Еврейская порция.
Из цикла: «Начало 21 века»
Я сидел на совещании за длинным дубовым столом с матовой серединой и блестящими краями, ставшими такими, я думаю, от постоянного ерзания по ним рукавами. Что еще заметил: чем ближе к начальнику, тем лучше отполировано. Сидел не один, компания подобралась интересная, я бы сказал - разношерстная: несколько первых и вторых лиц от профильных Комитетов связанных, так или иначе, с домостроением, и приглашенных на диалог с властью представителей не самых последних в городе инвестиционно-строительных фирм.
Совещание проводил номинальный хозяин дубового стола и огромного кабинета – председатель Комитета по строительству. Если уточнять, то от разных Комитетов присутствовали шесть человек, а от фирм - семь. Я находился в числе семи представителей этой древнейшей профессии. Моя должность директора по развитию обязывает ходить на такие мероприятия, да и вообще, вести постоянный диалог с высокопоставленными городскими чиновниками. На совещание я припозднился, и поэтому мне досталось место напротив председателя Комитета - в торце стола. По левую руку от меня, с одной стороны импровизированной баррикады восседали чиновники, а напротив каждого из них - по строителю. Мы же с председателем совещания, получилось - держали нейтралитет, вернее, он вел собрание, а я созерцал и слушал.
Если рассказывать о посиделке доступным языком, опустив этику и дипломатию, непримиримые оппоненты «бодались». На «сходке» крупный бизнес пытался «нагнуть» город в лице чиновников и «притянуть их за язык», а те в свою очередь «отвечать за базар» не хотели, и всячески уходили от конкретики. Председатель Комитета пытался всех примирить и отыскать хоть какой-нибудь компромисс - прямо, как «папа». У меня тоже были свои «предъявы» к представителям властных структур, но благодушное настроение взяло вверх, и я сидел, щурясь на солнце, наблюдая за навозной мухой облюбовавшей стеклянную затычку от графина с водой.
Графин просился в музей, как стеклянное произведение искусства: большой, литра на три, пузатый, с длинным, узким горлышком, прямо из поговорки: «Кто не возьмет - так все за горло». Я думаю, что его изготовили до Великой Отечественной войны, поскольку на выпуклой части имелось красивое изображение самолета У-2 (кукурузника), а снизу надпись: «Все в ОСВИАХИМ». Затычка представляла собой стеклянную конусную пробку, которая венчалась шариком, выполненным в виде глобуса, по размеру, как для игры в гольф. Материки на этой маленькой копии Земли были матовые и слегка выпуклые, а моря и океаны – гладко отполированные.
Муха явно тащилась от июньского солнышка. Она сидела в районе Северного Полюса на четырех лапках, одновременно лапая Сибирь и Канаду, а двумя другими поочередно чесала себе большие глазки. Интересно, откуда она взялась в строительном Комитете? Обычно такие экземпляры с большими зелеными животами обитают возле деревенских туалетов. А тут в центре города, рядом с Исаакиевским собором. Странно. Хотя, если предположить, что все чиновники – говно, тогда ее появление в этих стенах становится понятным.
Председатель Комитета по строительству и он же председатель совещания предложил выслушать представителя КЭиО (Комитет по энергетике и инженерному обеспечению). Тот в своей речи мужественно «отползал» от обещаний, а значит и от ответственности: «Принимая во внимание серьезность вышеуказанной проблемы, я полагаю, что ее нужно решать сообща, вместе со всеми профильными Комитетами города, напрямую задействованные в этом процессе, а еще лучше, вопрос по сложившейся ситуации вынести на заседании Правительства под председательством Губернатора. Мы от своего Комитета неоднократно к ней обращались (губернатор в Петербурге женщина), где подробнейшим образом излагали сложность целевого использования денежных средств по этой скромной статье расходов городского бюджета. Еще раз хочу подчеркнуть, что в программе финансирования строительства объектов городской инфраструктуры, ранее озвученный, социально важный энергетический комплекс запланирован только на следующий год…»
После этой фразы председатель совещания демонстративно зевнул. Но докладчик, такой уютный, лоснящейся пупсик, выступая, поочередно взирал на бизнесменов и поэтому не видел его вазомоторную реакцию, выражавшую неприкрытую вселенскую тоску. Мокрый от пота представитель от энергетического Комитета продолжал тараторить: «По этому я предлагаю: на сегодняшнем совещании, поручить КЭПу (Комитет по экономической политике) инициировать внесение изменения в бюджет, в части сокращение сроков освоения денежных средств, с одновременным увеличением объемов финансирования будущего строительства, объектов инженерного обеспечения. В дополнение к сказанному, предлагаю внести поправку в постановление правительства пятнадцать девяносто два, от двадцать первого сентября две тысячи четвертого года, с целью разрешения поэтапного ввода их в эксплуатацию, связанной с паритетной значимостью для города. Хотелось бы еще раз обратить внимание всех присутствующих на недопустимость срывов сроков в освоении бюджетных средств...».
Муха от его выступления тоже заскучала. Речь чиновника была сухой и скучной, то есть не о чем. Насекомое принялось себя развлекать - чесать задними лапами зеленую, конусную попу, которая и без того блестела на летнем жарком солнышке. Я себе представил, как бы эту сценку с жирной навозницей комментировал ведущий передачи «В мире животных» - Николай Дроздов. Он, наверное, целый фильм бы снял про крылатое насекомое и красиво его озвучил.
В моем кармане пятый раз звонил телефон. Вернее не звонил, а тихо вибрировал. Звук перед совещанием я специально выключил. Интересно, кто бы это мог быть. Так настойчиво, почти без пауз - меня набирает. Может выключить телефон? После пятого раза мобильник успокоился и больше не дрожал. Интересно, надолго? Меня все подмывало взять и посмотреть, кто это такой настырный. По работе так фанатично не достают, значит или жена, или друзья. Любопытно все же, кому я так нужен?
Тем временем совещание закончилось. Толстые чиновники радостно вскочили первыми и своими животами, цепляющими пуговицами от рубашек за полированный край стола, спугнули муху. Та нехотя, медленно полетела, как майский жук по прямой в сторону окна. Традиционное рукопожатие на прощание. Пару вопросов вдогонку представителям Комитетов, и я свободен. Так, так, так. Посмотрим, кто же мне звонил.
Звонил Свинья.
Свинья - это подпольная кличка моего любимого шурина. У любимой жены есть единственный и любимый братик. Соответственно, он мне - единственный и любимый шурин. Не успел я его набрать, как Свинья позвонил шестой раз за шесть минут. Вот приперло. Состоялся следующий разговор двух родственничков.
- Привет, Калабас!!! (Калабас - это я. Неплохо рифмуется: Стас - Калабас)
И после приветствия сразу же характерное двойное хрюканье, исполняемое на вздохе:
- Хры-хры.
- Привет, Свинья. Чего хотел из-под меня?
- Ты где?
- Где, где! В 3.14 и ЗДЕ.
- Где?
- В ваги не!!! А три четырнадцать, пятнадцать, девяносто два и шесть – это число ПИ.
- А, теперь понял. Совещание проводил, что ли?
- Да не я проводил, а пред-строй-ком.
- Кто, кто?
- Председатель Комитета по строительству, говорю.
- Ну блин у тебя и сокращения. Ладно, хрен с ним с пред Комом. Слушай новость: Белка на неделю с Кубани приехал. Звонил мне - час назад, просил тебя найти. («Приехал», потому что Белка кличка, принадлежащая мужчине, моему лучшему другу детства - Паше.)
- Белка? Ни членА себе!!! Действительно новость. Наверное, бабла срубил, соскучился и теперь выступить хочет. (Выступить – значит провести время так, чтобы потом не было мучительно больно, за бесцельно потраченные деньги.)
- Ага. Говорит, что давненько не ощущал никаких нововведений. Еще сетовал, что все кубанские казачки - мочалки небритые и поголовно - традиционалки. А традициОралок и традициАналок – там, по его словам, днем с огнем не снять, даже за деньги.
- А жена после полугодовалой командировки не сгодится? Или она тоже за это время заросла, как кубанская казачка?
- Белка говорит, жена не в счет. К тому же она вчера на две недели в Болгарию с детьми уехала, так что они не пересекутся.
- Мдя уж, вовремя уехала. Теперь понятно. Слушай, а чего Белка сам не позвонил?
- Да говорит, что старую трубу свою потерял, а больше семи цифр запомнить не может, а у тебя нынче номер федеральный – вообще десять цифр.
- Ладно, Свинья, я освобожусь и наберу его. Мне тут еще с одним важным комитетским подонком пообщаться нужно.
Пока я болтал с любимым шурином, высокопоставленный чиновник успел куда-то смыться. Блин, и этот «отполз». Что за жизнь. День явно не задался. С утра не задался. С того момента, когда молоко свернулось в утреннем кофе. Я тогда еще подумал, вот гадство. Поехал в любимое кафе, думал там попью, а там тоже облом. Человек в синей робе, внешне напоминавший сантехника, копался в кофеварке. Вдобавок, на работе генеральный «нагнул» меня не по делу. Когда по делу – не обидно, а когда ни за что, ни про что – настроение на некоторое время портится.
Получается, что единственным светлым пятном сегодняшнего дня можно считать звонок Свиньи. Время уже позднее, почти не рабочее – семнадцать пятнадцать. То есть, когда доеду до офиса, будет шесть. С другой стороны, ехать все равно нужно. Если общаться с Белкой, то лучше спешиться, то есть машину бросить. И правильнее это сделать на охраняемой стоянке возле работы. Пускай постоит, подождет меня, до завтрашнего дня, а я уж как-нибудь доберусь до работы. Например, на метро. Интересно, а сколько стоит нынче проезд? Год назад – рублей десять, если я не ошибаюсь.
С такими мыслями я сел в авто и стал щемиться в пробках по разным улочкам и переулочкам, объезжая широкие проспекты с длинными заторами. Напрямую – не значит быстрее. Пока ехал, совершил звонок в офис. Выяснив, что руководство меня не дождется, в двух словах доложил о результатах трехчасового совещания. После чего, поставил корпорацию в известность о своем желании прийти завтра утром немного попозже. Мотив – номерок к зубному. Получив добро, взял в зубы очередную сигарету и сладко затянулся. Иссссссссс – аааа. Настроение стало улучшаться с каждой минутой. К середине сигареты я дозрел позвонить Паше:
- Белка?
- Хай, Калабас!!!
- Богатый, небось, стал? Точно, точно. Друзей забываешь? Номер телефона выучить не можешь?
- Ты чего несешь?
- Блят, а может быть, я ревную. Семь цифр Свиньи помнишь, а мои десять - забыл. Так ведь?
- Стася, если честно, то его телефон я тоже наизусть не помню, а узнал окольными путями. Позвонил ноль девять, там сказали справочную МАПО (Медицинская академия последипломного образования). В справочной узнал телефон кафедры, а у Татьяны - личной ассистентки кандидата медицинских наук, выведал его мобильный. Слушай, хохма. Свинья хрюкал минут пять, узнав, что я собираюсь выступить сегодня в двух ипостасях – спонсором и одновременно участником вечернего безобразия.
- Коля сказал, что ты по голеньким лобкам соскучился. Да?
- Вот трепло, действительно свинья. Ничего сокровенного нельзя поведать.
- Не ссы, я больше никому не скажу.
- Калабас, а кому ты еще сказать можешь?
- Ну например своей жене, а она своей лучшей подруге - твоей первой супружнице. Чем не тема для сплетен, правда? Например, Павел любит пиво без пены…(Из поговорки: «Пиво без пены – все равно, что пилотка без волос».)
- Иди ты в жопу. Короче – выступаем сегодня, или нет?
- А ты как думаешь? Я же строитель, а значит страсть, как люблю осваивать чужие деньги. А если это делать вместе с лучшим другом, то тем более.
- Лучший друг – это Свинья?
- Блят, Белка, Свинья же мне шурин, то есть он мне больше родственник, чем друг.
- Ладно, Калабас, замяли. Где встречаемся?
- Давай на Невском, возле Дома книги, на мостике.
- Во сколько?
- В восемнадцать тридцать.
- Отлично. Мы со Свиньей встречаемся в шесть на Гостинке, на двадцать минут он, как обычно, опоздает, плюс там идти около десяти минут. Так что, в половину седьмого мы тебя ждем.
- Не известно, кто кого еще ждать будет.
- Вот язва.
- Сам отрыжка.
- Ладно Стася, давай, до встречи.
- Чмок, Белка, через час буду.
Только - только я отключил мобильный, как сразу же чуть не въехал в задницу впереди идущей машины. Вернее она уже почти не ехала, а решила затормозить на мигающий зеленый. Она – это машина, и скорее всего, она - еще и водитель. Обычно женщины любят так поступать. Мигает зеленый – они раз и по тормозам. А им за это в попку, жестко, по мужски - бескомпромиссно. Вот такие дорожные переверзии иногда случаются. Затормозил я от нее в миллиметре. Уффф. Слава Богу. Если бы тюкнул, вечернее совместное выступление накрылось бы пилоткой. Пьянствовали бы Свинья с Белкой без меня.
Кстати, почему Колю мы зовем Свиньей, вы уже поняли. Сейчас расскажу, почему Пашу в узком кругу, мы ласково величаем Белкой. На самом деле, Белкой он стал недавно. Года три назад, не больше. Да и дружат они не так давно, хотя знакомы уж лет пятнадцать, а может и больше, нужно посчитать сколько я живу в браке и прибавить два года. Стали они с Колей часто общаться, когда Павел решил вылечить свой остеохондроз. Коля лечил его лично. Происходило это так:
Паша с бутылкой приходил в МАПО к Коле в конце рабочего дня, когда все врачи уже разбегались по домам. Закрывшись в кабинете, они пили коньяк на сложной, многомиллионной аппаратуре. Закусывали, как правило - шоколадкой. После того, как бутылка на три четверти опорожнялась, молодой кандидат медицинских наук начинал делать новокаиновую блокаду. Опосля сложной процедуры бутылка допивалась и они шли догоняться, куда-нибудь подальше от работы.
Сошлись кстати они не только на почве хорошего коньяка. Оба любили женский пол. Причем настолько, что пребывали в постоянном холостяцком промискуитете. Коля, таким образом, подыскивал жену, и все никак не мог остановиться на какой-нибудь одной. Павел же – просто функционировал, причем по инерции, находясь между вторым и третьим браком. Бывало, что после новокаиновых процедур друзья шли на холостяцкую квартиру и продолжали интенсивную терапию в шестиугольной комнате.
Я за этими воспоминаниями как-то незаметно для себя подъехал к офису. Поставив машину на стоянку и освободив пиджак от лишних денег и документов (на всякий случай), отправился пешком к метро. Тут меня ждал сюрприз. Оказывается, что за жетончиками в час-пик образуется приличная очередь. Блин, так и опоздать можно. Моя попытка дать денег на контроле не к чему не привела. Бодрая Бабулька, работавшая, наверное, с основания ленинградского ордена Ленина метрополитена имени Владимира Ильича Ленина, пускать менеджера среднего звена, выступившего в роли мелкого взяточника, на отрез отказалась. На помощь ей подбежал маленький ментенок в большом бронежилете. Ноги от такой тяжести – кривые, как колесо стали. Глазки узкие, лицо прыщавое. Вот черт. Пришлось идти опять в очередь. Минут через пятнадцать я, наконец, оказался на эскалаторе. Воспоминания продолжились.
Коля в то время жил в своей первой квартире возле угла Московского проспекта и набережной реки Фонтанки. Самый центр. От станции метро Сенная площадь минут пять ходьбы. Двор колодец. Первый этаж. Считался первым этажом, а на самом деле, пол в его квартире был ниже уровня земли на полметра, а может даже и больше. При такой разнице удобно снизу смотреть, как мимо окна летом по проходному двору ходили длинноногие блондинки в коротких юбках. Некоторые даже были в чулках, а остальные пикантные подробности рисовало собственное воображение. Больше плюсов в этой квартире не наблюдалось. Постоянный полумрак обеспечивали два маленьких окна, одно в комнате, второе на кухне. Оба выходили в разные дворики. Комната с волнообразным паркетным полом, который скрипел, а в некоторых местах даже прогибался под ногами. Потолок тоже волнообразный, шедший по металлическим параллельным балкам. Конструкция напоминала развертку колонны Казанского собора, и поэтому, плавные симметричные углубления, похожие на стиральную доску - хотелось назвать канелюрами. Кстати, внутренних углов в комнате действительно имелось шесть штук.
Интерьер соответствовал моему представлению, как должен жить интеллигент, имевший проблемы со старухой процентщицей. Мебель, за сто с лишнем лет, со времен жизни и творчества Федора Михайловича почти не изменилась. Из обстановки явно выбивался только компьютер, а кровать и колоритный старый шкаф на трех ножках, где вместо четвертой красовалась бутылка из-под «Наполеона» - вполне вписывались в ту эпоху.
Временной отрезок холостяцкой жизни каждого, тоже можно назвать эпохой. И по этому они в перерывах между работой пытались ее всячески разнообразить. Иногда даже с какими-нибудь выходками. На одной из таких выходок я как-то присутствовал. Кстати, выходка – это в прямом и переносном смысле. Потому, что нужно выходить из квартиры, причем несколько необычным способом – через окно. А именно: если вылезать из кухни, можно проникнуть на смежный с Сенным рынком дворик. И даже попасть на территорию самого рынка. Закрывался он рано, около семи часов. Сторожа сидели в сторожке, возле ворот, а по пустынным торговым рядам беспрепятственно ходили большие крысы. Очень нагло ходили. Никто их не трогал и они уже давно никого не боялись. В подвыпившем состоянии одним из развлечений наших холостяков было «строить» крыс. Или «построить» крыс. Парадом, как бывший военно-морской офицер, командовал Павел, а Коля такой же гуманитарий, как нынешний министр обороны - этот парад у него принимал.
Происходило это так: Павел зычно орал хорошо поставленным офицерским голосом:
- Кррррр-ысы!!! Ррррр-авняясь!!! Рррр-авнение на середину!!!
И после этого шел, оттягивая носок, не хуже чем в роте почетного караула, к Свинье на доклад. Подойдя к «пиджаку» почти вплотную, рапортовал примерно так: (Пиджак – не военный человек.)
- Товарищ гражданский министр обороны. Вверенное мне соединение грызунов к проведению юбилейного десятого парада на Сенной площади, приуроченного к торжественному временному излечению от остеохондроза, готово. Начальник парада капитан-лейтенант запаса, бывший штурман большого десантного корабля - Дорожкин. (фамилию изменил специально).
- К параду на Сенной площади приступить – отвечал Свинья.
- На караул!!! – кричал бывший штурман, и показывал упражнения с карабином. Вместо карабина использовался обычный дрын. Мастер-класс проходил четко, по разделениям, с красивой фиксацией всех движений и с далеко выдвинутым вперед волевым подбородком.
После этого наши друзья гоняли палками оборзевших грызунов, то есть показывали, кто на самом деле в Питере хозяин. Если и не во всем Питере, то хотя бы в районе Сенной площади. А Белкой, кстати, Паша стал после следующего случая:
Стоял дождливый ноябрь. Лист почти весь опал и источал осенние прелые миазмы. Возле Колиного окна по проходному двору ходил мокрый люд, хлюпая по глубоким лужам разбухшими от воды ботинками. Грязные брызги от подошв долетали до стекла и при высыхании создавали светло-коричневый пятнистый узор. Свинью в тот холодный осенний месяц, вместе с масленым калорифером согревала медсестра Маша. Коля про нее говорил так: «маленькая – но теплая», переиначив поговорку: «мелкая, но ебкая». Кстати у нее с этим делом так и обстояло. Коля с трудом справлялся и поэтому, на других сестричек после общения с ней, кидал потухшие усталые взгляды. Другими словами – Свинья, как бабник, на время зачах.
Пятница. Времени без десяти минут полночь. В дверь раздается требовательный звонок. Коля не один, его опять греет маленькая Мария. На сей раз она обещала уйти рано утром в субботу, чтобы дать своему любовнику наконец выспаться. Комнату романтично освещал пятнадцатидюймовый выпуклый монитор с треснутым корпусом, обмотанным прозрачным скотчем. Горизонтальный компьютерный блок с помощью маленьких колонок воспроизводил классическую музыку. В фарфоровых чашках - остатки шампанского. Чашек в квартире всего две. Ко всему прочему они еще и разные. Одна большая, граммов на триста пятьдесят с рисунком божьей коровки, а другая маленькая - из прозрачного немецкого фарфора от какого-то сервиза, с отколотой ручкой. Короче романтика. И вот эту романтику кто-то нарушил. Причем, если в первый раз звонок был просто длинный, то во второй – непрекращающийся.
Только Коля решил встать с кровати и узнать, у кого палец прилип к кнопке, как звонок неожиданно затих. «Блин, вот уроды, набить бы им морду», только и успел сказать он, как в следующее мгновение форточка, расположенная прямо над кроватью со стуком распахнулась и между прутьев решетки показалась мокрая физиономия Павлика. После небольшой паузы, осмотревшись, голова произнесла:
- Блят, Свинья, говеешь в тепле? Гадость с телкой бухаешь? В то время, как твой лучший друг с коньяком в кармане стоит на коленях в холодной, глубокой луже. Не стыдно?
- Пашенька, я не один, давай не сегодня – промямлил Коля.
- Да я вижу, Свинья, что ты не один. Я тебе сегодня не помощник, сам потей. Мне погреться нужно. Я действительно стою на коленях в воде. Ты что, разлюбил меня? Ну, Свинья, пусти хотя бы на часок погреться, а то я на тебя пожалуюсь Калабасу.
Короче Коля пустил. Паша умел уговаривать. И дело тут даже не в моем авторитете. А вы, как бы вы, поступили в такой ситуации? Я бы пустил.
Тем временем бесконечные ступеньки с подергивающим поручнем минут за пять довезли меня в вестибюль подземной станции метро. Эскалаторов было три, один ехал вниз, а два – на верх. Внизу образовался затор. Попасть в вестибюль станции мешала плотная людская масса, которая мечтала как можно скорей оказаться на улице. На лицо – коллизии интересов: одни хотели вниз, другие - наверх. Я же, как назло, оказался в этом конфликтном процессе плотно замешан. Не во время! А что делать? Пришлось вспоминать юность. Эх, где моя не пропадала. Ура, вот я и на перроне. Куда ехать? Ага, понятно. Сориентировавшись, я стал ждать поезда, одновременно продолжая вспоминать.
В квартиру вошел Паша. Ботинки, вернее – полуботинки, чавкали от каждого шага, а костюмные черные брюки, действительно мокрые, по самое колено. В руке, вместо коньяка бутылка водки «Русский стандарт» в картонной упаковке, в другой – кальян. Кальян Паша держал торжественно, как Паниковский, только что задушенного гуся, прижимая одновременно к горлышку гибкий шланг. Забавная картинка, не правда ли? Судя по габитусу, принял он на грудь не менее полулитра.
- Откуда кальян? – спросил Коля.
- Блин, Свинья, не поверишь. Ходил на танец живота с продолжением, и так получилось, что взял эту штуку на память. Восточная путана - танцевала безобразно, трахалась еще хуже, ноги кривые, подмышки до локтей волосатые, я уже не говорю про все остальное. Пришлось забрать кальян вместо возмещения мне морального ущерба, от нанесенного ей, всем вышеперечисленным - эстетического оскорбления. Свинья, если бы ты знал, как от нее пахло. Это писец!!! Я думаю, что ты после такого терпкого амбре поступил бы точно также. Давай, кстати его раскурим.
- Ты что, отнял его?
- Нет, просто незаметно взял.
- А как тебе его удалось?
- У, целая история. Выпьем, расскажу.
В коробке «Русского стандарта» оказался коньяк и две «котлеты» баксов перетянутых резинкой. Одна пачка стодолларовых купюр толстая, а вторая потоньше. Павел объяснил это так:
- А, это ху*ня, это разве деньги, причем две третьи не мои, вот в этой, тонкой пачке – мои, а толстую отдать нужно. Я почему еще к тебе пришел, да потому, что с чужим баблом по улицам шариться в пьяном безобразии - смерти подобно. Сами менты и грохнут за эти грины. Понял, Свинья?
- Понял, давай, наливай.
Пили коньяк на кухне. Павел рассказал историю с кальяном. Оказывается, когда проститутка пошла в душ, Паша выставил его на карниз, а попрощавшись, выйдя на улицу, лазил за ним по водосточный трубе на третий этаж. Действительно, целая история. Потом они его курили и звали даже Машу, но та пригрелась в кровати и вылезать не хотела. В итоге она Пашу целиком так и не видела, запомнила только фрагмент мокрого лица между прутьями решетки. Зря, кстати, не вышла, и не узнала, что на самом деле Павлик очень милый и не страшный. Может быть и выспалась бы тогда. А случилось вот что. Среди ночи ей стало страшно. Очень страшно. Проснулась она от ужасного грохота. Павел спал на четырех табуретках и естественно с них свалился. Не просто свалился, а с громкими страшными проклятиями в адрес жесткой мебели. Если мат она в своей жизни слышала и раньше, то следующая фраза ее напугала: «Ааааа, блят, не больно, мне совсем не больно!!! Я же белка – бешеная белка!!!»
Падал он с табуреток в ту дождливую ночь, каждые пятнадцать минут. Причем, кричал одно и тоже, что он белка – бешеная белка. Любовник Свинья спал мертвецким пьяным сном, и девочке Маше страшно было одной выйти из комнаты в туалет. Она представляла себе, как Белка может выглядеть целиком, ведь даже то, что она наблюдала через решетку часа два назад, ее напугало чуть ли не до смерти. А вдруг Белка действительно бешеный. Я ее понимаю. Зная, как кричит Паша, мне, взрослому мужику, тоже было бы страшно выходить, особенно, если он в гневе.
На утро Павел доломал все табуретки, и протрезвев, даже дипломатично стучался в комнату, чтобы пригласить всех к завтраку. Свинья не слышал, а Маша боялась признаться, что не спит. Так они и не познакомились. Коля проснулся часов в двенадцать в полном одиночестве: любовница ушла, даже не тронув завтрака, приготовленного Павлом. Плюс на кухне его ждал сюрприз.
Из четырех табуреток в живых осталось две. Остальные лежали в углу. На столе, рядом с остывшим омлетом приготовленным на большой сковородке, лежала поясняющая записка, написанная раскаявшимся ночным гостем. В ней он извиняется за табуретки, обещая купить новые, а в конце, в этой же записке приписка - две строчки от Маши, написанные уже другой ручкой: «Коленька, я к тебе больше не приду. Мне было страшно». На самом деле пришла, и не раз, а иначе, как бы мы узнали, что Паша - белка. Не просто белка, а даже бешеная белка. Вот такая хохма.
Павел, естественно, никаких подробностей не помнил. Помнил только, что страшно ругался после каждого падения, что пытался утром чинить развалившуюся мебель, но все тщетно. Табуретки были очень старыми, и реанимации не подлежали. Холодильник орал от голода, а внутри вонял всеми бывшими съестными запахами. Единственное, что он в нем обнаружил – это восемь сырых яиц в целлофановом пакете. Шесть, из которых являлись почти что яичницей, только в неприготовленном виде и скорлупе. Из них он завтрак и сварганил - в виде омлета. Сам к нему почти не притронулся – тошнило. Ни чая, ни кофе у Свиньи не наблюдалось, а есть в сухомятку не хотелось. Ко всему прочему болела голова. Так он и ушел голодный и ушибленный на все части тела, со своими «американскими котлетами».
Я стоя на эскалаторе потихоньку двигался вверх, опираясь локтем на дергающейся поручень и разглядывая симпатичных девушек, которые ползли навстречу мне, то есть вниз. Вы замечали, кстати, что поручень, если спускаешься – отстает от эскалатора, и наоборот, когда едешь вверх, он слегка его обгоняет? Я через каждые пять секунд переставлял локоть, чтобы не упасть вперед. И вообще, я с непривычки, уже порядком устал от этой подземной экскурсии. Часто встречающиеся красивые девушки, и те – надоели. Быстрее бы на воздух. Хочу мороженное. Хочу пива. Хочу….Господи, что я только не хочу. В первую очередь хочу встретить своих друзей – Белку и Свинью. Давно мы вместе не выступали. Что-то сегодня будет. Я чувствую, я всегда чувствую. И в этот момент, почему-то вспомнил скисшее молоко в утреннем кофе. Точно. Сначала в кабаке закажу кофе и обязательно с молоком, а потом уже все остальное. Самое главное в любом деле - это гештальт. (психотерапевтический термин: «в двух словах – это стремление окончить начатое»).
Вот он и первый гештальт - я на верху. Время - восемнадцать сорок пять. Погода именно для пьянки, солнышко скрылось за тучки и стало не жарко. Ага, вижу Свинью, а где же Белка? Так, вот и Белка - клеит двух телок. Умничка. Коля стоял метрах в пяти от них и щурился своими минусовыми диоптриями на проходивших мимо него девок, с голенькими животиками.. Меня он узнал только на расстоянии вытянутой для рукопожатия руки:
- Хай, Калабас!
- Здорово, Свинья! А чем Бека занят? Вернее с кем это он там «трет»?
- А, время убивает, плюс проверяет - не потерял ли квалификацию бабника за свое полугодовалое отсутствие.
- Ну и как?
- Да вроде - не потерял.
Белка действительно преуспел в убивании времени. Молодые девицы, по моему, уже начали в ответ кокетничать и смотрели ему в рот своими большими наивными глазами. Хлоп, хлоп - ресничками. Малозаметные ужимки плечиками. И уже не понятно - кто кого клеит. Нимфетки раза в два с половиной младше - на кой ляд они сдались? Пора разводить их по разные стороны Невского проспекта. Пришлось играть спектакль:
- Опс, брателло! Как, ляльки согласны? Чего вообще умеют?
- В смысле, чего умеем? - спросила одна из них.
- Я спрашиваю, коза, чего в сексе умеешь делать? Чего тут не понятного. У нас тут рядом хаза козырная: три светелочки, в них три шконочки, плюс три хрена, как полено, а вас я вижу - немножко не комплект. Одну придется в два смычка канифолить. Неволить не будем, сами решите кому за двоих стелиться.
Молодых козочек, как ветром сдуло. Белка даже обиделся.
- Блин, Калабас, ну нельзя же так грубо. Девочки живого эрегированного члена не видели, а ты сразу же - в два смычка канифолить. Грубо, очень грубо.
- Зато действенно, смотри, как быстро смылись. Небось подумали, что мы урки залетные.
- Ладно, Калабас, куда пойдем? Не виделись тысячу лет - пообщаться, так и хочется. О, идея, а давай поедем в яхт-клуб на Петровскую косу? Там тихо, как ты говоришь, заезжих ублюдков мало, плюс меня там все знают.
- Свинью может, быть выслушаем, вдруг он чего интересного предложит?
- Я так понял, что Свинье сегодня все равно. Представь, он нынче в первый раз в жизни не только не опоздал, а пришел раньше меня. А это о чем-то говорит, и по этому, он поедет сегодня с нами хоть на край Света.
Мы подозвали Колю и посветили в наши планы. Он даже обрадовался. Оказывается, они один раз с Белкой там всю ночь зажигали. Вот и чудно. Самое главное - единодушие. Коля без напоминания пошел ловить машину. Проверено, что у него это получалось лучше всего. Виной тому - внешность беззащитного интеллигента, в изящных очках. На самом деле, облик часто бывает обманчивым. Так и в случае с Колей. Свинья в подпитии самый заводной и задиристый из нас троих. Себя же я считаю самым миролюбивым и сдержанным.
Свинья порадовал - поймав машину меньше, чем за пять минут. Да какую! Американский военный «Хаммер». Ни какой-нибудь там «паркетник» лакированный, а настоящий джип, покрашенный почему-то вместо хаки - в грязно-терракотовый цвет. Внутри этой громады оказалось не комфортно. Почти все внутреннее пространство по середине заполнял урчащий дизель, накрытый квадратным кожухом. Я сразу же вспомнил армию и подобную кабину грузовика ГАЗ-66. В «Хаммере», в отличии от «Газона», таких сидений имелось в два раза больше, то есть четыре. Остальные сидения, в количестве шести штук, располагались сзади, вдоль двух бортов, как в метро - напротив друг друга.
Белка расположился впереди, а мы со Свиньей уселись сзади. Я полез в самый конец - откинув спинку заднего сидения, а Коля разместился за Пашей, решив, что лицом по ходу движения сидеть лучше, нежели боком. Я мог сделать тоже самое, если бы сел за водителем, но мне было лениво ползать согнувшись в три погибели. Я устроился не менее удобно - коленками на сидении, а локтями на широком кожухе. По размеру кожух, обитый шумоизоляцией, напоминал бильярдный стол для игры в американский пул. За рулем оказался приятный дядька - примерно нашего возраста, в застиранной футболке и синими от наколок руками. На голове бандана, типичный американский рейнджер. Он даже букву «Р» и то на их манер картавил - монотонно и гортанно.
Пока ехали, он все жаловался, что слишком много жрет его любимчик. Я уже не помню, но что-то в районе сорока литров солярки на сто километров. Прямо, как «Камаз». А если учитывать, что дизельное топливо по цене сравнялось с бензином, то тогда понятна суть его причитаний. Сетовал он еще, что халтурить на «Хамере» плохо. Во-первых, слишком широкий, а во-вторых - никто не останавливает. Все боятся - уж больно он страшный. А мы мол, молодцы, не испугались. И наверное в награду за нашу смелость рассказал парочку несмешных анекдотов из прошлогоднего репертуара Петросяна. Причем сам первый над ними смеялся.
Я тоже рассказал, только один, про депутата Государственной Думы, скажем так, последнего созыва. Помните? «Депутат пьяный в дым добрался до дома, попал пальцем в звонок, стоит и ждет, облокотившись головой об дверь. Жена открывает и он, естественно, падает пластом в коридор, прямо на паркет из карельской березы. Состоялся диалог двух любящих супругов:
- Ну, чего избранник хренов, опять вискарем на халяву обожрался?
- Я…ммм. Ик! Я….это….мм…..мммммммм!!! - В этот момент его начинает выворачивать.
- Миленький, подожди секундочку, я мигом, за тазиком!
Выскочив из ванны с большой пластмассовой емкостью, подбежав к нему видит, что он лежит на спине, такой довольный и глупо улыбается. Заметив ее, депутат подносит указательный палец к губам и заговорчески говорит:
- Тссс! Ик! Концепция поменялась - я обосрался!!!
Анекдот произвел настоящий фурор. Оказывается, Белка со Свиньей его раньше не слышали. Водила так тот вообще, чуть нас не убил, когда от смеха бросив руль, заехал правым колесом на тротуар, где в сантиметре разминулся со столбом. Так с шутками и прибаутками мы доехали до самой западной части Петровского острова, называемой Петровской косой. Рассчитавшись с веселым водителем суммой, равной по стоимости десяти литрам солярки, мы оказались перед яхт-клубом:
Ажурное сооружение с псевдо-стропильной конструкцией белого цвета, ярко выделялось на фоне синей тучи, заслонившей собой вечернее солнце. Пронзительный штиль, я бы сказал – брутальный, как перед грозой. Тополиный пух застыл в воздухе, как на фотографии, которая выдернула из окружающей действительности его медленное падение. На земле, вслед за идущими ногами он крутился двумя параллельными водоворотами, как будто два шерстяных клубка тянут одновременно за невидимые нити. Ти-ши-на.
Действительно, стояла такая тишина, что мы отчетливо слышали, как в метрах пятидесяти от нас два пузатеньких новых русских носили упаковки с пивом. Бутылочки звякали в такт их частым шажочкам, которые они делали коротенькими, обтянутыми в штаны, окорочками. Челночный маршрут простой, с одного средства передвижения - на другой. Под загрузкой стоял настоящий красавец, белоснежный катер, а в десяти метрах – черный БМВ - икс пятый с открытым багажником. Ясно, два нувориша собрались в море и похоже – надолго. И похоже не одни – рядом с катером стояли и курили две худосочные девицы выше вспотевших колобков, головы на две.
Тем временем, мы – три закадычных друга подыскивали себе столик на открытой террасе яхт-клуба. Выбор оказался не велик. Рядом с периллами, чтобы сидеть и смотреть на воду стояло всего четыре столика. Столики, как столики, торцами прислоненные к ограждению, а вот выбирать пришлось по стульям. Одни не устраивали, потому, что грязные, а другие – шатались. Наконец мы выбрали нечто среднее и плюхнулись за стол. Я сел спиной к городу и лицом к заливу, а Белка со Свиньей напротив меня, чтобы видеть посетителей кафе и удобнее подзывать официанта. Пока мы находились в гордом одиночестве. Понятно, будний день все же. Да и добираться сюда не очень удобно. Это кстати и хорошо – более социально-ровная публика.
Прошло минут пять, мы уже выкурили с Колей по сигарете, а официант так и не подошел. Паша у нас некурящий. Вернее курит он только по пьяни и то, кальян или сигару – окуная ее кончик перед каждой затяжкой в рюмку с коньяком. Вот такой Белка эстет. Первым не выдержал Свинья:
- Блин, я не понял, он так и будет за стойкой стоять – пидор этот, или все же соизволит подойти?
- А может быть это и не пидор, и не халдей, а бармен. – высказал предположение Белка.
- Ладно, сейчас я узнаю, кто он такой, заодно и кофе с молоком закажу. Сил нет, как хочу. Причем – с самого раннего утра, сказал я, вставая.
Парень действительно оказался барменом, и похоже Свинья попал в точку – весь его облик отдавал голубизной. Такой типичный лощеный гей, ко всему прочему еще и картавый. Мне он сказал так: «Вы не пеГеживайте, я кофий сваЮ, а Димуля пГидет и его Вам пГинисет». Так и сказал: «Кофий». «А тебя как звать?» - спросил я его. «ВалеГий» - ответил бармен. Кстати, Вы замечали? Почему, если человек картавит, у него в собственном имени обязательно есть непроизносимая буква. Странно, не правда ли?
- Бармен ВалеГий сварит кофе и молока туда добавит, а его подельничек - официант Димуля, мне его пГинесет, сказал я, когда пришел за столик.
- Кстати, Свинья! Ты оказался прав – голубизной несет за версту. Вещует мне сердце – Димуля такой же.
- Блин, раз десять тут пил и не разу ни одного голубого не видел – пробурчал Белка.
Тут я им рассказал анекдот. Приходит на прием к сексопатологу мужик и говорит:
- Доктор, у меня такое ощущение, что я гей.
- А Вы, простите, кем работаете? Я думаю, Вы - артист?
- Нет.
- Может быть, тогда художник или скульптор?
- Нет.
- Понял, Вы искусствовед.
- Да нет.
- Понятно, тогда, наверняка, политик?
- Да нет же, я водитель троллейбуса.
- Все ясно батенька, Вы не гей, а просто - обыкновенный пе-де-раст.
Свинья с Белкой заржали, а потом мне показали глазами, чтобы я оглянулся. Тут я сам чуть не прыснул от смеха. По проходу между столами шел, покачивая бедрами, Димуля. Я оказался прав. Халдей выглядел еще более голубым, нежели бармен. Валерий яркий брюнет, а Дима наоборот - крашеный блондин. Но тем не менее, бросалось в глаза, что связывает их не только совместная работа, но и что-то большее. Короче, сладкая парочка.
Димуля поставив кофе с молоком на стол, вытащил из-за пазухи три экземпляра меню, раздал нам и демонстративно встал в двух шагах от нашего стола с открытым блокнотом, подчеркивая свою готовность записать все то, что мы закажем. Стоял он у меня за спиной и я его очень вежливо попросил уйти: мол, не стой за спиной – не люблю! Блондин удалился балетной походкой – нога от бедра, а носки широко в сторону. Свинья двинул речь:
- Блин, Белка, откуда тут педики? Раньше вроде не было?
- Да, это точно. Но с другой стороны, я в будний день туточки впервые. А голубые наверное, в выходные отдыхают, дабы не раздражать правильных пацанов.
Я их слушал в пол-уха из-за более важного занятия. Сбылась мечта идиота – я пил кофе с молоком, одновременно курил и тащился от сия процесса. Темная тучка почти освободила вечернее, еще высокое солнышко и по краям Финского залива от его розового света ярко заблестела водяная гладь. Если оно все же выйдет - опять станет жарко. Восемь вечера – время детское, особенно в белые ночи. Вот по Малой Невке пролетел «Метеор» вспарывая водяную гладь, как острый нож большой лист ватмана. Волны при этом напоминали сворачивающиеся в трубочку, только что разрезанные, куски бумаги. Хрясть, и пополам. Я представил этот звук и даже покрылся мурашками. Бррррр.
Два толстячка закончили погрузку спиртного, и пытались галантно провести своих пассий на катер. Тот качался от волн, сделанных только что пролетевшим «Метеором» и длинные, нескладные девицы, повизгивая от удовольствия, заскакивали на уходящую из под ног палубу. Вслед за «Метеором» из-за поворота показалась деревянная шлюпка на каком-то стареньком подвесном моторе. Внутри посудины сидела подвыпившая компания, которая пыталась что-то петь, но из-за монотонного нытья мотора до берега доносились лишь непонятные звуки. Их обгоняла байдарка – распашная восьмерка, которая почти без волн быстро скользила по водной глади. Она напоминала паука водомера, быстро бегающего вдоль берега по тихой воде.
Мы еще не успели изучить до конца меню, как к яхт-клубу подъехала желтая, напрочь убитая «Волга» с шашечками такси. Из машины вылезли четверо парней, и не спеша пошли в сторону открытой террасы. Все в светлых футболках и кожаных обтягивающих штанах. Самое странное, что оба наших голубых бросились к ним на встречу, как дети к своим родителям, после нескольких недель, проведенных в пионерлагере. Вместо традиционных рукопожатий они начали, как девушки обниматься и целоваться.
Меня затошнило. Хорошо, что кофе с молоком кончился. Я обратился к Паше:
- Белка, что это за тусень – педерастический? Ты куда нас со Свиньей привел? Прямо какое-то выездное заседание клуба 69. Давай уйдем от сюда. Того и гляди, приедут еще человек десять и будут нас приобщать к своим гомосексуальным играм. Или же станут сами открыто заниматься любовью. Меня уже тошнит, а если я это увижу, так вообще на изнанку вывернет. Поехали. У них своя свадьба – у нас своя. Правда, Свинья?
Коля высказался так:
- Да и хрен с ними. Я выпить хочу. Давай сначала треснем, а потом действительно пойдем в другое место, где есть телки. Чувствую, что их здесь сегодня не будет.
Настал черед отвечать Белке:
- Ладно, черти, уговорили. Давай закажем три еврейские порции, только без запивона и закуски, чтобы зацепило, а потом уже слиняем.
Мы открыли меню в разделе вкуснятина (на нашем жаргоне водка), и стали предметно изучать короткий список Из всего перечисленного внушала доверие только - «Русский стандарт». Белка, как обладатель самого зычного голоса, подозвал официанта:
- Димуля!!! Мы созрели. Иди сюда со своим блокнотиком.
Димуля обернулся, кивнул головой, но не сорвался к нам, а продолжал ворковать с только, что приехавшими друзьями. Коля сразу же эту ситуацию прокомментировал:
- Блин, пидор обнаглел в корягу. Что нам теперь смотреть, как он будет лобызаться со своими многочисленными любовниками? Я уже несколько часов хочу холодной вкуснятины. И вообще - ненавижу крашеных гомосеков.
Наконец Димуля соизволил подойти. Поскольку кричал Белка, то подойдя к нам, официант смотрел персонально на него, готовый записывать все то, что мы выбрали. Павел:
- Димуля, «Русский стандарт» холодный есть?
- А как же, конечно есть. Хотите из морозильника?
- Конечно! Неси, быстрее!!!
- А кушать? Чего будете кушать?
- Ее вкусную и будем кушать….Гыыыы – засмеялся Паша.
- А сколько нести?
- Три еврейские порции. Да, и сразу же счет. Мы выпиваем и уходим. Понял?
- Нет, не понял.
- Что не понял? Что мы сразу же, как выпьем - уходим?
- Еврейская порция – это сколько граммов водки?
- Халдей, и не знаешь. Блин. Молодой ешшо, потому и прощаю. Запомни, еврейская порция – это семьдесят пять граммов. Понял?
- Понял.
- Неси, мухой. Одна нога здесь, другая там…..
Официант действительно сорвался и полетел мухой наливать замороженную в холодильнике вкуснятину. Из-за тучи неожиданно вышло солнышко и приятно обожгло вечерними розовыми лучами наши закрытые от резкого света веки. Класс. Возле пирса новые русские никак не могли завести своего красавца. Они гоняли стартером судовой двигатель, а он даже не чихал. Наконец они вспомнили, что нужно на руку застегнуть браслет, а специальную клипсу, которая к нему крепится на гибком, как у телефона проводе - застегнуть под замок зажигания. Это нужно для того, что если человек вылетает из лодки, то мотор сразу же глохнет. После устранения этого недоразумения - движок взревел, как ненормальный и окутал причал сизым дымом. Девочки захлопали в ладоши, а мальчики на радостях открыли пиво. Еще через секунду белоснежный катер, встав сначала на дыбы, а потом, как пробка выпрыгнув из воды, глиссируя полетел в открытое море, курсом на садившееся красное солнце.
Мы втроем с завистью смотрели на это захватывающее зрелище, но нас отвлек Димуля:
- Э, ммм, э извините пожалуйста, с еврейскими порциями ничего не получается.
- В смысле? – поинтересовался Паша - что значит - не получается?
- Ну понимаете, по пятьдесят граммов я могу налить, по сто, по сто пятьдесят, по двести и так далее, а как мне налить и посчитать - три по семьдесят пять? Я не понимаю.
Тут выступил я со своим техническим образованием:
- Дима, ты, наверное, перегрелся на солнышке? Сколько стоит пятьдесят грамм?
- Сорок рублей.
- А сто?
- Ну, соответственно восемьдесят.
- Так, умничка. Значит, сто пятьдесят граммов будет - восемьдесят плюс сорок. Так?
- Да.
- Ну Дима, не тупи, сколько будет семьдесят пять грамм?
- Не знаю.
- Ты в школе учился?
Тут Димуля вспылил:
- Причем тут школа, я не понимаю? И вообще, что Вы себе позволяете?
- Сто пятьдесят если разделить пополам – будет семьдесят пять. – Не обращая никакого внимания на его возражения, продолжил я: – Получается, сорок плюс восемьдесят это - сто двадцать, а пополам - шестьдесят. В итоге, семьдесят пять граммов будет стоить шесть червонцев. А дальше на три умножишь сам. Не справишься, приходи, поможем. Понял чучело?
У Димы побелели глаза и сам он стал красный, как рак. Чувствовалось, что парень завелся. Тем не менее, нужно отдать ему должное, не ответив, он резко повернувшись пошел, видимо наливать нам - три порции по семьдесят пять.
- Ой, ой, ой. Вот не думал, что голубые такие нервные – Сказал, затягиваясь сигаретой, Свинья. Ему вторил Белка:
- А что он не мужик, такой же живой человек.
- Ага, мужик. В попу вжик – и не мужик, сказал Коля. – А интересно, он активный или пассивный?
В этот момент приходит Дима и опять без водки:
- Понимаете. Если я и смогу налить три по семьдесят пять и посчитать то, как я это проведу по кассе?
У Свиньи чуть сигарета не выпала изо рта. Я уже открывал рот, чтобы сказать, что меня вовсе не еб*т, как он будет три наши порции проводить по своей гребанной кассе, как меня в этот момент на вздохе остановил Белка:
- Стася, подожди, не горячись. Слушай Дима, а скажи ка пожалуйста, сколько ты можешь принести водки. Только честно.
- Любое количество, кратное пятидесяти граммам.
- Вот и хорошо Димуля, принеси нам пожалуйста двести пятьдесят граммов холодной, очень холодной водки в графине. Так, стой и еще, захвати посуду - одну стопку на пятьдесят граммов и три больших, стограммовых. И побыстрее - мой хороший.
От его вкрадчивого, якобы доброго голоса у меня по спине побежали холодные мурашки. Зная Белку, я понял, что если Димочка допустит еще один прокол, ему очень не поздоровится. Очень. Да и действительно, что это за фигня. Клиент ведь всегда прав. Разве не так? Я хочу семьдесят пять, потому что хочу. А как это называется, еврейская или чукотская порция, какая разница. Кстати, интересно, все ли правоверные евреи делают себе обрезание, или это не строго обязательно? И еще, а можно ли быть иудеем и голубым одновременно? Тоже хороший вопрос. Знаю, что ислам с гомосексуализмом, по-моему, не очень дружит. Христианство, несколько лояльнее относится. Православная церковь - вяло противится. А как, интересно, иудаизм?
Кстати, еврейская порция – это не мы придумали. Это выражение Пашиного деда.
У Павлика был классный дедушка – царство ему небесное. Умер он еще до распада СССР почетным профессором биологии. Павлик в свое время часто говорил: «Как мне рассказывал мой неродной дед..». Или – «Как любил повторять мой неродной дед..» Дедушка был отчимом Пашиного отца и имел еврейскую национальность. Родной же дед коренной белорус, кстати, родом из той же деревни под Могилевом, как и Голда Меейр, погиб при взятии Варшавы в сорок пятом. Раньше евреев притесняли или считалось, что притесняли, и наверное, поэтому, Павел таким образом подчеркивал свою нееврейскую родословную.
Неродной дед имел интересную биографию. Сразу же после окончания института в тридцать пятом году молодой биолог загремел в погранвойска на три года. Служил в Дальневосточном военном округе, откуда и попал на театр военных действий в Монголию у речки Халхин-Гол. Там его ранили, причем в рукопашке, и вдобавок, убили лучшего друга, да и вообще, многих его сослуживцев тогда положили. После чего он подал заявление в партию и решил остаться на сверхсрочную службу. Начал серьезно заниматься боевым САМБО, чтобы мстить японским милитаристам голыми руками в рукопашных схватках. Поскольку он имел высшее образование - деду присвоили сразу же звание младшего лейтенанта. Не успев отомстить японцам, в тридцать девятом его перебросили служить поближе к дому, то есть к Ленинграду, где он принял активное участие в изгнании белофиннов подальше от колыбели трех революций. К тридцать девятому году он уже имел звание старшего лейтенанта.
Фины воевали лучше чем японцы. Они в рукопашку не лезли, а стреляли с деревьев и, как результат – два серьезных пулевых ранения. Второе, чуть не подвело черту под его бурной военной карьерой – деда на полгода отстранили от строевой службы. Но тут, слава Богу, подоспела Великая Отечественная и незаменимого специалиста по рукопашному бою частично признали годным к службе. Правда до сорок второго года встретиться лицом к лицу с немцами не удавалось потому, что он в секретной части обучал группы СМЕРШ, как нужно убивать или выводить из строя противника, без помощи стрелкового оружия.
В августе сорок второго полевой учебный лагерь неожиданно оказался в немецком «котле», из которого, уже в звании майора, он целый месяц вместе со своим курсантами выходил из окружения. Ночью, при попытке перейти линию фронта, их группу обстреляли из минометов и деда серьезно контузило. Очнулся он только через сутки в слегка присыпанной братской могиле. Сориентировавшись по вспышкам на ночном небе, частично оглохший и припадавший на левую ногу майор двинулся, как он думал к своим. В итоге, под утро, уже вконец измученный, забрел по незнанию в немецкий блиндаж. Понял он это только внутри, когда лицом к лицу столкнулся с часовым. Дед не только преподавал рукопашный бой, но и сам кое-что умел, в итоге первого в этой войне немца он уничтожил голыми руками. Затем, он, наверное, мог бы тихонько уйти, но стоял сорок второй год, то есть – самый пик ненависти к немецким захватчикам. Поэтому, коммунист по вероисповеданию и рукопашник по профессии, хладнокровно, одного за другим зарезал всех восемнадцать спящих фашистов, только что отобранным немецким десантным ножом. Хладнокровно потому что у каждого брал документы и жетон на цепочке, как индейцы - в свое время скальп поверженного врага.
Про этот случай дед говорил примерно так – «Богу – богово, а дойчен золдатен в горло золенген». Оказывается, есть даже целая методика, как это делать. Самое главное, первому горло перерезать и немного подождать, а потом от запаха крови в помещении - остальные спят, как под наркозом. Этот феномен еще в первую Мировую наши казачки подметили и успешно по ночам вырезали немцев целыми ротами. За этот подвиг деда наградили звездой Героя Советского Союза. Но на фронт все равно не отправили, а послали делать то, что он лучше всего умел, то есть – преподавать рукопашный бой. В сорок пятом году, уже на территории Германии его последний раз в этой войне ранили. По злой иронии судьбы почти, что в рукопашной схватке - всадив нож в спину в тот момент, когда он, пользуясь правом победителя, уложил на лопатки симпатичную немецкую женщину.
После войны, комиссованный вчистую подполковник вспомнил, что он на самом деле биолог и занялся исключительно мирным изучением раковых клеток. Защитил диссертацию, потом докторскую, а в преклонных годах даже стал профессором и вообще преподавал студентом эту сложную науку до самой смерти. Как-то мы с Пашей в отсутствие бабушки и дедушки пили в их маленькой однокомнатной квартире бормотуху. Кто не знает – это крепленое вино в эпоху развитого социализма. И вот за этим занятием, неожиданно вернувшись с дачи, нас дедушка и застал. Сделав выговор, он прочитал лекцию, как, сколько, и вообще, что можно, и что нельзя пить. С его слов оказалось, что лучше пить обычную водку. А если и мешать, то только зерновые с зерновыми. Например. Водка делается из зернового спирта, а пивной солод тоже изготавливают из хмеля и отборной пшеницы - значит, их можно смешивать. И наоборот - коньяк получают из виноградного спирта, по этому он хорошо сочетается с любым вином. Вот такая теория. Кстати проверяли – так оно и есть. В конце своей лекции семидесятилетний профессор по биологии подкинув яблоко, столовым ножом, сверху вниз молниеносным движением разрубил его сначала пополам, а потом, почти одновременно сбоку двумя ударами наколов каждую половинку до рукоятки. Вот вам и еврей.
Еврейскую порцию тоже он придумал. Говорил дедушка так: пятьдесят мало, а сто грамм старому еврею - много, придется пить семьдесят пять. И действительно, пил еще крепкий дедушка каждый день перед обедом свои семьдесят пять граммов обычной русской водки. И умер не от алкоголизма, и не от цирроза печени, а от многочисленных фронтовых ран. Когда у него отказали ноги, он отказался от еды, и через месяц тихо отошел. Дед хоть и не был крещенным, его все равно отпели в православной церкви и похоронили на Богословском кладбище.
Дима шел с подносом на котором красовался запотевший графин и четыре стопки. Я честно говоря сначала не понял – зачем четыре. Вернее зачем три – понятно, а вот кому маленькая - вопрос. Белка снял все вопросы:
- Димуль, подожди, не уходи. Во-первых, денежку возьмешь, а во-вторых – кое-что показать тебе хочу. Мало ли пригодиться в будущем.
Павел расставил стопки в одну линию – сначала три большие, а в конце маленькую. В последнюю он почти до краев налил водку и перелил в соседнюю - стограммовую. Потом опять в нее же, только уже половину стопки и снова перелил в большую. Получилось ровно семьдесят пять граммов. После чего, он наклонившись налил в остальные большие стопки ровно по уровню только, что сделанной порции, а остаток вылил из графина в маленькую. В пятидесятиграммовой стопке плескалось ровно полпорции.
- Что и требовалось доказать, сказал Паша – ровно двадцать пять граммов.
- Лихо – ответил халдей.
- Так, а сейчас мы лихо это выпьем. Смотри Дима.
Мы действительно лихо выпили густую от охлаждения вкуснятину, почти одновременно со стуком поставив на стол пустую посуду. Белка вынул из кармана смятую кучку денег и занюхав ими водку - сказал официанту:
- Так Димуля. Пятьдесят граммов стоит сорок рублей. Значит, двести пятьдесят – двести так?
- Так.
- Вот, держи, только с одним условием – оставшиеся двадцать пять граммов это твоя порция – халдейская. Выпьешь за наше здоровье – еще полтинник на чай получишь.
- Я водку не пью.
- Водку не пьешь, или за наше здоровье выпить не хочешь?
- Водку не пью.
- А что пьешь?
- Виски люблю, текилу люблю. И вообще, Вы должны - двести рублей.
- Подожди, я не понял, нам, что ее выливать?
- Это ваше дело. Но Вы мне должны двести рублей.
- Блин, заладил, как попугай. Так будешь пить за наше здоровье или не будешь?
- Я водку пить не буду.
- Значит, ты нас не уважаешь, а в лице нас – всех евреев. Может быть, ты и против холокоста? – стал заводиться Свинья.
- Белка, да дай ты ему двести рублей и пускай идет на х*й – Решил я разрядить обстановку.
- Куда, куда идти? – вспылил официант.
Тут я рассказал байку: «Ссорятся два педераста. Один другому говорит: «Да пошел ты на х*й». Другой: «Что, мириться? Ни за что».
Свинья чуть со стула от хохота не упал, а Белка с серьезным видом положив на стол два стольника, сказал:
- Все могу простить, но когда мне отказывают в еврейской порции, я обычно остаток от ста граммов выливаю в лицо таким мудакам, как ты.
И с этими словами действительно выплеснул двадцать пять граммов холодной водки прямо в лицо халдею. Тот, отреагировав, молниеносно ударил Пашу по лицу. Вернее хотел по лицу, а попал в лоб. Но все равно, удар получился классным и Белка свалился вместе со стулом. Свинья вцепился в Димулю и они вместе с ним упав, начали катаясь, ронять столы и стулья. Вскочил Паша. Подбежал бармен Валерий, и вдобавок - четыре друга в черных обтягивающих штанах. Пришлось и мне размяться.
Я не люблю драки, а особенно, когда дерутся дилетанты. Из нас троих серьезно обучали рукопашному бою только меня. Да и то, учили убивать, а не просто так руками махать. Сознание сузилось. Я расслабил взгляд и как бы поплыл в тумане над местом схватки. Я вошел в специальный боевой транс. Я уже не человек. Я – зомби. Время остановилось. Мои соперники стали двигаться медленно, медленно. Я стал, как пружина - сжатая до предела коленная сталь. Я уже не чувствую под ногами землю. Я просто быстро перемещаюсь в пространстве – раза в три быстрее, чем мои враги.
Так, пора осмотреться. Коля бьется один на один. Вроде пока на равных. Ага, Павел отбивается от двух - тоже успешно. Ладно. Мои тогда все остальные – всего-то три бойца. Правда, молодых и энергичных бойца. Ну ничего, как-нибудь справлюсь. Молодые и похоже бестолковые. Действительно, зачем же всем вместе нападать, ведь мешаете друг другу? Ой, сколько энергии в удар вложил. Так можно и улететь далеко, далеко. Помогу ему в этом. Раз – и любитель побоксировать полетел, собирая столы и стулья. Я не оборачиваюсь. Это пускай начинающие драчуны смотрят на результат своих усилий, а мне еще с другими пообщаться немножко нужно. Вай, вай, вай, ну зачем же так высоко ногу поднимать? Кожаные штаны не жалко? Хрясть. Это действительно штаны лопнули. Я же говорил – нельзя так. Драка – не балет. Обыкновенная задняя подсечка правой ногой в полу-приседе на левой, и я уже один на один. Так, так, так. Вооружился стулом – дурачок. Ну давай, давай.
В этот момент боковым биополем я почувствовал напряжение. Резкий шаг назад. Перед лицом пролетел графин. Даже так? Ну что ж. Ладно. Не я первый начал. Последний из троицы поднял стул у себя над головой. Самое время его ударить. Пора же наконец и мне кого-нибудь стукнуть. Пссссссы - и моя левая нога подошвой врезалась ему в грудь. Вот и хорошо. Стул ему уже не нужен. Нужен глоток воздуха. А не вздохнуть. Так, так, так, теперь посмотрим, кто это там такой меткий? Ясно. Это один из драчунов, которые возились с Белкой. Другой еще занят, как впрочем и Дима с Колей, а этот решил проявить геройство. Зря. Разозлил он меня. Какой он медлительный. Боже мой. Так медленно пытается увернуться от ребра моей лодони. Так можно и не успеть. Ну вот, так и есть – не успел.
А Паша - молодец. Сам справился с картавым Валерой. Ну и хорошо, а теперь нужно родственничку помочь. Тихо, тихо, тихо - аккуратнее же надо, ведь так и раздавить очки можно. Очки лежали рядом с драчунами, в опасной от них близости. Димуля был явно посильнее Коли. Он уже сидел сверху и пытался освободить правую руку, чтобы ударить Свинью по лицу. Судя по крови из носа, разок уже ударил. Пора вмешиваться. Черт, руке с непривычки больно. Ну и ладно, ему больнее, причем настолько, что бедняга даже потерял сознание.
Так, сначала врага обездвижить нужно, а потом уже зализывать раны будем. Выстрел, или нож в спину нам не к чему. А чем вязать? Ведь ремней, ни на нас, ни на педиках нет. Может убить? О Господи, что я такое несу. Ага, скотч. Можно и липкой широкой лентой. Через пять минут все шесть поверженных бойцов сидели на стульях с завязанными сзади руками и с притороченными к ножкам стульев - ногами. Поганые рты и те пришлось заклеить, уж больно громко ребятки матерились. Ну вот и тишина. Как хорошо когда тихо и спокойно. Свинья и Белка держались за ушибы. У меня от возбуждения дрожали руки. Пора выходить из транса. Все живы и слава Богу.
Тишину нарушила милицейская сирена. Даже две сирены. К кафе подъехали уазик и жигули шестой модели. Все с работающими мигалками. Из машин выскочила группа быстрого реагирования с автоматами наперерез. Блин. Говорил же ребятишкам, давай смоемся пока менты не приехали. А друзья водочки холодной захотели. Вот и результат. Не послушали старого диверсанта, и как результат, придется сдаваться. Хотя, если одеть Колины очки и затесаться под интеллигента, в момент одевания наручников можно попытаться отобрать автомат. А с автоматом еще посмотрим – кто кого. Блин, что я такое думаю. Когда же этот инстинкт заученный до автоматизма пройдет? - Все, все, все ребята. Вот мои руки. Одевайте наручники.
Мы уже два часа сидели в обезьяннике на широких нарах из струганных досок. Кроме нас в помещении с решеткой на целую стену, находились двое узбеков, а может таджиков. Они сидели на корточках, как тушканчики и словно зверьки поглядывали на нас черными глазками. Интересно, почему им на полу сидеть удобней, нежели на скамейке, пускай и жесткой? Один из них хотел в туалет и каждые пять минут кричал дежурному менту примерно так: «Слущаай, час хочу в туалэт да? Кагда сводииишь уже? Сыл тэрпеть нэту. Зачэм мучаээшь так а?».
Дежурный мент сидел к нам боком, и не обращая на крики никакого внимания смотрел черно-белый древний телевизор с сильно-выпуклой трубкой. Задняя часть у этого раритета отсутствовала, и видны были светящиеся лампы, которые тлели в полнакала. Программы переключались пассатижами, которые лежали тут же на столе. Старшина пил чай с домашними бутербродами, заботливо завернутыми - каждый отдельно в хрустящую бумажку. При этом он еще между укусами умудрялся лузгать семечки. Шелуху, чистюля милиционер, плевал в огромный кулек, сделанный из газеты.
Дожевав свой последний бутерброд мент все же сжалился над таджиком, причем весьма своеобразно. Он, покопавшись в мусорном ведре, вынул оттуда двухлитровую пластиковую бутылку из под Пепси-Колы и подойдя к решетке кинул ее к нам в обезьянник со словами: «Сюда ссать будете. Проверенно – пятерым одной бутылки хватает». Узбеки пошли в противоположный от нас угол и стали по очереди, журча заполнять пластиковую емкость. От этого звука мне тоже захотелось писать. Блин. Во жизнь.
Говорят же, что от тюрьмы и суммы лучше не зарекайся, и как показывает опыт последних событий – от олигарха до хлебореза всего один неверный шаг. (Имею ввиду судьбу Ходарковского).
В этот момент в ментовку вошел майор, похоже, начальник местного отдела Внутренних Дел. (РУВД). Мельком бросив взгляд в нашу сторону, он спросил у дежурного:
- Василич, а кто это у тебя там вместе с таджиками на нарах чалится?
Елки, палки, до боли знакомый голос, да и профиль. Черт, где же я его видел? Блин, не помню. А все же, где-то мы с ним определенно встречались. Точно встречались. Память у меня на лица – профессиональная. Тем временем рыхлый Василич докладывал:
- А это ребятишки, которые захватили кафе возле яхт-клуба.
- Как это захватили? – поинтересовался майор.
- Ну, связали скотчем бармена с официантом и четырех посетителей.
- И все? Что-нибудь украли?
- Да нет. Сидели и пили водку. Деньги за выпивку засунули официанту в рот, а чтобы он их не выплюнул - заклеили скотчем.
- Неплохо расплатились! Короче хулиганка?
- Самооборона, начальник – Громко крикнул Паша – Эти педрилы, друзья халдея, на нас первыми напали, а мы просто защищались.
- Василич, а заявление от пострадавших есть?
- Не, товарищ майор, пока нет. Они завтра обещали прийти с адвокатом и написать.
- Понятно. А ущерб то сильный?
- Да ущерба в кафе, как такового - не обнаружено. Другое дело, одному из потерпевших штаны от ширинки до пояса порвали. Ну, вроде из ущерба и все.
- Это балерун сам порвал, когда хотел Калабаса по голове ударить – Опять выкрикнул Паша.
И тут я наконец вспомнил где же раньше видел этого майора. Вспомнил все. Как же он изменился. Двадцать лет прошло все-таки. Двадцать лет. Сашка, Сашка. Живой. Живой черт. Вот не думал, что так встретимся. Да вообще, и не думал, что он выживет.
- Сашек, ты меня помнишь? – Заорал я – са-ш-ооооооок!!!
- Стас? Стас ты? Стаааа-с-яяяяяяяяя!!! – в тон мне, в полный голос орал майор.
- Василич, сука. Открывай быстрее. Ты знаешь, кто там сидит? Ты не знаешь, кто там сидит! Нет, тебе лучше не знать. Тебе же - лучше. Открывай быстрее. Ну, что ты сука копаешься.
Пока старшина возился с замком, мы с Сашкой стояли по разные стороны решетки, держась за прутья и прислонившись друг к другу горячими лбами. Глаза наши ничего не видели от слез, а губы шептали что-то невнятное: Стася…. Саша…. Стася…. Саша ….Павел с Колей смотрели на эту сцену, не понимая, что все это значит. А значило это то, что встретились два человека, которые двадцать лет тому назад в экстремальной ситуации познакомились, и после этого больше никогда не виделись. Боже мой. Сколько лет то прошло. Сколько лет…
Мы сидели уже вчетвером в том же самом кафе, и те же самые - Валера с Димой нас обслуживали. Сидели одни. Майор распорядился, что если они не хотят иметь никаких проблем, особенно с милицией – лучше сказать, что заведение на целую ночь до утра ангажировано. Бармен и халдей, больше не дулись и вообще вели себя очень скромно и учтиво. Естественно, мы с ними выпили мировую, пообещав, не писать друг на друга никаких заявлений в милицию.
Ну и напились же мы тогда с Сашкой на радостях – просто вусмерть. Белка со Свиньей сломались раньше и мы для них ночью вызвали такси. Часов в пять утра я наконец вспомнил до конца стихотворение, которое сочинил по поводу тех событий. Написав его на салфетке, я разбудил спящего головой на руках майора и прочитал ему в слух:
Посвящается всем воинам – интернационалистам.
Кандагар, жара, раскалилась броня,
БТР под разведкой утробно рычит.
По нашим расчетом – ехать полдня,
А сердце в предчувствии чего-то стучит.
Видим кучу камней, на дороге завал,
Ощутили опасность мы верхним чутьем.
Вниз колонне по рации передали – привал,
И вдоль стенки пошли, касаясь плечом.
Нож больно воткнулся в рожок на груди,
Вместо бронежилета он тогда меня спас.
Духи выросли с криком «Акбар» впереди,
И под БТРом сзади взорвался фугас.
Рукопашка над пропастью, справа стена,
Замелькали ножи, сразу кончился страх.
Кто быстрей, тот и жив, я уже сатана,
Автомат без приклада, лопатка в руках.
Напротив глаза, как маслины, у «духа»,
Он короткий клинок надо мною занес.
Я ударил слева, полукругом, от уха,
И лопаткой своей - полбашки ему снес.
Мы остались вдвоем, я и Сашка с Твери,
Он сидел, свои кишки руками держал.
Я скользил по густой и липкой крови,
А снизу к нам взвод на подмогу бежал.
Сниться реже и реже - рукопашная схватка,
Как ломаю приклад - автомат без патронов.
В левой, нож на петле, а в правой лопатка,
И ужас внутри от предсмертных стонов.
Так какую ж страну защищал я тогда?
Что за бедный народ вызволял от оков?
Войны будут такие братцы - всегда,
Ныне присно, к сожалению и вовеки веков…
Эпилог
Месяца через четыре после нашей пьянки я позвонил бывшему сержанту Сашке из Твери, а ныне майору милиции Санкт-Петербурга - Абрамову Александру Лейбовичу, чтобы пригласить его отметить мою, неожиданно большую премию. Кстати Александр Лейбович был тоже евреем, как и Пашин неродной дедушка. Это я узнал в ту памятную ночную пьянку, когда мы заказывали уже не три, а четыре еврейские порции. Саша про семьдесят пять грамм естественно не знал, но пообещал взять на вооружение. Почему Саша был, да потому, что по телефону меня сначала спросили:
- А Вы простите, кем будете Александру Лейбовичу?
- Да никем, просто служили когда-то вместе, а что?
А следующей фразой – чуть не убили:
- Погиб Александр Лейбович две недели назад в Чечне. Похороны состоялись вчера…
- А где его похоронили?
- На Богословском кладбище….Центральная алея, седьмой квартал, пятое место…
На следующий день я стоял без шапки с бутылкой водки у его могилы, заваленной красными гвоздиками и посмертными венками. На одной из траурных ленточек я прочитал надпись, сделанную золотыми буквами: «Герою России от героев СССР». Ноги мои стали ватными и я, прямо в черном костюме сел на свежий могильный холмик, на желтый, еще мокрый песок, и не стесняясь никого, заплакал.
P.S
Я вообще никогда не мусорю, но в тот раз, уходя поздно вечером, на его могиле, в изголовье, оставил слегка недопитую бутылку водки, емкостью - ноль семьдесят пять литра водки..
Санкт-Петербург 27 июня 2006 года Станислав Кутехов