Истина

 ИСТИНА
ЛИЦА:
А р и с т и д, грек, эпикуреец.
Т е р е н ц и й, римлянин, киренаик.
Ф и л о т э й, грек, их друг.
А п о л л о н М у с а г е т, бог.
Г е р м е с, бог.
Д и о н и с, бог.
Д у ш а С о к р а т а.
Б е а т а, служанка А р и с т и д а.
1 - й д о з о р н ы й.
2 - й д о з о р н ы й.
Прочие греки обоего пола и слуги А р и с т и да.
Танцовщицы-финикийки.
Психеи.

Д е й с т в и е п р о и с х о д и т в А ф и н а х.

 ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Триклиний. На одном клинэ - Т е р е н ц и й, на противоположном - А р и с т и д.
Меж ними - стол с фруктами.
Они - видно, обьевшиеся - спорят очень вяло.

Т е р е н ц и й (тянется за виноградом, но опускает руку и возвращается на клинэ): Вот ты, Аристид, утверждаешь, будто у человека есть душа.
А р и с т и д (так же медленно и ленно отвечает): Утверждаю. И считаю себя абсолютно правым.
Т е р е н ц и й : Я был на войне. Я видел, как люди убивают людей. Я сам убивал людей, Аристид. Я видел, как разрубленные тела падали предо мной. Я видел все это (выделяя голосом, особо этим гордясь, как своим главным аргументом) своими глазами! И я не замечал никаких таинственных субстанций, о которых ты тут так неубедительно говоришь. Ни духов, слетающих в Аид: ни белых, ни синих, ни зеленых.
А р и с т и д: Ты глуп, Теренций. Душа - создана богами и не предназначена для того, чтоб ее мог увидеть простой смертный по первому же своему желанию. Вообще же я считаю, что душа течет по жилам с кровью, потому, разрубая человеческое тело, убийца не может ее увидеть, ибо она проливается на землю с кровью, впитывается и, таким образом соединяется вновь с тем, откуда вышла.
Т е р е н ц и й (пренебрежительно фыркает): Откуда ты можешь знать, откуда она вышла и куда уйдет, ты же никогода ее не видел.
А р и с т и д (хитро, с прищуром глядя на оппонента): А откуда ты можешь знать, что ее нет, ведь ты тоже ее не видел.
Т е р е н ц и й (распаляясь): Чего нельзя увидеть глазами, того и нет вовсе!
А р и с т и д (спокойно): Ты сейчас не видишь глазами Спарту, но это же не значит, что ее вовсе нет.

Свет приглушается и на сцене появляются прекрасные девушки и юноши в белых прозрачных одеждах - психеи.
Они кружат подле спорщиков, танцуя; прислушиваются к тоже приглушившейся речи
спорщиков, смеются и, будто вдруг опомнившись, исчезают.

Т е р е н ц и й (мгновенно меняет тему): Что до меня, то наслаждение живота лучше наслаждений глаза или слуха. Для меня вкусная пища важнее изящной амфоры или цветочков на лугу.
А р и с т и д: Но пища - лишь пища!
Т е р е н ц и й: Цель мой философии - получение частного удовольствия, сколько же тебе твердить об этом! Не еды в целом, а одного хорошего блюда, понимаешь?!
А р и с т и д: Хорошо. Признаю свою ошибку. Тогда так: предположим, что ты попробовал все блюда...
Т е р е н ц и й (перебивает): Такого не может быть. Я ведь не бессмертный бог, чтоб суметь испробовать всех яств!..
А р и с т и д (спокойно): Подожди, не перебивай. Ты невнимательно слушаешь; я же говорю: "предположим". Так: предположим, что ты испробовал всех яств, испил всех вин, получил все физические наслаждения, какие только есть в мире. Тогда придется тебе, Теренций, либо начинать все заново, по кругу, либо повернуться к своей душе, чтоб получить новое наслаждение, доселе неиспытанное, - духовное. Прав я?
Т е р е н ц и й (насупясь): Нет никакой души... (поднимается с клинэ, хватает виноградину и отправляет ее в рот, потягивается) Мне нужно уйти. Я нашел себе ученика.
А р и с т и д (чуть позабавленно): Будешь учить его тому, что он и сам умеет делать?
Т е р е н ц и й (недоверчиво): О чем это ты?
А р и с т и д (со смехом в голосе): Как о чем? О наслаждениях тела - ведь их умеет получать каждый с самого рождения и до смерти, а вот ты попробуй, не обучась искусствам, не познав прекрасного и его цену, не потрудившись вникнуть в высший замысел искусств, суметь их оценить и насладиться ими! (торжествует)

Теренций зло запахивает тогу и выходит, не прощаясь.
Аристид хохочет в полый голос. Заходит Беата.
Он вскакивает со своего клинэ, хватает ее и кружит.

Б е а т а (смущенно): Что вы, господин?
А р и с т и д: Эта битва - за мной!

 ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Празднество.
Танцуют прекрасные финикийки.
Греки произносят тосты и пьют вино.
У края сцены - А р и с т и д, Т е р е н ц и й, Ф и л о т э й и пара других афинян.
Все следят за танцем. Когда танцовщицы удаляются,
А р и с т и д поворачивается к Т е р е н ц и ю.

А р и с т и д (продолжая давешний спор): Когда ты видишь красивую женщину, что ты испытываешь?
Т е р е н ц и й: Я думаю, что я хотел бы провести с ней ночь.
А р и с т и д: Нет, не думаешь, а испытываешь - отодвинь в сторону разум и рассудок. Чувства - вот, что мне нужно, чтоб доказать тебе мою правоту. Чувствуешь ли ты благоговение, видя (с оттяжечкой) локон, спускающийся ей на грудь, восхищение - видя, как ветер струит по ее бедрам тунику, очарование, когда она бросает томные, рассеянные взгляды из-под челки, слушая игру на арфе? Неужели она не вызовет в тебе никаких хоть сколь-нибудь возвышенных чувств?
Ф и л о т э й (с пиететом): Я бы тотчас же влюбился в такую женщину, и потом влачился бы за нею пол жизни!
Т е р е н ц и й (с апломбом): Нет. Я - не тот человек, который станет благоговеть перед женщиной.
А р и с т и д (обреченно): О, боги! Я говорю не о женщине в целом, будь она неладна (Филотей отчего-то стыдится сказанного), а о той части вселенской красоты, которую она несет в себе - и на себе! О той доле прекрасного, которая есть душа, и которую женщина вносит в свою внешность, тщательно подбирая цвета туники и украшений, завивая прическу так, чтоб, посмотрев на нее, тебе захотелося бы любоваться ею ВСЮ жизнь, а не проводить с нею ОДНУ ночь!
Т е р е н ц и й: Нет, прости, друг, но, кажется, ничего, кроме влечения я к такой женщине не испытаю.
Ф и л о т е й (рассудительно): Ты верно говоришь, Аристид. То же с прекрасным пением Ариона: я уверен, услышав его единожды никто из нас не смог бы его забыть. Но и ты, Теренций, в чем-то прав, ведь вкусив однажды вкусное блюдо или вино, мы будем стремиться вкусить его еще раз.
Т е р е н ц и й (ехидно): Я уверен, что забыл бы пение Ариона на следующий же день, а вот вкус хорошего фиванского вина помнил бы долгие-долгие годы.
А р и с т и д (с нотами бешенства в голосе): Теренций, ты упрям как ребенок, (обращаясь к другим) которого уговаривают, что занятия риторикой, полезны, а он упорствует, что - нет.
Т е р е н ц и й: А ты похож на того дурного египетского пахаря, которому говорили, что за морем есть и другие земли, а он от этого отказывался!
А р и с т и д: Ты хочешь сказать, что я ограничен в своих взглядах?!
Т е р е н ц и й: Именно так и хочу сказать. Ты видишь только душу, а тела будто нет. А если тела нет, уважаемый, что же тогда носит твою душу по пирушкам Афин?!
А р и с т и д: Великий Сократ говорил, что истинного философа не должен интересовать физический мир, а только духовный! Истина - в душе, а тело приносит лишь заблуждения!
Т е р е н ц и й: Только телесные ощущения приносят рассудку верные сведения, а душа все путает!
Ф и л о т е й (осекает уж готовых подраться за "истину" Аристида и Теренция): Вы оба - глупцы! Ты, Аристид - эстет. А ты, Теренций - чревоугодник. В том нет истины, где есть просто дурное воспитание и неуважение к мнению другого!
А р и с т и д: Истина есть! И она - в душе! Я найду способ доказать!
Т е р е н ц и й (тихо и зловеще): А я найду способ опровергнуть...

 ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Круглый стол, посреди которого огромная серебряная чаша с водой. За столом - три хмурых человека.
Двое в длинных, широких тогах. - Это Д и о н и с и сам М у с а г е т - А п о л л о н.
Третий - совсем юноша - в короткой тунике. - Это Г е р м е с.
Сперва они пристально разглядывают воду в чаше. После Д и о н и с откидывается на клине,А п о л л о н вскакивает и носится, в гневе вцепившись в волосы, по сцене,а Г е р м е с, искренне забавляясь, с интересом все смотрит в чашу.

А п о л л о н: Человек! Что вздумал - душу доказать! богов доказать! (обрушивается на клине) Неслыханно! Что скажут другие? Что скажет Зевес?.. Такой промах с нашей стороны...
Д и о н и с: Брось беспокоиться, о Мусагет. Люди поиграют с нами, а мы поиграем с людьми. И они выйдут сами виноватыми в плохом исходе этой игры.
Г е р м е с: Да. В конце концов, Прометей тоже многое посмел, а нам теперь интересней жить.
А п о л л о н (обреченно): Интересно!.. Если б Прометей не украл огня, нам было бы СПОКОЙНЕЙ жить!
Г е р м е с: В жизни должен быть интересный сюжет. Особенно - в вечной. Представляю себе, Мусагет, как бы ты завыл, живи ты спокойней. К тому же, если б Прометей не украл, украл бы кто-нибудь другой. Они ведь (сюсюкая на чашу) сообразительные.
А п о л л о н (пренебрежительно глядя в чашу): По-моему, слишком. У меня даже проходило желание упросить Зевеса поубавить им сообразительности. Так они, глядишь, нового бога себе придумают...
Д и о н и с: Они постоянно придумывают себе новых богов, а мы выполняем их назначение.
А п о л л о н (делая страдальческое лицо): Да что ж это за пьяные бредни! Никогда мы - боги - не делали того, что от нас требуют люди!
Д и о н и с: Мы всегда делаем то, что им от нас надо, как родители - избалованным детям. Когда им нужен достаток и процветание - мы даем им достаток и процветание. Когда их становится слишком много на одном участке земли, и им нужна война, разрушения и смерть - мы даем им то, что они - тайно или явно - хотят. (распаляясь) Если у человека есть потребность получить все готовенькое, боги предоставляют ему все, что он хочет на серебряном блюде, а когда человек сам хочет трудиться во благо свое, боги даруют ему свое невмешательство и предоставляют ему самому разбираться в своих счастьях и несчастьях!..
А п о л л о н (закрывая уши руками): Пьяные бредни. Да услышит меня Зевес, пьяные бредни...
Д и о н и с (неколебимо продолжает): И если они не получают того, чего хотят, они либо пытаются подкупить нас, либо придумывают себе нового - более выгодного - бога. Если людям нужно успокоение телесное, они верят в Зевеса, а если им нужно упокоение душевное...
Г е р м е с (в сторону): Вот так штука - бог против богов!
А п о л л о н (взбешенно): Прекрати нести ересь!!!

А п о л л о н в неистовстве отрывает руки от ушей. Золотой венец падает с его головы.
Чаша, до того ровно стоявшая на столе, сама по себе опрокидывается со стола и катится по полу.
Минуту - тишина.
Свет приглушается. Появляются психеи, сперва прислушивающиеся к разговору богов,а потом в испуге отскакивающие от стола, от А п о л л о н а, от Д и о н и с а.
Г е р м е с - заливается детским хохотом.

А п о л л о н (набрасываясь на Гермеса): А тебе что смешно?!
Г е р м е с валится со своего клинэ
в противоположную от А п о л л о н а сторону.
Г е р м е с (вылезая из-за клине и утирая слезы): А то, Мусагет, что ты доказываешь слова Диониса своим поведением. Что тебя так испугало? Будто тебя сейчас же гонят с Олимпа взашеи. Каких бы богов они себе ни придумали, мы-то останемся... (обнимает Аполлона за плечи и ведет к клине) Останемся на века. И все равно будем править их жизнь так, как нам заблагорассудится, а какое они нам придумают лицо - это уже их фантазии.

 ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Ночь.
Гости спят кто где и кто с кем.
Т е р е н ц и я нет.
А р и с т и д тревожно дремлет.
Зажигается призрачный свет и появляются психеи.
Они бурей танцуют около спящего и так же бурей исчезают.
При А р и с т и д е остается одна - абсолютно белый человек - д у ш а С о к р а т а.
А р и с т и д пробуждается и подслеповато оглядывается.
Завидев С о к р а т а ввергается в глубочайший шок.

А р и с т и д (испуганно озираясь): Что за привидение? Сон или явь... (видит душу Сорката) Кто ты, старик? Зачем ты здесь и почему не спишь?
Д у ш а С о к р а т а (очень нежно): Я уже давно заснул, друг мой. (садится рядом с Аристидом) Я пришел из своего сна, чтоб научить тебя величайшему знанию.
А р и с т и д (явно догадываясь, с кем говорит): Как твое имя?..
Д у ш а С о к р а т а: Мое имя тебе прекрасно известно. Люди любят бросаться им, как главным своим аргументом, как всеобщим авторитетом, даже не задумываясь, а льстит ли мне это... Мое имя - Сократ.
А р и с т и д (с пиететом): Великий!.. Ты пришел ко мне?!
Д у ш а С о к р а т а: К тебе, мальчишка. Знаешь ли, как ты разгневал богов своими нечаянными фразами? Они ведь все слышат.
А р и с т и д (в ужасе): Все слышат...
Д у ш а С о к р а т а: Все слышат, но не все видят. Я пришел к тебе рассказать истину, которой ты так жаждешь, но ты знай: истина губит.
А р и с т и д (с вызовом): Пускай губит! Смерть перед истиной - ничто.
Д у ш а С о к р а т а: Не могу не согласиться. Но люди часто перед смертью слабее, чем перед истиной.
А р и с т и д: Я готов заплатить любую цену за кроху истины, хотя бы за край ее платья. Скажи, Сократ!..
Д у ш а С о к р а т а: Слышал я, будто ты душу собрался доказать. Серьезное дело... Тут, знаешь, тому, кто ни разу хоть одной ногой там (показывает себе под ноги, намекая на Аид) не был, это будет трудно. Но раз уж ты истины захотел - знай.
А р и с т и д (с замиранием): Неужели...
Д у ш а С о к р а т а: Знаешь ли ты, мальчик, что тебе выпала величайшая честь быть самым последним и самым осведомленным учеником великого Сократа? (смеется) Эх, знали бы боги, какую шутку я задумал для них! Ну, что ж, ты хотел доказать душу - вот тебе доказательство...

Становится темно.
На А р и с т и д а и С о к р а т а падает яркий луч света.
В круг вихрем заносятся и снова исчезают в темноте психеи. Они цепляют С о к р а т а,
хватают его за руки, пытаясь оттащить его от А р и с т и д а.
Звучат их призрачные голоса, просящие, умоляющие или приказывающие замолчать,
угрожая всеобщим наказанием. За их шепотом не слышно, что говорит С о к р а т.
Наконец эта дикая пляска заканчивается, свет приглушается, все замирает.
Психеи - одна за другой - исчезают в темноте. Исчезает и С о к р а т, напоследок
поцеловав своего ученика в лоб.
Становится светло.
А р и с т и д один в комнате. Он сидит рядом с развороченной постелью с широко раскрытыми глазами.
Вдруг опомнившись, начинает метаться по комнате.

А р и с т и д: Сон?.. Все так отчетливо помню, что могу хоть сейчас же повторить... Только б Морфей не унес эту память вместе с ночными светилами. (зовет служанку) Беата!.. Где же она... Беата, просыпайся! Иди скорей сюда! (появляется сонная Беата) Беги скорей, прикажи искать Теренция. Пускай передадут, что Аристид готов доказать душу!

Б е а т а убегает.
А р и с т и д мечется по комнате.
Свет снова становится глуше. То здесь, то там мерцают круги яркого света, в которых появляются танцующие психеи,
все повторяющие одно и то же слово: "Наказание".
Наконец в комнату вбегает Т е р е н ц и й.

А р и с т и д (радостно обнимает Теренция): Вот и ты, друг! Ты даже и помыслить не можешь, что со мной произошло этой ночью!
Т е р е н ц и й (с иронией): Такая хорошая женщина?
А р и с т и д: Да брось ты свои глупые шутки! Ко мне являлся Сократ!
Т е р е н ц и й: Такое хорошее вино?..
А р и с т и д: Да что ты, как попугай, говоришь всякую ерунду!
Т е р е н ц и й: Я, конечно, не такой знаток Сократа, как ты, Аристид, но мне казалось, что он давно умер. Неужто врет молва?
А р и с т и д (перестает обращать внимание на иронию друга): Да, умер. Но он услышал мои чаяния и пришел из Аида, чтоб поделиться со мной истиной. И теперь я готов доказать тебе душу. Садись. Доказательство на удивление кратко и просто.

Т е р е н ц и й садится на постель А р и с т и д а.
Опять глухой свет. На Т е р е н ц и я и А р и с т и д а падает луч света.
Мечутся психеи, выкрикивающие проклятья в адрес Т е р е н ц и я,
А р и с т и д а и С о к р а т а.
Свет вновь становится нормальным. Психеи разбегаются.

Т е р е н ц и й (держась за голову): Неужели так просто?.. Все так просто...
А р и с т и д (торжествует): Да все просто.

В углу, окруженный психеями, стоит Г е р м е с и наблюдает их разговор.
Потом делает легкий жест, и Т е р е н ц и й меняется в лице.

Т е р е н ц и й: Я не верю тебе. Это слишком просто. Истина не может быть так проста и доступна, иначе многие философы не погибали бы, так и не узнав ее. Здесь что-то не так. Ты врешь.
А р и с т и д: В своем ли ты уме? Это - доказательство. Ты проиграл спор, Теренций, так будь добр признать свою несостоятельность.

Г е р м е с делает новые пассы руками,
и Т е р е н ц и й хватается за короткий меч при поясе.
Психеи начинают одобрительно галдеть.

Т е р е н ц и й: Ты решил опозорить меня, негодяй! Говоришь, есть душа? Сейчас проверим!

Хватает А р и с т и д а и протыкает мечом.

А р и с т и д: За истину погибаю. Получай свою плату, Сократ!
Т е р е н ц и й роняет бездыханное тело А р и с т и д а.
Г е р м е с уходит, делая последний взмах рукой.
Т е р е н ц и й приходит в себя и видит, что сделал.
Падает на колени перед трупом друга.
Т е р е н ц и й (сходя с ума): Аристид... дружок... Ты нашел истину? В чем она, расскажи, я что-то не запомнил... Расскажи, в чем истина?..

Входит Б е а т а с подносом и вином.
Видя такую картину, роняет все и прижимает руки ко рту.

Т е р е н ц и й (обращая лицо в слезах к Беате): В чем истина?..

Б е а т а начинает истошно кричать и звать на помошь.
Сбегаются другие слуги. Кто-то зовет городских дозорных.
Дозорные поднимают Т е р е н ц и я, но тот словно прилип к полу.

1 - й д о з о р н ы й: Поднимайся, убийца!
Т е р е н ц и й (полоумно): В чем истина?..
2 - й д о з о р н ы й: Какая жестокость - убить своего же друга.
Т е р е н ц и й (громче): В чем истина?..
1 - й д о з о р н ы й (слугам): Что стоите? Помогите мне его поднять! (поднимают)
Т е р е н ц и й (оглядываясь на тело Аристида; кричит): В чем истина?! В чем, ответь!

Его насилу уводят. Слышны его вопли.
Слуги тихо переговариваясь и утешая друг друга, расходятся.
Свет гаснет. Торжествующие психеи танцуют вкруг тела А р и с т и д а.
В этом безумном круге при теле сидит, склонившись, С о к р а т.

 З А Н А В Е С .
 ______
Осень 2005 года.