Как-то раз дедушка купил нам два билета в цирк. Мучительно долго тянулись эти пять дней до начала представления. Я то и дело спрашивала у дедушки, когда же, наконец, наступит воскресенье.
И вот пришел долгожданный выходной. Кажется, вместе со мной радовалась и погода, улыбалась ярким солнцем на чистом вымытом небе. Всю дорогу мы оживленно беседовали. Ощущение праздника, казалось, было во всем: и в шумном трамвае, и в запахе дедушкиного одеколона, и в радостном щебетании юрких воробьев.
В цирке было так торжественно, что я боялась даже дышать, чтобы не нарушить этой величавости. В предвкушении предстоящего циркового представления я так напряглась в ожидании чего-то необычайно волшебного, что на лбу у меня даже выступила испарина, и от волнения стали влажными ладошки.
С арены доносился свежий запах древесной стружки.
И вот загремел оркестр, и я закружилась в пестрой карусели счастья.
И тут на арену вышел слон. Я радостно захлопала в ладоши. Настоящего слона я видела впервые и даже представить себе не могла, что он может быть таким большим. Громадные уши-лопухи веером обмахивали огромное серое туловище в такт музыке. А глаза совсем крошечные, но умные и добрые.
На миг мне показалось, что слон очень печальный…
Я посмотрела на дедушку, он подмигнул мне, и я опять окунулась в атмосферу праздника.
Слон мягко ступал большими, как столбы, ногами по бархатному красному ковру, послушно подчиняясь своему хозяину, дрессировщику.
Вот он направился в нашу сторону, подталкивая длинным подвижным хоботом большой разноцветный мяч. Я затаила дыхание. На мгновенье глаза наши встретились. Мне вдруг показалось. Что слон улыбнулся мне, кивнув головой. Он чуть замешкался, что не понравилось его хозяину. Дрессировщик грубо хлестнул серого добряка кнутом с тяжелым металлическим наконечником, острие которого впилось в рыхлую кожу слона. Дрессировщик что-то выкрикнул и дернул кнут. Из разодранной ранки выступила кровь. На глаза слона навернулись слезы.
Он молча продолжал катить глупый шар. Мне показалось, что время остановилось, и я уже не слышала ни музыки, ни окриков дрессировщика, ни аплодисментов, лишь только стук своего сердца, Все поплыло как в замедленной кинопленке. В моем горле застрял и мешал дышать горький комок. Непослушные слезы молча катились по щекам.
… Я больше ничего не помню.
Мне не хотелось больше смотреть на глупых дурашливых клоунов, на разнаряженных гимнастов, на пафосно-хвастливого ведущего.
Всю дорогу домой мы ехали молча.
С тех пор я не люблю цирк. И никогда больше туда не пойду.
29.10.1998 г.