Извечный русский вопрос «зачем», выдающий то ли искреннее раскаяние, то ли неизбежную отечественную скуку, был совершенно излишним для молодой женщины Ганнушки, едва успевающей стряпать, нянчить, прибираться, стирать, и беседовать вечерами со своим мужем о целях бытия.
- В чем же смысл твоей жизни, - лениво интересовался у Ганнушки муж, умно поглядывая на плоскую тарелку с яблочными пирожками и решаясь, все – таки, съесть еще один, самый румяный пирожок, с подтекающей из уголка сладостью.
- Я даже не знаю, - честно признавалась мужу Ганнушка и, тут же любовно спрашивала у него, - вкусные пирожки?
- Вечером вредно есть мучное, - тщательно пережевывал он ответ, - ну, как же жить без цели, это ж скучно.
- Мне совсем не скучно, - упрямилась Ганнушка, стыдясь своей бесцельности сквозь нападающую зевоту, и украдкой поглядывая на мужнины часы, где большая стрелка уже вовсю изменяла минувшему дню.
- Хочешь, я тебе сыграю испанскую мелодию? – Ласково тянулся муж к желанной семиструнке.
Звучащая музыка устремлялась совсем вплотную к Ганнушкиной усталости и быстро оттесняла ее в компанию задорных мужчин и темпераментных женщин, выплясывающих под яркой бессонницей южного неба, не оставляя ей ни единого шанса ни для стыда, ни для кокетства. Усталость, было, попятилась, чтобы оставаться прежней и вялой, воркующей возле кухонного стола, но не смогла изменить самой себе, и дернулась в незнакомом доселе движении так скоро, что рухнула падающей звездой сквозь Ганнушкину плоть к самому низу, и заныла желанием выскочить наружу, а потом, под подолом Ганнушкиного халата, громко затряслась кастаньетой.
- Поцелуй меня, - внятно попросила Ганнушка мужа.
- Я тебе лучше еще сыграю.
Мятущееся под Ганнушкой желание гордо жалось к табурету и тихло, готовясь принять неминуемую смерть под новые зажигательные ритмы.
А, кожаный тапок мужа еще долго продолжал отстукивать мелодии на кухне, подражая разгулявшимся задорным мужчинам и темпераментным женщинам, покуда Ганнушка беззвучно плакала в пустоте супружеской постели.
Она не научилась еще чувствовать себя счастливой с этим любимым мужчиной, который изводил ее по вечерам трудными вопросами и будоражил молодое тело незнакомыми мелодиями, а потому, рыдала, совершенно четко представляя себе все то, что ей следовало сделать завтра и, не умея еще спросить себя о том, зачем ей все это нужно.