Kолка Антонов женился...
- Колка, зайди-ка к нам! – кричит в форточку тётя Лиза. Она с мужем живёт в своём старом вместительном доме на окраине их родного захолустного городка.
А Коля Антонов, племянник её мужа Александра, живёт в однокомнатной квартире на первом этаже, но в центре городка. Колка часто заходил к «дюде» Сане, как он всегда называл его, выпить без греха да досыта, потолковать о жизни, а тут вдруг заходить перестал, женился.
- Ну, здорово живёте! – приветствует родню входящий Николай. Дядя Саша закуривает. Племянник отказывается курить. Один сидит на порожке возле входной двери, другой - за краешком стола. Тётя Лиза начинает выспрашивать племянника, который пробегал мимо и не собирался заходить к родственникам.
- Колка, говорят, ты и взаправду женился? Ведь тебе больше шестидесяти, ты, что в своём уме? Побойся бога, Татьяну трудно заменить. А что скажут дети? Ты подумал…
- А что? Вы же знаете, какой я барамошка, люблю поговорить. А тут приду домой, - слова не с кем сказать. Посуду мыть не хочется, еду готовить тоже, перехвачу что-нибудь и спать. А ночи кажутся длинными-предлинными, не могу дождаться рассвета.
Вы же знаете: во мне с войны полно осколков осталося. Так вот как-то тёмной ночью ветер в печной трубе гудит, а у меня бок так схватило, думал – помру. А теперь жена под боком – лекарство даст – и опять жив… Спинку натрёт…
- Знаю я твоё лекарство… Небось, ещё надо чего… Постыдился бы! Старый хрыч! В твои ли годы об этом думать. О душе пора позаботиться…, - сказала тётка Лизавета. И тут же продолжила (а дядя Саня молчал, - он жениться снова и сейчас был бы не прочь):
- Что для веселья женился – это понятно. Ты ведь, как заводной, говоришь без умолку. Одному скучно… Так мог же просто поджениться, не оформлять в загсе. Теперь бабы ушлые, сам знаешь. Зачем прописывать? Ведь за тебя баба только из-за квартиры пойдёт…
- Нет, кока. (Так он всегда звал тётку Лизу.) Понимаешь, когда приводил временно, баба временной себя и чувствовала, ничего не делала, мол, уйдёт всё одно… Никакого толку, выпьет, пожрёт всё и уходит, не прибрав за собой ничего. А вы знаете: без мужа – голова не покрыта, а без жены – дом не крыт. Вторая жена хоть и маленькая, да удаленькая: трудолюбивая. Я пока сплю после обеда, она всю посуду перемоет, пол в куфне обтерёт. А потом и ко мне под бочок…
- Тьфу ты, тьфу, чёрт старый! - Заплевалась тётя Лиза. – Уж какое подбоченье – одно пыхтенье… Где ж ты её подобрал? Я уж в городе видела вас: ты руку кренделем, а она, как моховушка, семенит около тебя мутовками, никак в ногу не попадёт. Ты – высокий, а она – шпендик… Уж не пара, не пара… И чем она тебя зацепила? Никак в толк взять не могу: лицом рябая, телом тонкая – на такую смотреть не хочется, а тебе ещё и обнимать её надо, наверно… А строит из себя принцессу заморскую… До носа не достать. Не здоровкается…
- Кока, ты не права… Она очень ласковая… С моей Татьяной не сравнить… Уж сколько раз я в прежние времена, как Толстой, порывался уйти из дому. Пока кучу детей подняли, воспитали, да выучили, сколько нервов друг другу попортили. Сначала она всё рожала: что ни год, то приплод. Потом уже оба состарились, ворчливые стали, любви уж той не стало: старые грехи глаза застили, одне попрёки – и ничего боле. Представь: мы бы с Татьяной идём, в глаза друг другу заглядываам… и про любовь лялякаам… С Татьяной можно было только со сковородником разговаривать, сразу – лай, во всём придирки, ох уж эти придирки… Это не так и то не так … Она шуток-то и не понимала вовсе. О, боже, прости мою душу грешную, пусть земля ей будет пухом, отмучилась, бедная …
- Так ты с этой-то бабухой, с нонешной-то всё играешь, выпьешь немного, да ухаживаешь… Если бы ты за Татьяной так ухаживал, выпивал бы по чуть-чуть, а ты придёшь, бывало, лыка не вяжешь, вот сковородник и в ходу, сам виноват. Надо было и со старой женой самому поласковее… Как аукнется, так и откликнется… Я помню, как Татьяна в молодости возилась с тобой, как с писаной торбой, не постоит, не поговорит – некогда – бежит: «Коленька сейчас на обед придёт, надо мяса поджарить, любит он жаркое…». Да она в рот тебе заглядывала и дозаглядывалаcь...
- Да, уж, кока, тут ты права. Она слишком меня сначала любила, а я не ответил ей тем же, каюся, грешен. Со второй женой на ошибках учуся. Да и по новой начинать легче, старый груз ругани не тянет… Я её всё подхваливаю, а первую всё критиковал, едриттвою налево… Первую-то я сам и ухайдакал, а вторую-то больше берегу: отдыхай, - говорю, - мы оба на пензии, денег хватит – на 120 рублей можно прожить припеваючи. У меня за войну, за ранения пензия хорошая…
- Да уж, ввалилась твоя новая как мышь в крупу. Как её зовут-то? - Спросил молчавший до сих пор дядя Саня и закашлялся от своего же дыма. Он курил без конца, пачку махорки выкуривал за сутки. - А ты что никак и курить бросил?
- Имя у ней красивоё – Пелагеюшка – только ласково и называть. По-другому не назовёшь… Меня вон все Колкой зовут, а её так не кликнешь. А курить я бросил, она дым не выносит. Как закурю, так она кашляет – заходится, даже если на улице покурю, она учует и начинает кашлять. – Удручённо сказал Коля. - Пришлось бросить, хоть и трудно было. Теперь оба не кашляем.
- Да притвора твоя Палашка, придурайничает, - обиделась за Татьяну, а в её лице и за всех баб, тётя Лиза. – Надо же так себя поставить, «дым не переносит», откуда же ты такую кралю выписал? Мужики за ней, как за пивом к буфету. Да на ней, поди, клейма негде ставить. Мужиков поменяла кучу до тебя … Аль я не права?
- Нет, кока, она в деревне Докучаево дояркой на ферме работала и замуж до меня не выхаживала. «Меня ждала», говорит. – Сказал Колка весело.
- Ой, так тебе подфартило: ещё и на девушке после шестидесяти жениться, - тут уж вступил дядя Саня, который в девушках понимал толк. - Но ты, знаешь, Коля, с ними ещё тяжелее в нашем-то возрасте. Оне уж больно капризные. Вот ведь и курить уже бросил…
- Нет, дюдя Саня. У ней характер терпимый, сходный. Главное – чистюля, везде у меня порядок навела. Уж зря не похулишь … Буду за ней как за каменной стеной. Все стены в розовый цвет перекрасила, чтоб веселее было.
Только дети недовольны и писать перестали. Одно письмо было от старшей Нинки. Писала, что баба тебя быстро на тот свет отправит и квартиру присебякает … - Николай говорил эти слова, как-то не переживая. - Дак, какая у меня квартира: одна комнатка да куфня, печку надо топить, дрова заготовлять, первый этаж, сырость – бывшая столовая – в подвале вода от близости к речке.
Подумаешь - невидаль … Да мне наплевать, после меня - хоть потоп. Я живу однем днём. Оне же живут, наслаждаются жизнью. Ко мне приедут, только уединяются, целуются, - меня, как будто, и не видят, хоть умри. Вот им-то мои деньги и квартира только и нужны. Ждут не дождутся моей смерти…
А Пелагеюшке – моя радость нужна, моё удовольствие. Вот ведь как мне на баб везёт. Она очень хорошая … Уж я и не знал, не ведал, что в старости любовь бывает, прости, Боже, мою душу грешную. Спасибо, тебе, Боже, что послал мне мою Пелагеюшку.
Елизавета Ивановна не верила ни единому слову пустобреха Колки и думала про себя, что тот до седых волос дожил, а ума не нажил. Готов теперь на цыпочках ходить, лишь бы молодой бабе глянуться.
А вслух сказала:
- Да, седина в голову, а бес – в ребро. А сколько же лет твоей молодой, - и зло добавила, - Палашке?
- Дак столько же, сколь и мне. Мы с ней с одного года, она на пять месяцев старше, а никто ей не даёт этот возраст…
- Давно известно: маленькая собачка до старости щенок, - сказал дюдя Саня, - да и не износилась она, как наши бабы, рожавши по десять раз. Охомутает она тебя, помяни моё слово… Давай выпьем с радости, что хомут надел. Или ты уже и в рот не берёшь? Давай по маленькой, чем поят лошадей…
- Не-е-е, дюдя Саня, не неволь. Я с ней только дома перед сном винца красного выпиваю, вместо снотворного – и всё, а так нигде ни-ни. Оттого и в гости перестал ходить, уж вы не обижайтесь… У нас дома праздник… Готовит Пелагеюшка вкусно, балует меня… Хорошо живём, нечего Бога гневить.
На том разговор и закончился. Попрощались. Проводил дядя Саня помолодевшего и похорошевшего племянника за ворота.
Зажил Николай Антонов с новой «молодухой» счастливо. «Образцовая жена, вот ведь подфартило», - думал он.
Да и то верно: откуда в этой доярочке такая необыкновенная скромность, деликатность, если так можно сказать о доярке. Ни одного лишнего слова, ни одного лишнего жеста - чего так недоставало Николаю. Гордое достоинство в каждом движении. А никаким манерам её никогда и не учили. Всё врождённое, такой уродилась. Она не была способна ни на какую подлость, умирала бы с голоду, но ни у кого не попросила даже рубля. В гости они ни к кому не ходили, ни с кем особо не знались.
Прошло полтора года. Городок у них маленький: все про всех всё знают. А про Антоновых давно ничего не было слышно. Елизавета Ивановна тоже перестала к ним, как раньше, заходить. Что зря мешать «молодым», думала она. А уж ей по пути, бывало, из магазина идёт, всего накупит и завернёт к Колке передохнуть от тяжёлой сумки, племянника после смерти Татьяны заодно проведает.
А тут как-то весной идёт тётка Лизавета мимо дома, где жил племянник. Соловьи в молодом ивняке у речки заливаются, зазывая сударушек своей красивой трелью.
Вдруг она слышит разрывающие душу причитания из окна первого этажа: «Коля, милый, дорогой! На кого ты меня оставил? Сокол ты мой ясный! Мне и белый свет без тебя не мил... Коленька, милушко, ты мой! Зачем ты так рано ушёл?» Тётя Лиза остановилась - причитания слышались из форточки колкиного окошка на первом этаже – решилась завернуть, должно быть, что-то случилось.
Она подошла к незакрытой двери: в коридоре и в комнате много народу – соседи. За один миг превратившаяся в старуху Пелагеюшка криком кричит и рвёт на себе редкие седые волосёнки - а Николай Антонов лежит на полу на одеяле без движения, с восковым лицом, с закрытыми глазами, только висок весь чёрно-синий, да из угла губ стекла вниз струйка крови.
Одна штанина неуклюже задралась вверх, показывая всем деревянный протез, который Николай так тщательно скрывал после войны.
А на его губах – блуждающая улыбка: хоть полтора года, да счастлив был человек! Неисповедимы пути господни!
«Кровоизлияние в мозг», - прошептала стоящая рядом с Елизаветой Ивановной какая-то женщина.