Жила-была рыбка, которая не умела плавать. И в этом не было ничего странного.
Во-первых, она была летучей рыбкой, и легко могла парить не только над речкой, в которой жила, но и подниматься высоко над зелеными деревьями, и какое то время парить высоко и свободно, наслаждаясь теплом солнечного света, упругостью воздуха и мелодией ветра, обтекающего ее крепкое, сверкающее на солнце тело.
Во-вторых, жила она на отмели реки, где и плавать то не нужно, можно просто расслабленно перебирая плавниками, перемещаться сквозь теплую воду.
И, в-третьих, когда- то давно, когда рыбка была совсем молоденькой рыбешкой, она пробовала учиться плавать, как и все. И только у нее начало получаться - откуда то из глубины вынырнула щука, зубастая, злая. Да погналась за нашей красавицей. Еле успела на отмель выскочить. Там и осталась. Надолго.
Так жила себе рыбка, не тужила. Чего горевать, когда еды вокруг достаточно, можно когда захочется, поговорить с другими рыбками, прогуляться по отмели. Да и забот-хлопот хватало. И за мальками-детишками присмотреть, и запасов на зиму заготовить, да и мало ли каких еще дел найдется.
Лето в том году выдалось на удивление жарким. Ни дождичка, ни облачка. Хорошо конечно, да не очень. Стала мелеть речушка. И отмель, где жила рыбка, становилась все меньше и меньше. Все ближе приближался край омута глубокого, холодного. И не переплыть никак, не умеет, и не перелететь на другой берег, пологий и мелкий, сил не хватит. Мальки ее плавают здорово, только плавники из воды сверкают, а ей- никак. И на старом месте уже оставаться тоже невозможно.
Однако, жара не спадает, еще день-другой, и отмель пляжем песчаным станет. А рыбки, хоть и летучие, на песочке золотистом, жить не приучены. Деток жалко, и себя, молодую и красивую, тоже. Но, как подумаешь, что через омут темный переплывать надо - так лучше помереть, кажется. Совсем духом пала рыбка, отчаялась.
Вдруг в камышах послышался шорох, и на берег вышло существо невиданное. С клювом, но вроде не птица. С плавниками, но и не рыба. Покрытое шерсткой мягкой, а не зверь, кажется. Был бы рядом дедушка Дроздов, мигом в персонаже нашем зверя-утконоса признал бы. Да где тот дедушка...
Испугалась сначала рыбка, спряталась. А утконос и не злой совсем. Умылся, испил водицы и присел неподалеку. Увидел рыбку нашу, помахал ей приветливо. Она поближе к нему подобралась. Познакомились, разговорились.
А на речку вечер спускался. Тихий, теплый, безветренный. В такие вечера вода становится похожей на зеркало. Смотришь в нее, и не знаешь, то ли это вода в небе отражается, то ли часть неба в водной глади утонула. Заглянешь в это небо, которое в реке, утонувшей в бездонности небес, поглощенных гладью реки, и хочется просто сидеть. Молчать или говорить, о чем то простом, но очень важном.
И рыбка с утконосом говорили. О беде своей ему поведала, печалью-горестью поделилась. Слушал ее Григорий ( утконоса так родители назвали), внимательно. Неторопливо выслушав, помолчал, а после промолвил- -Есть у меня для тебя, рыбонька, шип-кладенец. В лесах самаркандских с дерева силы спиленный. Один конец у шипа этого острый и зазубренный, в второй- мягкий и шелковистый. От острого конца любая щука карасем пугливым станет, а если другим концом к рыбке самой маленькой прикоснуться, то храбрости в ней будет, что в твоем Брюсе Ли, не к столу будет сказано, да к слову пришлось. Только решать, к кому каким концом прикасаться- решать тебе.. Сказал так утконос-Григорий, да и пошел дальше. По своим, утконосьим делам. А рыбка осталась.
Утро наступало. Солнечное, яркое. Птицы щебечут. Легкий ветерок отражается в шелесте камыша. Неторопливое течение плавно колышит плавники рыбки. Очень хочется жить. Эх, была- не была, решила она.
По шажочку, по сантиметрику, подобралась она к краю омута, набрала побольше воздуха в жабры, и нырнула. Сначала просто падала. Становилось все темнее и холоднее. Вокруг кружились странные, устрашающие тени. Вдруг из темноты появилась зубастая морда щуки, с огромными желтыми глазами, с телом, покрытым зеленым мхом. Может быть, это была та же самая щука, которая когда-то напугала нашу рыбку. Может быть, другая. Рыбка зажмурилась, и со всего маха ударила шипом-кладенцом обидчицу давнюю. Той и след простыл. Только ее и видали. Не обманул, стало быть, Григорий.
Но, выбираться то надо. А как - не знает. Пробовала хвостиком туда сюда поводить- вроде бы получается. Но, силенок мало осталось. Не выплыть. Вдруг почувствовала рыбка, как за другой, мягкий конец шипа, как будто кто-то держится. Присмотрелась она, это детки ее на помощь пришли, поддерживают, что бы ниже не опускалась. Стараться рыбка стала, по чуть-чуть, понемногу, но продвигаясь все дальше и дальше к цели заветной. И, наконец, поняла она, что может плавниками двигать ритмично, передвигаться, скользить по воде. Из последних сил, добрались наконец до другого берега. Отдышались. Освоились. Обустроились. Стали жить-поживать.
И сейчас, как и раньше, наша рыбка любит летать. Теперь и плавать любит. Иногда, когда в темных водах омута мелькнет темная спина шуки-злодейки, достает она шип-кладенец. Но, щука уже не подплывает близко.
А иногда, когда на землю садится тихий вечер, когда небо и река сливаются, отражаются друг в друге, рыбка задумчиво смотрит на другой берег, туда, где ей повстречался мудрый зверь, утконос Григорий. Она улыбается. Рыбка, которая не умела плавать.