Лицом по жизни. Повесть

 
Внимание!
Все события, имена, фамилии, названия судов, реки и координаты в этой повести вымышлены. Совпадения случайны, от водки никто не пострадал, утки улетели, суда заржавели и вообще, что вы хотите от автора, который пережил затмение солнца?





 Проснулся я от тошноты и головной боли. Нет. О похмелье не могло быть и речи, поскольку ничего я не пил накануне. Мои ноги оказались выше головы. Голова затекла. Оглядевшись, я ничего не понял. В моей каюте царил полный хаос! Книги, одежда, стул – все это было раскидано по полу. На койке валялись, футляр от бритвы, зубная щетка, паста.
Сама бритва лежала за подушкой. Я встал и сразу заметил сильный уклон палубы, по-флотски - дифферент. Последнее, что окончательно привело меня в чувство, - это вид из окна. В моей каюте оно выходило на корму, и видеть я должен речную даль, однако, передо мной красовался противоположный, обрывистый берег.
Высунувшись наружу, и увидев, слева и справа лес, я понял, что почти весь корпус стометрового тысячетонного танкера был на суше! Поднявшись на палубу, пришлось идти, что называется, в гору. Да, вся махина корпуса лежала на берегу, кроме кормы. Опять я все проспал! Так, когда-нибудь, и на дне проснуться можно…
 В рубке - задумчивый капитан и второй помощник. Идет активный радиообмен. Подошли два судна, рефрижератор и сухогруз.
- Чего стряслось-то? – тихо спрашиваю второго помощника.
- Да …Михалыч заснул перед поворотом, а Миша в «машинке» был, ну и с полного хода…
Хорошо же я сплю! Ничего не почувствовал. По песку, наверное, вылетели. Повезло нам, что берег не скалистый, а пологий и ровный!
- Серега, давай на корму, крепите там буксир, пусть пробуют сдернуть, хоть немного! - командует Михалыч.
 Надевая рукавицы, я подумал о том, что о берег мы уже бились, пару раз чуть не взорвались, борт пробивали, в тайге чуть друг друга по ошибке не перестреляли, в общежитии по весне горели…
 Когда летел сюда, думал, что там, в Питере, осталась жизнь, а здесь будет скучная практика. А, похоже, все наоборот! Жизнь здесь – не соскучишься! Сибирь, однако! Навигация, кстати, еще не закончилась, может и приключения тоже…
Какая верная мысль!
Это я потом понял.

 



Глава.
А это вообще не глава, а вступление!



 Случилось все очень давно. Весенняя сессия была уже позади. Студенты третьего курса Института Водного Транспорта готовились к производственной практике.
 Мы чувствовали уже за своими, накачанными в стройотрядах плечами, «большой жизненный опыт». Практика эта была не первой. Была работа грузчиками в Печорском порту, еще несколько мест, где мы изучали то металлорежущие станки, то судостроение «как оно есть». Где месяц, где два. Все шло своим чередом. И вот, настало время основной производственной практики.
 Когда говоришь знакомым, что покидаешь город на полгода, это не вызывает удивления. Когда говоришь, что улетаешь в Сибирь к великой реке Лена, туда, где начинается Байкало-Амурская магистраль, то кроме слова «далековато», тоже никаких особенных эмоции не бывает. Да мало ли людей далеко и надолго уезжают.
Но вот когда говоришь, что это такая практика в институте, вот это уже вызывает некоторое замешательство. Немного у нас в стране учебных заведений, студенты которых, улетают весной на другой конец континента и до глубокой осени работают, совсем не практикантами, а на штатных должностях, с трудовыми книжками, за хорошие деньги и без всяких скидок, да не на уборке картошки, а на настоящих судах, настоящими рулевыми – мотористами.
 Уже прочитан специальный курс по правилам плавания на внутренних водных путях, по устройству двигателей, энергетических установок, технике безопасности, сданы экзамены. В кармане свидетельство о присвоении квалификации, медицинская книжка с прививками и отметками медкомиссии. Уже прошло общее собрание курса, на котором мы узнали, что практика эта настолько серьезная, что не все оттуда возвращаются живыми, бывают и неживые, а бывают и пропавшие без вести, что народ в Сибири своеобразный, многонациональный и еще многое мы узнали…
Узнали что ректор, декан и другие желают нам хорошей практики.
Как пошутил один мой друг:

- Ректорат и деканат прощаются с вами и желают вам крепкого здоровья…

 Уже отгремела в Москве олимпиада, улетел в небо гигантский надувной мишка. Уже похоронили Владимира Высоцкого. Народ выполнял очередную пятилетку под руководством партии и правительства. Жизнь шла дальше.
Наступал май месяц. Нам сообщили, что сопровождать нас до места практики будет доцент кафедры «Двигателей внутреннего сгорания» Иванов, и что билеты на самолет уже куплены. Восьмого мая, вечером, из Пулково вылет. Просьба не опаздывать. Ничего особенного никто не ждал. Обычное дело. Практика.
Как мы ошибались!









Глава 1.

Широка страна моя родная, или Летайте самолетами аэрофлота.

 Десант студентов нашего курса высаживался в тот год не только на реку Лена. Курс большой, более ста человек. Отличникам открыли визы, и они ушли в загранку на судах Северо-Западного пароходства, часть людей улетела на Колыму, часть на Индигирку. Нас же, летевших в Алексеевск, собралось человек пятнадцать.
В аэропорт я приехал рановато, видимо потому, что никогда туда раньше не ездил. К моему удивлению, ко мне сразу подошел Марик, с которым мы не только в одной группе учились, но еще и в одном классе. В свое время он поступал в знаменитое мореходное училище имени адмирала Макарова на судоводительский факультет. Сдал все экзамены, испугался жуткого конкурса, и, не дождавшись результатов зачисления, забрал документы и подал их в Институт Водного Транспорта (ЛИВТ). Уже поступив, он с изумлением узнал, что спокойно поступил бы и в Макаровку, да еще с запасом в два балла.
Слово «подошел» не совсем верное. Марик уже изрядно принял на грудь с однокурсниками в ресторане. Затем, объевшись жареной курицей, в добром настроении и сильно шатаясь, он вырулил в зал ожидания, где и встретил меня.
- Эх, Серега! Что нас ждет там в небе? - спросил он, падая в кресло.
- Боюсь я. Никогда не летал. А нет, было! - заорал он на весь зал. -
Летал, летал я, помню! В детстве с крыши сорвался. Недолго, но летал!
 А сейчас боюсь. Сколько нам в небе болтаться?
- Не знаю, - ответил я, - вроде до Свердловска, потом до Красноярска или Братска, не помню точно, а потом до Иркутска, там другой самолет, до… какого-то Киренска с промежуточными посадками, а там как - то до Алексеевска.
Марик икнул.
- Как - то… Хе! Как еще, конечно на собаках, или на оленях!
- Ага, на лосях! - пошутил я.
 Если честно, когда я узнал маршрут перелета от старшекурсников, то понял что, как минимум, мы сильно устанем. Тогда я еще не знал, что нормально выспаться смогу только на третью ночь после приезда в Алексеевск.
Появился доцент Иванов, мы проверили документы. Объявили посадку. Я растолкал Марика, он быстро съел еще кусок курицы, которую вытащил из рюкзака и мы пошли на контроль.
ТУ –154 , заложив красивый крутой вираж, сделал почти полный круг над Финским заливом и Ладожским озером и стал набирать нешуточную высоту. Посадка ожидалась не скоро. Попытался заснуть. Получился скорее бред, чем сон. Не помню, сколько летели, помню, что очень долго.
- Наш полет проходит на высоте десять тысяч метров, командир корабля …, экипаж…, температура за бортом…, совершим посадку в аэропорту Свердловска…
Марик тихо матерится.
 - Я же поступал на водный транспорт, а не на воздушный! Лучше бы поездом, как в стройотряд. Там хоть окно можно было открыть.
По салону движется стюардесса. Марик, увидел ее и, под общий смех сокурсников, потребовал открыть ему форточку. Мило улыбнувшись, стюардесса протянула ему пакетик. Видимо, оценила цвет лица.
- Простите, а у вас нет такого же, но литров на десять и с ручками? – совершенно серьезно спросил Марик.
- С ручками? – заинтересовалась девушка.
- Понимаете, - вмешался я, - мой друг никогда ничего не выбрасывает. Все приносит домой. Так воспитан. Привычка, знаете ли…
Кто-то попросил разрешения выйти покурить на крыло. А потом Марик замолк и молчал до самого Иркутска. Причина молчания – курица. На высоте 11000 метров курица и все, что было съедено и выпито в Пулково поднялось вверх и встало колом. Марика тривиально тошнило, но акт пищеизвержения не мог свершиться, поскольку курица перекрывала выход наружу!
- Терпи! Свердловск рядом! -
Подбадривали добрые сокурсники. И он терпел.
Посадка прошла нормально, даже интересно. Времени было много. Первым делом… в туалет, а туалет в Свердловском аэропорту в то время представлял собой зрелище настолько жуткое, что об этом надо сказать пару слов, хотя бы ради истории. Огромное количество транзитных рейсов, тысячи народа в зале ожидания, и сортир…
Такого я никогда не видел. Двери настежь. Большое помещение, в конце которого кабинки и другие сантехнические устройства. От порога – ступенька вниз. Так вот, все помещение было затоплено мочoй, в которой плавали хабарики. Глубина этого «озера» была сантиметров десять. Но, что самое удивительное, в кабинках на том берегу были люди! Как они туда попали? Загадка! Марику стало совсем плохо.
Вышли из аэропорта, да так и шатались по свежему воздуху, поскольку в зал ожидания входить не хотелось, запах сортира был везде. Когда уселись в свой самолет, то показалось, что и там пахнет. А может, и не показалось…
 Мы снова идем на взлет, снова рев двигателей и под нами огни ночного Свердловска.
 Время куда-то исчезло. Из-за недосыпа, смены часовых поясов, появляется иллюзия вечного утра. Мы летим на восток. В завтрашний день, наверное. Стюардесса разносит обеды, а там курица! Марик отвернулся и уставился в окно. Я постарался спрятать улыбку. Да, не везет нынче парню!
 За иллюминатором такая картина, что не оторваться. Под нами лилово-голубые облака, над ними огромное солнце. Когда облачность рассеивается, внизу видны поблескивающие реки, огни городов. И все это длится часами. В душе что-то происходит. Шутейный настрой потихоньку исчезает, похоже, я начинаю понимать, как далеко мы от дома.
 Сопровождающий нас доцент чего-то строчит в тетрадку. Странно, но ему вообще не до нас. В Свердловске он даже не спросил, все ли студенты на борту. Как оказалось, ему было действительно все равно. Поняли мы это уже в Киренске.
Потом были посадки, взлеты. Облачность, грозы, воздушные ямы. И, наконец, Иркутск.
Выгрузились в аэропорту, сложили вещи в огромную кучу. Сверху положили совсем зеленого Марика и пошли в город. Сидеть не могли, лежать негде. Надо ходить. Ходили. Зашли в булочную купить поесть. И ведь уже почти вышли, когда я краем глаза заметил что – то странное на прилавке.
- Мужики, гляньте, это «Кэмел»? Или у меня уже глюки от недосыпа?
Нет, это были сигареты «Кэмел», которые сейчас продаются в каждом ларьке и по вкусу ничего общего с настоящим «Кэмелом» не имеют. А вот тот «Кэмел» был настоящим, или почти настоящим. Производство Финляндии. Жаль, положить было некуда. Но по паре блоков купили все. Потом долго посмеивались. Надо было уехать за тысячи километров от финской границы, чтобы купить американские сигареты финского производства. Причем стоили они копейки.
В Ленинграде тогда только появились крутые сигареты «Космос», которые сначала были действительно высокого качества, но уже через пару лет превратились в отраву. Импортное курево было тогда еще в диковинку. Хотя, как я теперь понимаю, любое курево – отрава!
Ждали мы не просто долго, а очень долго. Марик успел прийти в себя. Мы по очереди спали на рюкзаках и чемоданах. Наконец, посадка в самолет. Это уже не тот коленкор. Марку самолета я запомнил на всю жизнь. АН-32В. Взлетели. После ТУ-154 – рев двигателей и настоящее ощущение полета. Одним словом, если самолет ложится на крыло, то на крыло ложится и каждый пассажир. Земля близко. В основном, какой – то желтый песок с точками. Наконец понял, что точки – это сосны. Извивается блестящий ручей, длинный. То появляется слева, то справа. Сосед, из местных, рассмеялся:
- Так это же и есть Лена!
Посадка и почти сразу взлет. Ориентироваться совсем перестал. Посадка и снова взлет. И еще раз. И еще. Везде садимся на песок. Наконец, вроде будет Киренск. Заходим на посадку, ниже, еще ниже. Снова набираем высоту. Новый заход. История повторяется. Марик толкает меня в бок. Что-то нам не сесть.
- Видишь справа под крылом шасси?
- Ну, - не понимаю я.
- А слева видишь?
После взгляда в левый иллюминатор понял, что дело плохо. Шасси не вышло. А из открытого люка хлещет масло. Слышен щелчок двери у пилотов. Вышел один из них и смотрит на шасси из салона. Потом буркнул:
- Пристегнитесь.
Уходит. И самолет начинает это шасси вытряхивать. С какого-то раза получилось.
Ощущение такое, что меня тоже вытряхнули.
Сели минут через двадцать с момента первой попытки. Вышли из самолета.
Около шасси пилоты и какой-то мужик с аэродрома.
- Ну, чего там? – спрашивает мужик.
- А, - спокойно отвечает пилот, махнув рукой на самолет, - опять ЭМ - ЭС отказала.
- Чего делать будешь?
- Дальше полетим, оно вытряхивается – то нормально. А там замотаем.
Мы, ошалев, удалились.
Как летают в Сибири, я понял, когда наш танкер шел в нижнем течении Лены, где уже начинается тундра. Торчащие, то здесь, то там искореженные вертолеты с кривыми фюзеляжами, воткнувшиеся в землю самолеты, выгоревшая трава. Все это было для меня откровением. И видел я это не раз, и не два, и не пять.
Разыскали доцента. Народ начинает задавать вопросы. Мол, самолетом ли дальше добираться будем? И вообще, куда? Доцент ничего сказать не может. Выясняем у местных, что дальше только по воде, на речном автобусе «Заря», который уже здесь и скоро отходит. Стоит «Заря» на другом конце Киренска. Водитель военного грузовика согласился нас подбросить, а на вопрос о деньгах, посмотрел на нас так, как будто мы переезжаем из одного сумасшедшего дома в другой.
Это был первый урок для меня. Потом, осенью, в конце навигации, совершенно незнакомые люди подбросили меня из Ленска в Алексеевск. Несколько суток перехода. Про деньги никто и не заикнулся. Так принято. Вот только за питание, да и то потому, что куплено на зарплату. «Колпит» - это «колпит». Коллектив, значит, куском делится. Потом, где - бы я не был, шла ли речь о машине, о моторной лодке, неизменно на вопрос о деньгах я слышал: «Забудь!».
Погрузились и уехали, забыв при этом половину народа. Доцент невозмутим.

 В Киренске Лена напоминает крупное озеро или разлив. На другом берегу большой порт, судоремонтный завод, портальные краны, суда на рейде, некоторые весьма солидные. Одним словом, пейзаж промышленный, вокруг равнина.
Успеть то мы успели, но, похоже, нас многовато. Маленький прямоугольный теплоходик «Заря» стоял, уткнувшись носом в берег. Народ по всей стране называет это суденышко речным автобусом. Может потому, что вместо штурвала у него обыкновенный автомобильный руль? Во всяком случае, именно «Заря» является основным и повседневным пассажирским транспортом на Лене.
 Народу много, меня затолкнули в самую корму, удалось даже сесть на что-то. «Заря» имеет водометный движитель, попросту говоря, дизель приводит в действие насос, который выбрасывает мощную струю воды в направляющий аппарат, который заменяет и руль и винт, поскольку может направлять воду даже в сторону носа судна. Эти суденышки, не боятся мелководья, развивают приличную скорость и преодолевают очень большие расстояния. Комфорта никакого. Нет, кресла конечно мягкие, но сам двигатель создает ощутимую вибрацию, от которой, очень скоро устаешь. Окна не открываются, вентиляция плохая.
 Дальше я помню только Алексеевск, поскольку, привалившись к какому – то мешку незаметно отключился. Проснулся оттого, что меня трясли. Болела голова.
Прибыли.
 И в тот момент, когда я сошел на берег и оглянулся, на меня обрушилась Сибирь!
Зрелище было настолько необычным, что захватывало дух. Я родился и вырос на равнине. Самые большие горки это те, с которых я катался на лыжах! Здесь же, на другом берегу, практически от самой воды, вертикально ввысь поднималась огромная сопка, покрытая лесом, камнями, рядом торчали скалы. Нужно было закинуть голову, чтобы смотреть на вершину. Лена, шириной метров триста, здесь была совсем другая. Вода чистая, темная. Течение мощное и быстрое. Моторные лодки вниз по течению летели с сумасшедшей скоростью. Против течения - с заметным усилием.
Сам поселок располагался на плоском участке берега между Леной и тайгой. Сразу за домами вверх начинали подниматься сопки, правда, пониже.
Слово «поселок» не дает представления об Алексеевске. Вроде, с виду поселок, но в нем и судоремонтный завод с цехами и доками, и сберкасса, и общежитие. Люди здесь живут навигацией. Зима проходит в ремонтах, покрасках и других делах, связанных с подготовкой флота, а сам флот бесценен. Есть только один способ снабдить топливом многие населенные пункты, расположенные на берегах малых рек, впадающих не в саму Лену, а в ее притоки, такие как Алдан, Витим. Эти малые реки, полноводные и глубокие весной, уже в середине лета пересыхают. Процесс этот настолько быстрый, что не оставляет времени на раскачку. Бензин, мазут, дизтопливо надо брать быстро, совсем быстро танкерами завозить в отдаленные места, и еще быстрее мотать оттуда, чтобы успеть за падающей водой. Танкеры, соответственно, должны быть быстроходными, с плоским днищем и при этом принимать на борт много груза. Осадка больше метра это уже проблема. Вот и получается образец танкера водоизмещением тысяча тонн, длинной восемьдесят - сто метров, с двумя, шестицилиндровыми двигателями фирмы SKL. Еще нужна мощная радиостанция и очень профессиональная и, прямо скажем, лихая команда. Не всякий согласится на довольно серьезный риск, связанный с такими рейсами. Вот и собираются со всей страны в Алексеевск люди, которые любят адреналин, деньги и свободу.
Вот только нас никто не спрашивал. А что, – это же практика! Студенты, - им положено.
Глядя на Алексеевский рейд, я видел именно такой флот. Танкеры – «тысячники» и «полуторники», сухогрузы, а также «бочкарики» и рефрижераторы ждали свои команды. И команды комплектовались очень быстро. Кроме нас, Питерских, приезжали курсанты речных училищ из Перми, Ростова, студенты из Москвы, Новосибирска. Были и профессионалы, которые специально приезжают сюда к навигации из года в год. Вся страна была представлена в общежитии, куда нас поселили.
Правда, долго сидеть в общаге нам не дали. Река не ждет. Несколько суток всего. Но каких! Особенно понравилось Марику, все – таки в живых остался. Чуть не прибили во вторую ночь!
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 

Глава 2.
Местный колорит.

В комнате нас поселили так, что из одной группы набралось шесть человек. Компания теплая. Коньяк с «Кэмелом» и колбасой после таких перелетов сморил нас очень быстро. Мы расползлись по койкам и заснули, как убитые. Проснулись от густого баса и табачного дыма, точнее, от удара в дверь. Включился свет. В тельняшке, с папиросой в зубах, сильно пьяный и бородатый стоял человек. Нет. Человечище! В иллюстрациях к приключенческим романам часто изображают жутких пиратов с серьгой, кривыми ножами и золотыми зубами. Теперь я знаю, с кого их рисуют.
Он плюнул на пол и хриплым прокуренным басом сказал:
- Во бля! Понаехало! Кто такие? Че так много? Где Ванька? Ванька мой где? Всем подъем! Отдать вашу мать! То есть швартовы! Ванька где? Куда Ваньку дели?
Спросонья мы не сразу поняли, что происходит. Спустя минуту кто - то из нас неприветливо ответил:
- Ваньку твоего мы не - видели, да и на тебя смотреть не хочется! Давай топай пока мы тебе тельняшку не испортили! Расшумелся тут!
- Ой, ой, ой, кажись наши люди! А чем ты дружище мне тельняшку портить будешь? У тебя есть? А у меня вот есть!
И тут он достал из-за спины ножичек такого размера и формы, что сон как рукой сняло.
- Ванька! Ванька, брашпиль* тебе в зад! Выходи! Водка где? Убью гада! Я тебе медведя дарил? Дарил! А ты водки меня лишил! – грохотал он.
- Слушай дядя, мы из Ленинграда, на практику, сегодня с дороги. Ваньки здесь не было. В пустую комнату нас селили, понимаешь? Дай поспать, ступай с миром!
Наступила пауза.
- Че, правда, из Питера? К нам на танкера?
- Правда.
- Где учились?
- ЛИВТ.
- Знаю.
- Ваньки нет?
- Нет.
- Однако наливай!
Он убрал нож. Выплюнул бычок и сел кому-то на ноги.
- Ой, пардон мадам! - рявкнул он.
- Да куда тебе наливать, если тебе уже мадамы мерещатся!
- Мадамы – фигня! Вот, если увидишь, что сохатый тебе наливает, вот тогда пора останавливаться!
Налили мы ему полстакана.
- Ты, однако, хочешь, чтобы у тебя только половина здоровья была? Я же за здоровье ваше пить буду!
Стакан наполнили. Он выпил его, даже не поморщившись, не занюхивая, не закусывая, как воду.
- Ладно, питерских я люблю. Щщас я вам все растолкую про навигацию, про Сибирь, потом благодарить будете. Осенью.
И он растолковал. Если честно, то все, что он говорил, оказалось правдой. Вот только мы ему тогда не поверили. Он говорил, курил и кидал бычки под кровать.
Водка дошла, и последнее что он сказал было:
- Давай все ко мне на танкер, у меня все путем! Повариха всем дает! Матроска всем дает! Капитан рулит - команда водку пьет! Танкер гвардейский! Четырнадцатый! Давай! Придете в ЦТЭ, скажете - старпом велел!
В дверях появился человек с бутылкой.
- Ванька! Водка! – гаркнул ночной гость, – однако, обманули меня. Во-о-от он Ванька! А сказ-зали не было!
- Да не обманули тебя. На втором этаже мы пьем. На втором. Хорошо хоть ты орешь так, что и на третьем слышно. Пошли, выпьем!
Мы открываем рты. Еще выпить?
- Может ему лучше поспать?
- Да он совсем трезвый, - говорит Ванька, - вы его пьяным не видели. Медведи, когда видят, под себя гадят! Спокойной ночи!
И они ушли. Как говорят – занавес.
 Заснули мы не сразу. Решили, что лучше пусть практику не зачтут, но на четырнадцатый танкер мы не пойдем. Если там такой старпом, то, наверное, и остальные, тоже люди душевные, а главное, непьющие.
Кое - как угомонились и заснули. Но сон был недолгим. Я, лично, проснулся от криков «Пожар!». Открыл глаза и понял – правда, пожар. Комната была в дыму. Народ отодвинул койки и заливал водой из кружки горящие плинтусы и одеяла.
Бычков старпом накидал много. Пока проветрили, пока заснули.
Ночь удалась.
Весь день прошел в беготне по Алексеевску. То в отдел кадров, то в общагу. Везде первым делом требовали медицинские документы. Дипломы и свидетельства были не так важны, как прививки. Нам выдали трудовые книжки, причем некоторым на двух языках, на русском и якутском. Соответственно, толщина такой книжки была в два раза больше. Людей в кадрах было много, среди них были и те, с кем мне потом довелось жить на одном судне и есть за одним столом целых полгода. Сейчас я об этом не знал. Бухгалтерия оформляла бумаги, кто - то встречал земляков, и завязывались разговоры. Потом, вернувшись в общагу, мы заметили, что на этажах стало тише, народу поубавилось.
После обеда нас разыскал пожилой человек в кителе и фуражке. Сказал, что завтра в десять в цехе технической эксплуатации флота нас распределят по судам, и далее все вопросы будут решаться капитанами этих судов. Наступил вечер. Стемнело. Марик и еще кто-то из наших, решили прогуляться по Алексеевску. Большей глупости в это время нельзя было сделать! Мы читали книжки, пили чай, играли в карты. И так до полуночи. Потом через открытую форточку услышали крики, пьяные разборки. Потом грохнул выстрел. Потом еще один, подальше. Через несколько минут все стихло, но ненадолго. Кто-то заорал диким голосом, что всех порешит!
- Хрен вам, а не навигация!
Новый выстрел пришелся по окну этажом выше. Следующая пуля разбила фонарь ну углу общежития. Из окна в ответ началась частая стрельба и совсем не из ружья. Кто – то в темноте осторожно выглянул из-за шторки.
- Там, вроде, наши лежат.
- Как это лежат? Убитые что ли?
- Да нет, шевелятся, даже ползут. К входу ползут!
Стрельба стихла. Все замерло. Слышен топот ног по коридору. Влетел Марик со товарищи.
- Психи какие-то! Бабу я у него увел в прошлую навигацию! Придурок! Совсем невменяемый. Главное, говорю ему, чтоб ближе подошел! Рассмотрел меня! Ну, что я, это не я, то есть не тот, а я! Ни фига! Сам еле на ногах стоит. Ружье болтается. Шапка на глаза наехала! Во, блин, поселочек! Мотать надо! Перебьют всех! Приехали под пули!
Стакан народного средства немного расслабил мужиков. По привычке мы ждем, что сейчас на звук стрельбы примчится милицейский уазик с мигалками, люди в погонах начнут расспрашивать свидетелей. Ничего этого не происходит. Потому что, смысла никакого нет. Утром участковый позвонит в общагу и все узнает.
 И если кого ранили, то пойдет участковый прямо к виновному, потому что все знают кто, когда и что сделал. И никуда он не денется. Потому, что деваться некуда! Лена да сопки. Мужики говорили, что только в кино народ по лесу месяцами шастает. Жизнь проще.
 Как - то решили мы, уже в середине лета посмотреть тайгу. Сошли на берег. Метров на пятнадцать, махая топором, мы продвинулись. Всего лишь! Деревья и кусты стояли непроходимой, плотной стеной. Упарившиеся и искусанные мы вернулись на борт.
 Так вот, натворив бед, редко кто пытается бежать!
А без оружия здесь действительно никто не обходится. И если есть у кого одно зарегистрированное ружьецо, так помимо этого еще имеются неучтенный карабинчик, вертикалочка, мелкашка и очень много патронов. Правда, мне показалось, что регистрировать оружие никто и не пытался. Продается оно по всей Лене в хозяйственных магазинах, вместе с патронами и спиртом. Покупай – не хочу! Вывезти из Сибири, вот это не выйдет, а тут стреляй, сколько влезет! Стрельнул, спиртом запил, - хорошо!
 Спросили мы утром вахтершу, чего народ пьяный по улицам с ружьями бегает? Получили ответ, который потом слышали много раз на разных реках.
- Так советской власти у нас нету! Сами живем, как получается.





 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 


Глава 3.
По коням!

Наступил следующий день. Все собрались в ЦТЭ. Цех технической эксплуатации флота представлял собой деревянное двухэтажное здание, где жила своей жизнью радиостанция, откуда доносились переговоры судов, Была еще большая комната со скамейками и столом, вот там мы и уселись. Начальник быстро рассказал о задачах на навигацию и приступил к распределению. Просто называл фамилию и судно.
- Иванов!
- Здесь.
- Танкер ТР 1023.
- Давыдков!
- ТР 1021.
Называют меня.
- ТР 1014!
- А можно на другой?
- Что значит, на другой? Чем этот не нравится?
- Можно не объяснять?
- Да, нет, вы уж объясните!
Пожилой человек в форме с четырьмя нашивками на рукаве, отрывается от окна.
- Не хочет, не надо. Он же знает, почему не хочет.
- Ладно, - говорит начальник, - тогда 1017. Возражений нет?
- Нет, - говорю я.
- Ладно, Сергеев! Танкер 1014.
- А можно другой?
- Да в чем дело-то?
- Да так.
Обстановку разряжает Вадик.
- Давайте я пойду на 1014!
- Заметано!
Называют Марика.
- Танкер 1011.
- Когда на судно являться? - Сразу вскакивает он.
- Да хоть сейчас, - улыбается, капитан в форме. – Вон танкер стоит! Забирай вещи, из общаги выписывайся, и иди на берег. Ребята заберут тебя. Я предупрежу. Марик сорвался в общежитие. Как он не хочет здесь ночевать!
- Повезло, - кто-то из местных мужиков, задумчиво попыхивает папироской.
- Почему?
- Рейсы будут короткими, план выполнят и перевыполнят быстро. Скучновато, конечно, будет между Киренском и Усть-Кутом болтаться. Зато денег заработают море! Одиннадцатый никогда рейсами выгодными не обижают.

Выходим на улицу. Народ удивленно терзает Вадика.
- Ты чего, забыл кто там старпомом? А если там все такие? Всю навигацию будешь мучаться.
- Да, ладно вам детский сад разводить. Я думаю, старпом у них нормальный мужик. Иначе не был бы старпомом. Да и что он, один там? Я думаю все не так плохо, - потом он поразмыслил, - Ну, а будет плохо, выкину кого-нибудь за борт!
Глядя на комплекцию Вадика, многие понимают, что выкинет, и не одного.
Расходимся. Иду вдоль реки. О! А вот и мой. Уткнувшись носом в берег, стоит «тысячник», прямо скажем, «не молодой». Как потом выяснилось, танкер – почти мой ровесник. Но, вроде ничего, все на месте. С носа опущены сходни. Рядом баллоны с газом, наверх, через борт, тянутся шланги. Никого не видно. Поднимаюсь на палубу. Тишина. Иду через весь танкер к рубке. Наверху открылось окно.
- Человек! Ты кто?
- Студент, к вам распределили, рулевым-мотористом.
- А, тогда поднимайся.
Поднимаюсь.
- Ты, это, не обижайся, но паспорт покажи, я перепишу, а то потом будет по шапке от капитана. Короче, я - Михаил, третий помощник капитана. Пермское речное училище. Добро пожаловать, только вот, не знаю, где ты жить будешь. Каюты все заняты. Есть еще две свободных, но там сейчас хлам всякий лежит, да и в корме они, сам понимаешь. Если спишь крепко, то ничего, а иначе шум винтов, валов, дизелей, все вместе и в твоей каюте. Охренеть!
- Да ладно, капитан скажет, где жить. Не выгонит же!
 Прошлись по палубам и помещениям. Кроме Миши на судне еще моторист Толик да сварщик чего-то варит в форпике*. Но, команда укомплектована, я последний, кого ждали. Капитан, как выяснилось, человек опытный, ходит по Лене с детских лет, повидал всякого и всяких. Старпом из Новосибирска, приезжает сюда много навигаций подряд, второй помощник Володя и моторист Серега – местные. Есть и женская часть команды. Радистка Нина - жена капитана, матроска Екатерина, она же повар, она же жена Толика, все из Алексеевска. Всего нас девять человек, а по штату положено одиннадцать. Работаем сокращенным экипажем с совмещением профессий. Последний писк научной организации труда. Без электрика, без боцмана. А все помощники капитана, еще и механики. Да и сам капитан, на самом деле капитан-механик. Через некоторое время появился и он.
 Высокий, худощавый, слегка сутулый и жилистый. Впечатление внешнее, первое, не объективное. Так, с первого взгляда, человека не поймешь, не оценишь. Это только потом я понял, что такое капитан на судне в Сибири! Это не просто должность. Человек на шесть-семь месяцев становится государством для всех, кто находится рядом с ним. А рядом с ним – сборная СССР! Многонациональная, разнополая команда. Люди с разным воспитанием, образованием, мировоззрением! А он и милиция, и судья, он и ЗАГС и психолог, и кассир, и все, что есть на борту должно подчиняться ему! И все люди. А люди бывают разные! Если человек шесть решат, что капитан не тот, или обидятся, что не получили денег на пропой, то возможно все! Решение вопроса психологической несовместимости в Сибири бывает очень простым. Выпал за борт, ночью, пьяный, никто ничего не видел. Несчастный случай. Точка в протоколе. Книги про пиратов, бунт на корабле, это сказки для детей, по сравнению с сибирской реальностью. Надо быть авторитетным, уважаемым человеком, тонким психологом, умеющим подобрать команду. Надо быть готовым и погасить конфликт и прекратить его силой. Нужно быть лидером, которому доверяют и которого уважают! Диплом этого не дает. Это приходит с годами, с опытом. Это народное признание. Народ или уважает, или нет! Нашего капитана уважали.
Я рассматривал этого человека… Внимательные глаза, с очень веселым огоньком. Спокойный, даже флегматичный характер. Он немного заикается.
- Здорово! Меня зовут Иван Михалыч, можно просто Михалыч. Ты откуда?
- ЛИВТ.
- Ага, - говорит капитан, - значит, завтра ты должен подготовить каюту, выкинуть оттуда весь хлам в соседнюю, покрасить там ее, чем-нибудь, заселиться и все. С борта – ни шагу, без моего разрешения! Документы давай, все кроме паспорта, и дуй в общагу. Выпишись прямо сегодня, а завтра в десять на борту. Каюту выбирай эту или вот эту.
Каюты кормовые, как и говорил Миша, но в одной такое количество хлама, что замучаешься вытаскивать, да и красить ее нельзя. На полу лужа машинного масла. Сначала надо отмыть.
Выбираю другую. Ближе к правому борту, с окном в корму.
 Выписка заняла минуту. Сказал, что ночую последнюю ночь, и все. В общаге тишина. Наши уже перетаскивают чемоданы на суда. Обменялись впечатлениями о своих танкерах. Вадик оказался прав, ничего страшного на его танкере не происходит, все трезвы и даже вежливы. Наш ночной гость спит. Никого не трогает. Больше того, никакой он не старпом, а второй помощник капитана! Но это еще не все! Оказывается он на четырнадцатом танкере всего второй день и никого не знает толком, а театр-то какой ночью был а? «Капитан рулит - команда водку пьет!», нет, ну артист! Перекусили. Попрощались. Народ расходится.
- Чего я тут сидеть буду. Скучно…- решил я.
И, не торопясь, двинулся на танкер. Поднявшись на борт, обнаружил, что хлам из моей будущей каюты уже убран. Оказывается, Толик постарался, сказал времени у студента мало, а краска должна еще и высохнуть. Это мне Миша поведал. Ну, если вся команда такая, то, похоже, мне повезло!
 Толик вообще оказался очень хорошим, надежным человеком. С развитым чувством юмора. Работу он выполнял весело и быстро. Опытный охотник, классный моторист. А матерился он так, что были люди, которые за ним даже записывали! Мне и в голову не приходило, что можно придумать такие конструкции из небольшого набора слов, причем матерщина у него выходила какая-то художественная и очень смешная. Однако я бы не позавидовал тому, кто его обидит. На расправу он был очень скор и жесток. Такой вот жестокий добряк – матерщинник! Противоречивая личность и прекрасный семьянин. Такое тоже, оказывается, бывает!
 Краска оказалась только белая. Миша сказал, что если на двери нарисовать красный крест, то мы будем единственным судном с доктором на борту. Нашли банку краски для пола, случайно завалявшуюся у Катерины. Я смешал обе и получил цвет холодного заката в заполярье. Проще говоря – розовый. Нет, темно – розовый. Пойдет. Каюта два на три метра, красить я умел, и закончил довольно быстро. Остатки краски ушли на пол. Каюта засияла! Вот только, когда она высохнет?
Выхожу на палубу. Перед рубкой, на полуюте* стоят Михалыч и Толик. Подтягивается Михаил.
- Закончил? – спрашивает капитан.
- Сохнет.
- Однако отдыхай. Пока делать нечего. Он поворачивается к Толику, - как там сварщик?
- Сделал вроде. Проверить то как? Руками что ли дергать? Так я точно оторву!
Толик смеется.
- Выдержит? А то нам еще один якорь не дадут. Терять нельзя.
- А что, потеряли уже? – интересуюсь я.
- Нет, оторвали, - говорит Михалыч, - только не якорь, а цепь в ящике оборвалась. И вместе с якорем за борт. Опа!
- А стопор? - Блеснул я эрудицией.
- Какой там! Цепь как змея извивалась и прыгала, к стопору не подойдешь. И ограничитель оторвало. Это же сотни килограмм металла! Секунда и все. Капец и якорю и цепи, - Толик махнул рукой.
 Интересно где они были, и чем так рванули, - думаю я.
- А кстати, - продолжает он, - новый то якорь хреновый, тупой и с пустотами внутри. Надо у него лапу отпилить, потом новую приварим. Вот пускай студент и займется. Сейчас ножовку дам.
- Не, эта шутка известная! - говорю я. Ни якорь пилить, ни чай пить на клотике* с мусингами*, ни кнехты* центровать я не буду. Макароны продувать тоже.
Капитан смотрит на Толика укоризненно.
- Ты думай, что говоришь. Сварной - то уже ушел! А баллоны вон стоят, и горелку он оставил. А то будет как тогда, забыл что ли? Весь Алексеевск со смеху лежал. Я, конечно, сам не видел, но, похоже, правда.
- А что было то? – мне уже интересно.
- А что такое мусинги*? – сгорает от любопытства Толик.
- Да, вот также пошутили на одном из танкеров, - продолжает Михалыч, - Дали практиканту ножовку. Попробовал он. Пилит десять минут, двадцать. Перекурил, глядь, а на берегу сварочный аппарат. Сварщик на обед ушел. Ну, у практиканта образование незаконченное высшее. Зачем в поту ножовкой орудовать. Наладил он сварку и через часик якорь лежал отдельно, а лапа отдельно.
Счастливый практикант побежал к капитану и доложил. Сделано дело!
Какое дело? Парень объяснил. Тот слегка офонарел, но пошел посмотреть. Тут и сварщик вернулся. Капитан на него, мол, твоя работа? Тот ничего не понимает. Практикант радостный такой. Народ подтянулся, поднялся мат – перемат, потом хохот. Прибежал начальник снабжения, схватился за голову. Где теперь якорь брать новый? Такая вот история. А сейчас, диспозиция один в один, как тогда. Все на месте. И сварка, и практикант, и образование.
 - Все, Толик, отдыхай. Первую вахту студент будет стоять со мной, - он улыбается, - Кстати, студент, ты на этом месте последний раз куришь. Выйдем в рейс, курить только в помещении! Всех касается! Увижу, накажу деньгами! Если успею, - улыбка уже слетела с его лица.
Капитан уходит.
- Мы же не груженые, а Миша? Что так строго? – удивляюсь я.
- Он специально это делает, чтобы пока дойдем до Усть-Кута, то есть до погрузки, народ успел привыкнуть. А то выскочит кто-нибудь с бычком на палубу, а там пары бензина из вентиляции. Даже вякнуть не успеешь.
- Про бензин ни слова, а то сглазишь, - совершенно серьезно говорит Толик, - зальют мазута под самую палубу! Мало того, что без жратвы и выпивки останемся, так еще и зачистку потом делать замучаешься. А уж если в начале навигации погрузили мазут, то возить его будешь до самых холодов.
- Почему? – спрашиваю я.
- Ну, сам подумай. Вот танкер с бензином. Выгрузил и загружай что хочешь, хоть соляру, хоть мазут. После мазута – только мазут, иначе, надо делать зачистку, а кто посреди навигации на это пойдет? Это же долго.
- А причем тут жратва? – не унимаюсь я.
- Нуууууу…, это же Сибирь! - Толик смотрит на меня снисходительно.
- Вот, хочешь ты рыбы купить, например, сорожки солененькой, а хрен тебе! За деньги не продадут. А предложи бензин, так тебе рыбу бочками сами и подвезут. Так и мясо и картошка, да вообще все! Бензин – это валюта, с рублем не сравнить! У кого есть бензин, у того есть все! Запомни!
Да, ладно, сам увидишь. Одним словом, молись студент, чтобы нас бензином загрузили.
- А продукты, нам разве не положены?
- Положены. Получать будем, все поймешь.
Я пошел в общежитие. По дороге вижу, как на реке разворачивается танкер, за кормой вскипают два буруна, пыхнув дымком, он уходит за поворот. Один остался. Мой. В комнате тоже никого. Попросил вахтершу разбудить меня. И завалился спать, совсем рано. И правильно сделал. Утром, только светало, меня разбудил Миша. Сорвались, почти бегом. С чемоданом вышли на берег. Танкер уже на рейде. От него мчится «Казанка», в ней незнакомый мне человек. Миша познакомил - это Серега. Отчалили. Выяснилось, что пришел прогноз по малым рекам, прогноз невеселый, надо торопиться.
Казанку подняли на борт уже на ходу. На часах семь утра. Навигация началась.
Моя навигация.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Глава 4.
Конец студента.

На борту все в сборе. Заглянул в свою каюту. Краской пахнет. Открыл окно, дверь в коридор и дверь на палубу. Образовался неслабый сквознячок. Миша предложил шмотки пока бросить у него. Катерина объявляет завтрак. Сели за стол. Нет, я здесь с голоду не помру, это точно. На столе такие порции!
Как сказали бы в Одессе:
- Шоб вы так обедали, как я позавтракал!
Пришел Толик, и началось. Оказывается, Михалыч приказал показать мне все, что я должен делать как моторист, рассказать все что нужно, чтобы ориентироваться в «машинке», как здесь называют машинное отделение.
Прямо сейчас. Зашли в машинку. Естественно грохот. Два двигателя плюс дизель-генератор, все молотят на полную. В машинном отделении чисто, но уже пора покрасить агрегаты, да и само помещение. Рассказы Толика имеют вид коротких воплей.
- Масло сюда! Компрессор здесь! Пожарный насос! Давление в норме вот такое! Связь с мостиком здесь! Вон туда лазать нефиг! Короче, пошли наверх, - измучавшись, говорит он.
Наставник меняет тактику. Теперь спокойно объясняет последовательность действий, потом мы ныряем в машинку, и он только показывает рычаги и кнопки. Так повторяется несколько раз. В течение двух следующих недель, независимо от того моя вахта или нет, и он и Серега тащили меня туда, где выполнялось действие, которого я еще не знал. Причем заставляли меня все делать своими руками. Каждое судно имеет свои особенности и традиции.
Любому человеку сначала трудно. Надо учить. И меня учили.
Точнее, натаскивали. Но это потом. А сейчас поднимаемся в рубку. Я думаю, что проектировщики, которые смастерили этот танкер про дизайн, эргономику, охрану труда, конечно, слышали, но, видимо, очень торопились. Как говорится, «Поспешишь – людей насмешишь!». Рубка имела вид кишки шириной чуть больше двух метров и раскинулась от борта до борта. Иными словами, если встать лицом по ходу судна перед стеклами, то за спиной будут тоже стекла или стенка. Двоим разойтись – надо думать! С одной стороны даже хорошо, отапливается быстро. С другой стороны, осенью продувается она тоже не медленно, ведь передняя стенка это сплошные широкие окна. А уж когда жара градусов тридцать пять, то в рубке - настоящий Ташкент. По бокам в торцах этой конструкции были окна, открывавшиеся внутрь, как форточки. Деревянные, со шпингалетами - иллюминаторами* не назовешь.Из рубки три выхода, один прямо вниз в помещения к каютам, два по бортам в сторону кормы выходили на палубу. Таких сооружений ни до, ни после я не видел ни на одном судне. По середине помещения, рабочее место рулевого. Управлялся танкер не штурвалом, а гидроманипуляторами, которых было два. Из стоящего перед самым широким окном пульта торчали две рукоятки с шариками на концах, сбоку висела коротковолновая радиостанция для связи с берегом и судами, слева экран радиолокатора. Между локатором и пультом стол со штурманской лампой и раскрытой лоцией. За пультом высокая табуретка. На табуретке - Михалыч попыхивая сигареткой, задумчиво поглядывает в бинокль. Его руки на рукоятках манипулятора. Время от времени Михалыч кладет на бок, то одну из них, то другую, то обе сразу. Раздается негромкое жужжание, и глубоко под днищем танкера в специальных тоннелях поворачиваются насадки, направляющие создаваемый винтами поток воды в нужном направлении.
Есть аварийная система управления в виде огромных, почти с меня, штурвалов. Их тоже два, по краям рубки. Как-то летом, Михалыч вдруг решил проверить эту систему.
- Давай Серега, отключай гидравлику, попробуем руками!
Я сбегал вниз и отключил. Поднялся в рубку, и встали мы вдвоем за два штурвала. Каждый управлял одной насадкой. Мне досталась левая. Пока шли прямо, все было нормально, но вот и поворот. Вращаем штурвалы. Идет, но медленно. Вращаем еще, еще. Теперь пора одерживать! Вдруг на штурвале ощущается такое усилие, что надо на нем виснуть, чтобы сдвинуть. Смотрю на Михалыча – та же картина. А вот и берег впереди. Ну не висеть же так, пока не врежемся.
 - Серега! Бегом включай гидравлику!
Несусь в машинку, кнопка! Зажужжала сразу. Я почувствовал крен. Михалыч отворачивает от берега. Те, кто проектировал танкер, посчитать – то посчитали, а вот попробовать видимо забыли. А мы с Михалычем попробовали. В общем, стало ясно, что никакой системы аварийного управления у нас нет.

Толик доложил капитану о проделанной учебной работе коротко:
- Я Сереге все рассказал, аж охрип. Кое - что выдумал, конечно, а остальное, я и сам не знаю!
- Отдыхай, - ответил Михалыч и Толик загрохотал по трапу вниз.
- Медицинская книжка с собой? – это уже ко мне вопрос.
- С собой.
- Давай.
Михалыч пролистнул документ.
- Не хило тебя накололи прививками. В попу или в плечо?
- В основном, под лопатку.
- Ну, ладно, давай садись, - капитан спрыгивает с табуретки и быстренько отходит к пульту ДУ*.
Такой скорости развития событий я не ждал. Ясно было, что на руль поставят, но мне думалось, что сначала покажут, расскажут об особенностях управляемости танкера, о районе плавания, постоят за спиной первое время. Но вот так, слёту...
- Давай, давай, - смеется капитан. Думать больше некогда, залезаю на табуретку и вижу перед собой почти сто метров палубы, шириной метров четырнадцать. Палуба внизу. Ощущение, будто летишь над ней. Сижу высоко, обзор шикарный.
Танкер начинает забирать вправо. Подражая капитану, работаю только правой рукояткой. Движение остановилось. Еще. Пошел влево. Все, нос стоит точно по створам*. Теперь насадки ставим прямо и смотрим в лоцию. Опускаю взгляд, и становится не по себе. Впереди крутой поворот реки влево, берег скалистый. Ну, хитер Михалыч. Два – три таких поворота и студент станет рулевым, правда уже седым, думаю я. А вот и поворот.
- Здесь сразу двумя, и к берегу не жмись, тебя туда и так понесет! Ставь нос левее заранее и входи в поворот бортом. И не стесняйся, клади насадки как тебе надо.
Кладу от души. Такое ощущение, что нос остался на месте. Смотрю в сторону, а корму - то нашу несет со всей моей дури с бешеной скоростью. У автомобилистов это называется дрифт, но здесь, это на воде и с тормозами похуже..  Вот это управляемость! Кладу насадки на другой борт, и почти сразу ставлю прямо. Чуть – чуть подправляю. Так, теперь лоция, сейчас должны открыться створы* за поворотом, ага вот и они. Теперь уже спокойнее ставлю танкер на курс. Прошел! Прошел я этот поворот, сам! Ну и течение здесь! Снесло меня под самый берег.
- Ну, вот и рули, - Михалыч улыбается, - вахта то твоя! С девяти утра до тринадцати, и вечером с двадцати одного до часу ночи. Стоять по расписанию будешь со старпомом, но это потом.
Тут начинается новый поворот и перекат.
Михалыч берет микрофон.
- Танкер десять семнадцать снизу занимает перекат Рассыпной! - говорит он по рации.
 В ответ – тишина. Ну, и хорошо, значит сверху там никто не идет. Все повторяется только в правую сторону. Посмотрел в лоцию, а там таких перекатов да поворотов один на другом! Михалыч молчит, но замечаю, следит за мной внимательно. Интересно, а ход - то он не сбавлял! К концу вахты, я успел привыкнуть к судну, и оно ко мне. После пятого по счету поворота, я даже закурил.
Впереди появляется встречный. Далеко. "Чисто по привычке", еще с учебного судна «Юнга», хватаю бинокль. Читаю надпись на надстройке, СТ – 818. Беру микрофон и изрекаю:
- Восемьсот восемнадцатый танкеру десять семнадцать ответь!
- На связи восемьсот восемнадцать!
- Левыми бортами разойдемся! - говорю я и включаю импульсную лампу - отмашку с левого борта.
- Понял вас, левыми бортами!
Все это я сделал, просто на автомате. Лет – то уже прошло, наверное, целых пять, а голова запомнила! Михалыч замер с сигаретой, глядя на меня.
И без бинокля видно, как на встречном судне включилась такая же отмашка. Если представить фотовспышку, то это то же самое, только много раз подряд с интервалом в секунду. Этот сигнал отлично видно даже в солнечный день.
Расходимся левыми бортами.
- Так, Серега! А теперь давай колись, где и какие суда водил? По каким рекам? Когда?
 Вообще то, диплом рулевого-моториста и у меня и у Марика уже был, еще до института. Больше того, он был еще до окончания школы. И не только такой. Еще был диплом «матроса первого класса», еще - «моториста первого класса».
Дело в том, что во дворце пионеров на Невском, среди огромного количества кружков и клубов, был один под названием «Юнга». По моим данным, есть он и сейчас, и я очень рад этому. Руководили этим клубом люди, которые жить не могли без своей любимой профессии, люди оставившие за своей спиной тысячи миль океанских просторов, но по разным причинам, в основном по здоровью, вынужденные оставить большой флот. Кому пришла в голову идея о создании клуба, я не знаю, но такие люди как: Владимир Данилович Бабашинский, Степан Иванович Валетов, Юрий Аркадьевич Радаев, а потом, Евгений Францевич Окулич, подняли эту идею от детского кружка, до полноценного учебного заведения, где дети с шестого класса изучали все, что должен знать не только матрос и моторист, но даже и штурман и механик.
Такие слова как «девиация» и «склонение» нас уже тогда не пугали.
Больше того, летом были походы на учебном судне через Ладогу и Онегу по Волго-Балтийскому пути и Волге далеко за город Горький. Походы длительные, почти месяц. Ходили и в Новгород по Волхову. По Рыбинскому водохранилищу. Бывало всякое, и штормы, которых никто не ждал, и вахты настоящие. Однажды, после такого шторма, наш капитан сказал, что легче в океане болтаться на волне неделю, чем в Ладоге сутки. Ему можно было верить. Он многие годы перегонял плавучие краны из Японии во Владивосток, будучи капитаном океанского буксира. Причина, по его словам, простая. Океан судно качает, волна хоть и высокая, но длинная. Ладога просто бьет. Иногда с разных сторон. Волны короткие, острые, ветер изменчивый. Попав однажды внезапно в шторм до восьми баллов, в возрасте пятнадцати лет, я запомнил это на всю жизнь, потому, что из тридцати трех юных моряков на руле могли стоять только трое, мы с Мариком и Володя Сергеев. Вот мы и стояли, по очереди. А в каютах рвало тридцать человек. Теплоходик – то наш, «Юнга», бывший «ОМ-371», всего тридцать пять метров от носа до кормы. В общем, повеселились.
Помню, после этого перехода, капитан наш построил юных моряков на берегу и скомандовал:
- Кто хочет обратно в море, шаг вперед!
Строй, скорее напоминавший картину неизвестного художника «Двое несут одного», даже не шелохнулся!
- А чего? Старпом вон, головной убор потерял! Надо вернуться, спустим шлюпку, поищем! – хитро улыбнулся капитан.
Резиновые улыбки зеленолицых юнг были ответом.
Вот после такой учебы грех было не выдать выпускникам, проучившимся в клубе по четыре – пять лет, диплом, точно такой, как выдавали закончившим ПТУ. Мы с Мариком, прибавив себе годик, поступили в клуб, учась в пятом классе, и старались изо всех сил, потому, что нам это нравилось. Пройдя курс обучения на матроса, снова поступили на мотористов, потом на рулевых-мотористов. Одним словом, реку и море мы уже «понюхали».
Все это, я чистосердечно поведал Михалычу.
- Так, - потер он руки, - значит, в команде все имеют опыт работы. Отлично! Народ - то обрадуется!
За обедом, когда почти вся команда собралась в кают-компании, всем было сказано, что временное расписание отменяется, и все стоят вахту по штату.
Народ заулыбался. Тут я и понял в чем дело. Возня с практикантом, требует времени. Довольно долго его надо опекать. Кто – то же должен этим заниматься. И капитан сдвинул вахты. А теперь, все встало на свои места. Если учесть, что речь идет о сне и отдыхе сокращенной команды, то понятно «глубокое удовлетворение» с которым воспринял народ эту новость.
- А чего случилось – то? - спросила Нина.
И мне пришлось повторить краткую историю моих плаваний еще раз.
Потом, вечером, зашел ко мне Серега, и мне пришлось в третий раз повторить все сначала. Краткое изложение его не устроило.
Вечернюю вахту я стоял уже со старпомом.
И вот с этого момента, меня, до конца навигации, уже никто не называл практикантом, и даже студентом. Звать меня стали Серега – младший.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Глава 5.
Старпом.

Каюта моя на сквозняке высохла. Я перетащил вещи. Заполнил шкаф, полку, ящик в столе. Застелил койку. После обеда вздремнул. И, что интересно, ни шум кильватерной струи за кормой, ни шум двигателей, валов, ни хлопающие двери никак не повлияли на мой сон. И так потом было всю навигацию.
Вечером на вахту. Открываю окно. Холодновато. Смотрю вдаль (вот преимущество окна с видом на корму), темновато. Выхожу на палубу, - жутковато. Безлюдные берега. Ни огней, ни домов. Черная вода несется вдоль борта. Чуть подальше сопки, покрытые лесом. Мимо проносится бакен с белым огоньком. Пытаюсь понять, где север. Потом, где запад. Там, за тысячами километров леса, за Енисеем, Обью, за Сибирью и Уральским хребтом, за Поволжьем, там остался дом.
Надо написать маме как добрался. Стало смешно. Письмо-то краткое выйдет. Мол, хорошо добрался, и все. Не писать же, что шасси не вышло и про обстрел общежития. Нет, сегодня точно напишу, узнаю, когда первый населенный пункт, где встанем – сразу и отправлю.
Поднимаюсь в рубку, сменить Толика. Старпом уже там. Присматриваюсь, с ним мне и работать полгода. Что за человек? Невысокого роста, накачан, но ничего лишнего, видно бывший спортсмен, кучерявый, слегка картавит, чувствует себя уверенно. Рассказал страшно похабный анекдот. Все посмеялись, но видно, что Володя и Толя устали. Желают нам хорошей вахты и уходят. Вот пишу эти строки и понимаю, что не смогу я вспомнить, как звали старпома, хоть тресни! Переклинило! Мистика. С первых минут он установил между нами дистанцию, которая оказалась даже больше, чем между мной и Михалычем. По крайней мере, за сотни часов вахт, я не переставал ее чувствовать. Профессионал он был удивительный. Уже на следующий день нам пришлось делать оборот, чтобы подойти к бункер-базе для заправки. Надо было развернуться в неудобном месте. Проблема была в стоящих на якорях судах. Но старпом развернулся просто на пятачке. Он положил рукоятки манипуляторов друг другу навстречу, а машины пустил «в раздрай», т.е левую вперед, а правую назад.
Смысл этого рискованного маневра в том, что корму заносит силой двух машин сразу, и в одном направлении. Судно крутится вокруг своего носа, а угловая скорость кормы, где и находится рубка, такая, что кажется, будто уже и не остановишь ничем. Сделал он это на полном ходу! Напомню, речь идет о стометровом танкере. Но мастерство в том и состоит, чтобы вовремя остановить один двигатель, выправить насадки и поставить судно ровно, погасив инерцию. Старпом это делает блестяще. Маневр этот можно выполнить только судном, имеющим две насадки. С рулями это не получится.
 Мужик на бункер-базе даже слегка перенервничал, боясь, что мы снесем и бункер-базу и его, и плавмагазин, стоящий на якоре чуть ниже по течению.
Старпом смачно закурил и сказал, вальяжно кидая коробок на пульт:
- Сережа, брось ему веревку какую-нибудь! Заправляться будем.
Про его желание закурить около бункербазы - промолчу. Я всего лишь рулевой - моторист, хотя, Толик сказал, что на том свете не спросят, кто кому командир, а вот кто спичку чиркнул - спросят. Ну, да ладно. 
Слышен звонок, вызывающий команду на швартовку. Я на корме, Серега - на носу. Швартуемся легко и быстро. Даже выбирать слабину не пришлось.
- Ну, «танкеристы»! Вы меня до инфаркта доведете когда-нибудь! То подкрадутся ночью, как диверсанты, сами швартанутся и в каюту ко мне! А я сплю. Напугают до смерти. То вот так, как на катере, несутся на тебя, и не знаешь, то ли маму звать, то ли за борт прыгать! У меня сын капитанит, так он говорит, что когда видит танкер, то старается сразу его пропустить и обходит подальше. Боятся вас, как холеры! Больно лихие и на бомбу похожие! Где вас таких учат только…
 Появился Михалыч. Перескочил на бункербазу. По ходу скомандовал подготовиться к приему топлива. В машинке уже Серега старший. Сделали исходные замеры. Поставили шланг, заправились на полную и пошли дальше.
Позади Киренск. Река стала совсем равнинной. Песчаные берега, косы.
Стемнело.
Забавно. Как меняется Лена от верхнего течения до нижнего. Вверху узкая, быстрая, как ручей среди песчаных дюн. Даже в разгар лета холодная. Леса густые, но не совсем таежные какие – то. Поселки встречаются часто, причем не в десять домов, а очень крупные. В среднем течении расстояния между жильем увеличиваются, леса становятся дикими, густыми и непроходимыми. Река везде имеет одинаковую ширину, начинаются огромные сопки, скалы. Они становятся выше и выше, и достигают своего апофеоза в месте, которое называется «Щеки».
Высота такая, что сосна, растущая на вершине, с воды кажется спичкой.
Скалы принимают форму каких – то сооружений с отвесными стенами. Стены опускаются прямо в воду и уходят в глубину. Места эти так и называются «Ленские столбы». Потом сопки становятся пониже, но расползаются в ширину. Река становится широкой, может полкилометра! И так очень долго. Дальше, в местах впадения крупных рек, например Алдана, вода становится доминирующей во всем ландшафте. Невозможно определить ширину реки из-за огромных плавучих островов, образующихся весной, когда Лена поднимается и разливается, показывая всю свою мощь. Отрываются целые участки суши вместе с кустами и деревьями.
 Еще в начале навигации Михалыч сказал мне:
- Смотри Серега и запоминай, набирайся опыта. В определенном смысле, студентам, которые приезжают сюда, повезло. Потом, при устройстве на работу, там, у вас на северо-западе, или на Оби, или в Беломорско-Онежском параходстве, не забудь показать трудовую книжку, ту страницу, где написано, что работал на Лене. Ты станешь им сразу очень интересен, а если еще скажешь, что на танкерах осуществлял северный завоз на малые реки, то получишь шанс сделать неплохую карьеру. Очень у вас там ценят специалистов, работавших в экстремальных условиях. Здесь ты сможешь научиться делать то, что в других условиях даже негде попробовать. Например, плавание в условиях отсутствия знаков судоходной обстановки, или в условиях фальшивых знаков обстановки.
- А так бывает? – честно говоря, мне не очень поверилось, но это сказал Михалыч…
- Бывает. И ты увидишь.
И я действительно увидел. Вот эти плавучие острова – это и есть то самое! Их размеры таковы, что неопытному человеку невозможно определить даже направление основного русла реки. Если посмотреть в лоцию, а потом вокруг, то понимаешь, что нет ничего общего с картой и жизнью. Более того, если идти через это место через два дня, то его снова не узнать! Ставить здесь створы, вехи, бакены, конечно надо, и их пытаются ставить, но при этом со всем этим хозяйством сразу и прощаются. Если судоводитель среди этих островов видит бакен, то первое, что надо понять - на штатном месте он стоит или давно сорван и плавает, как хочет? Если видны створы, то вполне может оказаться, что они стоят не на берегу, а на оторванном острове. Потом посылают специальное судно, которое отлавливает сорванные знаки забирает их, и пытается установить снова.
 Однажды, мы попали в такой переплет, что cмогли определить направление движения только по компАсу. А в какой – то момент стало просто непонятно, куда дальше двигаться. Встали. Рядом бросил якорь сухогруз, ровно по той же причине. Так мы и стояли, пытаясь осмотреться.
Через час мимо нас бодро проскочил контейнеровоз и полез между островами. Наверное, ходил здесь недавно. Естественно, оба наших судна снялись с якоря и рванули за ним. Время то у всех в дефиците, простой очень не выгоден.
 Шли мы за этим контейнеровозом часа два, когда он неожиданно бросил якорь и тоже встал. Встали и мы, и сухогруз. Долго мы не решались спросить контейнеровоз в эфире, в чем собственно дело, а когда решились, то узнали, что он, соответственно и мы все, заблудились. Только теперь уже совсем серьезно.

- Извините мужики, ошибся я с местом. Думал, что узнал, а теперь понял, что, то место далеко впереди. Завел я вас, причем в сторону…
- Ничего, бывает! – ответил Михалыч, - давайте потихоньку за мной, не на луне, не пропадем.
 
Вот тут Михалыч и приказал включить локатор, встал рядом с биноклем в руках, и мы пошли. Пошли медленно, поскольку остальные суда более тихоходные.
- Так мужики. Направление мы держим правильно. Самое главное - смотреть постоянно на меня. Как только пошли по бортам танкера усы, сразу стоп и назад. Осадка у меня маленькая, но я иду впереди, значит, вы можете сесть раньше, чем я. Поэтому близко не держитесь. Если кто узнает местность, сразу говорите!
- Ну, давай попробуем, - без энтузиазма отозвались попутчики.
 И так мы и шли, практически без ориентиров, по одному единственному прибору, - голове Михалыча. Локатор только на тот случай, если удастся встретить какое – то судно, а компас, чтобы не развернуться нечаянно. И ведь, еще до вечера, засветло, вышли на нужное место и даже нашли его в лоции. Оба капитана поблагодарили Михалыча и ушли дальше, а мы свернули к своим малым рекам.
 Вот тогда я и понял, про какой опыт говорил Михалыч. А еще я увидел, как можно повысить скорость движения, специально двигаясь по мелководью вверх, за бакенами, ограничивающими судовой ход. А еще разворот с использованием берега или якоря. А чего стоило движение по течению, скорость которого около двадцати километров в час!
Но я отвлекся.
 
 Еще ниже растительность постепенно сходит на нет и появляются признаки тундры. Ширина Лены уже измеряется километрами, и иногда забываешь о том, что идешь по реке, кажется, что уже давно в море. Навстречу начинают попадаться и суда морские. И в этот момент совсем не верится, что вверху на этой же реке два танкера не могут разойтись, а чтобы переплыть Лену, нужно две минутки.
 Я привыкаю к команде, команда ко мне. Уже есть, о чем поговорить. Начинаю разбираться, кто есть кто. И надо признаться, понимаю, что мне повезло. Люди нормальные, открытые, работящие. Потом из рассказов сокурсников я узнал, что многие попали в команды, состоящие наполовину из «джентельменов удачи», встречались и совсем проходимцы. Одному из наших студентов после конфликта открытым текстом сказали:
- C нами в море не ходи! Потеряешься!

 Некоторые попали в средоточие разврата, приняв на борт двух пассажирок, которые за время своего путешествия умудрились переспать со всей командой, да по двадцать раз. Даже график был. Дошло до того, что девицы укладывались на койки в своей каюте в голом виде, поверх одеял, открывали дверь, и ждали первого проходящего по коридору. Наплевать кого. Потом из-за этих дам, начались нешуточные драки с выпадением за борт, и неизвестно, чем бы все закончилось, если бы в «Щеках» их не снесло на скалу, и судно, пробив борт и днище, не затонуло. Команду эвакуировали и распределили по другим судам. Были случаи и совсем удивительные. В команде, например, существовала самая натуральная «дедовщина», связано это было с тем, что были матросы, по возрасту, в сущности мальчишки, а некоторые студенты нашего института решили, что они на их фоне, просто крутейшие спецы. Поэтому на швартовку ходить нефиг, масло там доливать, палубу драить – не царское это дело! А если кто не согласен, то получи от дяденьки с незаконченным высшим образованием в зубы. Комсостав на это закрывал глаза. Парнишек этих искренне жаль. Зато они очень рано поняли, что образованность и порядочность – это совсем не одно и тоже.
 Ну и пьянство. Были студенты, которым после практики уже было не остановиться. Были и аварии на этой почве. Однажды грохнули об скалу и утопили сухогруз с полными трюмами сахара! Были команды, в которых пили почти каждый день, пили много. Пили спирт. Некоторые этот спирт еще и перевозили. Это, как выяснилось, очень тяжелая работа. Танкер «Бочкарик», тонн шестьсот водоизмещением, на палубе которого, все цистерны-бочки, заполнены чистым ректификатом, а на мачте болтаются два красных флажка, обозначающие опасный груз первого класса. При виде сочетания «бочкарик» плюс два флажка, в эфире начинался интенсивный радиообмен с использованием кодовых слов, ( сказать в открытую про спирт никто не мог, эфир - штука опасная) потом швартовка, прямо на ходу, некоторое время суда шли бортами друг к другу, потом расходились, и начиналась пьянка. А частенько она начиналась двумя командами. Суда долго двигались вместе. Пили до тех пор, пока последний член команды, теряя остатки сознания, в одиночку не ставил судно на якорь, глушил двигатели и генераторы, и, приняв еще стакан, падал, где пришлось.
Иногда эти швартовки напоминали, скорее пиратское нападение.
 Капитаны «бочкариков» перестали поднимать красные флажки на мачтах, в эфире говорили, что везут отработку, отходы, подсланевые воды. Всячески избегали лишних остановок в населенных пунктах. В общем, та еще, работенка!
 Сказать, что в нашей команде не было любителей выпить, я не могу. Были! Да еще какие! Но выпивали не просто так, и довольно редко. Может, присутствие в команде женщин сдерживало. Может характеры, принципы. Да и в подпитии все вели себя нормально. Если был перебор, то просто шли спать. Правда, в конце навигации, случилась и на нашем танкере поножовщина. На почве пьянки. А может наоборот, пьянка и все остальное случилось, потому что психологические причины, конфликты, неприязнь все долгие месяцы тщательно скрывавшиеся, наконец, вырвались наружу. Это не шуточное дело «Психология замкнутого коллектива»! Даже в идеальной команде к концу навигации, скорее всего, случится конфликт. Повод есть почти всегда. Точнее, это даже не повод. Это усталость. Если определить коротко, то в обычных обстоятельствах есть люди, которым мы всегда рады, а есть те, с кем мы стараемся не общаться. Так вот, именно эта свобода выбора круга общения во время навигации отсутствует.
 Старпом был для меня загадкой. Я никак не мог понять перемены его настроения. То всю вахту травит байки, то прямо с утра начинает выговаривать, да раздует из мухи такого слона, что только держись. Начиналось это примерно так.
Поднимаюсь на вахту.
- Доброе утро!
Старпом, после паузы:
- В машинке был?
- Конечно.
- Видел, как в шкафу инструмент лежит?
- Нет. Не заглядывал в шкаф.
- А напрасно! Там все в кучу! Ключа паршивого не найти, все в масле! Грязища! Это, по-твоему, нормально?
- Нет.
- Ну, так какого хрена ты тут стоишь? Давай мухой в машинку, и чтобы там все блестело.
Спускаюсь в машинку, открываю шкаф. Ключи протерты и совсем не в масле. Перемешаны все, это да. Через час все в идеальном порядке. Вообще-то мог бы старпом просто сказать, что пора навести порядок в инструментальном шкафу. Эффект был бы тот же. Я пошел бы, да сделал. Но ему нравился сам процесс «начальник разносит подчиненного». Раздается звонок, снимаю трубку внутренней связи.
- Давай на мостик. Хватит там всякой ерундой заниматься!
Вечером Толик удивляется.
- Кто весь инструмент переложил? Ни х… найти не могу!
- Я! Старпом приказал. Сказал, что бардак.
- В голове у него бардак! Там старые ключи были выбраны и приготовлены на выброс, а для новых, я полку освободил, вытер все, заточил. Теперь хрен найдешь, где что!
Сейчас все заново перебирать придется.
Я просто развожу руками.
Характер у старпома был авантюрный, азартный. Любил он красивую жизнь, деньги, рестораны, женщин, охоту. А вот это уже не любил я. Но я старался держаться в рамках, не доходить до прямых конфликтов, не лезть на рожон. Мне это удавалось три месяца. Наверное, удавалось бы и дальше, но старпом попросил расчет и исчез при очень неприятных обстоятельствах. И правильно сделал. Команда проснулась бы, и стал бы он инвалидом за эти самые обстоятельства. Было это уже в Хабаровском крае.

















Глава 6.
Усть-Кут.

Мы уже недалеко от города Усть-Кут. Слышу звонки, вызывающие на швартовку. Встали прямо к берегу. Закрепили швартовы. Капитан, Нина, Толик, Володя отправились в поселок. Самого поселка не видно, обрывистый берег высотой метра четыре закрывает обзор.
- Серега, а чего встали? – решил полюбопытствовать я.
- У капитана здесь родня живет. К тому же, в этом поселке можно картошку купить по пятнадцать рублей за мешок. Если вдруг застрянем где, то картошка эта нас выручит. Ну, а если не застрянем, то потом внизу, ее с руками оторвут за двести, двести пятьдесят рублей.
- Ничего себе навар! Вот это спекуляция! – я, скорее не поверил его словам.
Через два часа на берегу появились наши с мешками. Погрузили их в форпик. Убрали сходни, отдали швартовы и пошли дальше, в Усть-Кут.
 Место это имеет сразу три названия. Город - Усть – Кут, порт – Осетрово, станция – Лена. Это транспортный узел. Очень крупный. Одних причалов десятки километров! В город мы не войдем. Танкерам это не положено. Нефтяной порт находится ниже города, немного на отшибе. Терминал большой, на берегу огромные емкости, трубопроводы. Причал бетонный, высокий. Здесь очень узко! Лена имеет ширину, немногим больше, чем длина нашего танкера. Развернуться в таком месте – искусство!
 На уровне причала оказываются окна рубки, а для того, чтобы выйти с палубы на берег, надо подняться вверх на два этажа по лестнице, внутри береговой стены. Капитан уходит. Перед этим говорит, что от того, как он сумеет договориться, зависит вся наша работа в навигацию, и зарплата, и зачистка осенью, и питание. Желаю ему удачи. Даже мне не хочется мазута. Возвращается он часа через полтора. Командует готовить приемный шланг, прокладки и инструмент. Будем принимать груз. Все посмотрели на него вопросительно. Михалыч улыбнулся.
- Нормально все!
С берега подали огромный шланг с фланцем. От шланга несет бензином. Улыбаемся и мы. Теперь, пока кран держит этот шланг, надо аккуратно и плотно прижать его к фланцу приемного трубопровода и закрутить штук восемь гаек. Все болты, фланцы, гайки и ключи – все из бронзового сплава. Никакой стали! Уронил ключ на палубу – искра, и в городе Усть-Кут – чрезвычайное положение!
 Михалыч следит лично. Ему не нравится, что шланг слишком мало провисает. Должен быть свободнее. Он нервничает. Спрашиваю Серегу
- Чего он так волнуется?
- Ты бы горел с бензином после взрыва, тоже бы нервничал.
- А что, Михалыч горел?
- Ага. Он еще маленький был, с родителями плавал. Баржа нефтеналивная была. Ну и рванула. Никто не понял почему. Потом так и не смогли разобраться. Чудом спаслись. От того он и заикается с детства.
Михалыч на берегу ругается:
 - Не могли посмотреть? Вода - то низкая! Шланг надо стравить!
Он поднимается в рубку, связывается с берегом. Подошли какие-то люди, совсем немного стравили шланг. Михалыч все равно недоволен, но погрузку надо начинать. За кормой появляется танкер «полуторник», такой же, как наш, только грузовместимостью тысяча пятьсот тонн. Дистанционная система управления двигателями, мореходность, более комфортные условия, поздняя постройка, и тоже, наверное, хочет бензина. Вон их «начальник» бегает по мостику с биноклем!
Начали погрузку. С этого момента на танкере не курят, нигде, даже в своих каютах. Все идет нормально. Медленно, но верно танки наполняются бензином. Запах вокруг резкий и удушливый. Я сменяюсь с вахты. Прихожу в каюту. Пахнет. Открываю окно, пахнет еще больше! И в этот момент слышу вопли, какой-то хлопок. Пулей вылетел на мостик! От насосной, по берегу несется человек. На нем нет лица.
- Что? – спрашиваю я.
- Шланг, - Миша кивает головой в сторону стенки. Шланг просто лопнул. Михалыч не зря нервничал.
- А бензин?
- Да мы им орали, орали. Пока они сообразили, пока остановили насос. Вон вся палуба в бензине.
- Много ушло?
- Порядочно. Минуту хлестало точно, а может и больше.
Смотрим на Лену. Бензин маркированный, он красноватого цвета. Волны на реке, подсвеченные солнцем, стали розовыми. Отвратительно розовыми. Запах жуткий! Кругом бензин. По этому бензину летит «казанка», в ней мужик в кепке. В зубах папироска! Мы замираем. Внутри холодеет. Открытый огонек цигарки, раздуваемый ветром, бензин на палубе, бензин на воде! Мишка кидается к окну и орет таким матом, что, кажется, его сейчас стошнит. Михалыч оттаскивает его от окна.
- Не ори. А то он сейчас остановится! А еще хуже, со страху бычок в воду выбросит, и-и-и-нстинктивно.
Молча проводили мужика взглядом. Он уже далеко. Успокоились немного. Надо посмотреть, что со шлангом. Настроение поганое! Это же надо, так по-глупому!
Спустились на палубу. Фланец наш на месте. От него за борт свешивается огрызок длиной метра четыре. Сверху качается оборванный шланг. Да он уже ветхий весь внутри!
С заменой, прошла ночь. Потом погрузка. Отходить мы стали уже утром, в мою вахту. «Полуторник» никак не может запустить двигатели, слышен характерный свист пневматики. В бинокль видно было, как из рубки на дикой скорости вылетел человек, скользнул по трапам и скрылся в машинном отделении. Полуторник сносит течением. Из труб появился дым. Человек пронесся обратно на мостик.
- Вот оно ДАУ*, - Задумчиво говорит старпом. Нет, лучше сбегать в машинку, запустить все руками и спокойно дать «малый вперед», чем вот так на нервах.
Все дело в том, что танкер с насадками, когда винты не вращаются, практически неуправляем! Наконец мы меняемся с «полуторником» местами.
Нам еще надо получить «колпит», - так называемое, коллективное питание.
Спускаем на воду «казанку». Михалыч спрашивает.
- Умеешь?
- Неа.
- Давай учись. Толик покажи!
Через две минуты попыток, небольшого виляния, я, наконец, почувствовал мотор «Вихрь-М».
- Нормально! - кричит Михалыч, - Понимаешь, это должен уметь каждый на судне. Причем сразу!
- И женщины? – спрашиваю я.
- Ага! Я, знаешь, почему Нину не сажаю за мотор? Боюсь. Лихая. Рукоятку на себя, а там берег не берег, бревна, вода - все ерунда! Нина смеется.
Подошли к дебаркадеру снабжения. Тут уже Екатерина с капитаном разбирались.
 Брать можно только крупы, консервы да еще кое – что, по мелочи. Картофель гнилой! Лук мелкий, но пойдет. Мяса дали «с гулькин нос»! Толик сказал, что у этой птицы есть и другой орган, тоже небольшой. Мгновенно схлопотав подзатыльник от супруги, он продолжил хихикать в сторонке! Но если без шуток, то мне показалось, что девять человек это съедят за один день.
Толик, теперь уже мрачно, смотрит на продукты.
- Вот Серега, помнишь ты спрашивал про жратву?
- Помню.
- Как думаешь, нам этого хватит?
- На денек, два хватит. Или суп сварить, раз на пять.
- Там костей половина, - тихо говорит Екатерина.
- Так как же мы протянем?
- А рейс будет не меньше месяца, - добавляет Михалыч с усмешкой.
Все смотрят на меня. Чего-то они не договаривают. На что-то намекают.
- Так как же мы протянем? – снова спрашиваю я.
- Вот поэтому мы закачали бензин не только в грузовые танки, но и в коффердам*, вот поэтому мы закупили картошку, вот поэтому будем охотиться, если повезет завалить медведя или сохатого, - вот тогда, считай, проживем.
- Но это же… - я осекаюсь.
- Вот и подумай. Мы этот бензин будем менять на рыбу, на мясо, на зелень. Неволить не буду! Картошку купили в складчину, продадим, деньги поделим. Ты участвуешь?
Я молчу. Выхода нет.
- По какой реке плыть, ту и воду пить! – говорит Михалыч. Он прав. Деваться некуда.
- Участвую.
- Ну, и ладно.
Мне показалось, все даже вздохнули с облегчением. И еще мне показалось, будто что-то упало на палубу с меня и со звоном разбилось. Наверное, это были розовые очки!
Разворачиваемся и идем вниз. В Усть-Кут мы еще вернемся, и не раз.




















Глава 7.
Так выпьем же за плотоводов!

По течению танкер развивает очень неплохую скорость, река петляет среди низких песчаных берегов, почти без растительности и при появлении встречного судна, картина получается фантастическая. Самой реки не видно, между песчаными дюнами движется только рубка, а то и две. Впечатление такое, будто дома стали бегать по полям. Думаешь, вот он сейчас выскочит из-за поворота. А ему до тебя, еще два переката змейкой кружить!
Где – то, перед Киренском, где берега уже повыше и покрыты лесом, а река не просматривается, случилась забавная история.
 По рации было слышно, что впереди идет буксир-плотовод с плотом. Мы к нему неуклонно приближались, догоняя. Потом в эфире началось какое-то хрюканье. Потом отборный мат. Чуть позже где-то дальше плотовода подал голос встречный контейнеровоз. Потом все стихло. Старпом насторожился. Попытки вызвать на связь плотовод ничего не дали.
- Что-то мне это не нравится! За мат в эфире могут категорию снизить и все это знают. Натворил он что-то! Точно натворил!
Снова щелкает рация.
- Контейнеровоз, танкеру 1017!
Тишина. Не знает он о нас. Не понимает.
- Контейнеровоз, танкеру 1017!
С третьей попытки слышим.
- На связи, а ты где? – ну, вот, хоть ответили!
- Плотовод видишь? Так я иду вниз, но выше на один перекат! – подсказывает наше местоположение старпом.
Начал понимать и я. Это значит, что буксир-плотовод идет вниз по течению, и мы его догоняем, а снизу, навстречу нам обоим, движется контейнеровоз, который, наконец, догадался о нашем присутствии, поскольку видеть нас не мог из-за поворотов.
- Плотовода не вижу, вижу плот! – отвечают в эфире. Мы переглядываемся.
- Ее-ето мой плот, не-е-е трогай! – протяжно, нараспев, встревает совершенно пьяный капитан плотовода.
Старпом секунду думает, потом спрашивает ребят на контейнеровозе:
- Он вверх что ли идет?
- Да нет! Вниз, но плотом вперед! – похоже, там тоже в замешательстве.
В эфире появляется песня. Затем, развязанный голос вещает:
- А я пврачивал, .. пврачиввал и зах.. чил бля! Запппоперречило мя!
Услышав это, старпом мигом оказался у пульта. Получается, что буксир и плот перегородили реку от берега до берега, и мы сейчас со всего хода влетим в эту кучу …вместе с бензином!
- Серега! Бегом на нос, будь готов якорь кидать! Давай! Быстро! И он рванул оба колеса управления двигателями в положение «стоп», а затем «полный назад».
Танкер неумолимо входил в поворот. Так стометровку я еще не бегал! Вот и брашпиль*! Включаю связь с рубкой. Эта дура старая, еще ламповая! Пока прогреется, женщина родить может! Освободил дополнительный стопор, встал у основного. Танкер наш вылетел из-за обрывистого берега, и предо мной распрекрасная картина! От берега до берега раскиданный плот, хвост которого скрывается за поворотом. Перед плотом буксир-плотовод, на палубе буксира стоит в стельку пьяный капитан и орет песни. Он даже не пытается ничего сделать, на связь больше не выходит, а в руке микрофон с оборванными проводами. Буксир плотно прижат бортом к своему же плоту, да еще и молотит винтами на полную. Этак, он еще больше бревна заталкивает в узкость! Кроме капитана никого не видно, наверное, совсем свалила соратников водочка.
- Якорь отдать! – кричит старпом так, что его слышно и по связи и просто через всю палубу.
Надо развернуться очень быстро, для этого старпом и использует якорь, без него мы уже не успеваем!
Открутил стопор. Якорь с грохотом пошел! Хорошо хоть здесь неглубоко. Цепанул за дно, но сорвался. К нашему счастью, этого рывка хватило, чтобы нос танкера резко дернуло к берегу. Старпом подработал машинами. Якорь взял второй раз. Я выбрал цепь и закрепил ее. Отошел, на всякий случай, подальше. Танкер почти развернуло. Теперь нас тащит по течению, кормой вперед, прямо на буксир с плотом. И вдруг, все остановилось. Пересилили мы инерцию. По берегу вижу – стоим! Нормально стоим. Ура! До плотовода, с его долбаным плотом и таким же капитаном, осталось десять метров. Еще немного и мы влетели бы в эту кучу дров!
- С бака не уходи! – это старпом по связи.
По тому, что происходит, понимаю, что решили все это хозяйство растаскивать. Пройти-то надо!
А растащить можно, только взяв с одной стороны за буксир-плотовод, а с другой за хвост плота. И тянуть в разные стороны, вытягивая пачки бревен в струнку. Потом, еще нужно вытянутый плот к берегу прижать, чтобы самим пройти мимо и контейнеровоз пропустить.
Капитан плотовода матерится, но с места не двигается.
Раздался выстрел, потом крик:
- Пошел в рубку! Рули против течения! Убью скотину! - Это, вроде наш Серега.
- Ладно, понял! – совершенно трезвым голосом отвечает капитан и исчезает в рубке, размахивая руками и шатаясь.
Ребята с контейнеровоза зацепили хвост плота и дернули его от берега.
- Сережа! Поднимай якорь быстро, пока он нам не врезал! – говорит старпом, глядя, как с пьяным остервенением капитан буксира крутит штурвал.
Завыли электромоторы, брашпиль начал выбирать цепь. Медленно. Плотовод, вытянув свой трос, на котором и держится плот, болтается между нами и берегом. Пьяный-то пьяный, а против течения держит!
- Якорь стал! Якорь чист! – крикнул я в переговорник.
- Давай на ют бегом!
Слышу звонки. На полуют выскакивают уже все наши.
- Конец на плотовод давайте! - это старпом с мостика.
Легко сказать. Его же там кто-то должен принять. Капитан плотовода видит Серегу с тросом и в рукавицах. Наконец до него доходит. Держась за надстройку, он двинулся по палубе к носу. Сейчас буксиром не управляет никто! Старпом подвел нашу корму почти вплотную к буксиру, и Серега передал огон* прямо в руки чудо-капитану. Все замерли. Лишь бы его тросом не покалечило! Все же, «мастерство не пропьешь!». Капитан плотовода накинул трос на кнехт и только потом упал.
- Отползай! Отползай в рубку, мать твою!
Понимаем, что старпом боится тянуть, пока этот орел валяется под тросом.
Наконец он пополз. Два судна, двадцать человек, стоят и смотрят, как пьяница ползет по палубе. Заполз. О! Даже встал! Всеобщая радость! Дали ходу и выбрали трос.
- Все с кормы! – это уже Михалыч.
Мы тянем буксир! Буксир тянет плот! Контейнеровоз удерживает ему хвост. Через десять минут плот все-таки вытянулся вдоль реки, ближе к левому берегу.
Старпом поймал момент и взял микрофон:
- Контейнеровоз! Давай, пока мы его держим, проскакивай вверх!
 Красивый черный контейнеровоз с огромной, белой, как снег, надстройкой, высотой с пятиэтажный дом, быстренько протаскивается мимо нас. Теперь наша очередь.
Волна от контейнеровоза еще прижала плот к берегу. Самое время и нам проскочить. Но как трос отдать? Попытки докричаться до нашего героя ни к чему не привели. Михалыч послал Толика в форпик. Я догадался зачем. Он хочет понять  - есть ли запасной трос?
Толик вернулся быстро.
- Есть. Один старый и два новых!
- Отработай назад! Сделай слабину! – крикнул капитан старпому.
Трос провис. Михалыч собственноручно снял огон с кнехта и выкинул трос за борт. Не хотел он, чтобы кто-то из нас перелезал на борт, работающего полным ходом буксира, да еще с пьяным капитаном.
 По течению, кормой вперед, танкер минует плот. Тихонько уперлись носом в берег, развернулись и снова двинулись дальше. Все. Плот остался позади. Контейнеровоз ушел за поворот вверх по реке, ну а мы вниз. Последнее, что я видел, это увлеченно говорящий в микрофон с оборванными проводами
капитан плотовода. Поднимаюсь в рубку. Старпом отошел в сторону:
- Порули! Я покурю, а то от таких маневров голова кружится.
Мужики тоже поднялись в рубку. Закурили.
- А ведь он вниз шел, - задумчиво говорю я.
- Мда…, - отвечает Михалыч.
- А теперь, вверх идет, - я начинаю хихикать, не могу удержаться.
Наступает тишина. Затем громкий хохот сотрясает рубку. Смеемся до слез.
Это ж получилось, что мы плотовода с плотом назад завернули! Интересно, когда он заметит, что идет обратно? Да еще в таком состоянии!
Отдышались.
- Однако когда поймет, ему разворачиваться придется, …причем с плотом! - говорит Михалыч и уходит. В рубке снова взрыв хохота.
Одно хорошо. Контейнеровоз теперь предупредит всех встречных об опасности.


















Глава 8.
Щеки.

 Танкер наш идет вниз. Идем резво, обгоняем всех, кто попадается. Потом, уже привыкнув к нашей скорости, и оказавшись осенью на сухогрузе, я все думал, когда же они полный ход врубят, пока не понял, что это и был самый полный.
 По берегам то сопки, то заливные луга, то смешанный лес. Иногда поселки попадаются весьма крупные, в них часто стоят на рейде суда. В одном таком месте я увидел это чудо советского судостроения. Место называлось Пеледуй. Сначала мне показалось, что этот танкерище вообще не может ходить по Лене, поскольку его размеры таковы, что даже здесь, в среднем течении, он выглядит динозавром. Старпом поправил меня. Оказывается, кличка для этих монстров уже давно придумана. Народ ласково назвал суда этого проекта «крокодилами». Присмотревшись, я понял почему. Эта махина водоизмещением, наверное, пять-шесть тысяч тон, при огромном корпусе, имела на корме малюсенькую деревянную рубку, типа сарая. Когда такой «крокодил» шел без груза, то высоко поднятая над водой носовая часть напоминала длинную приоткрытую пасть, а рубка – крокодилий глаз. Если еще на борту нарисовать здоровенные зубы… Но еще больше я удивился, когда узнал, что у «крокодила» всего один двигатель. А если он откажет? А если в «щеках»? Добавить сюда жутковатые условия проживания команды, о которых мне поведали, и станет понятной моя радость, оттого, что студентов на них не направляют.
 Наша работенка, как выясняется, тоже имеет оборотную сторону. И не одну. Помимо опасности взрыва и пожара, за которую нам платили ежемесячно, так называемые «гробовые», было и еще одно. Дело в том, что не зря на танкерах не разрешают работать более трех навигаций подряд. Опасно для здоровья. Бензин, всасываясь в кровь через легкие, ежесуточно влияет на спинной мозг, на печень, почки! Человек через некоторое время привыкает к запаху и перестает его чувствовать, расслабляется, мол, фигня это все, но разрушительное действие продолжается. Мне рассказали, что в Алексеевске есть капитан, который правдами и неправдами умудрился проработать на танкерах двенадцать лет подряд. Зачем? Никто не знает. Может быть, деньги, может быть, другие причины, но результат…
Поражение спинного мозга и других органов, инвалидность.
Да и пожарная безопасность..
На нашем танкере хоть стояла система вентиляции. Над палубой «крокодила» не видно было вентиляционных труб.
 Шли мы вниз по реке, а местный народ много интересного рассказывал мне про места здешние, про традиции. Рассказывали про то, что здесь не жаловали революционную власть, рассказывали много такого, что просто не укладывалось в голове. Как везли сюда в ссылку кулаков, с семьями, с малыми детьми. Как сплавляли их на баржах по Лене. Как выкидывали в тайгу, в тундру. Выживут, так выживут, а нет, так и хрен с ними! Рассказывали, чем на самом деле занимались революционные красноармейские отряды, части особого назначения. Сначала, судя по рассказам, еще была идея, потом начался настоящий разбой. Власть дала им оружие и мандат, но забыла дать поесть. И, как потом выяснилось, успехи этих отрядов были сильно преувеличены, а самое главное, никто не считал, сколько таких отрядов исчезло в этих сопках, и как звали тех людей, тоже никто не знал!
 Коренной народ здесь всегда оставался, никуда не бегал. Якуты, тунгусы, буряты - охотились, ловили рыбу, разводили оленей. Как им было понять, что происходит. Почему вдруг все стало так тяжело и непонятно? Кто эти новые начальники и чего они хотят? И в чем, они, коренные жители, виноваты? Это так сильно напомнило мне Северную Америку и трагедию американских индейцев, что и аналогии искать особенно не надо было. Еще в детстве я прочитал книгу «Земля соленых скал», написанную человеком по имени Сат-Ок. То, что мне рассказывали сейчас, настолько было похоже на страдания племен, проживавших в районе Медвежьих озер в Канаде, что иногда замена слов «индеец» на «тунгус» просто ошеломляла. Там было все то же, самое, только никто не прикрывался лозунгами и идеологией. Правда, до резерваций у нас дело не дошло. А в остальном…
 Когда заканчивались продукты, танкер вставал на якорь напротив какого-нибудь поселка. Ждать долго не приходилось. Появлялась одна – две лодки с канистрами или бочками. Причаливали к борту. Заливали бензин. В обмен появлялась зелень: лук, чеснок, укроп, помидоры, огурцы. Подвозили рыбу, мясо, крупу. Даже во время уборочной, когда магазины со спиртным просто закрывали, даже тогда на бензин можно было выменять водку и портвейн. Плохо, правда? Но про этот обмен знала вся Лена, все советские и партийные работники. Знали они и то, что если этого не будет, то никто не сможет нормально обеспечить команды сотен судов продуктами питания, а деревни и поселки топливом для лодок и снегоходов.
Это была экономика в экономике. Люди жили натуральным обменом.
 Мы спускались все ниже и ниже. Сопки стали подниматься вверх, появились скалы. Их высота все увеличивалась. Правый берег превращался в неприступную стену, уходившую в небо. Выросла стена как-то сразу и прямо из воды. Течение стало свальным, вода черной. У противоположного берега все было тихо. Равнина, трава, спокойная вода, но туда ходу не было. Под водой камни. Острые камни.
 Старпом оставил меня на руле при первом проходе через «щеки», правда, очень быстро и толково показал способ управления, ориентиры, дистанции, точки, куда нельзя было приближаться ни при каких условиях. Место это настолько закрытое, что на входе стоит семафор. Изба, где живет семафорщик, а точнее – лоцман, поставлена у подножия огромной скалы, и нет к ней не только дорог, но и троп. Только с реки можно завезти продукты, только вертолетом можно доставить неотложную врачебную помощь.
 Огромная мачта, на которой поднимались специальные знаки в виде черных геометрических фигур, разрешающих судам проход сверху или снизу, возвышается рядом с избой. Все это остается позади. На мостик поднимается капитан. За ним Серега, Миша, Володя, за ними Нина и Екатерина. Ого! Это уже общий сбор.
- Ну что, однако, в «Щеки» вошли! – говорит Михалыч, - первый раз в навигацию, а кое-кто вообще в первый раз! – Он хитро поглядывает в мою сторону.
- Нина, а сообрази-ка нам помидоры!
- Это, Сережа, у нас вроде нового года, - говорит Нина и исчезает на трапе.
Появляется тазик с помидорами и ящичек водки.
Честно говоря, я не очень понимаю, что происходит.
- Знаешь, Серега, чем отличаются моряки от речников?
- Чем?
- Моряки пьют только на стоянке, а речники и на стоянке и на ходу!
Общий хохот сливается с бульканьем и звоном стаканов. В рубке вся команда. На руль встает сам Михалыч. Вот так, с анекдотами, шутками, байками и проходим «щеки». Постепенно разговоры становятся задушевными, начинаются истории из жизни, истории личные, ошеломляющие, но именно поэтому я не смогу привести их здесь. Скажу только о том, что у меня в душе что-то происходило. Рушился идеальный мир, состоящий из черного и белого. Люди, оказывается, страдают не только за грехи, но и за правду! У каждого своя история, свои взлеты, свои трагедии. Женщины, тюрьмы, тайга, любовь.
 Водка шибает в голову, помидоры, наверное, тоже. Я их всех люблю! Они все мне братья и сестры!
Вахта моя давно закончилась, но эти ночные разговоры, плывущие мимо скалы, ночь, закат, теплый ветер, хмель в голове – все это, наверное, и есть романтика.
 Наконец, потихоньку расползаемся по каютам. В голове шумит. Беру мыло, полотенце и топаю в душ. Завтра, нет, уже сегодня, мне на вахту в девять утра. Надо быть в форме. Открываю окно в каюте и в койку.
 У моряков есть такая примета – женщина на судне к беде! Я не знаю, в чем здесь соль, но могу сказать, что на реке все не так. Нет, если женщина не замужем, то частенько случалось по три-четыре романа за навигацию, в одной команде. Не обходилось и без конфликтов на этой почве. Но вообще, на реках издавна плавали и плавают семьями, иногда и с детьми, по крайней мере, в Сибири. И, думаю, замужние женщины на судне – это серьезный стабилизирующий фактор. Правда, очень большое значение имеет и то, какие это женщины.
 В нашей команде в этом смысле все было нормально. Вот и в тот день все закончилось спокойно. Остались только хорошие воспоминания. Пришла Екатерина за Толиком, Нина не уходила из рубки, пока не кончилась вахта Михалыча. В их присутствии мужики как-то боялись потерять лицо. Позже, мне рассказали о точно такой же ситуации на другом танкере. И все то же самое, и ящик водки, и «Щеки»! Команда другая и никаких замужних женщин.
 Получилась обыкновенная пьянка до последнего. Последним был студент Института Водного Транспорта, мой одногруппник, умница Феликс! Он до упора верил, что падающие на заблеваную палубу люди понимают, что студент остается один. Он думал, что сейчас на мостик выползет кто-то и скажет ему: «Отдыхай!». Вахта длилась уже шесть часов!
Но вместо этого, с табуретки, упал на палубу мертвецки пьяный капитан танкера. Через три часа Феликс попытался звонками вызвать себе подмену, но ничего не вышло. Остановить танкер в этих местах невозможно. Малую нужду справлять пришлось в форточку. Но силы человеческие не беспредельны. Ближе к утру, Феликс, в одиночку(!), сделал оборот, поставил судно на якорь, заглушил двигатели, включил стояночные огни и пошел в каюту. Утром капитан был уверен, что это он отдал команду встать на якорь, и никак не мог понять, почему именно в этом месте. Он долго не верил, что человек управлял машинами, бегал стометровку на нос судна, отдавал якорь, травил, выравнивал, бегал стометровку обратно, при этом он был еще и выпивши! И еще он был студентом.
 Помещения судна на следующий день напоминали неубранный кабак. Некоторые члены команды перепутали гальюн* с каютой соседа, и разборки на эту тему продолжались еще долго.
Мое глубокое убеждение с тех пор: на реке семейные команды – это правильно!
Мужчина остается мужчиной, женщина – женщиной, команда – командой, и танкер целым.







Глава 9.
Утиная охота. Изысканная.

Среднее течение Лены, это такие места, где река широка и глубина без сюрпризов. Судовой ход имеет ширину, почти равную самой реке. Бакены, обозначающие опасные мели, встречаются редко. Вот в таком месте старпом и увидел уток. Он был страстный охотник, рассказывал байки охотничьи, любил разобрать и почистить очень неплохое ружье – вертикалку. И, видимо, наступил кризис. Уже так хотелось на охоту, что вид стаи непуганых уток привел его в экстаз.
- Серега, я сейчас! – Старпом исчезает и через минуту появляется с патронами и ружьем.
- Куда покажу, туда и держи!
Пока я сообразил, что к чему, он, пригибаясь, будто под пулями, добежал по трапу до носа и занял позицию у швартовного клюза. Это такая дырка в фальшборте, куда в обычной ситуации, нормальные люди суют швартовный конец. Старпом залег, сунув туда ружье. Дальше, помахивая рукой, он стал показывать мне, как держать. Утки, совершенно не пуганные, подпускали к себе близко, но до идиотизма не доходили. Когда я уже приготовился услышать выстрел, они легко поднялись и перелетели к другому берегу. Старпом отчаянно замахал руками, приказывая начать погоню. «Погоня, так погоня»,- подумал я, перекладывая рукоятки на левый борт. Зашумела гидравлика. Танкер, загруженный тысячей тонн бензина, оставляя за кормой буруны ленской воды, понесся к левому берегу, кстати, по течению. Триста метров, …сто, …пятьдесят. Старпом высовывается в клюз. Ну?!
… Утки, элегантно взлетают и перемещаются к берегу правому. Старпом смотрит на меня, властно указывая на стаю. «Дранг нах утка!» - означает этот жест. А может, просто нах…, думаю я. Сейчас кто-нибудь проснется, например Михалыч, и утками станем мы. Но старпом встал на тропу войны. Глубина здесь везде одинаковая, и я закладываю такой вираж, что у Екатерины на камбузе валится посуда.
 Вот уже час, как мы ходим по Лене не вдоль, а поперек! Оглядываюсь - кильватерный след напоминает слаломную трассу!
Наконец грохнул выстрел, за ним еще. Стрелял старпом неплохо. Раненая утка, распластавшись на воде, приближается. Старпом схватил сачок с рукоятью длинной метров пять, и понесся по палубе, перепрыгивая через люки, целясь так, чтобы опустить сачок прямо перед дичью.
 Танкер, когда принимает на борт максимум груза, выглядит очень забавно. Он почти весь под водой. Если быть точным, то палуба возвышается над поверхностью реки всего на двадцать сантиметров! Поэтому старпом и орудует сачком, и никакие борта ему не мешают. Он то переходит приставным шагом, то прыгает. Это напоминает охотничьи танцы. Наконец замер, опускает сачок! Рывок! Треск! Рукоятка сачка пополам, старпом падает, как в кино, размахивая обломком дубины! Вскакивает, начинает на меня орать:
- Ближе надо было, ближе!
 Вот блин! Мы ж не на велосипеде катаемся!
Старпом орет, и вдруг осекается. Берет ружье и медленно двигается в рубку.
- Индеец, …такую мать! Серега, пойди-ка в машинку. Масло там всякое проверь, покрути чего-нибудь, минут пятнадцать не поднимайся, ага? –
слышу я за спиной голос Михалыча. Голос ничего хорошего не предвещает. Меня сдувает с мостика. Формально, я не виноват. Выполнял приказ вахтенного начальника, и, похоже, капитан многое из этой утиной охоты видел прямо из своей каюты. Михалыч прекрасно все понял, ведь два окна у него выходят на правый борт, а два других-то прямо на палубу, вперед, по ходу судна!
В коридоре Миша.
- Чего там? Встречный?
- Да, нет…
- Кто на руле был?
- Я…
- Я! - головка от брашпиля! – слышу за спиной голос Толика. У него в руках осколки чего-то стеклянного.
- А что я могу сделать, куда начальник сказал, туда и рулю!
Толик собирается на мостик.
- Ты туда не ходи. Меня вот попросили уйти. Разбираются. Михалыч там.
- Он тихо говорит? – Толик останавливается.
- Да.
- Заикается?
- Да.
- Не пойду, однако.
- А в чем дело-то? – спрашивает Миша.
- Охота на уток с помощью танкера с бензином, ружья и сачка! – бодро докладываю я.
Дальнейшее заковыристое предложение Толика воспроизвести не могу. Даже Миша скрылся в каюте с таким лицом, будто съел что-то кислое.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Глава 10.
История наоборот.

Мы идем все дальше и дальше. Останавливаемся только для забора воды и топлива. Иногда заглядываем в магазины и закупаем продукты. Поселки разные, в некоторых братские могилы и памятники с надписями. «Красноармейцам отряда особого назначения, геройски погибшим в бою с белогвардейцами…» Вот и сейчас мы стоим у такого памятника, ждем капитана. Рядом останавливается какой-то дедок, коренастенький, в сапогах. В зубах мундштук с цигаркой.
Мы разглядываем памятник.
- Да… Много мы их тут положили. А что делать? Или воевать или разграбят все. Молва - то дошла уже до нас про их дела. Женщин жалко было, детей.
- Мы, это кто? – спрашивает Миша.
- Да все мужики собрались, наши местные. Сильный бой был. Вон по краю того обрыва они и шли с пулеметами. Хотели войти в поселок. Цельный отряд!
- А чего хотели - то?
- А пес их знает! Известно было только, что если в поселок войдут, то будет беда! Все знали, что этих пускать нельзя. Бандиты, насильники и убийцы!
Дед вытряхивает мундштук. Кашляет.
- Ну, а дальше что?
- А дальше просто. Щелкнули наши командира, а они из пулеметов начали поливать. Куда попало! У них высота, удобно. Все село, как на ладони. Но мы стреляли лучше. Охотники же! Обошли пулеметы сбоку и почти всех и положили. Осталось их там штуки три, так они, сдуру, вдоль по берегу решили отступать, вон туда, а мы на лодочках, тихонько, по течению. Никто и не ушел.
- Колчаковцы что ли? - спрашиваю я.
- Кто? – удивляется дед.
- Ну, те, что по обрыву шли.
- Да нет. Это были енти…, комиссары, однако… Одежа у них была комиссарская.
- Дед! Вы чего красноармейский отряд перебили? – удивленно спрашивает Миша.
- Ага. А чего, ждать пока они нас, что ли?
Мы с Мишей оглядываемся. На той стороне улицы в пяти метрах двухэтажное здание. На нем таблички «Комитет партии», «Сельский совет».
Дед не унимается. Рассказывает, как жили, чем кормились. Из казаков они, оказывается. Мы слушаем и переглядываемся. Все, что нам рассказывали про революцию, про освобождение крестьян, про колхозы, здесь все это было наоборот. В конце концов, Миша не выдерживает и спрашивает деда, кивнув на ту сторону улицы:
- Не боишься, что узнают?
- А и знают. Только, если бы не мы, то энтих партийцев и на свете бы не было. Да и родственники тут все. А начальство к нам палкой не загонишь.
- Ну, а как же власть?
- А нету у нас советской власти! И, слава Богу!

Глава 11.
Затмение.

Так мы и ходили вверх и вниз по Лене. Брали груз, иногда с терминалов, иногда с других судов.
В местах этих установилась жуткая жара. Мне, жителю приморского города, никогда не бывавшему в Сибири, всегда казалось, что здесь должно быть холодно. Я не помню, чтобы кто-то говорил о Сибирской жаре. Сибирь всегда ассоциировалась со снегами, морозами, лыжами, собачьими упряжками. Красное, низкое солнце, замерзшие реки… А между тем, климат здесь резко континентальный, и это сказано во всех учебниках по географии. А что это значит? Значит, что если зимой здесь минус шестьдесят, то летом плюс сорок – не фокус! В те дни было похолоднее. Немного. Плюс тридцать семь. Ощутил я это в полной мере только тогда, когда почувствовал на своей шкуре, причем, в буквальном смысле. Народ развлекался игрой в бильярд. Много дней уже можно было ходить только в плавках, даже вахту стоять в одежде невозможно. И вот, поднявшись в коридор, я увидел, что на верхней палубе как раз закончилась партия.
- Кто следующий? – подскочил я к двери, распахнутой на палубу.
- О, давай Серега! Сейчас я и тебя сделаю! – подначил меня Володя. А был я босиком.
- Еще посмотрим, кто кого! – сказал я и бодро шагнул на темно зеленую палубу. Даже успел взять кий! Потом я замер и с диким криком бросился обратно в коридор. На этой палубе можно было жарить яичницу! Да и меня тоже можно было поджарить.
Эта жара, казалось, никогда не кончится. Капитан даже приказал включить противопожарную систему, для чего были запущены пожарный насос и система тушения, конечно без пенообразователя. Распылители были установлены вдоль всего мостика-трапа, соединявшего жилую надстройку с носом судна, и когда вода пошла, то танкер превратился в очень красивое зрелище. Судно, покрытое зонтиками блистающей на солнце воды, которая потом стекала с палуб и надстроек. Уставшие от жары люди вставали под эти зонтики и наслаждались прохладой.
 Находясь в рейсе, мы не были уж совсем оторваны от жизни. За событиями следили, газеты покупали, да и по дальней связи передавали нам новости.
Так и стало известно, что через день будет явление, крайне редкое, но мало того, и увидеть его можно не везде, а только в определенных регионах. Речь шла о полном солнечном затмении. Именно о полном, потому, что в других местах его тоже можно наблюдать, но солнце будет закрыто частично, а вот там где мы находились, оно должно быть максимально спрятано!
 Пришлось приготовиться. Закоптили стекла, извлекли защитные очки и стали ждать. Одеты мы были соответственно жаре, то есть по минимуму. Наконец началось. Все вдруг замерло, и я понял, что помимо шума двигателей и воды за кормой, природа звучала миллионами тихих и громких звуков, которые издавали деревья, насекомые, птицы. Обычно мы этого не замечаем, воспринимаем как привычный шумовой фон, а точнее – вообще не воспринимаем. А тут фон выключили! И вот, сразу все это стихло. Исчез ветер. Ощущение неприятное и очень необычное. Черный диск наполз на диск солнца и скрыл его, только светлый ореол вокруг ближнего светила напоминал о том, что солнце есть. Стало пасмурно, но не так как бывает, если небо закроют облака, а по-другому. Жутковатый, призрачный свет был равномерным и всезаполняющим. Отражался он от предметов тоже не так, как всегда. Куда-то подевались тени. Становилось не по себе. Подумал, что вот ходим мы тут, суетимся, работаем, учимся, взрослеем, старимся, пользуемся достижениями цивилизации, строим капитализм и социализм с коммунизмом, а вот выключат этот жизненосный для нас источник света и все кончится. Разом! То есть, вообще все! От этой мысли было не скрыться за комсомольским задором!
 Резко похолодало. Резко настолько, что все бросились одеваться. Такой мгновенной перемены погоды я еще не видел. Но самое удивительное, что после этого момента, лето уже не вернулось! Уже до самой осени не было жары! Лето кончилось сразу и бесповоротно!
 Мы вдоволь насмотрелись на картину затмения через темные стекла. Вахта продолжалась. Но вот, честное слово, даже у самых неисправимых оптимистов в нашей команде, упало настроение, как-то непроизвольно…

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Глава 12.
Охотнички.

Все же мы сходили в тайгу погулять. Ну, уж очень хотелось. Танкер стоял уткнувшись в берег, ждали распоряжений. Неясно было, пойдем вниз или вверх.
Начальство думало долго, вот и решили встать. Потом выяснилось, что стоять будем до вечера. Подошел я к своему вахтенному начальнику и попросился на часик по лесу погулять.
- Валяй! Только без ружья не ходи. Вон в радиорубке возьми какое-нибудь.
Странно, но в радиорубке стояла одна мелкокалиберная винтовка. Куда ружье подевалось?
- А патроны? – спросил я, закидывая винтовку на плечо.
- Вот уж этого добра у нас, что грязи! – говорит Толя и отсыпает мне целую горсть патронов.
Ну и пошел я, погулять.
 Тайга пахла листвой, цветами и медом. К счастью, лес был такой, что продвигаться было можно, правда, с трудом. Вот с видимостью было не очень.
Пожалуй, метров на восемь лес просматривался, а дальше ветки и трава с кустами закрывали все. Шел я вниз по течению Лены, думая сделать круг и вернуться на танкер. По ходу дела умудрился найти грибы, по-нашему, это были
«подосиновики» или «красные» да «подберезовики», а по-сибирски, как выяснилось, это все «обабки». Не различают они грибы по видам, разве что «боровики» выделяют особо.
 Так я и гулял, наверное час. Ноги с непривычки устали. Я уже собрался двигать в сторону берега, когда услышал какой-то топот, а затем треск ломаемых веток.
Пришлось насторожиться.
 Был у меня однажды такой случай в детстве. В том самом клубе «Юнга» во время летней практики. Встали мы на «зеленую стоянку» в Ивенском разливе на реке Свирь.
Ловили рыбу, устраивали «День Нептуна», гонки на шлюпках. И в лес ходили.
Места там тоже дикие, зверь не пуганный. Кулики из-под ног прямо вылетали.
Вышли однажды на просеку и пилили по ней, просто так. Вдруг, метрах в пятидесяти впереди на просеку выскочила толпа кабанчиков. Смешно подпрыгивая, они пересекали открытое место. Сначала, мы даже собрались подойти поближе. Но вдруг шум и треск веток, вот как сейчас. Что-то нас остановило. По счастью, среди нас был мальчик, который кое-что соображал в охоте и лесных правилах. Вот он и сказал нам, что скоро на просеку выйдет мамаша этих кабанчиков, и мало нам не покажется. Так и получилось. Она только хрюкнуть успела, а мы уже неслись к теплоходу, не разбирая дороги. Один ее вид и размеры повергли нас в ужас.
 Помня про эту историю, я подождал немного и решил по короткой дороге двигаться к берегу, но не прошел и пяти метров, как опять услышал треск и топот, что-то большое и темное метнулось между веток, и что самое паршивое, тоже в сторону берега. Я замер. Животное тоже. Потом я отчетливо услышал хрюкание. Теперь я уже держал в руках винтовку, зарядил ее. Но, что я с мелкашкой против кабана сделаю? Он же даже звука выстрела не испугается!
Надо попробовать к берегу снова. Попробовал бегом. Зверь тоже рванул, ломая ветки. Мне показалось даже, что я слышу его дыхание. Снова встали.
- Шарахнуть в воздух, что ли? – подумал я, - Может, испугается щелчка?
Только я подумал, как метрах в десяти, там, где был зверь, грохнул выстрел!
- Эй! Мужики! Это я! Не стреляйте! – заорал я, испугавшись не на шутку.
- Кто это я? – спросил из тайги незнакомый голос.
- А ты кто? – тоже осторожно осведомился я.
- Я третий помощник капитана, с танкера, - каким-то утробным басом ответил человек.
- Мишка, мать твою! Не стреляй! Это я Серега!
- Серега! Ты? Да я чуть в штаны не наделал от страха!
 Мы подошли друг к другу. Стоим, дышим как паровозы.
- Я думал кабан, - говорю я.
- Я тоже.
- Погоди, но он же хрюкал! – вспоминаю я.
- Да я это хрюкал. Думал, подманю зверюгу, да и завалю. А потом решил, мало ли что. Ружье незнакомое, патроны тоже неизвестно какие. Куда с таким на кабана. Дай, думаю, пальну в воздух, может зверь и испугается.
- Один кабан, точно испугался, - уже начинаю смеяться я.
Танкер дает гудок. Мы начинаем двигаться через тайгу к берегу. Гудки продолжаются. Топаем мы минут десять, и все это время танкер гудит.
- Слушай, а чего у тебя с голосом было, совсем не узнать? – вспомнил я.
- С испугу. Сам удивляюсь.
Выходим на берег. До танкера метров триста. Приближаемся и видим, что у борта уже стоит вся команда, а по мостику мечется Михалыч.
Побежали мы бегом.
- Что случилось? – в один голос кричим с Мишкой.
- Кто-нибудь ранен? – в ответ подскакивает Серега.
- Нет, а что? – удивляюсь я.
- Вы видели, они еще спрашивают! – Володя плюет в сердцах, - мы тут уже с вами попрощались, а они не знают в чем дело.
- Мишка! Ты в кого стрелял? – орет из рубки Михалыч.
- В воздух. Думал что кабан, хотел пугануть…
- Ну, слава Богу!
Получилось все очень плохо, как выяснилось. Миша за полчаса до меня тоже решил прогуляться по тайге, только отпросился он у Михалыча. Поэтому и ружья на месте не было. А я отпросился у старпома, который ничего не знал. Миша пошел вверх, а я вниз. Ну, а потом мы вернулись и пришли в одну точку. Оба решили, что имеем дело с кабаном. А Мишка еще и хрюкнул очень художественно. А вот, когда в тайге грохнул выстрел, тогда Михалыч и сказал старпому:
- Видать Мишаня решил нам к обеду дичи настрелять.
- Почему Мишаня? Серега-младший? - ответил старпом.
- Не понял, он что, тоже в тайге?
- Да, а почему «тоже»?
- Кто отпустил?
- Я.
- Вот б…. Раздолбаи! – крикнул на ходу Михалыч и бросился в рубку давать гудок.
- А чего такого? – еще не сообразил старпом.
- Молись, чтобы они там друг друга не перебили! Ни один из них понятия не имеет, что второй тоже на берегу! – крикнул капитан.
- Михалыч! Гуди чаще! – тут уже перепугался и старпом.
На выстрел и гудки с матюгами вылезли уже все в полном составе. Так мы их и застали. Или они нас?

- Толя! Сделай им «всеобщее разоружение»! – крикнул Михалыч сверху.
- Патроны давайте! Охотнички! – и Толя произнес такую речь на русском матерном, что все ошарашено на него оглянулись.
- Не, они не охотнички. …Они кабаны! – говорит Серега, делая ударение на последнем слове.
- То есть свиньи, - доканчивает Володя.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Глава 13.
Мама.

Порт этот так и назывался - Мама. Поселком назвать язык не повернется. Это городок, и не маленький. С нормальным аэродромом, кучей магазинов, универмагом. Вокруг какая - то темная тайга, скалистые обрывистые берега. А люди одеты по - столичному. Заходим в универмаг. Думаю, не совру, если скажу, что и в Ленинграде многого из здешнего ассортимента я не видел. Доходим до ювелирного отдела. Миша даже присвистнул. Прилавок, длиной метров двадцать. Под стеклом выставлены кольца и броши, браслеты, колье, разнообразные украшения. Золото, серебро, камни!
Впечатление очень сильное. Кирпичные дома. Днем народу мало, все на работе. Так я и не понял, что у них там было, то ли прииски золотые, то ли месторождение какое-то, то ли нефть. В магазине одежды есть все! Как это сюда попадает?
- А у них снабжение московское, самолетом, - поясняет Михалыч.
Причал сделан добротно. Связь отменная. Заглядываем в вино-водочный магазин и замираем. Сотни наименований напитков: вина, коньяки, московская водка. Напитки венгерские, болгарские, кубинские, французские. Четыре сорта шампанского! Тьма лимонада, соков!
- А давай-ка Серега, сходим за сумкой, - говорит Миша.
- А давай-ка Миша, сходим!
Рассудили мы правильно. В ту навигацию мы на Маму больше не ходили. Запаслись от души. Нам с Мишкой хватило бы надолго, но соратники все прознали и стали наносить дружеские визиты. Некоторые так и говорили:
- Что мы птички из рюмок пить?!
Говорили они это и про бренди «Солнечный берег», и про кубинский ром. Сначала выпили все у Мишки, потом почти все у меня. Как - то быстро иссякли запасы! Нам было не жалко, но мы думали - до конца навигации хватит, а хватило только до конца недели.
 Заглядывали соратники потихоньку, чтобы не видел капитан. Приходили, спрятав стакан под одеждой, просили задернуть занавеску, оглядывались, путали следы. Но однажды, вечерком, в мое окно просунулась голова Толика.
- А правда, Серега, что у тебя осталось немного «огненной воды»? – спросил он тихонько.
- Только то, что «Мама» прислала, - пошутил я.
- Так мы зайдем на минутку?
Интересно, кто это «мы»?- проскочила мысль.
- Валяйте, только тихо, чтобы Михалыч не видел.
 Первым и вошел Михалыч! За ним, Толик. Он по привычке оглянулся и притворил дверь. Я затих и никак не мог понять, чего ждать от такого визита. Похоже, влип я здорово!
- Так, значит, на борту открылся бар! А я то думаю, что после Мамы команда такая счастливая ходит? – оглядывая каюту, строго сказал капитан.
- Так это… Михалыч, если скажешь, этот бар закроется прямо сейчас и навсегда, - сказал я и вздохнул.
- Нет, Сережа, давай сейчас закрывать его не будем, а как следует закроем дверь и занавеску. Ага? – сказал Михалыч и …достал стакан.
- Наливай, - подмигнул Толик тоже протягивая посуду, - Михалыч очень интересовался болгарским бренди. Да, Михалыч?
- Я же должен знать, что пьет команда, не угрожает ли напиток здоровью людей, а для этого его надо попробовать…на себе.
Разошлись мы часа через два, причем выяснилось, что капитана искали, но никому даже в голову не пришло, что он пьет бренди со студентом, да еще у него в каюте.
 Все же я сохранил пару бутылок коньяка, и однажды, уже осенью, сменившись с вахты и приняв душ, решил достать из чемодана рубашку. Под ней, в самом углу лежала пачка «Кэмела», того самого, еще с Иркутска. Ну, раз такое дело, можно устроить праздник. Выпил рюмашку, закурил и стал размышлять о жизни, о людях, о времени. Пить в одиночку - это уже стадия заболевания, скажут некоторые, и ошибутся. Ошибутся, потому что если видишь одних и тех же людей четыре месяца, каждый день, целый день, завтракаешь, обедаешь и ужинаешь в коллективе, то даже, если относишься к этим людям очень хорошо, все равно, хочется побыть немного одному, даже и выпить.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Глава 14.
Мая.

Рейсов было много, мы поднимались в Усть-Кут, снова спускались вниз, заходили в притоки Лены, брали бензин с морских танкеров.
Случалось всякое. Однажды, проходя через родной Алексеевск, увидели в дальнем затоне танкер 1021. На его мачте болтался желтый флаг, что означало карантин. Связавшись по рации с ними, мы узнали, что на борту кишечная инфекция и страдают мужики сильно. Стоять им так до полного излечения всех! Плюс дезинфекция, плюс анализы. Бывало и такое.
Но один рейс я запомню на всю жизнь, а уж Вадик и подавно!
 Если посмотреть на карту, то видно, что в Лену впадает Алдан, а в Алдан впадает река Мая. В месте впадения стоит поселок, который называется Усть-Мая. Так вот, в самом верховье этой реки расположен уже другой поселок - Нелькан. Еще можно заметить, что это уже Хабаровский край и до берега Охотского моря отсюда всего двести километров! Вот именно в этот Нелькан мы и должны были доставить бензин. Мы еще только вошли в Алдан и пошли вверх по этой мощной и угрюмой реке. Берега были покрыты непроходимой тайгой, никаких жилищ, никаких людей.
 Я как всегда спал, когда случилась эта охота. Как и что происходило, я не знаю, но проснулся я от какой - то возни где-то рядом. Голоса и запахи заставили меня подняться и выглянуть в окно. На корме народ практически разделал уже здоровенного лося. Как выяснилось, ухлопал его старпом, и, наверное, хорошо, что я ничего этого не видел. Лось был огромен, и вся корма была залита кровью.
- Ну вот. Теперь можно и в Нелькан, - говорит Серега, - теперь не страшно.
Я совсем не понял, почему не страшно, но расспрашивать не стал. Ну, не охотник я, совсем не охотник! Мне и так хватило вида разделанной туши. А слушать подробности не хотелось. Мы медленно поднимались к Усть-Мае, и наконец увидели поселок, расположенный на пологом зеленом берегу. Поселок очень большой. У берега достаточно глубины, чтобы встать бортом и бросить сходни прямо с палубы. Мы прошлись по главной улице. Заходили в лавки. В хозяйственном магазине целый арсенал. Чего здесь только нет! Несколько видов ружей, карабинов, патроны, дробь, порох. Прямо на соседней полке стоит трехлитровая банка спирта с этикеткой! Цена - три рубля пятьдесят копеек! Между прочим, водка уже повсеместно стоила пять рублей тридцать копеек за пол литра! Спрашиваю, нужен ли охотничий билет для покупки ружья? Продавец махнул рукой,
- Плати, забирай и стреляй!
В остальном, можно сказать, что кроме мыла и гвоздей больше ничего на полках и не было. Везде царил его величество «Дефицит». Правда, у нас был волшебный документ, так называемая «Заборная книга». Любой продавец в любом магазине обязан был отпустить продукты, указанные в этой книге, если они у него были в наличии. Отказать было опасно. Тем более что делалось это не бесплатно. Но беда была в том, что продуктов-то обычно не было. Но когда они были, никто не решался возражать. Вот мы и встретили людей с танкера ТР-1014 с точно такой же «заборной книгой» под мышкой, как у нас. Один из них был Вадик из нашей институтской группы. Встреча получилась радостная, правда недолгая, поскольку все спешили. Радостная потому, что я уже давно никого из наших студентов не видел и ничего о них не слышал. Торопились они в тот же магазин. Поговорили мы про патроны и гвозди со спиртом, да разошлись. Кстати, выяснилось, что направляются они тоже в Нелькан.
 Идем по поселку дальше. Навстречу попадается множество народа, в основном мужчины. Шагают очень быстро и в одном направлении.
- Может, собрание у них какое? – подумал я.
Но вот навстречу движется женщина. Подходит.
- Ребятушки, а вы с танкера?
- Да.
- Ой, вы бы сегодня не гуляли по поселку. В такой день, да еще чужие люди, прибьют почем зря!
- А что за день сегодня? – интересуемся мы.
- Так спирт завезли в магазин! Сегодня бабы и дети из домов не выйдут. И работать сегодня уже никто не будет. Я и сама только до дому. Вон они все работники – за спиртом потопали! Беда!
- Спасибо, мать! – говорит Михалыч.
- Так мужики, давай все на «пароход»! - капитан совсем не шутит, - Да, угораздило нас сегодня появиться! Наверное, придется от берега уходить на ночь.
Вижу, что и местные не рады. Наверное, думают, что мы их спирт скупили.
 Проходит время. Поселок вымирает. Никого на улицах. Потом начинают появляться шатающиеся «зомби». Где-то вдали слышится песня. По улицам, то здесь, то там валяются люди. За домами, ближе к лесу, хлопнул выстрел. В окнах гаснет свет, хотя до ночи еще далеко.
- Поглядываем внимательно, - говорит капитан, - тут сейчас чего угодно можно ожидать с берега.
Но опасность пришла неожиданно и совсем с другой стороны, с воды. Из-за берегового выступа появляется «казанка», она, то идет куда – то в сторону другого берега, то разворачивается, то кружит на месте. Приближается. Смотрю в бинокль, и плююсь. В лодке, забитой канистрами, сидит совершенно невменяемый дядя. В зубах опять папироска. Видимо, он решил всех перехитрить. Пока мужики в поселке пьяными валяются, он, значит, на танкере бензином разживется, а потом к нему на поклон пойдут те, кто упустил момент.
 Мы напряженно смотрим, как «камикадзе» приближается. Толик открывает окно.
Лодка пытается подойти к борту, но человек еле сидит и не может ее развернуть.
- Мужик! Брось папиросу! – кричат ему наши.
- Бензинчику! – слышно в ответ.
- Папиросу брось, скотина! Взорвемся!
- Р-р-ребята! Меняю на с-с-спирт!
- Папиросу! Папиросу брось! – Толик уже звереет.
- Не хватало нам подорваться из-за этого придурка! – с этими словами он скрывается в радиорубке и вылетает оттуда с мелкокалиберной винтовкой.
- Убью! Бросай папиросу! – Толик загоняет патрон в патронник.
Мужик ничего не слышит, он дает газу, и, не успев разогнаться, врезается нам в борт. Отскакивает. Лодку разворачивает течение.
Серега подошел к специальному приспособлению на подволке* и дернул его. Раздался жуткий гудок низкого тона. На этот звук мужик среагировал. Он поднял голову и посмотрел на рубку. Увидел, что в него целятся из винтовки и орут, взял, да прибавил обороты мотора, при этом завалился так, что вывернул рукоятку до упора в сторону. Лодка начала описывать большой круг от борта танкера влево, затем завернула за корму. Мы метнулись к другому окну. Обогнув корму, моторка, разогнавшись, шла прямо между берегом и танкером. Тут он решил сесть вертикально, и даже сел, но впереди была сходня*. Лодка влетела под доски, а мужик кувырнулся через борт на спину и скрылся под водой.
Так я первый раз услышал звонок «Человек за бортом!». Теперь мы бежали вниз.
Человек в одежде и сапогах барахтался в воде, не понимая где берег и где лодка. Сереге удалось схватить его за руку и, двигаясь по сходне ползком, отбуксировать ближе к берегу. Почувствовав дно, мужик воспрял и начал судорожно рвать руками на берегу все, что там росло. Подоспел Толик, и они с Серегой вдвоем вытащили его. Потом мы ловили лодку, потом мужик долго и нудно раздевался. Потом разделся и …пополз в поселок.
 Мы привязали лодку к дереву, и Михалыч скомандовал отход. Ночевать будем на якоре, подальше от поселка Усть-Мая.
Потом я спросил Толика:
- А ты, правда, собирался в него стрелять?
- Если стрелять, то можно убить человека, если не стрелять, то человек убьет всех, и тебя тоже, вот и думай…
Да, вот уж ответ, достойный дипломата из министерства иностранных дел!
 Я ведь не просто так спросил. Меня не раз поражало, с какой легкостью здешние люди хватаются за оружие, а главное, применяют его!
 Пьяные на улице, орут и мешают спать. Зима, на мороз выходить неохота. Хозяин дома берет ружье, просовывает его в форточку и стреляет по голосам! И это не что-то особенное, это обычное дело! Все понимают.
 Легко берутся люди и за нож. Серега рассказал свою историю, когда проходили «Щеки».
 По национальности он бурят. Мне всегда казалось, что представители этих народов спокойные и даже флегматичные люди. Какое там! Был он еще курсантом речного училища, однажды дежурил на КПП. Приказано было на ночь вход блокировать, и тех, кто в самоволке, не впускать под страхом отчисления. Серега и не впустил. Слово за слово. Сильно пьяный старшекурсник достал нож. Успел он не много. Серега выхватил из-под себя табуретку и дал ему по башке. Насмерть!
И понеслось. Суд, тюрьма, лагерь. Ведь у нас потерпевший - это не тот, на кого с ножом бросились, а тот, кого в больницу увезли! Потом были другие и разные случаи, но неизменно горячий и бескомпромиссный характер кидал Серегу в какие - то конфликты и разборки. В поселке его называли «Жиган» и многие по настоящему боялись, а этот «Жиган» на самом деле был очень добрым и бескорыстным человеком. Он много читал, любил пошутить. Я и представить себе не мог, на чем мы с ним можем не сойтись. Взаимопонимание было полное.
Любимая жена, трое детей, дом, хозяйство, но, несмотря на это, острое чувство справедливости кидало его на людей, переносить которых он не мог. Дуракам и подлецам рядом с ним было очень неуютно. Они чувствовали это и злились. Как показали дальнейшие события, не те люди опасны, у которых тюрьма за плечом, а те, у кого рука с кирпичом!

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Глава 15.
Нельканский детектив.

Теперь наш путь лежал в Нелькан, уже по реке Мая. Река эта таежная, берега болотистые, лес непроходимый. Течение очень сильное. Танкер движется медленно. Правый берег обрывистый и высокий, окна рубки практически на одном уровне с ним.
 Поднимаюсь на вахту. В рубке второй помощник Володя и Серега старший. Серега смотрит не столько вперед, сколько на правый берег. Прямо на пульте лежит карабин. Володя стоит в дверях радиорубки. Я, по привычке, направляюсь к правому окну, но Володя затаскивает меня к себе за рукав.
- Стой здесь.
- Ты чего? – не понимаю я.
- Не высовывайся.
- Почему?
- Тунгус на нас охотится.
- Это как? – по лицу вижу, что Володя не шутит.
- Очень просто, целится да стреляет! Правда и Серега тоже не мальчик, больше двух выстрелов сделать ему не дал, но форточку он нам рассадил.
- Счастье, что он нас плохо видел, солнце помешало, - говорит Серега, - они обычно не промахиваются. Где-то здесь у него зимовье старое. Жилье - то ближайшее слишком далеко.
Я смотрю на правое окно. Стекло разбито.
- А куда пуля попала? – не понимаю я.
- А пуля в левое окно вылетела, пролетев через всю рубку, и никого не задела. Левая форточка открыта была, - объяснил Володя.
Серега спрыгнул с табуретки. Озорно подмигнул и сунул мне карабин.
 - Вахту сдал! - И он исчез внизу.
Стою, как дурак, с карабином на перевес! Володя засмеялся.
- Все, за поворот зашли. Конец военным действиям!
Судя по спокойному настроению, шуткам и словам, происшедшее никого не удивило. Позже я узнал, что такие обстрелы судов здесь совсем не редкость.
- А чего он по нам стрелял? – я ставлю карабин рядом и становлюсь на руль.
- Не любят они нас. Это их тайга, их зверь, их земля. Да они еще при царе с казаками тут воевали. Вот и все объяснение.
- Ладно, а где старпом? – забеспокоился я, - времени - то уже, полчаса, как вахта наступила!
Пойду, погляжу, - говорит Володя. Минут десять его нет. Вместо Володи появился капитан.
- Серега, зайди к старпому в каюту, спроси, сможет он подняться или нет? –
я смотрю на Михалыча с удивлением. Капитан усмехается,
 - Сходи, сходи, тебе сподручнее, все - таки вахту вместе стоите.
Плохо понимаю, о чем это Михалыч, но спускаюсь вниз. Дверь к старпому не закрыта. Вхожу. По середине каюты, на полу, на огромном ковре лежит старпом, причем в одежде. Руки раскинуты, лежит на спине, рот открыт. Вонь перегара жуткая. Открываю окно и пытаюсь его растолкать. Это практически бесполезно. Он только мычит. Вдруг приходит в себя. Спрашивает время, говорит, что никуда не пойдет, и снова засыпает. Странно, но у меня какое-то чувство обмана. Думая про это, поднимаюсь наверх. Нет, не такой уж он пьяный, как хочет казаться. Непонятный человек, какой – то двойной, импульсивный, странный. Себе на уме.
 Вообще сезонные работы типа золотых приисков, навигации, артелей всяких, привлекают людей разных. Среди них много авантюристов, любителей наживы. Некоторые совсем «отвязанные» попадаются. Я постепенно освобождаюсь от романтического впечатления от Сибири. Как показали дальнейшие события, это действительно обманчивое впечатление.
- Ну что, похоже, мы с тобой будем вахту стоять? – говорит Михалыч.
- Похоже.
- Ладно.
Так мы и шли вверх. Шли очень медленно. Река петляет, левый берег обрывистый, покрыт сосновым лесом. Двум судам здесь не разойтись.
 Вот и Нелькан. Пришвартовались к маленькому причалу с насосами и цистернами. Кроме этих цистерн, здесь ничего нет. Весь поселок на другом берегу. Похоже, нас тут никто и не ждет, что очень странно! По рации связались с каким-то начальством. Разгрузить не могут, нет ключа, а человека, у которого ключ, тоже нет. Наутро история повторилась.
- Ребята, вы там головой подумайте! Мы за ночь уже разгрузились - бы и ушли! - говорит Михалыч в микрофон.
- Не знаем где ключ!
- Ну, так ломайте двери! Я остаться не могу и груженый уйти, тоже не могу! На мель сяду, вода падает! Повредится танкер, разольем бензин, на вашей совести будет!
- Мы люди маленькие, ответственность на себя не возьмем. Мало ли чего!
- А власти-то у вас, о чем думают? Вторые сутки пошли! Это же ваш бензин! До самой весны!
- Так у нас советской власти нету! – слышим мы по рации старую песню.
 - У вас не власти нету! Мозгов у вас нету!
После этого берег больше не отвечал.
После обеда, спустили моторку и Михалыч с Серегой переправились в поселок.
Чего уж там они делали, кого разыскали – не знаю, но, наконец, дело сдвинулось! Появился слесарь, срезали все засовы. Разобрались, что к чему, и начали выгрузку. Прошла ночь. Утром появился танкер 1014. Надо освобождать ему причал. Вижу Вадика на палубе. Как - то неуклюже они маневрируют. Мы отходим к противоположному берегу. Когда все успокоилось, и все пришвартовались, связываемся с Вадиком по рации. Оказывается дело плохо. Намотали они на винт трос, и шли на одной машине, отчего и опоздали. Завтра, когда разгрузятся и танкер подвсплывет, будут пытаться трос снять или срубить. «Старпома» памятного у них уже нет. Списали, не вынесли видать. Предложили сменять медвежатину на сохатину, но мужики наши отказались.
 У нас появилось время, поскольку уходить отсюда надо вместе, двумя танкерами, чтобы в случае чего, помогать друг другу. Будем ждать, а пока наши решили сходить в поселок. Мы с Мишей остались на борту.
Вернулись они часа через два и сразу подняли за собой сходни. Михалыч приказал вахту стоять в двойном составе и с оружием. Оказалось, коллеги попытались купить в местном магазине спиртное, но продавщица не продала, поскольку у нее распоряжение властей (!), водку продавать только артельщикам, которые строят склад. Значит, все же есть власть, распоряжается! Наши продавщицу уже почти уговорили, но тут появились эти самые артельщики и просто полезли в драку. Получив Серегиного кулака, сначала отступили и стушевались, а потом бросились за подмогой. Наши не стали дожидаться вооруженной толпы, и ушли на танкер, но артельщики эти пообещали ночью танкер сжечь. Вот так просто, по-сибирски, взять и сжечь. Странно у них тут все организовано, однако! Кто работать должен, тому и водку продают! По рации договорились с 1014 о поддержке, настроили прожектора так, чтобы никто не мог подойти незамеченным. И засели в рубке, оружие с собой.
 Стемнело. Через открытые окна слышим ругань около склада метрах в тридцати. Потом топот. Врубаем оба прожектора. Какой-то пьяный хмырь пытается спрятаться за угол. Толик ему кричит:
- Давай, давай! Иди сюда! – патронов на всю артель хватит!
Гасим прожектора, чтобы раньше времени их не перебили. Но больше нас не беспокоили, то ли перепились и забыли, то ли испугались.
 Позже выяснилось, что здесь очень неплохо работает телевизор, да еще «Белое солнце пустыни» сегодня в программе. Эх, жаль мы с Мишкой, на мостике сидеть остаемся! И тут пришел старпом, сказал, что присмотрит за берегом и палубой, и отпустил нас вниз, правда предупредил, что по первому свистку мы должны лететь на мостик. Но обошлось. Хотя, это как посмотреть…
 Утром я обнаружил, что мой вахтенный начальник таскает мешки из носового отсека на берег, он позвал меня помочь, а на берегу «терся» какой-то мужик невнятный.
 Оказывается, старпом умудрился продать всю картошку по очень выгодной, как он сказал, цене. Ну, значит, команда с наваром. Не зря тратились. Подтащил я последний мешок. Мужик рассчитался. Старпом взял деньги и ушел с ним куда-то на берег. И все…
Больше я старпома не видел! Никогда!
 После вахты, Толик с Серегой решили поиграть в бильярд, но не тут-то было! Шары куда-то делись. Решаю узнать, что происходит на 1014, но не могу найти бинокль! Вот это новости! Стали выяснять, мол, кто, когда, где и чего видел, и поняли…
Старпом – то тю-тю! Накануне он решил сойти на берег и взял у Михалыча расчет. Ну, мало ли, бывает. Капитан его рассчитал, а потом он и исчез. Но у этой истории было продолжение.
 Через некоторое время появился якутский мастер-косторез и потребовал начальника, а когда пришел Михалыч, то заявил, что наш человек с танкера задолжал ему большие деньги за шкурки бобровые, соболиные и другое. Часть меха он обменял на костяные шары и бинокль, немного заплатил. Сказал, что покупает все. Только деньги у него на танкере. Забрал. Обещал утром принести деньги, расплатиться, но не пришел.
 Все встало на свои места. Видимо, пока мы с Мишей по «доброте» старпома смотрели «Белое солнце пустыни», он же и свистнул шары и бинокль! Разъяренный косторез помчался на аэродром…
- Ладно. Не такое бывало, - говорит Михалыч, - продадим картошку, да и купим бинокль новый. Ничего.
- Михалыч! – тихо говорю я, сам, поражаясь своей догадке, - а картошки у нас теперь нет… Старпом ее, утром, продал какому – то мужику! Я думал, в общий котел… Думал, ты в курсе…
Молчим…
- Однако мне он деньги не приносил, и, похоже, даже не собирался! – вздохнул Михалыч.
А я еще помог мешок тащить…





 

Глава16.
Апофеоз.

Уже потом, в Ленинграде, я узнал о том, что именно Вадику довелось нырять под корму, в летящую и холодную воду Маи, чтобы освободить насадку и винт от троса. Но руками это сделать было не под силу, даже очень крепкому человеку. Трос оказался толстый, стальной и зажало его насмерть! Тогда они закачали в носовую часть танкера воду, создали наклон корпуса такой, что обнажились насадки и начали рубить, но все равно не вышло. Первый и последний раз в жизни Вадик видел, как электросваркой режут металл, стоя при этом, по грудь в воде! И вот – победа! С рассветом собрались выходить.
 Но в то утро меня никто не разбудил на вахту. То ли еще не переставили график в связи с отсутствием старпома, то ли вообще было не до меня, но проснулся я почти в полдень. Проснулся от стука в дверь. Открыл, стоит Серега. Танкер уже идет полным ходом и как-то необычно вибрирует, даже трясется.
- Чего колотишь? Окно же открыто, как всегда…
- Какое окно! Сейчас ни по палубе, ни по корме не пройдешь! Давай вставай, одевайся и за мной в рубку! Приказ Михалыча: всем наверх!
Я оделся, закрыл окно, Серега ждал и торопил. Наконец, вышли из каюты, и в этот момент страшный удар, и палуба ушла из-под ног! Цепляюсь за что-то. Сбоку распахнулась массивная железная дверь, ведущая на палубу, и на нее свалился огромный камень, за ним сосна!
- Не стоять внизу! Наверх давай, бегом! – крикнул Серега.
Влетели в рубку, там давно уже все! Восемь человек стоят в ряд, в узком и длинном помещении. Причем замечаю, что все стараются держаться подальше от стекол. На руле сам Михалыч. Скорость… Пожалуй, километров сорок в час! А может и больше! Мая поворачивает, вдоль берегов вода летит с пеной!
Что – то не так. Река выглядит необычно, да и вообще…, особенно если оглянуться! Долго соображал, наконец, дошло: река течет не ровно, а под уклон, и этот уклон заметен глазом! Мы скатываемся вниз, как с горки!
 В поворот не вписываемся, можно успеть только направить танкер, но вода сносит к берегу. Берег высокий, отвесный, песчаный. Наверху растут деревья. Со всей силы судно ударяется о берег, все хватаются, за что могут. Жуткий грохот! Сверху на рубку и на палубу падает сосна, за ней еще одна, камни, песок, какие – то кусты! Отлетаем от берега, сзади снова слышен грохот. Оглядываюсь. За нами несется с сильным креном 1014, его тоже бьет о берега. Вот самое страшное – это если удар придется об скалу! Не дай Бог!
 Впереди молотит буксир – колесник. С виду он такой, как в старых фильмах: труба, два колеса по бортам, только построен недавно специально для таких рек и машина не паровая, а мощный дизель. Слушаю рацию. Колесник говорит, что подходим. Не сразу я понял, куда подходим.
Капитан добавляет оборотов. И тут, как будто, кто нажал на тормоз! Танкер, со всего хода встает на месте. Все летят вперед, Михалыч падает на пульт управления. Где-то гремит мебель и посуда. Грохает дверь, слышен звон стекла! В радиорубке что-то валится. Снизу громкий и противный звук металла, ползущего по песку! Перекат. Мель. Но вдруг снова разгоняемся. Михалыч кричит в рацию:
- Давай, давай! Четырнадцатый! Проскочишь! Прямо за мной!
Но, четырнадцатый встал. Михалыч дал полный назад. Медленно, медленно приближаемся. Сбоку бодрячком проскакивает колесник и обходит 1014 сзади.
Команда, в которой вижу и Вадика, подает нам буксирный трос, закрепили, спотыкаясь о деревья и ветки, которыми покрыта корма. Замечаю, что в моей каюте разбито стекло.
 Начинаем рвать. Колесник толкает их в корму. Пять минут, десять. Пошел!
Теперь быстро скидываем швартов, колесник уже оказался впереди. Снова гонка. Удары, деревья, камни. На корму свалилась здоровенная ель и накрыла ее своими лапами. Капитан, не отрывая взгляда от реки, говорит:
- Всем стоять здесь! На палубу не соваться! – а и не хочется как-то…
На следующем перекате сели опять мы…
Если бы не этот юркий и мощный колесник, так и сидели бы.
Танкер Вадика отстал, он проходит перекаты минут через пятнадцать после нас.
Снова бьемся о берега, снова садимся на мель. Прошел уже, наверное, час, может больше. Ограждение по бортам смято и лежит на палубе. Перекладину на мачте оторвало, и она раскачивается, повиснув на куске троса.
 Вдруг в эфире резко повышается напряженность. Что-то стряслось. Колесник метнулся назад и исчез за поворотом. Кажется, 1014 сел, причем между камней!
- Четырнадцатый! Сейчас мы подойдем! – Михалыч собирается идти назад.
- Десять-семнадцать! Не подходи! Не подходи сюда! Вода ушла! Я сам сел! – А это кто? Это буксир что ли? Володя в сердцах плюнул.
Ну, если колесник сел, то это уже все! Глубина меньше метра.
- Семнадцатый! Давай, счастливо! Мотайте отсюда ребята, мы остаемся!
- Удачи вам, четырнадцатый!
Все замолчали.
Через полчаса поняли, что вышли на глубину. Слушаем переговоры оставшихся судов. Потом все стихает. Рация уже не берет отсюда! Спускаюсь вниз.
Везде полный погром! Битое стекло, ветки, деревья. Многие приходится пилить.
В мою каюту через окно влетела елка. Пушистая верхушка уперлась в дверь.
 - О! Серега! С новым годом! – шутят мужики. Разбилась лампочка.
Но потерь практически нет, все системы и механизмы работают. Убрали мы деревья, вставили стекла, подняли ограждение. Смыли песок и камни с палубы. Пол дня работы.

 В Ленинграде уже, Вадик рассказал мне эту жуткую эпопею, которая тогда только началась.
 После нашего ухода, вода продолжала падать, танкер «десять четырнадцать» докладывал обстановку, выходил на связь, у них было топливо, работал дизель-генератор, радиостанция. Потом река стала пересыхать и отверстие в борту, через которое дизель забирает воду для охлаждения, оголилось. Пришлось генератор остановить. Электроэнергия кончилась. Тогда они стали копать траншею и подводить воду из соседних луж, но скоро кончилось и это. Танкер окончательно обсох и его корпус, в любой момент, мог переломиться пополам. Без света, греясь у костра по ночам, два с лишним месяца люди жили охотой и рыбалкой. Ближайшее жилье было довольно далеко, и добраться до него можно было только на моторке!
 Но был момент, который Вадик вспоминает с улыбкой. Однажды вечером вернувшись с охоты в сумерках и подходя к своей каюте, он почувствовал жуткий запах. Если человек давно не мылся, это одно, а вот если никогда не мылся!
 Осторожно двигаясь по коридору, к открытой двери он зажимал нос. Каково же было его удивление, когда он обнаружил у себя в постели женщину. На белом белье она выглядела как негритянка. Одежды на ней не было. Она протянула к Вадику руки, и с каким – то непонятным воркованием произнесла:
- Нюча! Иди!
Вадик понял, что здесь ночевать он не будет
- Нюча! Иди! – звала ночная гостья.
Пришлось спать в другой каюте. Исчезла она также тихо, как пришла.
Позже выяснилось, что она побывала в нескольких каютах, и не везде ей отказали.
 Люди стали приспосабливаться к обстановке, из железной бочки сделали плиту, на которой стали готовить пищу. В отличие от нас, у них было много картошки, купленной еще в верховье Лены, а самое главное, у них было несколько мешков лука, который их и спас от цинги. Дело в том, что место, где сел танкер, было настолько красивым, что это трудно передать, но по берегам не росло никакой зелени, пригодной в пищу. Не росли там ягоды, не было у них и сухофруктов. Одним словом, витаминный дефицит!
 Сначала, все было не так уж и плохо. Бензин в наличии. Значит, с голоду не помрут. Команда даже ездила на танцы в ближайший поселок, кое-кто на этих танцах и по лицу умудрился схлопотать, традиционно... Ездили и в магазин за водкой, и дамы местные в гости приезжали, «с ночевкой». Приезжали мужики за бензином, подвозили продукты. Но вот потом, моторки не стало, а случилось это так.
 Послали Вадика за портвейном в поселок. Портвейна надо было купить мешок, нет-нет, не полиэтиленовый, а из-под сахара, пятидесятикилограммовый! Ну, вот так по-сибирски.. Столько портвейна надо было. Вадик, через пару часов, успешно добрался до поселка, преодолев течение, купил напиток, приволок на берег, погрузил в лодку и понесся вниз по течению назад. Вот уже и танкер родной виден, но в этот самый момент срезало шпонку и винт стал бесполезным, мотор пришлось заглушить, казанка стала неуправляемой! Со свистом пролетел Вадик мимо своего судна по течению. Он кричал, размахивал руками, но река уносила его все дальше. Так бы и унесло… Но! Команда ждала портвейн!
 Люди, ждущие портвейн, обычно тихие, чуткие и внимательные, слух у них обострен необычайно! Вот этим слухом они и учуяли мотор казанки, который сначала жужжал, а потом затих. Поднялись на палубу и услышали крики из-за острова.
Разве можно дать пропасть такому дикому количеству портвейна!
 Вадик, пролетая под склонившимся над водой деревом, умудрился схватиться за ветки, а ногами удержал лодку. Так он и висел, теряя силы. Команда, проявляя чудеса героизма, вплавь, по бурной реке умудрилась подцепить лодку на длинный конец, после чего, Вадик смог разжать руки. Его подтащили к борту и подняли вместе с портвейном. Радость людей трудно передать! Больше всего был рад сам Вадик, ведь если бы он отпустил руки, то никто не смог бы его найти в этой жуткой тайге. А если бы он отпустил ноги, то лодка с портвейном, унеслась бы, в сибирские дали, и команда, лишившись выпивки, которая уже была рядом, могла «среагировать неадекватно».
 Портвейн, кстати, оказался редкостной дрянью! Но умельцы, очень быстро, нашли выход. На камбузе был сахар и дрожжи.
 Самодельная плита, кастрюля, консервная банка, блюдце, тарелка, немного теста, холодная вода и терпение, - все это позволило получить такой самогон, от которого крышу сносило напрочь! Не то, что от портвейна.
 Позже начался подъем воды. Капитан танкера решил попробовать слезть с мели самостоятельно. Они раскачали судно. Силой своих машин сняли его с мели и пошли, правда кормой вперед. Я не знаю, какие обстоятельства вынудили их идти именно так, судить не могу, но результат получился плохой. Танкер ударился кормой о скалу и погнул насадку так, что винт заклинило намертво! Теперь ни о каком движении не могло быть и речи. Позже подошел теплоходик «Заря», который привез капитана-наставника, есть такая должность в пароходствах. Это очень опытные люди, бывшие капитанами десятки лет. Вот он и организовал буксировку аварийного танкера через Алдан и Лену на ремонтный завод, где и выправили согнутый корпус судна, а также вынули кусок скалы из насадки.
 Но это было уже спустя два с половиной месяца после самой аварии. Вот такая практика у Вадима вышла!

 В августе уже, двигаясь вниз по Лене, мы увидели танкер ТР-1014. Его тащил буксир. Корпус был схвачен стальными стяжками, приваренными лентами, под ним пропущен специальный пластырь.
А ведь первым, весной, на этот танкер должен был идти я, а не Вадик!
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 


Глава 17.
Новый старпом.

Появился он внезапно, когда уже и не ждал никто. Мы, пожалуй, даже привыкли обходиться без старпома, хотя капитану, наверное, было тяжеловато.
Выглядел новый старпом странно, точнее, никак не выглядел. Из людей с такой внешностью хорошо набирать разведчиков. Ничем не выделяются, не запоминаются. Но этого я, да и вся команда, запомнили. Первое, что меня несколько удивило, это то, что он был небрит. Ну ладно, может у человека бритва сломалась или другая причина есть… Но причины не было. Это была привычка, как потом выяснилось, не единственная.
 Первая же вахта выявила огромную проблему для меня. Тот, кто не стоял вахты, ежедневно по несколько часов, утром и вечером, тот может решить, что проблема яйца выеденного не стоит, а тот, кто пробовал, тот меня поймет.
 Дело в том, что с новым старпомом не о чем говорить! И это было очень тяжело. Вахта на самом деле состоит из постоянного общения, а вовсе не из команд «лево на борт», «право на борт»! Все, что необходимо делать и вахтенному начальнику и рулевому, все это делается на автомате, по привычке, а паузы между переговорами по рации, принятием решений, паузы эти заполняются анекдотами, историями из жизни, автобиографиями, размышлениями о прочитанных книгах, о фильмах, музыке. Старпом этого не понимал. Вообще!
 Звали его Вилен. Где и как он учился, что заканчивал, где работал? Ничего из этого я не знал, и не знаю. Зато, на его примере, я теперь точно знаю, как разгорается конфликт в замкнутом коллективе, именуемом команда. Если поискать совсем уж глубинные причины происшедшего, то конфликт, во многом уже, был предопределен появлением нового человека в команде, которая к этому времени уже сложилась и была стабильна. Все знали, кто чего стоит, прощали друг другу слабости, ценили умение. К тому же, с должностью старшего помощника капитана у всех ассоциировался бывший старпом, который исчез при очень неприятных обстоятельствах. В общем, Вилену и так было трудно войти в коллектив, да еще и характер и привычки его невыносимые, все это напоминало бомбу, с часовым механизмом, таймер которого установлен месяца на полтора времени, а потом она непременно, неотвратимо взорвется! Она и взорвалась. Хорошо, что без меня.
 То, что Вилен не только не бреется, но и не моется и не чистит зубы, стало ясно уже через неделю. Причем, естественно заметили это женщины, которые гораздо внимательнее к бытовым подробностям, чем мужчины. Но это еще не так страшно, и, в конце концов, дело личное, хотя и чревато, например дизентерией на танкере. Но были и другие привычки. Мне, например, было отчетливо ясно, что вахту стоять в трико – это неуважение не только к другим, но и к профессии. Но трико черного цвета, стало его рабочим костюмом надолго.
 Когда старпом подносил к глазам бинокль, то по каким – то почти физиологическим причинам, у него высовывался язык, но не просто так, а весь! Его кончик легко доставал до носа и лихо массировал последний. Длилось это все время, пока глаза смотрели в бинокль. Но это еще не все! Левой рукой он держал бинокль, а правая, опускалась на гениталии и интенсивно начинала их чесать. Вилен замирал. Теперь остается представить это в комплексе, да каждые двадцать минут, да в течение всей вахты, да в сочетании с небритостью и немытостью, и участь моя становится понятной и печальной.
 Члены команды, увидевшие это однажды, уже не заглядывали в рубку во время нашей вахты. Женщины меня жалели. А я… Я нашел, единственно возможный выход. Я отворачивался, делал вид, что не замечаю. Я научился молчать всю вахту, научился сдерживаться. Ребята говорили мне, что я кремень, что они выкинули бы его за борт сразу, что это счастье, что вахту с ним стою я, а не…
 Как бы то ни было, но конфликт в замкнутом коллективе тем и страшен, что неотвратим! А теперь вспомним, что в команде был Серега старший, человек прямой и бескомпромиссный, который естественно не мог сдерживаться как я. Характер другой.
 Прямые конфликты между ними стали явлением частым. Дошло до того, что Серега стал избегать старпома. Это на танкере! Старпом не сразу это понял. То он просовывался в окно Серегиной каюты, и, не обращая внимания на то, что тот спит, требовал закурить. То без спроса хватал Серегины книжки. То начинал чесаться прямо в кают-компании. Реакция народа на это дело была естественной и грубой. В общем, однажды Вилен пожаловался капитану и попросил принять меры, чтобы оградить его от агрессии со стороны всего коллектива.
- Только один Серега младший сдерживается, - сказал он капитану.
Да, уж…
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Глава 18.
Люди за бортом!

Шли мы вниз. Где-то, примерно в сутках хода ниже Ленска. Шли ночью, ориентируясь по берегам, которые подсвечивали прожекторами, направляя их чуть вперед по ходу. Еще был включен радиолокатор, антенна которого неутомимо и бодро крутилась на крыше рубки, позволяя четко видеть очертания берегов, встречные суда. Задача мне была поставлена Михалычем простая. Держаться середины реки, поскольку глубины здесь везде хорошие, а с нашей осадкой тем более бояться нечего. Почему Михалычем, а не старпомом? Да потому, что старпом вообще не принимал никаких решений, не командовал и не требовал. На морских судах ставят такое устройство – авторулевой, которое само способно вести судно по заданному курсу, само подправляет, само крутит штурвал. Видимо старпом рассматривал меня именно как «авторулевого». Мне иногда казалось, что если я сейчас дам право руля и выкину танкер на берег, то старпом, наверное, до последнего будет думать, что так и надо.
 Держаться середины реки было очень просто. Картинка на экране четкая, прожектора дополнительно подсвечивают кромки берегов. Чтобы экран локатора не отсвечивал в глаза рулевому, на него надет резиновый кожух с прорезью для глаз, по форме напоминающей маску для подводного плавания.
Я посматривал на берега, потом прижимался к локаторному кожуху, высматривая встречных, потом взгляд вперед, на всякий случай. Вперед смотреть было практически бессмысленно, потому, что темень такая, что все равно ничего не видно, разве что огонь бакена или створов, которых здесь практически и не было.
Но я все равно смотрел. Смотрел и старпом. Мы не могли увидеть то, чего нет. И не увидели.
 Не было ни удара, ни скрежета. Мелькнуло вдоль левого борта какое – то бесформенное пятно и в открытую форточку ворвался душераздирающий крик ужаса! Сразу же рукоятка в моей левой руке дернулась и встала на место.
- Слышал? Видел? – громко спрашиваю я старпома.
- Что видел? – смотрит на меня он.
- Сбили мы кого-то, крик был! Слышал?
- Какой крик, померещилось!
- Вилен! Давай звонок, «Человек за бортом»! – я теперь точно понял, что произошло.
- Да, ладно тебе, нормально все.
Это что он хочет сказать, что мы вот так и пойдем дальше? А если там за кормой в Лене болтаются люди? Их же можно еще спасти!
Тут уж я разозлился. Просто подошел к звонку и выдал этот сигнал.
Старпом начал материться, чего - то ворчать, насчет того, что я людей зря посреди ночи поднял. Я его не слушал, я помнил только крик.
 Вся команда была в рубке через пятнадцать секунд. На танкерах по тревоге встают быстро.
- Что случилось? – спрашивает капитан старпома.
- Да ничего не случилось, вон Серега говорит, что кто-то кричал. Показалось ему, наверное. Зря всех поднял.
- Это уж я буду решать. Зря или нет! – говорит капитан, - Ты, где был и что видел? Звонок кто давал?
Он отстраняет меня от руля и начинает разворачивать танкер
- Да здесь был, и ничего не слышал и не видел, - говорит старпом, - звонок Сергей давал самовольно! Я был против!
- Так, Серега! Расскажи коротко!
Я рассказываю.
- По локатору смотрел? – Михалыч нервничает, и знаком посылает Толика на нос к якорю.
- Конечно, смотрел, - говорю я.
- Часто?
- Да каждую минуту! Здесь, попробуй, не посмотри!
- Что видел на экране?
- Оба берега, а на реке чисто все было! Абсолютно! – сказал я, и сам удивился. Ведь действительно никаких отметок не было, и сейчас нет.
- Визуально, огни были?
- Нет.
- А не мог задремать, и приснилось, а? Или послышалось?
- Нет Михалыч, я тоже слышала, не спала. Был крик! С левого борта, - говорит Катерина.
Секунда, и Михалыч принимает решение.
- «Казанку» на воду! Два человека в жилетах, с фонарями и искать от берега до берега. Искать людей, вещи! В случае обнаружения, людей сразу на борт, сразу! Понятно? Нина включай радиостанцию!
- Не надо радиостанцию… - тихо говорит старпом. И тут я подумал, что он ведь все слышал, только не хочет признаться. Он же вахтенный начальник и ответственность вся на нем!
- Михалыч! Можно я пойду искать, - неожиданно для себя самого, говорю я.
- И я! – это Серега старший.
- Валяйте! Мы прожекторами подсветим.
Как только отошли от борта, нас сразу обняла ночь. Не видно вообще ничего. На танкере разворачивают прожекторы и начинают шарить по воде. Решаем ходить малым ходом, зигзагами. Ходим пять минут, десять. В свете аккумуляторного фонарика что-то мелькнуло, бросаемся туда. По воде плывет какая-то коробка, мыльница, шапка. Серега понимает, что дело - дрянь.
- Если они из лодки вывалились, то их под винты затянуло. Смотри Серега, мы тут такое найти можем… Ты как насчет крови и обмороков?
- Никак, - отвечаю я. А что я могу ответить? Я не знаю.
Продолжаем утюжить реку. Вдруг слабый, очень слабый оклик, почти выдох:
- Эй!
Шарим фонарями по воде. Видим мокрое гладкое днище перевернутой пластиковой моторки, на нем лежат двое людей. Смотрят на нас испуганно. Подошли. Помогли им залезть к нам. Один, совсем не вменяемый, пытается держать на веревке перевернутый катер.
- Не бросайте лодку! Лодку надо взять! – бормочет он срывающимся голосом.
- Так, погоди, лодка потом! Сколько вас было? – вцепился я в него.
- Лодку возьмем…
- Сколько вас было?
- Где? - Наконец он меня услышал!
- В лодке! Ты, он, а еще были люди?
- Трое нас.
- Где третий?
- Не знаю.
Через пару минут, второй вдруг подал голос.
- Да не ищите, он - все…
- Что все? – спрашивает Серега.
- Утонул, точно!
- Почем знаешь?
- У нас мотор сломался, мы его сняли и затащили под тент. Там сидели и перебирали, - от него сильно тянет спиртным.
- И что?
- А он вылез покурить, и сразу, как заорет: - «Самоходка!!!», и прыгнул за борт. И тут же удар. Под винты его затянуло.
- Сам видел? – спрашиваю я, но понимаю, что сказал глупость. В такой темноте, что он мог видеть?
- Нет слышал. Он заорал и сразу захлебнулся. А мы за лодку держались, потому и не ушли под воду, потом вылезли на нее.
- Отпусти лодку! Вокруг походим, посмотрим.
- Не отпущу.
- Дружище! Там друг твой, может, болтается, а ты за лодку уцепился!
- Нет, лодку с собой надо. Говорит он медленно, с трудом.
- Да заберем мы твою лодку!
- Серега, давай их на танкер, как Михалыч сказал, а потом вернемся, а? – говорю я, вдруг испугавшись, что люди в шоке и может произойти всякое.
Мужик не отпускает веревку. Серега достает охотничий нож и тихонько, за бортом, дает мне. Я быстро режу веревку ниже вцепившейся мертвой хваткой руки, а Серега дает газу. Летим к танкеру. Прожектор развернули на нас, тем лучше, легче будет найти место.
Высадили мужиков на палубу, а сами обратно. Минут сорок утюжили реку вокруг и ниже лодки. Ничего. Привязали лодку и буксируем ее к берегу. Поддается она плохо. Все, что было внутри, вывалилось в тент и намокло. Наш «Вихрь» с трудом тянет этот груз. Наконец берег. Пологий, песчаный. Вышли, осмотрелись и поняли, что надо их лодку переворачивать и вычерпывать воду. Взяли вдвоем за борт, подняли до груди и уронили. Со второй попытки перевернули. Похоже, я потянул спину. Тент разорван, внутри вещи, детали мотора, бутылки из-под водки, одежда, ружье, мешки, чемоданы, сапоги, консервы. Все это в воде.
Начинаем вычерпывать. Уходит на это, наверное, целый час.
Наконец взяли лодку на буксир и двинулись к танкеру. Сил у меня уже не осталось. На палубе стоят наши и два спасенных мужика, уже переодетые, они сразу начали копаться в поднятой лодке. Михалыч прогнал нас отдыхать и запретил видеться со спасенными и общаться с ними. Чувствую, что я весь мокрый, до нитки.
 Нина связалась по радиостанции с начальством. Приказано идти обратно в Ленск и явиться в милицию: капитану, вахтенному начальнику и рулевому, а также тем, кто доставал людей из воды.
 Заснуть не смог. Все время думал про рукоятку рулевую, которая так дернулась в моей руке, а в ушах этот крик… Понял, что в это время в насадку попал человек. Жуткая какая смерть! Какой тут сон.
 По приходу в Ленск явились в милицию. Нас развели по разным кабинетам, дали бумагу. Каждый написал, что знает. Сдали показания начальнику. Он прочитал, и сказал, что можно идти на судно, но выход из Ленска запретил. В город тоже выходить нельзя. Возвращаемся. Навстречу, в милицию идут два мужика, которых мы вытащили и с ними еще один, незнакомый.
- Доброе утро! Как самочувствие? – спрашивает Михалыч.
Они смотрят на нас с открытой злобой и молча проходят мимо.
- Могли бы и спасибо сказать, вытащили, согрели, одели, накормили все - таки, - замечает Серега, когда мы разминулись.
- Они нас считают виноватыми в том, что случилось, - говорю я.
- Не только в этом. Они Сережа, думают, что вы с Серегой их еще и обокрали.
- Как обокрали? – я даже остановился.
- Ну, так, они всю ночь твердили, что пропали деньги, ружья, канистры с бензином, рвались вас искать.
Такого поворота я совсем не ожидал, Серега тоже. Веселенькое дельце. Вот уж бензина нам точно не хватало…
 Сидим на танкере. Уже пол дня. Спина у меня болит. Наконец появился офицер милиции, поднялся на борт. Поговорил с капитаном и ушел.
Мы подняли якорь, и пошли вниз. Спросил Михалыча, как там, что сказали?
И узнал жуткую историю.
 Собрались мужики втроем на свадьбу за двести километров. Снарядили лодку-катер, типа «Ока», взяли подарки, продукты, одежду, бензин, водку и пошли. Лодка была с тентом, который ее накрывал от лобового стекла до самой кормы. Шли весело, выпивали.
Потом мотор заглох. Сняли, затащили под тент, стали ремонтировать. Никаких огней на лодке не было! Никто снаружи не оставался, потому нас и не увидели и не услышали. Потом, один из них вылез из-под тента, покурить, и случилось все так, как мы с Серегой уже слышали. И все это они в протоколе и сообщили. Показания совпали, картина ясная.
 В милиции констатировали несчастный случай. И вообще, не должны они были идти в ночное время! Виноваты, к сожалению, во всем сами. Если уж пошли, то надо было к берегу причаливать для ремонта, или жечь огонь, или выставить человека для наблюдения. Если бы хоть одно из этих дел было сделано, трагедии не случилось бы!
 - Михалыч! Ну, а локатор, почему локатор-то не показал ничего! Никакой отметки! – задаю я вопрос, который мучает меня все это время.
- А потому, что, во-первых, он установлен на высоте двенадцать метров над водой, и имеет огромную мертвую зону, а во-вторых, лодка, накрытая покатым тентом, с высотой борта всего двадцать сантиметров, не отражает сигнал обратно, она для локатора невидимка!
Только через неделю я стал спать нормально. А старпому влетело здорово.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Глава 19.
В Алексеевск на перекладных.

Мы уже подходили к Олекминску. Навстречу двигался танкер ТР-1011, на котором был Марик. Вдруг попросили к рации меня.
- На связи.
- Серега! Радиограмма из института была, и приказ по пароходству. Всех студентов ЛИВТа отпустить, а нам прибыть в институт до пятнадцатого октября!
- Понял.
Михалыч матюгнулся. Дело в том, что нас еще в институте предупредили, что капитаны судов будут скрывать наличие этой радиограммы, потому как навигация еще не кончилась, а студентов придется отпускать. Бывали совсем удивительные случаи. Ребят задерживали до глубокой осени и использовали на зачистке танков.
Понять их можно, на зачистке, чем больше рук, тем лучше. Но ведь и сессию нам никто не отменял!
Поэтому нам сказали, что в любом случае радиограмма будет примерно пятого октября. Теперь я о ней узнал прямо при капитане.
- Хорошие у тебя друзья! – Михалыч уже улыбается.
Решаем, что вечером он мне даст расчет, а там я буду искать оказию, потому, что неизвестно куда направят танкер дальше, вверх или вниз. Мне надо вверх в Алексеевск.
Стоим в Олекминске, вечер. К борту подходит «бочкарик», со спиртом, а капитаном там закадычный друг Михалыча. Миша, сказал, что на завтра назначен банкет, но наши уже сейчас туда потянулись. Добром это не кончиться. Эти «бочкарики» со спиртом, как летучие голландцы, увидел – беда! Наши уже побывали в Олекминске. Возил их Миша и, по моей просьбе, он посмотрел расписание «Зари». Расчет я получил. Теперь думаю, что будет, если нас завернут вниз?
- Смотри Серега сам, - говорит Миша, - пить будут крепко. Думаю, старпому достанется по пьянке. Да сам знаешь! Ты уже с деньгами, «Заря» в четыре утра. Если решишь, то я тебя в три ночи разбужу и отвезу.
 Вот человек этот Мишка! Свой! Я сразу понял, еще весной. Настоящий друг. Да и вообще, бывают же такие люди, спокойные, надежные, с чувством юмора. Все понимающие.
 Вышел на палубу. Команда вся, так и сидит на «бочкарике». Ну не идти же туда в самый разгар застолья. Что я скажу? Вот, мол, пришел попрощаться, так тут же и за стол посадят, «на посошок», «на ход ноги», «за речной флот». Нет, так я точно никуда не уеду!
 Думал я недолго. Утром, по холоду, спускаем «казанку» и на пристань. Миша предупреждает, чтобы я не вздумал за билет платить. Студенческий надо показать и объяснить, что я здесь на практике, следую в порт приписки, в отдел кадров. Я и забыл, о том, что речникам бесплатный проезд. Уже на борту понял, что студенческий билет остался в Ленинграде. Вот это сюрприз! Ну ладно.
 Накануне я слышал по рации, что Алексеевский сухогруз идет вверх. Вот бы догнать! Подошел к рубке, поздоровался и попросил сообщить мне если догоним теплоход СТ – 828, объяснил, что мне надо в Алексеевск.
 «Заря» шла в Ленск шестнадцать часов! С остановками, посадками и высадками пассажиров с рюкзаками, тюками. Кассир ко мне не подходила, поняв, что я свой, флотский.
 Если бы я знал, что путешествие будет таким долгим! У меня с собой не было даже печенья. Вышел я в Ленске, весь какой-то помятый, голодный и кривой от долгого сидения. Пошел в диспетчерскую порта. Оказалось, я догнал восемьсот двадцать восьмую, вон она на реке стоит. Диспетчер сказал, что договорится, чтобы взяли пассажира, но сейчас лучше идти в комнату отдыха и переночевать, а утром выйти на берег и ждать лодку.
 В комнате отдыха я один. Лег на кожаный диван и с наслаждением вытянул ноги. Через час появилась команда «Зари», которая меня и привезла. Они начали ужин. Елки зеленые! Как я хочу есть! Может толкнут, мол не хотите ли с нами перекусить? Я с первого раза не откажусь! Видят ведь, что не сплю. А на столе у них и колбаса, и курица, и сало, и картошечка. А как они чавкают! Наливают водочку, выпивают и крякают. Закусывают. Чем - то копченым потянуло. Это уже пытки. Хорошо, что не захлебнулся слюной!
…Не позвали.
 На сухогрузе я до Алексеевска шел долго. Скорость у него неважнецкая, но самое забавное, что однажды ночью, нас обогнал мой родной танкер. Я этого не знал и счастливо спал. В Алексеевске уже выпал снег. Каково же было мое удивление, когда я первым делом увидел в иллюминатор танкер ТР-1017! А когда сошел на берег, то прямо у цеха технической эксплуатации флота стояли: Михалыч, Вилен и Серега! У Вилена забинтована голова, у Михалыча рука, у Сереги под курткой тоже бинты.
Поздоровался. Извинился, что, не попрощавшись, покинул их ночью.
- Чего стряслось? – не удержался я от вопроса.
- Да вот, танцевали мы и упали – говорит Серега.
- Втроем?
- Ага, - ухмыляется Михалыч, - такой балет, однако!
- Хорошо Серега, что ты уехал, а то, как знать, может, и тебе досталось бы!
- Ладно, давай, счастливо! – они даже улыбнулись.
Пожимаю забинтованные руки. Лицо Вилена ничего не выражает. Рука его опускается и тянется к известному месту.
- Жить будет! – думаю я про себя, но смотреть на это, уже нет сил.
 По дороге встречаю Толика. Оказывается, все было ровно так, как думал Миша.
Нажрались спиртом до помутнения разума. Сказалась усталость к концу навигации. Кто-то что-то сказал. Старпом полез в драку на Серегу, который был вообще ни при чем. Просто сорвало нервы на привычную мишень. Серега старший ему всегда правду в глаза говорил, говорил, как есть. Не нравилось. В ответ, Серега ему заехал по башке, старпом достал нож. Серега тоже. Михалыч полез разнимать. Результат я видел только что. Они даже вспомнить не могли, кто кого порезал и за что. Толик всех и скрутил при помощи Володи. Где был Миша, никто до сих пор не знает. Досада за мою долгую и ненужную дорогу на перекладных сменяется чувством глубокого удовлетворения, оттого, что шансы вернуться домой здоровым возрастают. Спасибо Мише.
 
 
 
 
 
 
 
 


Глава 20.
Домой.

 Как приятно получить полный расчет! Почти две тысячи рублей! Сумасшедшие деньги! Но главное, быстро от них избавиться. Сберкасса рядом с управлением.
Оставил деньги на дорогу, остальное положил на аккредитив. Теперь спокойнее.
Как ехать? Точнее, с кем? В институте предупреждали, что возвращаться надо обязательно не в одиночку. Обычно, главные неприятности случались по дороге домой. Пошел в общежитие и обнаружил там Марика, и еще, Толика из параллельной группы. Ну, вот и комплект для путешествия. Узнали, когда «Заря» и решили не тянуть, а сразу и ехать. Жаль, Мишку не повидал.
 В Киренск мы попали к ночи. Гостиница. Мест нет. На улице холодно, снег. Уговорили хозяйку разрешить нам завалиться на полу в коридоре у батареи. Легли на рюкзаках и чемоданах. Ночью потянуло в туалет. А его нет! Так сказала дежурная.
- А как же постояльцы?
- А никак! – дама эта крайне неприветлива, - вон идите в ту дверь, там разберетесь!
В гостинице ремонт. Открыл дверь из коридора, за ней еще одна. Открываю и чуть не падаю с порога в огромную яму! За второй дверью порог обрывается. Это и есть туалет. Таким образом, чтобы справить нужду, нужно закрыть дверь внутреннюю, взяться за ее ручку и вывесив задницу над пропастью облегчиться. И все это в лучах яркого прожектора, висящего сбоку на стене. Цирк!
 К утру решили переодеться, поскольку еще подморозило.
Надо сказать, что за время навигации мы накупили в разных местах всякой экзотики. Кожаные куртки с воротниками из искусственного каракуля, черные, одинаковые, у меня и Марика. Я еще напялил ботинки из коровьего меха, пушистые рыже-белые, очень теплые. Так мы и пошли на аэродром. Думали лететь в Иркутск, а оттуда прямо в Ленинград. Ничего не вышло. У кассы аншлаг! Желающих за Урал тьма! Народ пытается добраться до дома окружными путями. В результате долгих размышлений, расчетов, разговоров с пилотами решили лететь в Братск, оттуда в Москву, а там уже поездом домой.
 ЯК-42 – великолепная машина! Один взлет чего стоит. Запустив двигатели, он стоит на полосе. Двигатели ревут громче. Самолет покачивается, но его держат тормоза. Рев нарастает и переходит в свист. Пилот отпускает тормоза и самолет срывается с места так, что вжимает в сиденья. Очень короткий разбег и мы в воздухе. Летим быстро. Вот и Братск. Купили билеты на Москву, а до рейса несколько часов. Решили съездить в город. Ничего толком не увидели, поскольку стемнело. Вернулись в аэропорт, и вот тут, при посадке я допустил жуткую оплошность. Я привязал фотоаппарат «Смена 8М» к ручке чемодана. Наверное, я расслабился за время навигации. Ведь на танкере никто, уходя на вахту, не закрывал каюты. Мы не боялись оставлять вещи и в общежитии. Вот я и сплоховал. Было у меня отснято несколько пленок, одна из которых была цветная, и вот именно она оставалась в камере, привязанной к чемодану.
 Я не знаю, украли ее еще в Братске, или в Свердловске, или уже в Москве, но ее украли. Украл человек глупый и жадный. Стоила такая камера тогда пятнадцать рублей и была простой как правда! Но самое страшное, что он украл уникальные кадры, которые были на пленке. Он украл память.
 В Москве мы решили посмотреть Красную площадь. Вечерело. На площади никого. Решили пойти к мавзолею. Уже потом мы смеялись в поезде, представив себе эту картину со стороны милиции, охранявшей площадь. В сумерках, по направлению к мавзолею двигались трое. В середине, высокий без шапки, с длинными, до плеч волосами Толик, на носу очки-велосипеды. Если вы видели фото Джона Леннона, то это точно такие очки. Да и вообще, Толик был на него очень похож, вот только лицо круглее. На нем была надета драная и прожженная офицерская шинель, без ремня и погон, очень длинная. На ногах унты. Руки в карманах. По бокам топали мы с Мариком, в кожаных куртках черного цвета. Все голодные, волосатые и небритые, с сигаретами в зубах. К мавзолею…
 Пройти мы успели метров тридцать, прежде чем нас окружила милиция. Началась проверка документов. Нас отпустили, но с площади прогнали. Чувство осталось неприятное. А что, красноармейцы в семнадцатом, лучше одеты были?!
***
 Но вот и вокзал. Взяли льготные билеты и к вагону. До отправки пять минут. И тут проводница решила проверить наличие студенческих документов. Я схватился за голову. Билета нет, он остался дома, вспомнил я и историю с «Зарей» в Олекминске. Попытались уговорить ее, но это все равно, что разговаривать с паровозом. Наконец сообразил, что поезд сейчас уйдет. Отдал вещи Марику, если что, потом заберу в Ленинграде. А сам начал сдавать на разряд по бегу до кассы. Растолкал там всех в очереди, сунул в окно билет и деньги.
 - Доплата до полного! – задыхаясь, сказал кассирше. Получил билет, и, не дожидаясь сдачи, понесся обратно. Влетел в вагон. И поезд тронулся. Что забавно, проводница все равно была не довольна! Интересно чем?
 На Московском вокзале в Ленинграде нет отбоя от таксистов и проституток. Видя нашу одежду, они безошибочно определяют в нас людей с севера или дальнего востока. Они чуют, что мы возвращаемся с деньгами, и просто хватают за руки, за чемоданы. Предлагают рестораны, гостиницы, экскурсии по городу. Но мы уже сталкивались с этим в Москве, в аэропорту, и поэтому просто посылаем их. Сами они точно не отстанут.
 Я вышел на Лиговку, прошел полкилометра в сторону Обводного, и с легкостью поймал такси по цене в два раза дешевле, чем на вокзале. Правда, всю дорогу таксист пытался выторговать у меня лошадиный коврик, который я вез бабушке в подарок. Он был уверен, что это олень, и очень хотел его купить.
 Дома встреча, радость! Все сияют. Мама приготовила обед. На первое - суп. Мамин вкуснейший суп! Беру ложку в рот, жую мясо, морщусь и непонимающе смотрю на маму.
- Что с мясом? Оно какое-то не настоящее.
- Сыночка, да свеженькое мясцо, купила сегодня. Самый хороший кусок. Неужели обманули? – мама расстроилась.
И тут до меня дошло! Это же говядина! А я, почти полгода, питался сохатиной! После того мяса, наш первый сорт еще долго вызывал у меня недоумение. Потом снова привык.
 Мама долго не могла поверить в сберкассе, что держит в руках свою годовую зарплату.
 На этом практика собственно и закончилась, но след, который во мне оставила Сибирь, очень глубок. Вернулся я оттуда другим человеком и не жалею, ведь теперь я научился разбираться в людях, исчезли последние остатки юношеского максимализма, наивности, поменялись взгляды на многое в этой жизни, стала понятна цена копеечки.
Такая вот, братцы, практика… Ну, вы - то теперь знаете…



Глава 21.
А это не глава, а заключение.

Спустя двадцать четыре года, я нашел две старых негативных пленки. С трудом удалось их оцифровать и напечатать. Выложил я фотографии на сайт в интернете, и через полгода получил письмо из управления Ленского Объединенного Речного Пароходства, в котором они просили разрешение на публикацию нескольких моих кадров уже на своем сайте. Я послал им девять наиболее удачных. А в ответ, мне прислали бандеролью шикарный цветной альбом с фотографиями Лены. Посвящен был альбом юбилею пароходства. Там были и «Столбы» и «Щеки» и флот. Многое из того, что пропало на той пленке вместе с фотоаппаратом, вернулось ко мне. Бывает же!

И, ещё. Честно говоря, в 2006 году, когда я писал эту повесть,я думал, что судов этого проекта уже не осталось. Практика - то была в 1981 году! Коррозия и тяжелая эксплуатация, должны были превратить их в металлолом. Напомню, танкер почти мой ровесник, а мне 55 лет. Но каково же было моё изумление, когда я увидел фотографию в интернете 2011 года, на которой мой родной ТР-1017 рассекает Ленские воды и вполне прилично выглядит! Это фото и приведено перед текстом повести.

*
·Клотик – деревянный кружок на верхушке мачты.
·Иллюминатор - круглое или прямоугольное световое окно с крышкой, со специальной резиновой уплотняющей прокладкой, герметично закрывающееся специальными барашками с резьбой.
·Бак - носовая часть палубы судна, часто поднятая над основной палубой.
·Ют - кормовая часть палубы судна.
·Полуют - кормовая часть палубы судна, но ближе с середине (миделю), может быть приподнята над основной палубой.
·Огон – плетеная петля на конце швартовного каната или троса.
·Кнехт – чугунная тумба, приваренная к палубе для крепления швартовных канатов.
·Мусинги – специальные узлы, на канате, с помощью которых лазают на борт и на мачты. Расположены они через равные расстояния. На эти узлы опираются руками и ногами, чтобы не скользить. Раньше применялись, в основном, на парусниках. Сейчас используются на подводном флоте, в аварийной ситуации.
·Форпик – помещение в носовой части судна, где обычно хранят канаты, инвентарь, «дельные» вещи.
·Брашпиль – электромеханическое устройство для подъема якоря, с горизонтальными барабанами (турачками). Находится на носу судна. Такое же устройство на корме называется «шпиль», обычно барабан один и вертикальный.
·ДАУ – дистанционное автоматическое управление двигателями.
·ДУ - дистанционное управление, нельзя с мостика запустить двигатели.
·Коффердам – отсек, пустое пространство, между грузовыми танками и машинным отделением. По всем правилам он должен быть пустым.
·Гальюн – туалет на судне.
·Подволок – потолок.
·Сходня – специально сколоченные доски с поперечинами. Наподобие трапа, только без ограждений. Соединяли борт танкера с берегом в необорудованных местах.
·Створы – знаки судоходной обстановки. Устанавливаются на берегу. Два таких знака, расположенных один за другим, определяют линию, которая совпадает с осью судового хода. Если рулевой видит, что знаки совместились, и нос судна смотрит на них, то это означает, что судно идет строго по судовому ходу.