И на нашей улице случился праздник: Рамалла, вслед за Иерихоном и Газой был передан, наконец-то, в палестинское правление. Встречать вновь прибывшую власть высыпал весь город. Гудящая и бущующая толпа заполнила центральные улицы Рамалла. Люди стояли на крышах домов, на каменных заборах; кое-кто даже взобрался на фонарные столбы. По дороге, окруженной возбужденными рамалловцами и любопытными гостями из района и даже из других областей, непрерывным потоком ехали машины, набитые военными и штатскими. Машины сигналили, вновь прибывшие махали руками и кричали, некоторые стреляли на радостях в воздух. В одной из передних открытых машин колонны с пальцами, сложенными в знак победы латинской буквой «V», стоял сам Ясир Арафат – небольшого роста пожилой в военном кителе и с палестинским платком на голове. Он улыбался. А толпа вокруг ликовала, скандируя хором:
«Душой и кровию своей
Мы за тебя, абу-Аммар!»
- Его сына Аммаром зовут? – спросила я Султана, когда нам удалось, наконец-то, выбраться на одну из боковых улиц.
- Нет, у него вообще нет детей. Абу-Аммар – это такая партийная кличка.
- Псевдоним, - поправила я машинально, размышляя о другом. – Как думаешь, что теперь в Рамалла будет?
- Поживем-увидим.
- Может, работа тут для тебя появится?
- Все может быть. – В голосе абу-Максима звучала надежда.
До сих пор работа у него шла, что называется, с переменным успехом: то есть она, то нету. То пропадают в Израиле допоздна, чтобы успеть закончить объект к сроку, то сидят по нескольку дней подряд дома. Такая нестабильность напрягала, но что было делать? Назвался строителем... Ведь что-либо найти по основной своей специальности – переводческой –Султан уже отчаялся.
В один из таких вот вынужденных выходных муж заявился ко мне на работу с газетой в руке и еще с порога выпалил:
- Лялька, смотри, что я тут нашел: «Требуется учитель немецкого языка... в частную школу»! – и он поднял на меня горящие энтузиазмом глаза. – Ну, что скажешь, жена? Пробуем?
- Да ты что! Я? – я вдруг разволновалась. – Да надо мной дети смеяться будут! Тоже мне – учительница, которая не знает языка!
- Только не преувеличивай, ты уже неплохо болтаешь, - уверенно закивал он головой. - И кто вообще тебе сказал, что ты должна его знать? Ты же не арабский идешь преподавать, а – наоборот – немецкий. Его-то ты знаешь!
- Ничего не наоборот! – воскликнула я в отчаянии. - Немецкий я уже тоже плохо знаю... Забыла я его тут.
Противный Султан улыбался, с поддельным сочувствием кивая головой, а я все больше расстраивалась.
Когда-то я действительно неплохо знала язык. Но это было, опять же, когда-то. С некоторых пор я с ужасом стала замечать, что совершенно немецкий забыла. Попробовала однажды, сидя на работе, перевести для себя с русского на немецкий какой-то простой текст – а не получилось. На ум автоматически приходило все, что угодно: арабские слова, английские, даже украинские, и на самые примитивные предложения уходила совершенно непростительная уйма времени. Теперь-то я уже знаю, что это – нормальное явление: когда начинаешь учить новый язык, предыдущий временно оседает на дно памяти, давая шанс прижиться следующему. Но тогда я из-за этого тайно, но очень сильно переживала. А тут еще Султан со своими объявлениями и ухмылками!
- Так, давай подумаем и потом дома обсудим, - шутливо закрыла я тему, не давая возможности абу-Абдалла вмешаться с вопросами и советами.
А подлое воображение уже рисовало тем временем заманчивую картину: школа, дети, сидящие с раскрытыми ртами и на лету все схватывающие, хорошая зарплата и уважаемая всеми работа. И – никаких тебе грязных пепельниц!..
Что ни говори, обидно!
В общем, я как могла постаралась выбросить это объявление из головы. Но не удалось – не дали.
Часа через два после ухода мужа в дверном проеме показалась Женька:
- Господи, чем дольше здесь живу, тем больше удивляюсь – что за странный народ! – стоя в дверном проеме, по-русски возмущалась она. - Дипломаты все поголовно, блин. Вот мы, русские, прямые: что в сердце, то на языке. Ну, на лице, по крайней мере. А тут - глухо! Взять и высказать все в лицо здесь считается плохим тоном...
- Не замечала, - я забеспокоилась. - Жень, тебя кто-нибудь обидел?
- Обидел? Меня? Пусть только попробуют! Нет, это я сейчас на улице золовку свою дорогую встретила: я с Линкой и она с подругой какой-то. Она меня на дух не переносит, это у нас давно и взаимно. А при людях сейчас встретились – чуть ли не целоваться лезла... Ладно, проехали. Слушай, я тут в газете одно объявление нашла, по-моему, тебе как раз подходит... – Она вытащила из сумочки точно такую же газету, какой здесь недавно размахивал Султан. – В школе хочешь работать? В частной, учителем немецкого.
- Жень, я уже знаю, мне муж говорил. Только какой с меня...
- Дурная ты, cултанша! – сразу же перебила она. – Ну скажи мне, чем ты хуже других? Да если бы меня муж отпустил работать, я бы не раздумывала. В общем, не тяни – завтра же делай все бумажки и иди, поняла? Желающих наверняка хватает. А я полетела – мне еще на рынок нужно сходить, пока Вовик в садике. Газету почитать хочешь? Русскую, из Иерусалима привезли. Оставь себе, я потом заберу. Или сама мне принесешь.
Она достала из сумки и положила на мой стол увесистый сверток, и, помахав нам с абу-Абдалла на прощание рукой, покатила коляску прочь. «Вести», - с неожиданным восторгом прочитала я про себя. Это была толстенная израильская газета на русском языке с кучей приложений, с юмором, объявлениями, политикой и публицистикой «в одном наборе». А я все эти месяцы перечитывала единственную книжку Стругацких, взятую из дому для чтения в самолете, и свято хранила мятые газеты, в которые были завернуты привезенные с Украины хрупкие вещи!
- Хорошая девушка твоя подруга, - услышала я за спиной голос шефа. – Жалко только, что замужем.
- Жалко, - согласилась я, прекрасно понимая, что мы с ним думаем о разных вещах, и мое «жалко» отличается от его.
С Женей за это время мы сильно сблизились. Часто встречались после моей работы, вместе гуляли по городу, сидели у нее в маленькой, но опрятной квартирке; иногда она с детьми приходила к нам. Попытка же дружить «семьями» провалилась в самом начале: ее муж, инженер-компьютерщик, был человеком занятым, и семья его практически не видела. Днем он работал в одной известной частной фирме, а вечером подрабатывал, ремонтируя компьютеры на дому. В остальное время Ибрагим делал еще какие-то чертежи, что не имело к его специальности никакого отношения, но тоже приносило неплохой доход.
Странно, но жили они довольно скромно: львиную долю всех доходов съедала «большая мечта» Ибрагима.
Женькин муж был выходцем из лагеря беженцев Аль-Амари, где одно- и двухэтажные цементовые домики так тесно лепились друг к другу, что между некоторыми из них просто невозможно было протиснуться, а по многим улицам нужно было ходить боком. После учебы в Алма-Ате Ибрагима «переклинило»: он задался целью купить где-нибудь за городом небольшой кусочек земли и построить на нем свой собственный дом. В жертву этой мечте приносилось все. И счастливой семейной жизни не получалось.
Вообще-то подруга не любила такие разговоры, но однажды ее прорвало:
- Любая покупка в дом – с боем: «Нам этого не нужно!» Ленка, ты не представляешь, сколько нервов мне все это стоит! Каждую мелочь, даже для ребенка, приходится отвоевывать. «Не пойму, зачем тебе коляска? Соседка вон детей на руках носит», - прикол, да? Кстати, у нас до сих пор не прекращаются ссоры из-за моей поездки домой. И знает ведь, что отец болен. Билеты уже давно заказаны, время вылета приближается, а я их все никак не выкуплю. Мои родители по Вовику скучают, а Линку вообще в глаза не видели; я сама четыре года сижу тут, как приклеенная. А он мне твердит: «Ну хабибти*, потерпи до следующего года, а? /*любимая – арабск./ Ты же знаешь, что нет денег.» Так я прекрасно знаю, что и на следующий год будет та же песня! Как помешался, честное слово. Можно экономить, но жить-то тоже нужно! Удивляюсь, как он еще квартиру снять согласился... Задолбала меня уже такая жизнь: ни мужа не вижу, ни денег нет! Так чего ж мне тут сидеть, спрашивается? Ради кого? Ну скажи, нужна ему жена?!
- Жень, - удивилась я, - ты ведь его знала, зачем же ехала?
- Ленка, так он же таким не был! Когда женились, на руках меня носил, цветы дарил и шоколад покупал. Транжирством, конечно, не страдал, так оно и понятно – студент. Я вообще таких не люблю, кто денежками родительскими швыряется. Заработай сам, потом и живи роскошно!.. В общем, нормальный был парень. А теперь что? Как будто подменили! Иногда думаю: заберу детей и уеду нафиг!
- Ты серьезно?
- Ой Лен, устала я. Родных четыре года не видела. Работать не пускает, сижу тут одна – что за жизнь?.. А с другой стороны – детей жалко без отца оставлять, какой-никакой, а родной папа все-таки. Малые его обожают. Да и неплохой он, в принципе, мужик: работящий, непьющий. Может, образумится, наконец, да бросит свои мечтания. Ведь все равно не сможет купить, вот что обидно!..
Я ее понимала и жалела. Целых четыре года не видеть семью - это очень тяжело. Саму постоянно тянуло домой, и редкие звонки родителям меня только расстраивали. После короткого разговора, в течение которого я жадно вслушивалась в каждое слово, каждую интонацию родного голоса, мне ужасно хотелось к ним – хоть на недельку, хоть на пару часов...
Не знаю, была ли в этом тесная духовная связь с родным домом, о котором я очень часто думала или еще что – но в тот вечер меня вдруг как в сердце что-то укололо, так сдавило, хоть вой! Терзаемая неясным страхом, я еле дождалась возвращения мужа.
- Султан, пойдем на переговорный, мне нужно позвонить, - уже готовая и одетая встретила я его прямо в прихожей.
- Так что ты решила насчет школы? – не замечая моего нарастающего волнения, на ходу спрашивал он.
- Не переодевайся, мы уходим , - преградила я ему дорогу в квартиру.
- Лен, ты чего? – удивился муж. – Мы же только неделю назад...
Но я не дала договорить:
- Слушай, мне правда очень нужно позвонить! Ну, не будь ибрагимом, - (это имя в разговорах с Султаном я употребляла как нарицательное) - пойдем, ладно? У меня какое-то плохое предчувствие...
Султан внимательно посмотрел на меня.
- Ну ладно, идем.
Трубку взял Славик. Я и обрадовалась и удивилась одновременно: только на днях пришло письмо, где мама писала, что мой старший брат, год назад уехавший в Москву на заработки, собирается приехать погостить только в конце лета. Зная, что долгие разговоры нам не по карману, он почти сразу же передал трубку маме. Ее голос звучал устало. «Все нормально, Леночка, все хорошо.» А во мне нарастала неясная тревога.
- Мам, а как здоровье бабушки Кати? – спросила я о своей уже четырнадцать лет парализованной бабушке. – Выходить во двор еще не начала?
- Все о нас я тебе написала. Лучше расскажи – как там вы? Работаешь?
- Угу, все нормально. Мам, так что там бабушка?
- Леночка, только недавно отец сходил на почту, отправил вам письмо. Не звони так часто, не трать деньги – это же безумно дорого. Максимушка здоров?
- Все у нас в порядке...
- Это хорошо. Как работа у Султана?
Голос ее звучал глухо, сдавленно, и меня все больше и больше охватывало беспокойство. Что-то она недоговоривала! Я боялась спросить еще раз и снова не услышать ответа. Или наоборот, услышать.
Всю дорогу назад я прорыдала навзрыд. Прохожие сочувственно на нас оглядывались, удивленный Султан успокаивал меня, как мог. Он не верил, что плачу я из-за какого-то дурного предчувствия.
- Мама тебе что-нибудь сказала? Нет? Ляль, ну прекрати, прошу тебя. Если бы у них что-то случилось, они бы тебе уже сказали. Успокойся. Может быть, мама просто устала... Ну, дождись хотя бы письма...
- Не нужно письма, я и так знаю. Чувствую. Мама знает, как я люблю бабушку, и просто не решилась сказать мне правду... Господи, я больше никогда ее не увижу. Никогда, понимаешь? – и я снова залилась солеными, пекущими щеки и душу слезами.
Бедная бабушка! Когда я еще училась в университете и приезжала домой на каникулы, она каждый раз крестила меня на дорогу и плакала: «Не увижу тебя, Леночка, не доживу я...» А когда мы с Максимом улетали в Палестину, бабушка Катя как будто чувствовала, что мы больше никогда не увидимся. Ни одной слезинки не проронила. Только поцеловала крепко на прощание и спокойно сказала: «Не плачь, доченька, не надо. Со мной все будет нормально. А ты едь и не бойся. Тебя ждет Султан, он хороший муж. И в жизни у тебя все будет хорошо. Будь счастлива, девочка, и благослови тебя Бог!»
...Поглощенная воспоминаниями, шла я по улице, ничего и никого не видя. И если б со мной не было Султана, я бы точно попала тогда под машину. Одинокая в своем непоправимом горе, я несла мою первую в жизни утрату мимо чужого города, и слезы двумя ручьями беспрерывно катились по щекам. В это время я острее всего чувствовала на себе тяжесть чужбины.