Ксюша счастливо рассмеялась в трубку.
- Ну, видишь? Эх, Ксюшка, Ксюшка! Дурища ты моя! Может, ты мне стихов еще каких сейчас почитаешь или песню споешь?…
- Нет, Юльк. Как-нибудь в другой жизни. Пойду к своим пирогам! – И Ксюша решительно передвинула папку номер три на дальнюю полку и закрыла чулан на ключик.
Впрочем, возможно лишь для того, чтобы однажды приобщить «Дело J» к пыльному перечню, абсолютно забыв про «некомпетентность русских эскулапов» и «уродливый шрам на пузе», вспоминая лишь мужнино: «Как вкусен яблочный пирог из рук любимой!»
Такая у нее была особенность.
2004 г.